Текст книги "«Феникс-газетт»"

Автор книги: Вера Космолинская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Гарольд Бранд
(В. П. Космолинская)
«Феникс-газетт»

– Эй, Джордж, как там с корректурой? – крикнул я.

– Полный порядок, сэр, – отозвался мой главный помощник довольным голосом.

Еще бы не довольным. Ведь именно наша газета, а точнее, мы с Джорджем на пару расследовали одно из гнуснейших преступлений века! Ну, по крайней мере, так мы его называли в заголовках статей. Едва мы затронули эту тему, дела наши пошли в гору, и мы уже не могли остановиться, пока не восстановили всю картину целиком до мельчайших подробностей, чем беспардонно воспользовалась полиция, найдя улики именно там, где мы и предполагали, и вообще полностью подтвердив нашу теорию, схватив преступника. Впрочем, подобное подтверждение нашей правоты благотворно сказалось на продажах. А иначе, мы с Джорджем шутили, что назвали свою газету «Феникс» потому, что она годилась лишь на растопку каминов. Но не успевал тираж догореть до конца, как – хоп! – выходил следующий номер!.. С упорством, достойным лучшего применения.

И сегодня мы засиделись в редакции допоздна, подготавливая последний штрих – окончательный вариант всей этой истории от начала до конца.

И вот, как было дело:

Трагедия имела наглость разыграться в весьма почтенном семействе. Одном из древнейших и славнейших родов Кента. На простом семейном ужине произошла настоящая кровавая бойня. Единственный сын и наследник старого графа Элсмира застрелил отца и мать, а после пустил себе пулю в лоб.

Скандал?

Еще бы!

Как говорят французы – ищите женщину. По слухам молодой Элсмир намерен был совершить мезальянс и жениться на женщине весьма несерьезного звания – школьной учительнице, без гроша и всяких звучных предков за душой, да к тому же ирландке!

Старый Элсмир пригрозил лишить сына наследства в случае подобного необдуманного шага. И последние несколько недель сын только и делал, что ругался с отцом, или пытался его умасливать.

Доумасливался, как говорится.

Прошу прощенья за профессиональный репортерский цинизм.

Так вот, по-первости все и выглядело…

Хотите знать, а где была в этот момент прислуга?

Да все там же – на месте преступления.

Дворецкий, по крайней мере, уверявший, что эта ужасная трагедия разыгралась прямо у него на глазах: молодой Элсмир застрелил отца в припадке бешенства, затем мать, которая, потеряв голову, накинулась на преступного отпрыска, швырнув в него тарелку с сыром, потом дворецкий решил было, что пришла его очередь, но новоиспеченный граф, внезапно осознав весь ужас содеянного, как истый джентльмен, почел своим долгом покончить с собой.

Рассказывая об этом, старый слуга так рыдал и выглядел таким потрясенным, что никому и в голову не пришло усомниться в его словах.

Усомнились разве что мы с Джорджем. Опять же, профессиональный цинизм. У нас, газетчиков, его будет побольше, чем у инспекторов Скотленд-Ярда, хотя не до конца истребленный романтизм внушает мне надежду на то, что и совести у нас будет побольше.

Хотя наш старый знакомец инспектор Мэтьюс полагал, что совести у нас нет вовсе – подозревать в чем-то старого, убитого горем человека, скончавшегося от сердечного приступа на руках стряпчего во время оглашения завещания: оказалось, что большая часть состояния должна была перейти по наследству именно к нему, в случае, если: молодой Элсмир не доживет до времени вступления в права владения наследством… (если я завернул фразу не так, поправьте меня; я газетчик, и ни к чему мне юридические изыски) или если осквернит себя вышеупомянутым мезальянсом.

До второго случая не дошло, хватило и первого.

Итак, еще один наследник последовал в могилу, и… Состояние перешло к его сыну, известному увальню, к тому же малость придурковатому.

Сказать по правде, по-моему, старый Элсмир был склонен ко всякого рода мезальянсам ничуть не меньше молодого.

Ну, что поделаешь. Последняя воля покойного. Все честь по чести.

Разве это интересно?..

