Текст книги "На соседней планете"

Автор книги: Вера Крыжановская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 11 страниц)

Крыжановская Вера Ивановна (Рочестер)
На Соседней планете

I

Заходившее солнце освещало снежные вершины Гималаев, одевая их в золото и пурпур. Последние лучи царственного светила, согревающего и животворящего мир, озаряли небольшую долину, затерянную в горах и, точно стеной, обнесенную высоким лесом и остроконечными скалами. Среди окружающей величавой и суровой природы долина казалась радостным оазисом; здесь была собрана растительность всех поясов, и среди ярких цветов роскошной тропической флоры проглядывала темная зелень сосен.

У подножия крутой скалы громадной высоты стоял небольшой дворец индийской архитектуры, ослепительная белизна которого еще резче выделялась на темном фоне окутывавших его садов.

Аркады, поддерживаемые тонкими колонками, были вылеплены подобно кружеву, так же как балконы и колоннады, окружавшие все три этажа этого чисто волшебного здание.

Кругом царила глубокая тишина. На большом дворе бесшумно сновали слуги с бронзовыми лицами и в белых одеяниях, да разгуливали на свободе два слона, в широких золотых ошейниках.

С другой стороны дома была терраса, выходившая в сад. Тенистые деревья обрамляли ее, а перед ней, вокруг большого бассейна, в котором бил фонтан, раскинулись пестрые цветники. В больших эмалированных вазах посажены были редкие растения, в ароматной тени которых стоял стол, а около него, на плетеных из тростника креслах, сидело двое мужчин.

Один из них был индус, самого чистого типа, и на вид ему можно было дать лет тридцать пять или сорок. От него веяло чем-то странным и чарующим. Сложения он был удивительно стройного и нежного, а бронзовое лицо его подернуто было матовой бледностью; но ни в этой бледности, ни в худобе не было ничего болезненного. Напротив, в каждом движении его гибкого тела чувствовалась мощная сила, а в больших черных глазах светилось столько жизни, воли и могущества, что даже трудно было вынести их фосфоресцирующий взгляд, который пронизывал и, казалось, читал в самой глубине души. На правильных и редко красивых чертах его лица, обрамленного иссиня-черной, слегка курчавой бородкой, разлито было ясное спокойствие.

Одет он был во все белое, а голову его покрывал легкий белоснежный тюрбан. В противоположность своим соотечественникам, любящим увешивать себя разными украшениями, на нем не было никакой драгоценности, и только на длинном указательном пальце его правой руки было надето золотое с большим камнем кольцо; камень этот ослепительно сверкал и беспрестанно менял цвета от синего, как сапфир, до бледно-розового.

Против индуса сидел молодой человек, по внешности и костюму – европеец. На нем были надеты широкие брюки и шелковая куртка. Белая рубашка из тонкого полотна, отложной воротник которой открывал шею, была стянута у пояса красным шелковым шарфом. Соломенная с широкими полями шляпа лежала рядом, на табурете.

Это был высокий, красивый юноша, худощавый и хорошо сложенный; его откровенный взгляд и умная, добрая улыбка сразу располагали к нему. Большие глаза, с длинными и густыми ресницами, были серо-голубоватого цвета, а волоса на голове и бороде – светло каштановые. Он был уроженцем севера, судя по ослепительной белизне кожи всюду, где загар ее не коснулся.

Собеседники заканчивали завтрак, состоявший из риса, овощей, меда, фруктов и пирожков; собственно говоря, должную честь всему, находившемуся на столе, отдавал молодой европеец, запивая кушанье старым вином, тогда как его собеседник довольствовался кубком молока, которое прихлебывал маленькими глотками, да небольшой горсточкой риса и несколькими веточками винограда.

В данную минуту оба молчали. Индус не спускал блестящего взора с подвижного лица своего гостя, который глубоко задумался. Улыбка мелькнула на бронзовом лице индуса, и он спросил, поставив кубок на стол:

– Отчего, ученик мой и друг, не задашь ты мне вопроса, который так сильно занимает тебя?

– Я боюсь показаться вам, учитель, слишком любопытным и нескромным. Кроме того, я не знаю, позволено ли будет вам ответить на мой вопрос?

