Текст книги "Хорошо жить на свете!"

Автор книги: Вера Новицкая

Постройка дома. – Прятки. – Мой рыцарь

Свадьба тети Лидуши назначена на двадцатьвосьмое июля. Решено, что мы с мамочкой едем. Папа останется дома, потому что не может получить отпуска. Да и какая же особенная надобность ему ехать? Ведь он не родной брат тети, не то что мы с мамочкой. Вот без нас, так конечно невозможно: как это венчаться без родной сестры и родной племянницы?.. Мы поедем двадцать шестого, чтобы приехать накануне, a тридцать первогого уже вернемся; мамочка говорит, что иначе я все свои науки перезабуду, и придется все начинать сначала. Дядя Коля с Володей тоже там будут. Я очень рада, я все-таки люблю Володьку, хоть он меня всегда и дразнит, такой он веселый и остроумный. Хорошо бы его сюда привезти после свадьбы, нам бы еще веселее было, он так хорошо умеет придумывать всякую всячину.

В Америку мы уже доехали и назад поедем не скоро (если только поедем). Мы высадились на берег и здесь решили выстроить дом. У Коршуновых на дворе недавно перестраивали сарай, и там лежит много разных досок. Мы выбрали несколько штук и в тени под липами начали постройку. Две длинных доски мы воткнули стоймя в землю, a сверху на них набили третью доску гвоздями, которые Ваня где-то раздобыл. Кругом с трех сторон мы насовали палочек вместо настоящих колышков; a потом наберем больших веток в лесу, один конец их приделаем к доске, которая наверху, поперек, a другой привяжем к колышкам; таким образом будет три стены, a четвертой не нужно, там сделаем вход. Но больше не было материала, и работу нельзя было продолжать, тогда мы затеяли «палочку-воровочку»; в это играли в нашем саду, потому что там больше мест, куда прятаться.

Митя все старается быть вместе со мной и выискивает чудные места, где нас никак найти не могут. Когда мы с ним сидели за дровами, он мне сказал, что очень любит меня, потому что я прелесть какая хорошенькая и такая храбрая, никогда не трушу (а я-то мышей до смерти боюсь, хорошо, что он не знает). Он говорит, что прежде, очень давно, у всякой барышни был рыцарь, который всюду с ней ходил, защищал ее и дарил ей цветы и конфеты. Помню, и я что-то такое в какой-то книге читала. Вот он и сказал, что будет моим рыцарем, и что они дамам всегда руки целовали; значит и ему можно. Я согласилась, – пусть себе будет рыцарем. Он говорит, если я хочу, цветы он может всякий день приносить, a конфет покамест нет, потому что сейчас он без денег. Жаль: я больше люблю конфеты (особенно шоколад), чем цветы. Ну, да что ж делать, если мой рыцарь бедный! Зато он храбрый: сколько раз защищал меня, когда Ваня меня дразнил, и однажды получил от него хороший тумак. Не люблю Ваню, он такой же злющий, как его рыжие сестры, только очень уж он хорошо в крокет играет и на «гигантах» заносит.

Вечером мы попросились в лес за сучьями. Нам дали в провожатые нашу Глашу, и мы отправились. Лес от нас тут недалеко есть. Наломали мы веток очень много, я думаю, на два дома хватит. A гвалт и шум какой был! Верно не меньше, чем в басне Крылова «Трудолюбивый медведь»; и у нас «пошел по лесу треск и стук, и слышно за версту проказу». Я так устала, что всю обратную дорогу ничего не говорила, a после молока сейчас в кровать бухнулась.

Ферма «Уютная». – Новоселье

Ну, наконец-то мы достроили свой дом. Это оказалось вовсе не так легко, как мы думали. Ветки, привязанные только сверху и снизу, заваливались в середине, точно стены из тряпок сделаны. Пришлось все разобрать, a потом еще раздобыть несколько досок. У сарая больше не было, куда-то их дворник верно засунул; думали мы, думали, где бы разжиться хоть четырьмя штуками; наконец я предложила вытащить из забора, только, конечно, в разных местах по две, чтобы не так в глаза бросалось. Даже Ваня сказал, что я молодец, и что у меня голова на плечах есть. Это оказалось еще тем хорошо, что теперь нам очень удобно пробираться из одного сада в другой, не надо ходить такую даль через калитку; по улице и потом опять через другую калитку, столько времени даром тратилось, a нам каждая минута дорога.