Впрочем, дело не в этом. С молодым Элсмиром я был шапочно знаком – по обязанности светской хроники, и в клубе, который он регулярно посещал, у него была очень недурная репутация. Одним словом, он не производил впечатления злодея или психически неуравновешенного человека, наоборот, казался всем весьма добрым малым. Даже в его намерении жениться на школьной учительнице было что-то трогательное. Ах, боже, ведь и сентиментальность нам, газетчикам, не чужда!

Итак, я обегал, собирая интервью, всех членов соответствующего клуба – были среди них, безусловно, и злодеи, и субъекты психически неуравновешенные, учитывая, что один раз на меня спустили бульдога, слава богу довольно престарелого и беззубого, а в другой – спустили меня с лестницы. А причина была такова же, по какой у некоторых взять интервью мне все же удалось. Никто не хотел говорить о покойном плохо. Никто, кроме полиции, праздно рассуждавшей о пороках избалованной золотой молодежи, не хотел верить в его виновность. Впрочем, и других кандидатов на роль преступника как-то не находилось.

Я попытался найти и школьную учительницу. Но опоздал. По злорадным объяснениям соседей, бедняжка не вынесла позора и повесилась. Какого «позора»? – хотел бы я знать. Общественного внимания? Нам, газетчикам, таких тонкостей не понять. Впрочем, квартирная хозяйка с радостью позволила мне порыться в ее вещах. Вот так-так! В корзине с бельем (а почему именно там, собственно?!) я обнаружил письмо от младшего Элсмира, в котором довольно недвусмысленно было написано: «Дорогая, между нами все кончено. Я не могу идти против воли родителей. Но ты замечательная девушка, я никогда не оставлю тебя своей помощью. Всегда твой искренний друг. Подпись».

И для чего же теперь было устраивать стрельбы в узком семейном кругу?..

Покуда я соображал, сидя в продавленном кресле в убогой квартирке, появился Джордж, под руку с некой решительной девицей, чья решительность, похоже, следовала от выпитого дешевого бренди, запах которого разлился по комнате, едва она вошла.

Я с укоризной покосился на Джорджа. Тот сделал большие глаза и с загадочно убедительным видом кивнул на свою спутницу. Та вступила в разговор незамедлительно:

– Не могла она покончить с собой, вот и точка!

– Да полно, леди, с чего вы взяли? – добродушно полюбопытствовал я, припрятывая письмо в карман. – Мозгляк Элсмир не мог перестрелять своих родителей, а его невеста не могла повеситься? Своя рука – владыка, как говорится.

Милая кокни уставилась на меня набычившись.

– Мой патрон, Джек Норби, эсквайр, – торжественно, хотя и несколько насмешливо представил меня Джордж. – А это мисс Джейн Потс.

– Боже, сказал я. – Три «джей» в одной комнате – это что-то судьбоносное.

Джордж фыркнул, но уточнять, что его имя пишется с «джи», не стал.

– Он строит из себя прожженного циника. Но сердце у него золотое, мисс, поверьте.

– Проверим! – свирепо сказала мисс.

Я решил пропустить это замечание мимо своего остроумия.

– И почему же вы думаете, что она не покончила с собой, юная леди? – поинтересовался я.

Девица фыркнула. Джордж усадил ее на тахту.

– Да потому! – сказала она уже не так агрессивно. – Потому, что с этим мозгляком Элсмиром они порвали еще раньше. – Маргарет была вне себя. Назвала его подлецом, и пообещала, что он еще об этом пожалеет. И знаете, что? – Она уставилась на меня.

– Что? – подхватил я.

– Не настолько она любила этого толстосума, разве что его деньги! От этого не вешаются!

Я, кажется, громко глотнул. Деньги, выходит, любила, а не его? Ну вот, еще одна романтическая греза носом об стенку!.. И еще меня упрекают в цинизме.

Я оглядел квартирку из которой все ценное хозяйка, конечно, уже утащила, но выбросить остальное пока не успела. Да уж, казалось бы, как тут не любить деньги? Но в таком случае своей стезей выбирают не роль школьной учительницы, верно? Чья судьба – быть беднее церковной мыши, да вдобавок еще зачастую синим чулком и старой девой.

– Врете вы, милая девушка, – сказал я ласково, почти нежно. – Она его любила. Репутацией своей пожертвовала, а ведь знала, что ничего ей не светит.

Джейн хохотнула, потом замолчала, и на ее глазах выступили слезы. Она упрямо покачала головой.