– Я вижу, что ты делаешь успехи в искусстве владеть своим любопытством и нетерпением. Это прекрасное предзнаменование! Удержишь ли ты его, когда вернешься в Европу, получив первую степень посвящения? Хватит ли у тебя мужества хранить свое знание для себя, и не ослеплять окружающих опытами твоего могущества? – заметил с улыбкой индус.

– Надеюсь, что да! Из того немногого, что я до сих пор узнал по программе начального посвящения, я понял, что тщеславие, – первый недостаток, от которого следует избавиться, а скромность – первая добродетель, которую следует приобрести, если хочешь идти вперед, – ответил, краснея, молодой человек.

– Все это так! Но я не стану дольше мучить тебя и прямо скажу, что не считаю нескромным твое желание знать, что делается на других планетах, хотя бы на Марсе, например, о котором так много говорят у вас в данное время.

– Атарва! Вы хотите лишний раз доказать, что читаете мои мысли, как открытую книгу, отвечая на мой вопрос, когда я не успел еще даже открыть рта? – взволновался молодой человек.

– Читать человеческие мысли вовсе не так трудно, как ты предполагаешь, а в данном случае моя заслуга еще того меньше. Ты уже не раз говорил мне об этом, и еще сегодня утром я видел как ты читал статьи по этому вопросу. Как видишь, немудрено было догадаться, что озабочивает тебя. Я вот сейчас накормлю своих птиц, а потом мы на свободе побеседуем о наших соседях в пространстве, – ответил Атарва и, взяв со стола блюдо с зернами, направился на противоположный конец террасы.

Молодого иностранца, с которым мы познакомили читателя, звали князем Андреем Шелонским. Покойная мать его была в свое время очень дружна с Е. П. Блаватской, известной основательницей теософического общества, и разделяла всецело убеждения своей знаменитой соотечественницы: сделалась горячей теософкой и даже в своем единственном сыне взрастила мистическое мировоззрение; в этом помехи ей не было. Овдовела она еще очень молодой и затем почти безвыездно жила за границей. Громадное состояние матери делало молодого князя вполне независимым, и он, не избирая служебной карьеры, сделался страстным ориенталистом, а затем отдался изучению оккультизма и археологии.

Благодаря выдающимся способностям и редкой настойчивости, князь Андрей скоро стал настоящим ученым. С присущей русским способностью усваивать чужие языки, он легко изучил языки древнего востока, и так же свободно говорил на санскритском, еврейском и коптском, как и на французском, немецком и английском.

Смерть матери порвала связь его с Европой, и он отправился путешествовать. Побывал он в Египте, Греции и Ассирии, а потом уехал в Индию, где при помощи своих связей с теософическим обществом, вошел в сношения со старым, ученым брамином и сделался его учеником. Индус заинтересовался пылким, трудолюбивым и богато одаренным юношей, и однажды предложил князю познакомить его с одним из таинственных мудрецов, называемых Махатмами, которые занимаются тайными науками и из глубины своих недоступных убежищ управляют, как говорят, судьбами всего мира. Века протекают над ними, не касаясь их бесконечно длящегося существование.

Князь Андрей с благодарностью принял это предложение и покорно подчинился всем мерам предосторожности, как потребовал брамин.

Оба они уехали в Северный Индостан и несколько дней странствовали по Гималаям. Затем, однажды вечером, брамин завязал князю глаза и повел в подземелье, вход в которое так и остался неизвестным Андрею.

Долгие часы шли они по высеченным в скалах коридорам, разветвлявшимся во все стороны. Брамин снова закрыл ему голову шелковым капюшоном, и они стали подниматься по узкой лестнице; когда же, наконец, князь почувствовал, что чистый, свежий воздух пахнул ему в лицо и с него сняли капюшон, то он увидел, что стоит в саду, перед дворцом Атарвы, а сам ученый улыбаясь его приветствовал.

Три месяца прошло с тех пор, как Андрей Шелонский сделался учеником Атарвы, назначившего шестимесячный срок на испытание, чтобы убедиться, обладает ли он качествами, необходимыми для усвоения дальнейшего посвящение.