Целый почти день провозились мальчики, пока вытащили эти несчастные доски; ведь надо же было так крепко забивать гвоздями! Бедный Сережа даже руку себе поранил, – почти всю кожу с большого пальца содрал. Бррр… Какой ужас!

Когда с забором дело было покончено, мы опять принялись за постройку. Эти четыре доски мы так приладили: один конец каждой из них прибили к доске, что приделана наверху, поперек, a другой подбили колышками к земле; две доски на правую сторону, две на левую; пока дом был голый, не покрытый ветками, у него был такой фасон, как у картонных домиков, сделанных из двух карт. Понимаете? Да и теперь, впрочем, фасон такой же остался, но досок не видно, все закрыты сучьями. A как внутри хорошо! Как уютно! Мы так и прозвали этот уголок: «Ферма Уютная».

Когда какое-нибудь здание готово, всегда празднуют окончание работ, и мы отпировали на славу.

Я попросила мамочку дать нам чего-нибудь съедобного для нашего торжества. Добрая мамуся распорядилась, чтобы кухарка испекла нам бисквитный пирог, a m-me Рутыгина пожертвовала целое блюдо земляники. Но когда папа услышал, что у нас празднуется окончание постройки, он сказал, что в таких случаях всегда нужно «спрыснуть», и он сам об этом позаботится. Через некоторое время нам принесли целых шесть бутылок «выпивки»: шипучего меда. Это так вкусно и совсем на шампанское похоже, еще лучше – можно выпить сколько угодно, не опьянеешь и не заснешь в обществе, сидя на стуле, как отличилась однажды моя хорошая знакомая.

На свой пир мы пригласили всех старших: папочку, мамочку, mr и m-me Рутыгиных и m-me Коршунову (муж её уехал). Да, я забыла сказать, что наши знают и Рутыгиных, и Коршуновых: оба m-eurs в каких-то заседаниях с папой встречаются, оттого мне так легко было получить позволение играть с ними и ходить в их сад, потому что так моя мамочка ой-ой как туга на новые знакомства, особенно мои собственные.

Приглашенные, конечно, все пришли; еще бы! Очень весело было: ели, пили, провозглашали тосты, да такие смешные; за всех, за всех, даже за бабу, которая такую чудную землянику набрала, и за курицу, которая такие вкусные яйца снесла для бисквита (мы видели, что для пирога сбивали пену из белков). Потом мы пели все хором разные песни. Вечер был тихий и теплый, и мы разошлись только в двенадцать часов.

Поездка на «Чертов Остров»

Сегодня день праздничный. Погода с утра была чудная, теплая и ясная, и вот мы стали упрашивать старших поехать на «Чертов Остров» в лес за земляникой; говорят её там пропасть. Папы наши все дома, мамы тоже ничем особенным не заняты, и порешили после завтрака всей компанией двинуться в путь. Нас набралось пятнадцать штук с Ральфом вместе, – не оставлять же дома моего милого черномазика.

Вытащили с берега две больших пребольших лодки и уселись в каждой по семь человек. Митя и Ральф были со мной – мои оба рыцаря. Чем же Ральфик не рыцарь? всюду ходит за мной, защищает, да еще как, – так зубы сейчас и покажет, как только я скажу: «обижают»; руки тоже мне целует, a только букетов не приносит да конфет; ну, да насчет конфет и Митя «schwach», a цветов я и сама могу нарвать, была бы охота.

По дороге нам попадались желтые водяные лилии; их я люблю, a главное мне доставляет удовольствие самой рвать: запустишь, это, руку в реку, вода теплая, точно нагретая, a потом мокрой рукой и плеснешь кому-нибудь в лицо. Да, сегодня я хотела брызнуть в Женю, a по ошибке попала в лицо m-me Коршуновой; моя мамочка и m-me Рутыгина, те бы только засмеялись, a эта шипуля злющая (дочки совсем в нее) так на меня посмотрела, точно я ее всю в воду обмакнула; сказать ничего не сказала, потому что папочка тут сидел. Я сконфузилась и стала извиняться. «Ничего, ничего…» – говорит.

