Текст книги "Голубика в кружке"

Автор книги: Вера Пчелинцева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Вера Пчелинцева
Голубика в кружке

Голубика в кружке
^{Рассказ}

Маринка вышла на перекресток и остановилась в нерешительности. Первый порыв не то чтобы совсем пропал, но как-то сбавил свои обороты. Время-то недетское: часы показывали пятнадцать минут первого ночи.

Из дома вышла… Нет, не вышла – вылетела пулей и спустилась с четвертого этажа на таких скоростях, что мелькнула мысль: так ведь можно и ноги переломать. Но цель была одна: скорее прочь от этих криков, от этих матов и от еще одного возможного поколачивания. Отчим взял за правило врываться к восемнадцатилетней Маринке в комнату, хватать ее за все что угодно, орать, чтобы она уматывала ко всем чертям, и от всего своего плохого настроения лепить ей затрещины. Иногда удары приходились в солнечное сплетение, и тогда у Маринки на пару минут перехватывало дыхание. Однажды она вывернулась и убежала на кухню. Захлопнула за собой дверь и огляделась в поисках того, что помогло бы ей в обороне. Взгляд наткнулся на мойку, под которой стояло мусорное ведро, – Маринка знала, что там рядом лежит топор. От этой мысли ей стало настолько страшно, что дальнейшие события того вечера были уже не в счет. Недели две она ходила, боясь той идеи, что промелькнула тогда в ее голове.

Отчим был неплохим человеком. Работящим. И вначале Маринка его очень даже любила. Ей было приятно, что мама вышла за него замуж, что у них полноценная семья. Но потом он начал выпивать. А когда выпивал, становился абсолютно другим человеком. Но это потом, а сперва…

– Мариночка! Ты знаешь… – Отчим присел на корточки рядом с невысокой Маринкой и просительно смотрел на нее снизу. Ей тогда было лет четырнадцать, не больше.

– Что, дядя Саша?

– А давай ты будешь называть меня папой?

Потом, спустя года три-четыре, Маринка поняла, что ей, дуре, надо было соглашаться. Не жизнь была бы, а малина. Какому человеку не хочется детей? Есть такие, но Марина их не встречала. У всех знакомых были мамы, папы, дети. А вот у дяди Саши не было жены. Потому что не могло быть детей. Для него встреча с Маринкиной мамой была счастьем. Вот только Маринка отказалась называть его папой. Почему? Дурой была. Маленькая. Сейчас бы она смогла ему угодить.

Прошла двор быстро. Никого. Перешла дорогу. Фонари светят. На дворе лето. Промчались одинокие машины. И опять никого.

– Привет!

– Здравствуйте, – почти прошептала Маринка.

Перед ней стоял парень. Какой? Самый обыкновенный. Спортивные штаны, футболка. Стоптанные кроссовки и железная кружка в руках.

– Скучаешь?

– Нет, – одними глазами улыбнулась Маринка. – А у вас есть закурить?

– Ты еще и куришь? Такая маленькая! – игриво заметил парень, но достал из кармана брюк пачку сигарет и зажигалку.

Маринка с радостью обнаружила, что сигареты с фильтром и не самый ужасный вариант. Взяла одну. Вернула пачку. Прикурила. Вернула зажигалку. Отошла в тень дома. И тут нахлынула такая тоска. Господи, что делать? Домой нельзя. Идти дальше страшно. Слезы навернулись без всякого предупреждения.

– А можно вас попросить меня проводить?

– Куда?

Парень все так же с радостным удивлением рассматривал стоящую перед ним совсем еще девчонку и периодически запускал руку в свою огромную железную кружку.

– Здесь недалеко. В Саввино.

– Где частные дома?

– Да. Мне к тетке надо.

– В первом часу ночи? – усмехнулся парень.

А куда идти-то? К Людмиле. Младшей сестре того самого дяди Саши. К той самой, в которой он души не чаял. А она замуж вышла. На свадьбе Людмилы ее старший брат так напился, что вроде бы неплохая свадьба была испорчена его отвратительным поведением. Дядя Саша относился к своей младшей сестре как к дочери, и разница в возрасте была подходящая – шестнадцать лет. Родители нелепо погибли в автомобильной катастрофе, когда Людке было лет пять. Дядя Саша заменил ей и отца, и мать. В общем, выбор Людмилы он не одобрил бы ни при каких условиях. Она была его собственностью. Как кричала Маринкина мать при каждом скандале: «Нездоровая любовь!»