Отношения между учителем и учеником скоро потеряли натянутость, и маг стал дружески обращаться с Андреем, который сумел завоевать его доверие. Жадность Андрея к учению его забавляла, и Атарва шутя, называл его „научным лакомкой“.

– Итак, мой молодой друг, что хочешь ты знать о соседней с нами планете, которая так живо интересует тебя? – спросил индус, садясь к столу, с которого двое слуг успели убрать посуду, пока он кормил птиц.

– Все! Возможна ли на Марсе жизнь, живут ли действительно на нем люди, и возможно ли войти в прямые с ними сношения?

– А как ваша официальная наука отвечает на эти вопросы? – спросил маг.

– Отвечает предположениями, основанными на наблюдениях, какие удалось сделать, но столь противоречивыми, что, в сущности, наша наука знает очень мало. Что же касается интересующего меня вопроса, а именно, – существует ли человечество, подобное нашему, – то он и доныне остается неразрешимой загадкой, и большинство ученых отрицают всякую возможность, чтобы на других планетах жили мыслящие существа.

– Но если самые ученые астрономы решили, что вселенная – пуста, то почему ты думаешь, что я знаю об этом больше?

– Потому, что считаю вашу науку высшей. Я убежден, что вы, маги, не ограничивающиеся изучением одной только материи, располагаете средствами и методами для изучения окружающей природы, неизвестными нашей юной европейской науке.

Атарва улыбнулся.

– Спасибо за хорошее о нас мнение! Чтобы оправдать его, я предлагаю тебе провести часть твоего посвящения не у меня, а на том самом Марсе, который так тебя интересует. Это будет очень поучительно и подвергнет тебя серьезному испытанию, как физическому, так и духовному. Желаешь ты этого?

Пораженный князь вскочил с кресла.

– Учитель! Если бы кто другой, а не вы, для которого не существует невозможного, предложил мне такую невероятную вещь, я бы подумал, что он смеется надо мной. Что же касается до того, чтобы побывать на Марсе, то, конечно, я этого хочу! Но как сделать это? Путь не близкий, я полагаю, и на все фантазии романистов, расписывающих путешествия на воздушных шарах и проч., – я смотрю, как на болтовню. Но я вижу, Атарва, что вы говорите серьезно, и стараюсь понять вашу мысль. Не хотите ли вы сомнамбулически, силой вашей воли, или как-нибудь иначе, показать мне планету, относительно которой существует много предположений, но точно описать которую никто не мог? Правда, видения сомнамбул вполне сходятся насчет существования человечества, весьма похожего на наше, но все рассказы их так туманны и спутаны, что истинного понятия не дают.

– Знаю! Потому-то, мой друг, мне и хотелось бы показать тебе эту планету не как хаотический мираж, а как осязательную действительность.

Андрей сжал голову обеими руками.

– И это будет не сон? Значит, возможно добраться до другой планеты? – пробормотал он.

– Нет ничего невозможного, когда умеешь применять законы, приводящие в движение космические силы. В данном же случае, я обращаю твое внимание на то, что вся наша солнечная система управляется аналогичными законами. Спектральный анализ доказал, что повсюду находятся одни и те же вещества.

– Да, но в различных химических комбинациях, – перебил его Андрей.

– Совершенно верно, так как на каждой планете и даже в группах планет преобладает та или другая субстанция, и существа, там обитающие, подчинены этой преобладающей субстанции; но из этого еще не следует, чтобы нельзя было приспособить свой организм для иных атмосферных условий. Относительно же Марса, даже ваши наблюдения доказывают совершенное подобие его нашей земле: наклон оси, дни и ночи, времена года там почти такие же, как и на земле; там есть даже вода, – эта необходимая для нас стихия. Почему же наши тела и чувства не могут действовать там так же, как и здесь? Доказательством может служить зрение. Если бы существовали непреодолимые препятствия, то наш взгляд не мог бы ничего различить на этих отдаленных телах, а так как ничего подобного нет, то никто и не доказывает, будто слух, осязание и проч. не могут также работать.