– Нет!..

– Нет? Хотите, я скажу вам, что она сказала на самом деле? – Я уже вошел в роль, почувствовав прилив вдохновения, ощущая себя магом, волшебником, могучим повелителем слов!.. А ведь именно слово – великий зародыш мира! Джейн уставилась на меня во все глаза, и даже лицо ее стало испуганным и осунувшимся, когда она увидела в моих глазах пророческий блеск – он ее просто заворожил. – Она сказала: «Милая Джейн, я с самого начала знала, что этим кончится, и не питала никаких иллюзий. Но поверь мне – это того стоило! Все на свете имеет конец. Но если страшиться этого, то лучше не рождаться на свет! Я была счастлива недолго, но дорожи я своим именем на потребу всем безмозглым старухам, я не была бы счастлива никогда! А теперь мне остается только жить дальше, храня в сердце этот свет! И я это переживу! Что было – прошло!..»

Джейн фыркнула.

– Ладно разливаться, мистер. Она только и сказала, мол, что было прошло. Я знала, что этим кончится, ничего – переживу. А вы тут чего наплели?

Я закатил глаза, и подумал, что на месте Маргарет точно бы повесился…

– И все-таки она бы не повесилась, – укоризненно сказала Джейн. – Не по-христиански это. И совсем на нее не похоже. Она сильная была. – Джейн шмыгнула носом. – И добрая. Сильные – вешаются. А добрые – нет…

Я фыркнул.

– Ее убили, – мрачно заявила Джейн. – Девушку всякий обидеть может. – Она покосилась на нас и сказала предупреждающе: – Только попробуйте.

Джордж закудахтал:

– Да что вы, милая, господь с вами. Все, что вам от нас грозит, это получить пару-другую шиллингов за ценную информацию.

Девица вытащила носовой платок не первой свежести, высморкалась, и заметно приободрилась.

– А вы точно не из полиции? – подозрительно уточнила она.

– Боже упаси, – сказал я. – Мы честные газетчики…

– Знаю, знаю, – сварливо отмахнулась девица, – писаки подколодные… Только и горазды языком трепать да людей путать. Ну, так если вы не из полиции, я вам еще кое-что скажу. Маргарет мне вот что сказала про тот ужас: «Не мог мой Эдди так поступить, он настоящий джентльмен!» Как будто настоящие джентльмены девушек бросают… И добавила: «Я докопаюсь до правды! Видит бог, докопаюсь! Жизнь этому посвящу!» Это ее и сгубило… Такие вот дела, – и она снова схватилась за носовой платок.

Джордж молча, как настоящий джентльмен, протянул ей и свой. Джейн взяла.

– Что-то в этом есть, Джек, – проговорил Джордж, подняв на меня глаза. – Девушка клянется докопаться до правды, а потом ее находят в петле. Прямо слезы наворачиваются! Отличный материал для статьи!.. Черт побери…

Джейн гневно швырнула в него платком. Своим. Мокрым.

* * *

– Ты ей веришь? – спросил Джордж, когда мы вышли из дома, и шли вдвоем по грязной улочке, в которой невесть откуда имелись не только отбросы, поступающие из соседних окон, но и кучи конского навоза, хотя я мог бы почти поклясться, что кэб здесь не проедет.

– А ты – нет?

– Не знаю, – беспечно сказал Джордж. – Зато статья будет интригующая. Конечно, настоящего имени этой молодой особы мы не дадим, и так сойдет. Ну, на всякий случай.

– На какой? – ехидно поинтересовался я. – На тот, чтобы и ее не укокошили, на случай, если не все виновники торжества на том свете? А говоришь, не веришь.

– Это ты не веришь, – безапелляционно заявил Джордж. – А ты – мой патрон. И что бы ты ни сказал, я отвечу: «да, сэр!».

– Врешь, – сказал я уныло и вытащил из кармана письмо. – По крайней мере то, что они порвали раньше – правда. И угадай, где я это нашел?

– Не похоже, что в камине.

– В корзине с бельем. А о чем это говорит?

– Ты что, спятил? Понятия не имею.

– Да о том, что оно было ей дорого, несмотря ни на что, остолоп! Поэтому я и сказал, что она его любила.

Джордж шмыгнул носом.

– Что, простудился?

– Ну тебя… – проворчал Джордж.