– А зачем тебя провожать? – продолжал улыбаться парень.

– Мне одной страшно, – пролепетала Маринка.

– А со мной не страшно? Я ж не знакомый. Пойдем сейчас с тобой – а я заведу тебя куда-нибудь… – так же весело рисовал страшную картину парень.

– Кроме тебя, никого нет. Выбор небогат. Значит, буду надеяться, что ты приличный, – откровенно призналась Маринка.

– Ну пойдем, – опять усмехнулся парень. – Ягоду будешь? – протянул он Маринке свою большую кружку. Та была полна голубики.

– Нет, спасибо.

– Как хочешь. Кстати, я – Сергей.

– Марина.

Частный сектор начинался сразу в конце улицы. Свернули к домам. Освещение закончилось.

– Как здесь живут? – недоумевал Сергей, глядя под ноги.

На днях прошел дождь. На дороге, не знавшей асфальта, остались лужи.

– Нормально. Людке дом от бабушки достался, они с мужем его потихоньку ремонтируют. Не знаю, успеют ли к зиме, а летом здесь сказка. У меня мечта – жить в своем доме в городе. До остановки недалеко, а если маленькие дети – так вообще сплошное удовольствие.

– Тебе нравится огородничать? – недоверчиво покосился Сергей.

– Не особо, но дело-то не в этом. Дело в том, что сидишь себе в доме, тишина. Ни тебе соседей, ни тебе отключений горячей воды.

– А туалет на улице?

– Нет! Ты что! Это же прошлый век. У меня бабушка жила в своем доме, у них и туалет, и ванна были, как в квартире. Сейчас все так строят. Зато свой сад. Вишня. Я так люблю вишню!

Маринка неторопливо шла и рассуждала, мечтала. Вспоминала, как в детстве часто гостила у бабушки. Собирала вишню для варенья. Бабушка давала ей стульчик (его специально для внучки смастерил дедушка), двухлитровый бидончик. Вместо ручки к нему была привязана толстая веревка. Для удобства, чтобы повесить на шею, а руки были свободны для сбора. Маринка залазила в самую чащу разросшейся вишни на углу дома и сидела там. Не столько собирала, сколько ела спелые бархатные ягоды.

А дедушка запустил в саду, в старой ванне, карасиков. И они там плавали все лето. А потом пришла зима. Маринка плакала, и дедушка переселил карасей в ванну в доме. Но через пару дней бабушка приготовила их на ужин. Нет, бабушка очень добрая. Маринка и сама понимала, что караси не могут вечно занимать ванну. Ужинали в итоге пустыми макаронами. К карасям никто не притронулся.

Сергей был очень внимательным слушателем. Время от времени задавал вопросы.

Минут через двадцать дошли до небольшого, обшитого голубым сайдингом дома. Вокруг тишина.

– Дома-то никого, – заметил Сергей.

– Не, просто спят уже, – неуверенно возразила Маринка. – Спасибо. Спасибо, что проводил, – с чувством поблагодарила она и открыла калитку.

Осторожно, чтобы ни обо что не споткнуться, пошла к крыльцу.

– Я не уйду, – шепотом крикнул парень и присел на корточки. Закурил.

Маринка постучала тихонько. Тишина. Почему-то сразу чувствуется, что в доме никого. Он не дышит. Дом ведь живой. В нем свои запахи, звуки. А здесь пусто. Маринка постучала сильнее. Опять прислушалась.

– Ну и куда теперь? – усмехнулся провожатый.

Маринка вышла за калитку. Притворила ее. Накинула крючок. Впору было расплакаться. Время – час ночи. К подругам идти совсем неприлично. Домой – страшно. Отчим сегодня особенно отличился.

– Они, наверное, у Виталиных родителей, – вслух пыталась сообразить Маринка.

– В смысле? – Сергей так и продолжал сидеть на корточках, привалившись к шаткому забору.

Забор – слишком громкое слово для этого сооружения, через которое пешком гуляли уличные коты и собаки. Людмила все мечтала, что потом, со временем, поставит капитальный, с красивой резной калиткой, но сперва – дом.