Рыба у нас не может жить без воды, но если бы изобрести такой газ, который мог бы заменять для нее воду, то она, может быть, жила бы так же хорошо и без воды. При посредстве науки маг приобретает уменье пользоваться стихиями: ходить по воде, без ожогов держаться на раскаленных углях, подниматься на воздух и т. д. Итак, раз маг владеет силами природы своей планетной системы, то, в пределах космических законов, он может так же перелетать пространство. Есть масса доказательств и примеров тому, что я говорю. Аполлоний Дианский, как и Симон Волхв, поднимались на воздух до самых облаков; святые, в состоянии экстаза, отделялись от земли; тела преподобных, сумевших одухотворить плоть светом души своей, остаются нетленными.

– Все это, учитель, – справедливо для вас и людей, равных вам по могуществу; но я и мне подобные, представляющие из себя одну лишь грубую материю, как мы можем следовать за вами? – с отчаянием в голосе заметил Андрей.

– Для таких, – смеясь, ответил Атарва, – существует несправедливый, но прекрасно действующий закон: „протекция». Она делает возможным невозможное, и благодаря ей, я предполагаю на известное время поместить тебя у моих друзей марсиан. А пока – до свидания!

Атарва сделал знак рукой и в ту же минуту стал отделяться от земли. Тихо покачиваясь, он плыл по воздуху, поднимался все выше и выше и, наконец, исчез в окутывающем сумраке ночи.

Пораженный Шелонский откинулся в кресле и думал:

– Этот человек не шутит! Я увижу Марс! Нога моя ступит на землю этого далекого мира, который представляется отсюда глазу человеческому лишь в виде светящейся точки!

Прошло три месяца. Мы находим Атарву и его ученика в лаборатории мага. Спустилась ночь, и Атарва, при свете электрической лампы, сидел за столом, сливая в большой хрустальный флакон различные эссенции, острый и удушливый аромат которых наполнял комнату. Князь Андрей с задумчивым и озабоченным видом наблюдал за ним.

Он побледнел и очень похудел с того дня, когда мы видели его с аппетитом ужинающим на террасе, где решено было путешествие на планету Марс. Но протекшее время для молодого человека было временем испытания его терпения и уменья владеть самим собою.

Князь Андрей должен был подвергнуть себя исключительному режиму: особой пище, ваннам, окуриванию и вдыханию различных ароматов, которое погружало его иногда в очень болезненное состояние. Но он переносил все с непоколебимой стойкостью, точно исполняя все предписания своего учителя и с любопытством следя за переменами, происходившими в его организме. Он сделался тоньше и легче; дыхательные органы его правильно работали в иной, необычной атмосфере, которую искусственно создавал для него Атарва в своей лаборатории. Накануне вечером ученый объявил, наконец, что подготовительное испытание окончено, и что он назначает отъезд на следующую ночь.

– Итак, это не сон, что мы сегодня ночью отправляемся на Марс? – прервал молчание Андрей.

– Несмотря на мою слепую веру в ваше могущество, учитель, мой ум отказывается понять, что человеческое тело может переноситься через миллионы верст и не погибнуть в этом пустом и ледяном пространстве, как междупланетное.

– Абсолютной пустоты нет, – ты это знаешь. Вибрации же, которые несут нам лучи самых отдаленных звезд, связывают все миры. Волны вибраций – это наилучший путь для того, кто умеет ими пользоваться. Кроме того, теперь самое благоприятное время для путешествия на Марс, так как планета в данную минуту отстоит от нас всего на пятьдесят шесть миллионов километров, что случается только раз в пятнадцать лет.

Видя, что князь вздрогнул, услышав такую цифру, Атарва улыбнулся.

– Пространство, мой друг, как и время, – понятия относительные. Солнечный свет доходит до нас в несколько минут; одно и то же время может показаться человеку и секундой, и целой вечностью. Однако, если опыт, к которому я хочу приступить, внушает тебе опасение, то говори смело: мы можем еще отказаться от нашего предприятия, а я не осужу тебя за такое естественное чувство.

Андрей покраснел и покачал головой.

– Нет, учитель, если это зависит от меня, то я никогда не откажусь. Я готов. Делайте со мной, что хотите, и извините меня за непростительную слабость.