Мы – газетчики – прожженные циники. Это всем известно.

* * *

Этот тип ворвался в редакцию с боем, сжимая в руках свежую «Феникс-газетт», а в зубах – трубку. Чертыхнувшись, я выхватил из стойки трость, а Джордж принял боксерскую стойку, довольно привычным манером, надо признаться. У нас и не такое случается.

Экспансивный субъект застыл на пороге, хлопая глазами.

– Вы меня помните?! – вопросил он.

– Отлично, – сказал я. – Вы спустили меня с лестницы. Ну, а теперь, мы спустим вас!

– Нет, нет! – воскликнул он, отпрыгнув на полшага. – Я пришел извиниться!

– Что-что? – переспросил Джордж.

Субъект потряс в воздухе газетой.

– Я прочел вашу статью! Если исключить гнусную репортерскую манеру выражать свои мысли со всякими шуточками да прибауточками, она на меня подействовала как целительный бальзам!

– Что-что? – переспросил я.

Субъект гнусно ухмыльнулся и, поняв, что грубой лестью купил себе безопасность, шагнув ближе, бросил газету на стол и ткнул в нее пальцем с торжественностью полководца, тыкающего пальцем в карту со словами: «Тут-то мы им и врежем!»

– Вот! – провозгласил он.

«Ну и что? – кисло подумал я. – Статья-то моя. Что там может быть нового?»

– Что – вот?

– Вы не согласны с полицией! – восторженно провозгласил субъект.

– Скажем так, мы сомневаемся.

Субъект подарил мне умиленный взгляд.

– Друг Эдгара Элсмира – мой друг, – патетически заявил он. – Я-то думал, вы такой же стервятник, как остальные. Да и репутация, хм… у вашей газетки…

– Ну, и чем же я отличаюсь от остальных? – перебил я довольно враждебно.

– Да тем, что все только и рады полить высший свет грязью! А вы взялись за такое благородное дело и пытаетесь восстановить доброе имя ни в чем не повинного, благороднейшей души человека…

Чихать мне было, кто он там и какая у него душа…

– Мне просто показалось, что дело темное. И бог с ними, с добрыми именами, а если убийца разгуливает свободно и живет припеваючи, пока его жертвы лежат в могилах, то куда это годится?

– Что-то я не понял, – проворчал субъект. – Ну, да не в этом дело. Я согласен дать вам интервью.

– А нам это поможет? – полюбопытствовал я.

– А вы как думаете? Только не здесь, в баре напротив. Мне срочно нужно виски.

– За ваш счет, ваша светлость! – предупредил я.

– А как же! – его светлость по-генеральски взмахнул рукой и торжественно понес себя впереди процессии.

* * *

– Видите ли, почему я думаю, что он не мог так поступить, – глубокомысленно произнес его светлость, попыхивая трубкой. – Я проиграл ему в карты довольно большую сумму и, думаю, если уж начинать стрелять, то стоило бы начать с меня. А я теперь, знаете ли, в весьма затруднительном положении. Понятия не имею, кому мне теперь следует отдать долг. Из его родных никого не осталось. Не наследнику же!.. – он презрительно отмахнулся, чуть не пролив виски. – Что это вообще за наследник?! Чепуха какая-то!

– Вообще-то, – не менее глубокомысленно заметил Джордж, – думаю, его смерть избавила вас от всех обязательств.

Его светлость издал выразительное: «Пф!..»

– Я же джентльмен. А карточный долг – долг чести. Я должен его кому-то отдать. Но кому? Посудите сами. Я подумывал о его невесте Маргарет. Но увы, и она скончалась. Что же дальше? А эта девушка из статьи? Может, ей? В конце концов, хотя бы дама, как-никак. Красивый выйдет жест, вы не находите? А может, подскажете, где ее найти?

Я подозрительно поглядел на его светлость. Вид у него был самый идиотски честный.

– И не рассчитывайте. Мы своих тайн не выдаем. Вот найдем убийцу – тогда пожалуйста. Кстати, знаете ли вы еще что-нибудь важное кроме того, что задолжали Элсмиру в карты?

Его светлость насупился и побулькал своим виски. Мы последовали его примеру. Виски в самом деле было отменное.