– Ну, дом же им не сразу достался. Когда поженились, стали жить у родителей Виталика. В дом-то они только этой весной перебрались. В нем зимой еще нельзя жить.

– Подожди! – перебил Маринку парень. – А это где?

– В новом микрорайоне, на Степуринской, – грустно произнесла Маринка.

– Капец… минут тридцать еще идти… а потом домой возвращаться… – рассуждал Сергей, закуривая очередную сигарету.

– Я сама дойду! – Марина попыталась быть смелой.

– Ага! – усмехнулся еще полчаса назад случайный знакомый, уже казавшийся близким. – Давай только перекурим. И пойдем.

– У меня нет… – начала было Маринка, но парень молча протянул ей пачку.

Маринка опять открыла калитку:

– Давай на крылечке посидим?

Где-то залаяла собака, но так сонно и лениво, что никто ее не поддержал. Маринка вдруг поняла, как устала. Стало грустно. И захотелось плакать. Сергей будто почувствовал перемену в ее настроении.

– Ты почему ушла? Из дома…

– Отчим пьяный…

– И что? У меня отец тоже пьет.

– Он дерется.

– А мать?

– Он и маму бьет. Но это из-за меня. Так бы они нормально жили. Дядя Саша очень хотел детей. А у него нет. Он меня знаешь как вначале любил? Такой счастливый был. Дочка, дочка… А я не стала его папой называть. А как называть, если у меня есть папа? А потом Людка вышла замуж, и у него совсем крыша поехала.

– Почему?

– Он ее как дочь любит. Сам вырастил, воспитал. Ревнует очень. А мама его ревнует… Да ну их! У тебя еще осталось? – кивнула Маринка в сторону кружки.

– Держи! – Сергей вытряхнул последнюю голубику в протянутые ладони.

В молчании Маринка ела ягоды. Медленно. По одной клала в рот. Не спеша раздавливала языком по нёбу. Растирала. Одна кислит. Другая прям сладкая. И пахнет лесом. Вспомнила, как ходила с отцом за жимолостью. Комаров тьма-тьмущая. Мазались каким-то кремом, но он мало помогал. А потом Маринка набрела на целые заросли. Жимолость была крупнющая. Собирать легко. И ее ведерко наполнилось быстрее всех. А потом, вечером, папа положил ее ягоды в такую же большую жестяную кружку, присыпал сахаром. Маринка сидела на лавочке возле подъезда деревянной двухэтажки, смотрела на закат, радовалась тому, что никто не жужжит над ухом… На глаза набежали слезы. Отца больше нет. Как-то рано он умер.

– Все! Отдохнули, пойдем? – Маринка отряхнула юбку от воображаемых соринок.

– Пойдем.

Первые минуты шли в молчании. Вглядываясь в темноту, под ноги.

– Ты меня извини, но хочу спросить… – как-то неуверенно начал Сергей. – Ну вот – отчим… – Он помолчал. – …вас бьет…

– И че? – Маринка даже остановилась, удивленно округлив и без того круглые глаза…

– Как «че»? Почему мать с ним живет? – голос Сергея стал на тон выше. В ночной тишине это было особенно заметно.

– Ну ты даешь! – рассмеялась Маринка. – А что, где-то есть лучше?

Теперь пришла очередь Сергея недоуменно уставиться на нее. Темнота. Иначе бы Маринка заметила его изумление.

– Ты с другой планеты? – как ребенку начала объяснять Марина. – Нет, конечно, я понимаю, что это нехорошо… мягко говоря. Но ведь они из-за меня ругаются. Я техникум скоро закончу и уеду. Я и сейчас-то думаю, что надо съехать от них. У меня подружка, Танька, живет в общаге. Хочу к ней перебраться. Вдвоем даже легче… Он работает. Деньги маме отдает, до последней копеечки. Просто мы с ним не совпадаем.

Пару шагов Маринка переводила дыхание после своего монолога. Вздохнула.

– Ты не представляешь, как еще бывает!

– В смысле?