– Как же можно, Муся, быть такой неосторожной, – сказал папа, a у самого левая бровь так и подергивается, значит, и ему смешно смотреть на её перекосившуюся физиономию. Папа, когда сдерживается, чтобы не рассмеяться, или когда что-нибудь выдумывает и хочет кого-нибудь надуть… т. е. обмануть, всегда левой бровью поводит. Я уж так и знаю, сейчас скажу: «неправда, папочка, бровь дергается».

На «Чертов остров» мы довольно долго ехали, это не близко, не то, что мой несчастный «Круглый остров».

Но зато как тут красиво, какой чудный лес! Мы, дети, забрали свои корзиночки и отправились за земляникой, a все папы вытащили свои удочки и принялись рыбу ловить.

– Вот охота!

Земляники здесь очень много: присядешь на траву – кругом тебя совсем красно. Я, Женя, Ваня, Митя и Ральф пошли в одну сторону, a остальные дети в другую; мамы наши тоже побрели куда-то.

Как Ральф потешно землянику ест! Я никогда в жизни не видела, чтобы собака ягоды ела, a он подвернет морду под кустик, да так и ухватится за ягоду. Меня это так забавляло, что я почти и собирать землянику перестала, все Ральфу указывала на ягоды и подсовывала ему под нос, если бывало неудобно достать.

Но в моей корзине все-таки земляники было много, потому что добрый Митя подсыпал мне туда своей. Ваня увидал и стал меня поддразнивать, что вот я подрасту, скоро за Митю замуж выйду и буду «табачницей». Митя не любит почему-то, когда про их фабрику говорят, вот Ваня нарочно и повторяет, чтобы сделать ему неприятность. И зло, и глупо: чем же бедный Митя виноват, что его папа табак делает?

Когда мы проходили мимо того места, где мужчины рыбу ловили, Рутыгин сидел скорчившись, точно пошевельнуться боялся и все в воду смотрел; мне припомнилось, как Володя говорил, что когда удят, по одну сторону удочки бывает червяк, a по другую… Дурак… Подумала, и сразу стыдно стало: ведь и мой папа рыбу ловит… Аа-ай-ай! Вот так дочка!.. Бедный папочка, милый, хороший, какое счастье, что ты не знаешь, какая у тебя дочь сумасшедшая!..

Мы так все были заняты каждый своей работой, что никто не заметил, как вдруг стемнело, и на небе собралась огромная серо-лиловая туча; через несколько минут ударил гром и полил сильнейший дождь, такой теплый-теплый.

Наши батистовые платьица сразу насквозь промокли и так потешно облепили нас, что мы имели вид сосулек; с головы тоже текло. Мы бросились бегом к тому месту, где причалили лодки, прикрыв корзиночки подолами своих юбок, так как землянике мокнуть совсем не полезно. Всех своих мы застали в сборе; но от этого не легче: под шестью зонтиками пятнадцать человек не спрячется. Впрочем, дождь сейчас же прошел, и опять засветило солнышко. Но прежде, чем сесть в лодки, нам велели хорошенько побегать, чтобы обсохнуть и согреться. На обратном пути дождя не было, a теперь, противный опять льет, a я сижу и с горя записываю все происшедшее в свою тетрадь.

Именины Вани. – Я подвожу маму

Вчера были именины Вани, и мы все, сколько нас тут ни на есть знакомых между собой детей, были приглашены туда на целый день. Ваня получил в подарок от родителей велосипед, о котором он уже давно мечтал.

Первым делом мы стали все по очереди пробовать садиться на него, и я, конечно, тоже, только мне очень неудобно влезать туда, ноги у меня не такие длинные, как у Вани, перекладина с сиденьем так высоко, что я с неё до педалей не могу достать; болтаются ноги, да и все тут, a повернуть колес не могу.