– Вот что, – сказал его светлость оторвавшись от стакана и заговорщицки пригнувшись над столиком. – Он и не собирался жениться на этой девице, пока отец жив, или пока он не успокоится. Да, сперва кровь ударила в голову, а потом он поостыл, разве что папашу малость поддразнивал. Он решил, что может сделать это и потом. В конце концов – какие наши годы!

– Что значит – потом? – спросил Джордж озадаченно. – В записке ясно говорилось, что он вообще передумал на ней жениться!

Его светлость откинулся на спинку стула и расплылся в бесстыдно довольной ухмылке.

– Да мы вместе писали эту записку! И Маргарет все знала! Это была ее идея – чтобы успокоить старикана, показать ему эту записку как-нибудь при случае.

«Хм, – подумал я. – Так вот, оказывается, для чего она завалялась в бельевой корзине». Ну, тогда, пожалуй, у Маргарет был повод повеситься.

– Жаль только, что эта записка не всплыла раньше, – пробурчал его светлость, пристально глядя в стакан. – Может, тогда и убийств бы никаких не было. Кстати… – он поднял голову, – ведь Маргарет никакой записки не оставила? Нет? А самоубийцы обычно оставляют. В романах читал… Да и в газетах… Одним словом, джентльмены, если понадобится моя помощь – всегда рад…

– Эй! – раздался яростный вопль от дверей. Все подскочили на месте и обернулись.

Это был всего лишь инспектор Мэтьюс, потрясающий свежим номером нашей газеты. Посетители потаращились на него немного и решили не обращать внимания.

– Где эта записка?! – вопросил Мэтьюс, наступая на нас этаким свирепым гризли. Вообще-то, понятия не имею, как выглядит гризли. Водятся они черт знает где – где-то в Америке, но поговаривают, что свирепости у них хоть отбавляй. – Почему, черт побери, вы сперва мне ее не показали?!

Уловив краем глаза какое-то движение, я оглянулся, но поздно. Его светлость уже исчез. Истинно по-английски. Говорят, аристократия и полиция на дух друг друга не переносят.

Мэтьюс бухнулся за наш столик и раздраженно побарабанил по столешнице пальцами.

– Чепуха какая-то, – проворчал он на пару октав ниже. – Ну, подумаешь, записка – а может, они ее для отвода глаз вместе написали?..

– Ну, прямо в точку! – восхитился Джордж. Я пнул его под столом. Джордж скис.

– А почему Маргарет Дейн не оставила записки? – поинтересовался я. – Или вы ее утаили в интересах следствия, которого не было?

Мэтьюс ответил свирепым взглядом.

– Не было никакой записки. Ну, и что тут такого? Почему не оставила? Откуда мне знать? Может, настроения не было писать, было только в петлю лезть. Чего вы все ворошите? А ту записку – попрошу отдать.

– А вам-то зачем? Что вы, солить ее будете?

– Острите, острите, вам зачтется…

– Ладно, Мэтьюс, когда вы осматривали помещение с повешенной, неужели ничего странного вам на глаза не попалось?

– Чего?

– Странного, говорю…

– Да слышу я. Не было ничего странного. Разве что, – Мэтьюс с чуть озадаченным видом пожал плечами. – Похоже, повесилась она со второй попытки.

– Чего?

– Ну, всякое бывает. То петлю не так закрепят, то…

– Да с чего вы взяли, Мэтьюс?!

– Коронер сказал, у нее были легкие синяки где-то на локте и колене, как если бы она упала, и большая свежая шишка на голове. Ну, будто она сорвалась да головкой приложилась, а потом все же довела начатое до конца…

Я поперхнулся и вскочил. Откашлялся и потряс указательным пальцем, пока ко мне не вернулся голос.

– И вы молчали?! Господи, да если только у вас на глазах кого-нибудь не пристукнут, вы вообще хоть что-нибудь заподозрите?!

– Я в своей жизни всякого насмотрелся, – огрызнулся Мэтьюс. – У нее был мотив, чтобы повеситься. А вот, чтобы ее убивать – кому это было надо?! Она в завещании не упоминалась!

– Кстати о завещании, – вставил Джордж. – А в нем ничего странного не…

– Не начинайте заново! – взвыл Мэтьюс. – Чтобы я поверил, что этот божий одуванчик дворецкий все это натворил. Да чтобы потом еще, уже отдав концы, кого-то повесил – это уж, знаете ли, через край…

– А его сын? – напомнил я.