– В смысле? В смысле… моя бывшая одноклассница Ирка не ночевала дома, когда ее мать уезжала в командировку. А мать в постоянных разъездах. И Ирка бегала от подружки к подружке. А не у всех можно переночевать. Была бы бабушка… Да и не пойдешь особо к родне. Спросят: почему? А никто не знает. И тогда не знал. Он ее изнасиловал в двенадцать лет. Мать только вышла замуж. Уехала в командировку. Ну, такая работа, что сделаешь? Она не сказала ничего матери. Начала было… а потом поняла: зачем ломать ей жизнь? Мать уже беременна была от этого урода. И Ирка начала бегать. А мать счастлива. Живет себе: муж, двое детей, приличная семья. Ирка школу закончила. Уехала в другой город. Все счастливы, все довольны.

– Ты серьезно? – Сергей даже не скрывал, насколько шокирован.

– Конечно серьезно, – невесело усмехнулась Маринка. – Ты точно из другого мира! А у Ольги? Начальником в милиции работает. А такой мудак… Но он не насиловал. Он ее все пытается подкупить. Мы весь одиннадцатый класс проблем с куревом не знали. Он нам «Мальборо» блоками доставал. А глаза сальные, противные. Я у нее однажды ночевала. Ночью пошла в туалет, а он на кухне сидит, чай пьет. В трусах одних. И мне шепчет: «Мариночка, иди чайку попьем!» Мать? А ничего мать. У нее двое маленьких, она вся в заботах. Так что, знаешь, у меня не самый плохой вариант.

– Да, наверно, – как-то неуверенно согласился парень.

Пару минут шли в молчании.

– Ты права, я из другого мира. У меня отец. У всех моих друзей отцы. Чтобы кто-то развелся – это нонсенс. Я знаю, что у Мишки отец гуляет. Даже не гуляет, а вечно выгуливается. И все знают. Но как-то слышал разговор матери с подругами: зато не пьет. И деньги приносит.

– Да ты подслушка? – попробовала пошутить Марина, но тут же поняла, что неудачно.

– Подожди… – Видно было, что парня что-то здорово беспокоит. – Здесь другое. Мой отец иногда бухает, и вот тогда караул – матери достается. Сейчас хорошо, я не даю в обиду. Только не пойму: зачем она с ним живет? Любит? Сохраняет семью?

– А ты спроси! Я свою спросила. И что? Надеется!

– В смысле?

– Надеется, что со временем все наладится, – горько усмехнулась Маринка и, словно вспомнив о недавнем ударе, потерла плечо.

– Вот и моя, наверное, надеется.

– Главное, чтоб ты не бил свою жену. Детей. Кто-то же должен начать менять все это.

Уже несколько минут они шли по Степуринской – длинной, с недавно уложенным асфальтом. За жаркий день он накалился и сейчас медленно отдавал в ночь свое тепло и аромат. Горький и тяжелый. Около очередной девятиэтажки Маринка свернула во двор.

– Надо же, – удивился Сергей, – ни в одном окне нет света. Может, отключили? Тебе на лифте надо подниматься?

– Да, на восьмой.

Тут как по команде в доме в разных местах зажглись несколько окон. Не спалось кому-то этой ночью…

Около лифта был темно – одинокая лампочка давала совсем мало света, – так что пришлось долго вглядываться, чтобы найти кнопку. Сергей вызвал лифт. Где-то в вышине раздался скрежет и грохот, и Маринка в очередной раз подумала, что очень боится лифтов.

В лифте было ненамного светлее, но Маринка смогла наконец разглядеть своего провожатого. Среднего роста, спортивного телосложения. Неопределенного цвета майка не скрывала довольно мускулистые плечи. Русые волосы. Приятное лицо.

Сергей тоже разглядывал Маринку.

– Ну вот и познакомились, – засмеялась она.

На площадке восьмого этажа света не было вообще. Двери лифта закрылись раньше, чем Маринка подняла руку к дверному звонку. Пошарив рукой по стене, нащупала кнопку и слегка ее придавила. Среди ночной тишины прозвучавший где-то в глубине квартиры звонок показался очень громким.

Маринка сразу пожалела о своем решении идти сюда. Так неудобно. Почти два часа ночи. И ребенка не дай бог разбудит. Звук открываемого замка, отворяемой двери. В тамбуре зажегся свет.

– Кто там? – Голос Людмилы со сна был охрипшим и звучал грубовато.

– Это я, Марина, – чуть не плача произнесла Маринка.

И опять ей стало очень грустно от всей этой ситуации. Но тут она почувствовала, как Сергей сжал ее руку повыше локтя – успокаивая, подбадривая.