Мы так увлеклись этим занятием, что даже позабыли и про шоколад, который нас уже несколько раз звали пить; a уж я ли его не люблю! Да я думаю вообще на всем земном шаре не найдется человека, который бы не любил такой прелести… Впрочем, нет, один наверно найдется – моя бабушка; она не только сама никогда не пьет и не ест его, но ей даже противен самый запах; она всегда незаметно для гостей или нос платком заткнет, или коробку невзначай прикроет. A по моему этот запах приятнее всяких духов.

Шоколад у Коршуновых был очень вкусный, и так много-много пены на нем; крендель и кондитерский торт тоже были хороши, и я никого не обидела – всего поела.

Вечером решено было забрать с собою самовары, холодные закуски и всякие сладости и поехать в лесок, где мы тогда ветки для постройки собирали. Вдруг после четырех часов погода стала хмуриться все больше и больше, a когда мы кончали обедать, шел уже сильный дождь. Мы все были просто в отчаянии, чуть не плакали. Расположение духа испортилось, все ходили кислые и недовольные.

Женя, Митя и я предлагали разные игры, но нам на все говорили только «гадость», «скучно», или «надоело». Наконец, решились попробовать играть в «фанты». Когда Митя и Сережа назначали, что фантам делать, все кому-нибудь целоваться приходилось; и мне тоже два раза. Гадость! Я вообще терпеть не могу лизаться, a с мальчишками в особенности. Я только мамочку страшно люблю тискать и целовать, да еще совсем маленьких, беленьких детей, которые кругленькие, как шарики, и так и катаются вокруг вас.

Наконец одному фанту пришлось продекламировать стихи. Тут мне вдруг пришла в голову чудная мысль (все это нашли).

«Знаете что?» вскричала я: «давайте устроим концерт, a между будем и стихи говорить»

«Ну, a публику где же мы возьмем»? – спросил Ваня.

«Как где? a наши мамы, папы, те два офицера и барышня с соседней дачи, что в гостиной сидят».

Сказано – сделано. Мы объявили взрослым о нашей затее, и они сказали, что с удовольствием послушают.

Сперва мы вышли все вместе и пропели хором «Вниз по матушке – по Волге». Хорошо спели. Потом вышла Женя и сыграла на рояле красивую пьеску «Le Ruisseau», которую нужно скоро-скоро играть, чтобы пальцы так и бегали; я бы страшно наврала и все бы пальцы перепутались, но Женя хорошая музыкантша и с шиком докончила свой «Ruisseau». Потом вышел Митя и продекламировал стихи своего собственного сочинения, которые мне так понравились, что я их наизусть выучила, но все же лучше запишу, a то еще забуду.

Нищий

 
Холодно, голодно бедному мальчику,
Должен скитаться он целый денек.
«Очень усталь я!.. Ах, больно мне пальчику,
– Я же собрал лишь один пятачок».
 
 
С думой такою присев на скамеечку,
Пальчик он греет, сосет ёго, трет.
«Нет никого, кто бы дал мне копеечку…»
Вот, наконец, господин здесь пройдет.
 
 
«Барин, копеечку дай мне, пожалуйста!..
Холодно!.. Барин!.. А барин!.. Подай!..»
«Хлеба купить ведь сегодня мне не на что»…
– Прочь убирайся! Пошел, негодяй!
 
 
Холодно голодно бедному мальчику,
Должен скитаться он целый денек.
«Очень устал я!.. Ах, больно как пальчику!
– Я же собрал лишь один пятачок».
 

Ну, разве не прелесть? И как он чудно говорит, точно и в самом деле ему холодно, будто даже слезы слышались в его голосе! Молодец Митя! И добрый он какой: ему пришло в голову подумать, как скверно бедным маленьким нищим, a я вот, сколько раз их тоже видела, a не задумывалась; пройдешь мимо и забудешь. Теперь я всегда-всегда буду подавать бедным детям.

Митины стихи и как он их говорил всем понравились; мой папа даже расцеловал его и сказал, что из него выйдет, может быть, второй Пушкин.