– Мне нечего прощать, я могу только похвалить тебя за твое рвение и энергию, – дружески сказал маг. – Через час мы пройдем в другую лабораторию для последних приготовлений; там ты заснешь и проснешься уже в ином мире, о котором мечтал. Кстати, скажи, сколько же времени ты желал бы пробыть на Марсе? Я могу устроить тебя там на срок около года, или семи с половиной лет. Предоставлю это твоему выбору. Год, конечно, будет считаться так, как он считается на Марсе; в виду же того, что там он почти вдвое продолжительнее нашего, то, следовательно, твое отсутствие продолжится приблизительно два года, или пятнадцать земных лет. Итак – решай!

– О! Я думаю, что двух лет будет вполне достаточно. Как ни плохо на земле, а все же она наша родина, и я не хотел бы отлучаться на более долгий срок, – после минутного молчания, нерешительно сказал Шелонский. – С другой стороны, как бы ни были любезны марсиане, благодаря вашей протекции, учитель, – я, конечно, буду чувствовать себя среди них одиноким и боюсь, что мной овладеет тоска по родине. Но одного вопроса мы еще никогда не касались, это – вопроса о женщинах на Марсе.

Атарва расхохотался, а потом ответил, качая головой:

– Я вижу, сын мой, что, если бы тебе довелось проходить седьмое посвящение, т. е. побеждать слабость к женскому полу, то ты наверно спасовал бы. К счастью, на этот раз дело идет о простом посещении Марса, а не об испытании в покорении своих чувств. Итак, успокойся! Исконный закон о разделении полов – един для всех подобных миров. На Марсе есть женщины, и если они понравятся тебе, то ты даже можешь жениться на время твоего там пребывание.

Князь весело рассмеялся.

– Если вы прикажете, учитель, я не остановлюсь ни перед чем, чтобы основательно изучить нравы, обычаи и даже чары марсианок, рискуя оставить, по отъезде, верную и неутешную супругу.

– Твоя покорность трогает меня, и я вижу, что ты уже входишь в свою роль. А теперь пойдем: время приступить к последним приготовлениям. Итак, решено, что ты едешь на год, т. е. на два земных года. Теперь у нас 6 августа 1892 года, а, следовательно, мы вернемся в 1894 году.

– А вы, учитель, также все это время пробудете вместе со мной на Марсе?

– Да, мой друг! Мы уедем и вернемся вместе, так как даже для моего организма вредно часто предпринимать такие далекие путешествие. Возьми флакон, который я наполнил, и пакет со стола и следуй за мной!

Атарва открыл скрытую в стене дверь, за которой оказалась спиральная лестница, высеченная в скале, и стал быстро подниматься наверх. Андрей следовал за ним.

Лестница казалась бесконечной. Наконец, они вошли в большую, тоже высеченную в скале, круглую залу; тут стояли какие-то удивительные, неизвестно для чего предназначавшиеся инструменты и весы. Кроме отверстия в полу, которым заканчивалась лестница и которое закрывалось трапом, в комнате были еще две двери, в данную минуту закрытые.

Маг поставил на стол принесенную им лампу, а затем приказал князю раздеться и лечь на стоявшую тут же узкую кровать, около которой в двух треножниках зажег угли. Горсть белого порошка, подкинутого им на треножники, сгорела с треском, наполнив комнату удушливым ароматом.

Через несколько минут глаза Андрея словно потухли, и Атарва вытянул тогда его руки по телу, а над головой поднял и слегка покачивал фосфоресцирующий шар, приказав князю смотреть на него.

Мало-по-помалу лицо Андрея стало неподвижным, глаза закрылись, а тело вытянулось и даже словно окоченело.

Атарва подбросил на треножники новых углей и полил их жидкостью из принесенного флакона. Заклубился легкий, но необыкновенно острого запаха дым, который, казалось, впитывался в тело князя; а через полчаса густой пар стал выделяться из неподвижного тела Шелонского, обволакивая его, точно дымкой. Когда же это облако рассеялось, он имел вид восковой фигуры.