Уже возясь с дверью тамбура, Люда ворчала и сокрушалась – и о том, что Маринка с ума сошла прийти так поздно, и о том, как неудобно перед родителями Виталика, и куда ее теперь положить.

– Я подожду здесь, – прошептал почти в ухо Маринке Сергей, – мало ли что.

– Ты не одна? – почти вскрикнула Людмила, увидев, что Маринка с провожатым.

– Нет, это меня провожают, – начала она оправдываться, но не успела договорить: Люда потянула ее за руку в квартиру, быстро закрывая двери и выключая свет.

Маринка в темноте снимала сандалии и думала, что даже не успела сказать Сергею спасибо и не знает, где он живет. Жаль. Такой хороший парень. А он там еще ждет, наверное.

Юлька
^{Повесть}

Каталку везли по коридору. Белые, местами обшарпанные стены вселяли в Юльку такой ужас, что она даже забывала про боль. Грязно-желтый линолеум через каждые два метра соединяли металлические порожки. На них каталка подпрыгивала, и эхо разносилось по всей больнице.

Медсестра закатила Юльку в палату. Очень большую. Вернее, совсем маленькую, но в нее как-то втиснули двенадцать коек. Двенадцать женщин. И у каждой женщины – своя история.

С отвратительным скрежетом каталка остановилась около пустой кровати. Ни слова не говоря, медсестра помогла Юльке сползти на койку. Стараясь не разжимать ноги, чтобы не выпала огромная застиранная пеленка, которую ей сунули после «чистки», Юлька легла. Продавленная сетка со стоном прогнулась почти до пола. Соседки по палате во все глаза смотрели на Юльку – понимающе и сочувствующе. Но это не помогало. Юлька отвернулась к стене и провалилась в полуобморочный сон.

И приснилось ей страшное. А может, это было на самом деле? И наркоз не подействовал? Яркие желтые лампы над головой. Какие-то люди в белом. Звук металлических предметов. И боль. «Отдайте мне моего сына!» – изо всех сил закричала Юлька и проснулась.

К ней наклонилась Наталья, женщина лет пятидесяти с усталым лицом. Ее кровать стояла почти вплотную с Юлькиной.

– Юленька, – Наталья тормошила ее за плечо, – проснись, девочка моя. Все хорошо.

Юлька резко попыталась сесть, но со стоном опрокинулась на подушку. Безобразное ощущение мокрой липкости. Заглянула под одеяло – весь подол больничной ночнушки в крови, весь матрас в крови. И тут ее согнуло пополам – она едва успела наклониться за край кровати. «У меня же пустой желудок! Почему так тошнит?» – мелькнула мысль.

Наталья схватила пеленку из стопки на прикроватной тумбочке и бросила на пол.

– Ну-ну… не переживай… это от наркоза. Сейчас все пройдет. – Она намочила край еще одной пеленки в умывальнике и стала обтирать Юльке лицо.

По коридору пронесся протяжный зов: «На обе-е-е-ед!» Женщины – кто со сжатыми от боли губами, кто с тихим стоном – поднимались с кроватей. Перед глазами Юльки – ее койка стояла у входа в палату – проплывали разноцветные халаты. Наталья прикрыла дверь со словами: «Отдыхай, я тебе принесу чего-нибудь».

Тишина. Откуда-то эхом доносятся звуки столовой – звон тарелок, стук ложек, периодически слышится: «Девоньки, не стой, проходи, проходи». Сегодня опять тетя Поля на кухне дежурит. Юлька влюбилась в нее с первого взгляда – позавчера, когда поступила в больницу. Ее долго держали в приемном покое, и она опоздала на обед. Пришла в столовую, когда уже все расходились и окошко раздачи было закрыто. Напуганная и голодная, Юлька растерянно стояла со своей тарелкой и ложкой в руках. И тут дверь кухни открылась, из нее вышла маленькая бабушка с лазурными глазами и так добро спросила: «А ты что, девонька? Опоздала?» Юлька разревелась, как ребенок. Не могла произнести ни слова и только судорожно всхлипывала. Старушка молча взяла из ее рук тарелку, нырнула обратно в кухню и вышла с холодным борщом и двумя кусками хлеба. Поставила на стол. Принесла стакан компота. Усадила Юльку на стул, придвинула к ней тарелку: «Ешь!» – и присела рядом. Подперла сморщенное личико кулачком, а удивительные лазурные глаза участливо смотрели на Юльку.