Потом Сережа говорил «Спор» Лермонтова; ну, это всякий знает, даже в моей хрестоматии есть. После «Спора» мы опять пели все вместе «Ой-ой-ой, как мороз все окошки занес»… Затем вышла я декламировать. Вот сюрпризец устроила я своей мамочке!.. Она однажды читала мне свои стихи, которые она еще сочинила, когда в гимназии была, на смерть Императора Александра Н. Мне они очень понравились, и я их стащила, чтобы переписать; но переписать мне было лень, и я выучила их наизусть. Стихи чудные, и потом в них говорится про этого милого государя; a я так люблю его, такой он был добрый! Я так плакала, когда мамочка рассказывала мне о его смерти, как злые люди убили его!

Вот выхожу я и говорю: «Легенда о смерти Царя-Освободителя, сочинение Натальи Старобельской, рожденной Соколовой-Сокольницкой».

Мамочка даже на стуле привскочила: «Муська, не смей!»

Но кругом все засмеялись, и стали удерживать и усаживать мамочку, a мне шептали: «ну, говори, говори, Муся»

Я начала:

 
Пред престолом любви,
Вечной правды, где нет
Ни печалей, ни слез,
Ни страданий, ни бед,
Появился пришлец
С нашей грешной земли;
Он в терновом венце;
С ним шесть ангелов шли.
 

Первый ангел так пел:

 
Он миллионам рабов
Дал свободу к труду,
Поселил в них любовь,
И стал верить с тех пор
Всякий в силу свою…
Боже пленных, больных,
Дай ему мир в раю!
 

Второй ангел:

 
Тяжело всем жилось
От неправды судей,
И далеко неслось
Эхо тяжких скорбей;
Но он правый суд дал;
Богача с бедняком
Перед ним уравнял,
Равный дав им закон.
Да, он, правду любя,
Пострадал за нее.
Боже правый! Прими
Его в царство Свое.
 

Третий ангел:

 
По великой Руси
Разносился по всей
Стон покинутых жен,
Плач малюток-детей…
Ведь отец с бритым лбом
Становился чужим
Средь родимой семьи:
Он уйдет молодым
A вернется назад
Стариком уж седым,
С костылем, без ноги,
Хилым, дряхлым, больным…
Но великий царь внял
Тем слезам: сократил
Службу в ратных полках;
О, он бедных любил!
Боже плачущих! Всех
Их защитник благой,
Все ему Ты прости
И в раю упокой.
 

Четвертый ангел:

 
Он в нужде роковой
Руку в помощь давал;
И страдальцев в беде
Он всегда утешал,
И равно к ним всем
Добр и милостив был,
Боже, ближних своих,
Как себя он любил:
Всех законов закон —
Твой завет о любви —
В чистоте сохранил.
Боже сильный!
Прими Его в сонмы святых,
В Свое Царство, где нет
Ни печалей, ни слез,
Ни страданий, ни бед…
 

Пятый ангел:

 
Он крестьянских детей
Всей душою любил,
Дверь им в школу открыв,
Их уму научил…
Обувал – одевал
И сироток-детей…
Он вторым был отцом
Разоренных семей…
Боже! Душу его
Ты в раю упокой
Все земное прости —
Был он верный сын Твой.
Шестой ангел:
Много, много добра
Он народу творил,
И России своей
Верой-правдой служил;
Но пришлось смерть приять
Средь столицы родной
От руки тех, кому
Он был предан душой,
Боже! Им отпусти,
Бо не ведят того,
Что творят.
 

Хор ангелов:

 
Похвалой
Удостоим того,
Кто Творцу своему
Уподобился весь,
И Тяжелый крест свой
Кто с терпеньем донес.
На страдальца Христос
Кроткий взор устремил,
Ой, казалось, ему
Все земное простил…
A нас, грешных сирот,
Царь и там не забыл:
Он за сына и нас
Пред Всевышним молил.
 