Атарва поднял князя, как ребенка, и положил его на одну из чашек весов, а сам вскочил на другую, но Андрей перевесил. Тогда Атарва отнес князя снова на кровать, стал продолжать курение, и снова выделилось немного пара.

Когда тело Шелонского было вторично положено на весы, то оно оказалось одинакового веса с магом.

Затем Атарва вынул из шкатулки какое-то вещество, похожее на воск, но гораздо более мягкое, и наделал из него шариков, которыми заткнул князю ноздри и уши; разжав затем ножом зубы, он загнул ему язык таким образом, чтобы он заткнул глотку.

Покончив с этим, маг вынул из пакета большой кусок ткани, тонкой, словно паутина, но более плотной, и погрузил в сосуд с жидкостью, наполнившей комнату, – когда он открыл крышку сосуда, – таким крепким ароматом, что он заглушил все остальные. Когда князь был обернут этой мокрой тканью, она совершенно облепила его тело и придала ему вид мумии.

Окончив таким образом дорожный туалет своего спутника, Атарва открыл одну из дверей и из другой комнаты выдвинул длинный, узкий и блестящий, металлический ящик, занявший почти всю залу.

Этот странный предмет имел форму сигары, которая на конце имела вращающееся колесо, вроде тех приспособлений, которые устраиваются над лампами и служат для собирания копоти. В стенках, с обеих сторон, были проделаны и закрыты толстыми стеклами четыре окна: два посредине и два на противоположном колесу конце удлиненной металлической сигары.

Атарва открыл дверь, похожую на сдвижную крышку, и в отверстие всунул тело князя, а затем, пойдя сам, уложил Андрея и прикрыл его толстой, мягкой тканью.

Внутри этот странный аппарат был увешан прозрачными шарами, наполненными чем-то, что трудно было определить, но что походило на губку; но каждый шар имел выходное отверстие, снабженное особым приспособлением.

На конце аппарата, против двух отверстий, было сиденье из мягких подушек, а перед ним – электрический двигатель, с подвижным рулем вроде того, какой бывает у велосипеда; спереди металлическая сигара была снабжена фонарем.

Устроив князя, Атарва вышел из аппарата и приступил к собственному туалету. Он снял одежду и надел длинную и узкую фосфоресцирующую рубашку. Голову он закрыл чем-то вроде каски, похожей на водолазный шлем, но только сделана она была не из металла, а из прозрачного и гибкого вещества.

Окончив свой туалет, Атарва открыл в комнате вторую дверь, выходившую на площадку скалы, на краю которой покачивался на канате большой воздушный шар.

Маг вытащил на площадку аппарат и привязал его к шару, не перерезывая, однако, сдерживавшего шар каната. После этого, он вошел сам внутрь и герметически закрыл вход подвижными щитами. Затем, сев перед электрическим аппаратом, Атарва нажал пружину, а освобожденный шар тотчас же стал подниматься все быстрей и быстрей, увлекая за собой воздушный корабль и его пассажиров.

Атарва не спускал глаз с квадранта, висевшего рядом с ним, по которому быстро бегала стрелка. Вдруг из электрического аппарата брызнул сноп огня; фонарь на носу вспыхнул ослепительным светом, отбросив в наружу широкий сноп голубоватых лучей. Канат, удерживавший, воздушный шар, обрезало точно бритвой, и он стремительно исчез во мраке, а предоставленный и самому себе воздухоплавательный снаряд с минуту закачался и завертелся; свет фонаря, между тем, быстро менял свои оттенки, проходя через все цвета призмы и, наконец, сделался ослепительно белым.

Наконец, снаряд установился как будто в определенном направлении, двинулся вперед и с изумительной быстротой, точно падучая звезда, исчез в пространстве.

В эту ночь наблюдавшие Марс земные астрономы отметили, что на планете вспыхнул громадный столб электрического света и, пробежав огненным зигзагом по ее поверхности, держался несколько часов.

Был ли это маяк, указывавший путь воздушному путешественнику, или точка притяжения, которая влекла его к себе?..

Земные обитатели предположили, что это – сигналы обитателей Марса, желавших будто бы войти с ними в дружеские сношение.