– У вас такие белые руки, – выдохнула та.

– Так постоянно в воде. Отмыла! – засмеялась старушка. – Я тетя Поля, а тебя?

– Юлька. – Она мешала ложкой борщ и по кусочкам отламывала хлеб. – А я на аборт.

– Бывает, – вздохнула тетя Поля. – Не бойся. Все будет хорошо. Не ты первая, не ты последняя. А знаешь, это сейчас как-то переживать стали за это. Раньше проще было. Не было ни тебе УЗИ, ни всяких прослушиваний. Я со вторым даже и не знала, что беременна, пока схватки не начались. Раньше пышная была – и не поняла, что живот-то растет. Это теперь сморщилась.

Юлька слушала говорок пожилой женщины и понемногу отвлекалась от своих мыслей. А мысли были очень грустные.

* * *

После обеда все возвращались в палату повеселевшие. Ольга, высокая шатенка лет двадцати, несла Юльке второе.

– Я тебе на тумбочку ставлю – как захочешь, съешь. Здесь пюре и какая-то рыба. Но ниче. Съедобно.

– Спасибо.

Следом шла Наталья с двумя стаканами чая.

– Юленька, давай чаю попьем. Теплый и сладкий. Обязательно. Сразу будет легче.

Она помогла Юльке приподняться и придерживала стакан. Только начав пить, Юлька поняла, насколько ей необходим этот чай. Она тут же выпила бы и второй, но Наталья посоветовала передохнуть.

После обеда потекла размеренная больничная жизнь. Кто-то дремал. Кто-то пошел на уколы. Кого-то медсестра позвала на капельницу. Юлька периодически проваливалась в забытье.

Ближе к вечеру в палату зашла с обходом лечащий врач Наталья Васильевна, красивая маленькая женщина. Волосы стянуты в длинный хвост. Яркий макияж. Вся аккуратная и подтянутая. Глянула на Юльку.

– Почему не сказала, чтобы поменяли белье? Вставай потихоньку – и в процедурную, на обработку.

Тело отказывалось слушаться. Болело везде и сразу. Юлька нетвердыми шагами вышла в коридор и ухватилась за стенку: такая была слабость. Подошла Наталья, взяла под руку.

– Ольге на завтра назначили.

В Юлькиной палате женщины лежали в основном на лечении. Есть, оказывается, много всяких женских заболеваний. Юлька столько узнала за эти дни. Были здесь и молодые, и пожилые.

Лену привезли на скорой. Упала в обморок прямо на работе. Довела себя до этого сама. Наталья Васильевна так и сказала. Как она ругалась! А Лена лежит под капельницей, вся зеленая, и плачет.

– Вы же взрослая женщина! У вас двое детей! Как можно не обращать внимания на то, что уже четыре месяца кровотечение? Как может быть некогда? А сейчас помрете – и кто будет с детьми?

У Ани внематочная. Тоже привезли на скорой. Так жалко ее. Ей уже за тридцать, а детей нет. Десять лет замужем – и никак. А тут внематочная. Шансы уменьшаются.

Ирине Геннадьевне за шестьдесят. Крупная женщина с мужской стрижкой. Она все удивлялась – и думать забыла про гинеколога, давно уже климакс, а тут какие-то осложнения.

Юльку жалели, потому что молодая. Понимали, что девочку обманули. Свою историю про предательство красавца Сережи Юлька рассказала в первый же вечер. По вечерам они ведут беседы. Медсестра выключает свет. Стеклянная дверь в коридор как ночничок. Уютно. Все звуки в больнице стихают. В темноте так легко верится в счастливое будущее. Женщины подобрались душевные – или просто, когда боль терзает тебя саму, ты лучше понимаешь и боль другого.

Только Ольгу не принимала вся палата. Она легла в больницу на «заливку». Все единогласно возмущались таким решением. И недоумевали, как можно было до этого дотянуть? Ты не знала, что беременна? Знала. А почему не пошла аборт? Страшно было. Ведь это вредно. А так я рожу. А рожать не страшно? Но ведь это не настоящие роды, а маленькие. Да ведь ребенок уже шевелится! И еще так никто и не узнал, как Ольга добилась разрешения на эту жуткую процедуру. Вопросы оставались без ответа. Аня вообще не могла смотреть в Ольгину сторону. У каждой свое.