– Я же вам уже говорил, – мягко сказал Мэтьюс. – Он малость слабоумный. И оружия в руках в жизни не держал, разве что бритву с помазком да нож с вилкой. И чтобы так спортивно – хотя и с пяти выстрелов, но сплошь смертельные раны – так не бывает. Рука профессионала. Вот Элсмир – спортсмен. Он мог. А этот – ха! – как же! Где он этому учился? В заведении для умственно отсталых?!

– Спортсмен, говорите… – проворчал Джордж, пристально глядя на пустой стакан его светлости.

* * *

– Это ясно как дважды два, – заявил Джордж. – Убийца – он. Этот бред о карточном долге, и попытка выяснить, как ему найти Джейн Потс – не иначе как, чтобы заткнуть ей рот, я уверен.

– Не думаю. По-моему, убийца – не он.

– Это почему же, потому, что он тебе польстил?

– Нет. Потому, что рассказал о записке.

– О положении вещей, из-за которого Маргарет Дейн вполне могла повеситься?

– Вряд ли. Мэтьюс меня как-то разубедил своими предположениями о двойном повешении. Не верю. А по поводу записки…

– Тогда выходит, что Джейн лгала, убеждая нас, что между ними все было кончено.

– Ну, и что? Она лгала и до этого. А может, Маргарет и ее ввела в заблуждение. Хотя, не думаю. Наверное, она просто пыталась так по-своему убедить нас в том, что у Маргарет не было повода к самоубийству. И ничего больше.

– Не верю, – сказал Джордж.

– Да ты вспомни только, что она плела.

– Я помню только, что то, что она наплела, появилось в нашей газете…

– Бывает! Развитие событий с продолжением! Совсем для нас неплохо.

– Угу, конечно…

– Конечно. Что ты переживаешь? Мир полон вранья. Среди всего этого я себя чувствую просто белоснежным ангелом…

– Выпачканным в типографской краске…

– Да и с перьями мы дело имеем. Ты мне лучше скажи, Если Джейн лгала ради Маргарет, а его светлость, возможно, ради Элсмира, то ради кого лгал дворецкий?

– Ради его светлости.

– Джордж! Прекрати!

– Еще чего. Дворецкого можно было припугнуть или подкупить. А нечистая совесть добила старика в момент оглашения завещания…

– Про нечистую совесть охотно верю! Но ради кого стоило взваливать на нее такое бремя!

– Джек, ты опять…

– Слышал я все о слабоумных. Хотелось бы, кстати, проверить…

– Джек, если бы старик в тот день не умер и получил все наследство, ты не стал бы подозревать этого беднягу. Но дворецкий умер своей смертью.

– А его светлость в тот вечер до полуобморока резался в карты в клубе. Причем выиграл в конце концов. А потом уж выяснил, что и долг-то отдать некому. Он, конечно, паршивец, слов нет, людей с лестниц спускает, но циничное убийство я ему приписать не могу. Он разве что в припадке гнева расстреляет все китайские вазы – главное, чтобы грохоту было побольше, и успокоится.

– Джек, у тебя богатое воображение. Ты сам изобретаешь людям маски, а потом исходя из них и рассуждаешь. Тебе бы романы писать, а в реальной жизни…

– А в реальной жизни – знаешь, куда мы завтра едем?

– Что? – с тревогой переспросил Джордж.

– Прогуляемся заглянуть в то заведение, где воспитывался наш слабоумный, и выясним, насколько у него были проблемы с головой, и в чем это выражалось.

Джордж вскочил, роняя бумаги.

– Да ты знаешь, где это?!

– Далековато. Зато Мэтьюс нас завтра не найдет и не набьет нам шишек по поводу той шишки, о которой мы написали.

– Да ладно, когда он злился всерьез?! И потом, ты что, думаешь, что полиция там без нас не побывала? Не верю.

– А я верю, что полиция ничего всерьез не делает. Могла и этого не сделать. Значит, едем. Раз я так решил!

* * *

Полиция всецело оправдала мои ожидания… Когда мы, несколько уставшие и подавленные, вернулись со своей добычей, Мэтьюс сидел в редакции и брюзжал с секретаршей и разносчиком по поводу того, какие мы гады. Видимо, это он и называл настоящей работой.