Когда я закончила, все захлопали в ладоши; a потом начали кричать: «браво, автор! браво, автор»! Мамочка очень сконфузилась и покраснела; она очень часто краснеет, гораздо чаще меня. Потом сам Коршунов пошел в сад и принес много цветов: маленький букетик он дал мне, большой – мамочке, a остальными обсыпал ее всю, говоря: «хвала и честь нашей поэтессе». Потом Женя с Ваней играли в четыре руки, a затем нас позвали пить чай. Разошлись мы все, веселые и довольные. Ничего, и в дождь умные люди сумеют хорошо устроиться!

«Замок Омена». – «Женя»

На другой день мамочка хорошо-таки пробирала меня за то, что я ее так подкатила со стихами (конечно она не сказала слова подкатила), a в сущности она, наверно, сама была рада радешенька: кому же может не быть приятно, когда хвалят, восхищаются его стихами, да еще и цветами посыпают?

После литературного вечера нам всем – уж не помню, кому первому – пришла в голову мысль устроить что-то еще гораздо интереснее – спектакль. Вот будет хорошо! Решили мы сыграть какую-нибудь пьесу одиннадцатого июля на именины Оли Коршуновой. Старшим ничего не говорить, это должно быть для них сюрпризом. Но что играть? Вот вопрос. Пробовали сами что-нибудь придумать, да глупо все выходило. Стали мы все рыться в своих книжках. У меня нашлась очень красивая и интересная сказка «Замок Омена», где говорится о разбойнике, который свою первую жену запер в подземелье и женился на второй, и вдруг эти обе жены ночью встречаются в каком-то темном гроте в саду замка, – словом – прелесть, как интересно! Решили ее представить; одна жена должна быть Оля, другая – Женя; она немного заикается, когда говорит, но эта не беда, все подумают, что это от страху перед своим супругом, грозным Оменом; самого же разбойника должен был изображать Сережа. Но этого мало, потому что не всем есть роли; стали искать еще второе что-нибудь. У Коршуновых в шкафу нашлась книга с настоящей пьесой в одном действии под названием «Женя», сочинение какого-то Гнедича; верно не из важных, я до сих пор не слышала и не читала ничего из его сочинений. Пьеса эта не детская – настоящая. По-моему она очень скучная: говорят-говорят, без конца, но ведь взрослые любят болтать о скучных-прескучных вещах, a смотреть-то будут они, так значит и останутся довольны. Эту самую барышню, Женю, дали играть мне; не трудно: лежит все на диване, потягивается, и не знает, за кого ей замуж выйти, a сама все какие-то хитрые, но очень красивые слова говорит.

Ну, стали мы учить роли, т. е. не роли, я, например, просто всю пьесу наизусть выучила, так что, когда другие забывали, то я подсказывала. Но иногда выходили пресмешные ошибки: вдруг раньше времени начнешь говорить и чужое скажешь, и долго иногда говоришь, пока кто-нибудь не заметит. Но наша пьеса все-таки очень хорошо идет, a вот с «Замком Омена» что-то не ладится; там все самим нужно придумывать, и, или споры начинаются, или говорят глупости; потом Женя уж очень заикается, так что если бы я была Оменом, и моя жена в самом деле так заикалась, она бы меня так злила, что, пожалуй, и я бы ее в подземелье упрятала.

Да, плохо дело! Думали-думали и решили вместо этой пьесы устроить живые картины; пока только не выбрали еще какие. Нужно будет взять «Ниву», – там всегда много красивых рисунков бывает, наверно что-нибудь найдется.

Времени теперь ни минутки свободной; только иной раз сядем завтракать, приходит Глаша: «Барышня, суседские барчата вас на репетицию просят;» ну, какая уж тут еда? спешишь скорей к Рутыгиным. Прежде мы начали было репетиции в своем «Уютном», но там очень тесно, еще «Замок Омена» как-нибудь шел, можно было все представление стоя устроить, a для «Жени» совсем тесно: ведь я лежу, да еще рядом на стуле то моя мать (Оля), то мой жених (Митя) сидит: как лягу, так ногами в стенку и упрусь; – неудобно, теперь репетируем у Рутыгиных наверху, в их миленькой башне; как раз места хватает.

Здравствуйте! – опять «суседские барчата» зовут! Бегу.