* * *

Утро, как обычно, началось в шесть часов. Медсестра бесцеремонно включает свет. Ставит градусники. Делает уколы. Забирает градусники. Выключает свет и уходит. Некоторые тут же засыпают. За окном еще темно. Юлька лежит с открытыми глазами. Прислушивается к себе. Лучше. Гораздо лучше.

Когда все пошли на завтрак, Ольга отправилась в процедурную.

После завтрака вернуться в палату не удалось – уборщица махала шваброй и ворчала, чтобы подождали в коридоре: «Пусть и проветрится заодно!» Женщины расположились на старом диванчике. Настроение сегодня было на удивление радостное. Лена со вчерашнего дня пошла на поправку. Гемоглобин растет. Аня решила ехать в какой-то крупный перинатальный центр. Муж сказал, что там помогут. Ирина Геннадьевна ждала выписной лист: «Слава богу, домой, к деду своему!»

Из процедурной вышла Ольга, согнувшись в три погибели и держась за округлившийся живот. Все сразу замолчали. Но никто не подошел к ней, чтобы поддержать. Не обращая внимания на ворчание уборщицы, Ольга прошла в палату.

Больница продолжала жить своей жизнью. На место Ирины Геннадьевны привели молодую беременную. Еще месяц до родов. Огромный живот. Двойня. Надо дотянуть до последнего.

И тут закричала Ольга. Юлька аж подскочила. Женщины испуганно смотрели на вопящую Ольгу. Вбежала медсестра. Потрогала живот, измерила пульс.

– Схватки. – И вышла.

Спокойная жизнь на сегодня закончилась. В палате никто находиться не мог, все разбрелись по коридору. Юлька недоумевала:

– Она ведь сказала, что это легко?

– Легко родить, может быть. Но схватки никто не отменял, – объяснила Наталья.

Новоприбывшая с двойней с расширенными от страха глазами убежала в приемный покой:

– Я лучше там посижу.

Ольга рожала ни много ни мало три часа. Все это время она кричала и плакала. Потом к ней зашла Наталья Васильевна, две медсестры. Крики стали просто невыносимыми. И вдруг все стихло. Вышла медсестра. Она несла что-то, завернутое в простыню. Юльке стало плохо от осознания, кто там, в простыне. Ей показалось или она действительно услышала детский плач?!

После вечернего обхода Ольга, с которой так никто и не заговорил, молча вышла из палаты с вещами. Ушла. Без выписки. Сама.

Назавтра Юльку тоже отпустили домой. Наталья Васильевна подробно рассказала ей, что и как нужно делать. Как себя беречь. Как стараться восстановить здоровье. А Юлька думала лишь о том, чтобы не было проблем с объяснениями, где она была пять дней. Легенда легендой, да только бы ничего не всплыло.

* * *

В техникум она не пошла. Хотелось одиночества. И не было желания кого-то видеть. В маленькой двухкомнатной квартире побыть одной никак не получалось. Отец с матерью в одной комнате. Она с братом в другой. Хотя бы была сестра. А то брат. Нет, Юрку Юлька любила всей душой. Но он мальчик. Хотя какой там мальчик? Ему уже семнадцать. Всего полтора года разницы. Он все понимал. И, кажется, догадался, где была сестра эти пять дней. Но он чуткий и тактичный. Ни слова.

Родители ушли на работу. Брат – в школу. У него скоро выпускной и госэкзамены, пропускать нельзя.

Юлька сидела на лоджии. Курила. И смотрела во двор. Она боялась туда даже выйти. Ей казалось, что все, вплоть до скамейки и детской площадки, знают ее историю с Сережкой.

Это было какое-то помешательство. Все случилось быстро, непонятно… На что она надеялась? Красавец Сережка. Он не пропускал ни одной юбки. А девочки, как слепые котята, сами плыли к нему в руки.

Осенью Сергей ушел в армию. А через месяц уже весь двор знал, что Ленка из пятого подъезда от него беременна. Все затаили дыхание. Что будет? Ленка твердо решила рожать. А еще через месяц Сергей предложил ей написать письмо с просьбой об отпуске для военнослужащего, чтобы он приехал и они поженились. Ленка и так ходила счастливая от того, что носит под сердцем малыша от любимого мужчины, а тут просто засияла, как солнышко. Начала готовиться к свадьбе.