Затем в течение получаса мы уговаривали его в исследовательских целях прогуляться как-нибудь в то местечко, которое мы сегодня посетили, а Мэтьюс упирался. Мы же, разумеется, не рассказывали о том, что именно он там может найти, пока он не развопился, что печатать об этом ни в коем случае нельзя, или мы сами все подстроили.

В разгар спора в дверь поскреблись.

Джордж открыл и чертыхнулся. В помещение ворвался бульдог. Мэтьюс взвизгнул и чуть не вскочил на стол. Я подумывал о том же, но решил, что поздно, когда псина принялась задумчиво жевать мою штанину. Через порог с некоторым трудом перевалился хозяин собаки.

– Бэтси! Тихо, девочка! Ко мне! – пропищал он.

– Какого черта? – вопросил я.

– О, бросьте! – весело воскликнул толстяк. – Бэтси, она ж только рычит, а вы от нее как умчались, так не догонишь… А я подумал-подумал и решил все же зайти сказать вам кое-что.

– Что сказать? – Мэтьюс перехватил видимость инициативы.

– Как хорошо, что и вы тут, инспектор! – воскликнул толстяк. – Я хотел бы подать жалобу, да в официальной обстановке с полицией дел не имею! Видите ли, лакей покойного Эдгара Элсмира выбил моей собаке несколько зубов на охоте.

Я покосился на псину, висящую со стеклянными глазами на моей штанине.

– Вы имеете в виду эту… Бэтси?

– Ее, милочку, – горестно простонал толстяк. – За то, что она бросилась к его утке.

«Кто ходит на охоту с бульдогом? – подумал я. – С другой стороны, кто ходит с бульдогом в гости?»

– Что значит, к его утке? – спросил Мэтьюс. – К утке, которую сбил Элсмир?

– Ну… – толстяк помялся. – Не совсем… Элсмир, он… а впрочем, он уже не обидится. Он вообще стрелял плохо. Утку подстрелил лакей. Элсмир им страшно гордился, говорил, если с ним охотиться, всегда можно приволочь с собой дюжину трофеев и объявить их своими. А чтобы сберечь свою славу охотника, всем рассказывал, что его лакей оружие-то в руках держать не умеет.

– М-м… – глубокомысленно промолвил Мэтьюс. – Из чего же он стрелял?

– Из двустволки, конечно!

– А что, – переспросил я. – По-вашему, это значит, что из револьвера он стрелять не умеет?

– Не смешите меня! – кудахтнул толстяк. – Куда ему? Револьвер – это благородное оружие!

Мэтьюс отмахнулся.

– Норби, вы опять за свое. Ладно, говорите, о чем хотите, а я пошел!

Он решительно взял шляпу и поторопился сбежать. Бетси, тявкая, устремилась за ним. Толстяк наконец подхватил эту тварь на руки и обиженно посмотрел Мэтьюсу вслед.

– Куда это он?

– В пивную, – невежливо отвечал Джордж.

– Ладно, давай займемся следующим номером, – вздохнув, сказал я.

– Да, – окликнул толстяк. – Не забудьте, что я решил бросить тень на доброе имя наследника состояния Элсмиров – он невыносимо груб с животными! Как вы думаете, стоит содрать с него часть полученного наследства как плату за оскорбление моей Бэтси?

Наконец он уволок свою псину прочь. Думаю, он даже не предполагал, что в нашем обществе Бэтси почти так же рискует своими зубами, как в обществе наследника Элсмиров…

Который, кстати, согласно свежим записям в наших блокнотах, лечился в детстве отнюдь не от слабоумия. Порок, от которого он избавлялся в течение довольно продолжительного времени именовался иначе – припадки ярости и беспричинная жестокость – по отношению к животным, конечно, по большей части, но, думаю, с тех пор многое изменилось. Например, припадки становились все менее выраженными, беспричинность, полагаю, сменилась некоторой целеустремленностью, а что насчет животных… спортсмен, он всегда спортсмен, как говорил Мэтьюс.

* * *

Мэтьюсу опять удалось перепугать всех посетителей бара, ввалившись туда на следующий день, как раз, пока мы обсуждали с мисс Джейн Потс и его светлостью свою последнюю статью.