Сергей приехал и… даже на пороге у своих родителей не появился. Весь месяц, который ему выделили для такого благородного поступка, он жил у друзей на другом конце города. На Ленку было больно смотреть.

В это самое время Юлька начала ходить на дискотеку с подружками из техникума. Зимняя сессия оказалась легкой и закончилась благополучно, уже второй курс – значит, можно расслабиться. Сергей подошел к ней как ни в чем не бывало, пригласил на танец. А ведь надо было его спросить про Ленку. И рассказать ей, где он проводит вечера. Но случилось то, что случилось.

История повторилась. После месячного отпуска Сережа ушел в армию, а через месяц Юлька поняла, что беременна. Не хватало только родить сводного братика или сестричку для Ленкиного малыша. Юлька пошла в женскую консультацию.

* * *

Возвращение к учебе после двухнедельного отсутствия давалось тяжело. Но нужно было догонять, сдавать «долги». А потом девчонки опять позвали Юльку на дискотеку.

Ромка ее очаровал. Ей с ним было легко и уютно. Добрый, открытый. Не красавец, но глаза… Такие черные и такие теплые. Он начал за ней ухаживать. Очень нежно. Простой автослесарь. После училища работал в какой-то мастерской. Зарабатывал хорошо, но тратить не умел. До встречи с Юлькой всю зарплату до копеечки отдавал матери, которая потом выделяла ему деньги на обед и проезд. А тут появилась Юлька. Светлая, хрупкая. Ромке очень хотелось ее защитить, взять на руки и отнести куда-то далеко-далеко, подальше от всех. Именно этого Юльке и хотелось больше всего. И вот в первый раз Ромка принес матери не всю получку. А Юльке в первый раз подарили такой огромный букет. И впервые повели в ресторан.

Ромка предложил ей руку и сердце. И Юлька согласилась.

* * *

– Как это я буду у тебя свидетельницей? – недоумевала Катя. – Свидетельницу выбирает невеста!

– Ну не хочет она никого из подруг…

Ромка пришел к своей соседке Катерине. Дружили они с детства. Разница в год, разные школы и сады, но то, что квартиры были одна над другой, сроднило их так, словно они были связаны кровными узами. Как брат и сестра. Катя училась в институте, у нее была куча женихов и увлечений. А Ромка – такой домашний. К нему можно прийти по-свойски, сесть с ногами на диван и делиться секретами.

– Ну хорошо. Ты выбираешь свидетельницу. А свидетель кто?

– Ее друг.

– Ромка! Ну вы даете! – рассмеялась девушка. – А что за друг? Он точно друг? Да ладно, я шучу. Ну давай, устраивай встречу.

* * *

Юлька с того самого дня, как Ромка сделал ей предложение, жила как будто в состоянии легкого опьянения. На свою жизнь она сейчас смотрела как бы со стороны. И все ей нравилось.

Смешно было видеть лица родителей, когда они с Ромкой пришли к ним однажды июньским вечером.

– Мама, папа, знакомьтесь. Это Рома. Мы решили пожениться.

Мама кинулась накрывать на стол. Кое-как разместились впятером на маленькой кухне. Папа молчал. Юрка пытался шутить. Но в целом все прошло хорошо. На вопрос отца, где они собираются жить, Ромка объяснил, что они с мамой живут вдвоем в трехкомнатной квартире. И она не возражает. Тут Юлькина мама не выдержала:

– Ты беременна?

Вопрос получился таким испуганным и радостным одновременно, что все невольно рассмеялись.

– Нет! Но планирую, – объявила Юлька и почувствовала, как Ромка взял ее за руку.

* * *

Юлька расставляла на столе вазочки с вареньем и печеньем. Ждала Ромку с Катей. Вчера они договорились с Мишей. Это бывший одноклассник. Нескладный, долговязый парень. Вечный балагур. Когда встал вопрос о свидетелях, Юлька поняла, что у нее нет подруг. Есть подружки, но не подруги. А никого из них видеть на своей свадьбе она не хотела.

– Привет! – одновременно поздоровались девушки, как только открылась дверь.

Обе нервничали, и у обеих мелькнула мысль: «Она мне нравится!» Облегченно вздохнув, они рассмеялись.