– Норби, это перешло все границы!!! – завопил Мэтьюс.

– Да? – поинтересовался я. – А что, я был не прав?

– Мы все проверили! – проорал он.

– И?

– Все так и есть!!!

– Отлично, что вам не нравится?

– Вы его спугнули?!

– Ах, вот как, а что, на него кто-то охотился?

– Нет. Но мы его уже поймали!..

– Поздравляю…

– Помолчите хоть минутку. У нас же не было никаких доказательств!

– Пока он не пустился в бега? – вдруг вставил его светлость. – Так для вас же попросту подняли дичь!

– Э… Дичь какая! – выпалил Мэтьюс, бухнулся на стул и, вытащив носовой платок, промокнул свой широкий лоб.

– Ну скажите мне, господа, откуда только такое упорство?!

– А разве мы были не правы? – повторил Джордж.

– Почему вы никогда не говорите мне ничего до тех пор, пока об этом не начинает вопить весь Лондон?!

– А потому, что скажи вам что-нибудь, вы тут же придумаете отговорку и все равно ни черта не сделаете.

– Норби! – укоризненно сказал Мэтьюс. – Здесь же дама!

– Простите, мисс Потс, – сказал я. – Видите ли, ругаться у нас вправе только господин инспектор.

– Норби!

Его светлость хихикнул. Джейн Потс тоже. Эти двое вообще, похоже, спелись. У них оказалась общая страсть – тяга к крепким напиткам. Не обращайте внимания, это я по привычке мелко злобствую. Но взаимную симпатию они как будто и правда проявляли. Неужели пример покойного Элсмира был так заразителен?..

– Ну, так как, по-вашему, все произошло? – осведомился Мэтьюс. – Воображение у вас богатое, придумать все от начала до конца – раз плюнуть.

– Уж это точно, – горячо подхватила мисс Потс. – Мозги у него подвешены не хуже, чем язык.

– Мадам, – сказал я с укоризной. – Вы мне льстите.

– Так как насчет убийства? – спросил Мэтьюс.

– Проще не бывает, – сказал я. – Любой тупица…

– Джек, – укоризненно сказал Джордж. Его светлость хихикнул.

– Ну, хорошо. Итак, вернемся к тому ужину. За ним Элсмирам прислуживал не только дворецкий, но и лакей младшего Элсмира, сын вышеупомянутого дворецкого. О чем шла речь за ужином? Да скорее всего о том, что младший Элсмир решил не жениться на Маргарет Дейн, и примирение с родителями становилось неизбежным, в знак чего, возможно, счастливый отец даже вслух сказал о том, что теперь может со спокойной душой разорвать новое завещание, чтобы оно никого не смущало. Откуда было известно о его содержании? Я так полагаю, что старший Элсмир сообщил своему сыну, кого предназначил ему на замену, а тот, видно, проговорился собственному лакею. Ничего лучше он, конечно, придумать не мог, но как человек крайне добродушный, по воспоминаниям всех, кто его знал, и, можно сказать, несколько простоватый, он не увидел в этом ничего для себя опасного. А зря. Когда, казалось бы, все должно было успокоиться, наш лакей, отличный стрелок, чему как оказалось, есть свидетели, решил избавиться от всей этой надоедливой семейки одним махом. А главное, ну ладно его, а его отца-то точно бы никто не заподозрил в злодействе, а кого еще он стал бы так отчаянно защищать, кого, единственного человека в мире, он любил больше своих хозяев…

– Это уже сентиментальность, – вставила мисс Потс.

– Весьма распространенная среди детей и родителей, – парировал я. – Итак, он рыдал и бился в истерике, но своего единственного сына выдать не мог. Однако, на оглашении завещания, свидетельства явного неравнодушия к нему этих самых хозяев, старикан окончательно сдал и не нашел иного выхода из положения, как испустить дух. И тут взоры полиции, несмотря даже на какую-то нарочитую естественность данной смерти, могли бы обратиться на его сына, но тот весьма удачно успел прослыть порядочным недотепой, опять же, с легкой руки своих хозяев, старших, в детстве отправивших его на лечение в, кстати, весьма пристойное и почти респектабельное заведение, и младшего, которому страшно нравилось выдавать его достижения за свои собственные, с чем он весьма благоразумно и, как выяснилось, дальновидно не спорил.