Текст книги "Три дня без Веры"

Автор книги: Вера и Марина Воробей

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)



ТРИ ДНЯ БЕЗ ВЕРЫ

(Романы для девочек – 6)

Сестры Воробей

Аннотация

Когда родители контролируют каждый твой шаг, читают твои дневники и письма, жизнь с ними кажется невыносимой. Однажды Вера просто вышла из дому и решила больше туда не возвращаться. Ей пришлось ночевать и в институтском общежитии, и в квартире у старушки, просящей милостыню. Она познакомилась с множеством разных людей и постепенно поняла, что проблемы надо решать, а не пытаться от них уйти, и что ее уход их дома – тоже всего лишь один из способов уйти от проблем.

1

– Познакомимся? – Очки в круглой оправе были похожи на дуло двустволки.

Потому что она была влюблена. Потому что стоял ноябрь, а снега не было. Потому что астма снова дала о себе знать, и ей было трудно дышать. Потому что озябшее небо жалось к голым тротуарам, и казалось, лето уже никогда не наступит. Ей было страшно.

Во дворе играли дети – как будто не было этих сумерек и ледяного ветра, как будто ничего вокруг не происходило.

У подъезда ее догнал Нил.

– Эй!

– Ты меня напугал.

Нил виновато развел руками.

– Как дела?

Вера только пожала плечами, а Нил в ответ кивнул, как будто что-то в этом понимал: ноябрь – ясное дело.

Краснея, как первоклассник, он занял у Веры десять рублей.

– Спасибо, – сказал Нил, когда они вошли в лифт, и снова смутился. – Я отдам. – Он сунул деньги в карман. – Завтра.

Вера знала: он не отдаст. Худой и долговязый, с крупными чертами лица и большим носом, Нил был похож на усталого верблюда, и, наверное, никто, кроме мамы, его не любил. Родители ни в чем ему не отказывали, но денег ему почему-то всегда не хватало.

– Не грусти, – сказал Нил и улыбнулся. – Выше нос.

На третьем этаже он вышел. Двери закрылись, и Вера снова осталась одна. В брюках и с короткой стрижкой, она была похожа на мальчика. В мае ей исполнилось шестнадцать, но, не зная ее, трудно было сказать, сколько ей лет: двадцать или четырнадцать. Вера выглядела, как тысячи других мальчиков и девочек, которые ходят в клубы и модные магазины: широкие брюки с накладными карманами, ботинки «Доктор Мартинз», короткая стрижка, а в ушах сережки: в правом ухе – одна, в левом две. Но Вера была не такой, как все, – и она это знала. Просто она была не как все.

Она долго не могла найти в сумке ключи, и это еще больше ее расстраивало.

– Наконец-то.

Вера села за английский, но заниматься не хотелось. Язык всегда давался ей легко, и домашнее задание она привыкла делать в метро. Летом она была с классом в Англии, и многие ей завидовали: никто не говорил так хорошо, как она, хотя школа была английская.

Рассеянная и немного неловкая, Вера не была похожа на своих сверстников. Таких слов, как «кино» и «дискотека», просто не было в ее словаре. Но непривычные для слуха «хакер», «сервер» и «провайдер» были для Веры такими же обыденными и понятными, как для других – «хлеб» и «вода». Компьютер заменял ей собаку и старшую сестру. Интернет стал для Веры вторым домом, тут было все: друзья, музыка, книги. Но человек не может долго оставаться один.

Было четыре часа, но уже начало смеркаться. ранние сумерки и унылый ноябрьский пейзаж навивали тоску, и, чтобы не смотреть на голые крыши и плоское серое небо, она задернула шторы.

– Глупая погода, – сказала Вера, обращаясь к невидимому собеседнику. – Правда?

Но никто не ответил.

– А в Лондоне на Рождество на газонах зеленая трава.

Правда, в Лондоне Вера была летом. Между прочим, именно летом происходит все самое хорошее. И Англия. И Джим. Но все это в прошлом. А теперь ноябрь, и, наверное, она больше не увидит Джима. На рождественские каникулы он обещал приехать в Москву, но Вера знала: этого не будет – потому что это слишком хорошо. Потому что все хорошее бывает только летом, а никак не в ноябре.

Вера поставила чайник: она с утра ничего не ела – забыла. Потому что был ноябрь. Потому что она была влюблена.

Побродив немного по пустым комнатам, она вернулась к себе и включила компьютер. Теперь электронная почта была той единственной нитью, которая связывала ее с Джимом. Вера немного волновалась: нет ничего хуже ожидания. Она вспомнила, как ждала писем от Миши, и теперь это показалось ей странным.

С Мишей Вера переписывалась полтора года, прежде чем однажды они встретились на углу у метро. Был май: они пили кока-колу в парке, а потом Миша сказал: «Извини. Я представлял тебя иначе». Прошло два года, прежде чем она смогла его забыть. Ей казалось, это было в другой жизни – и это было не лучшее время.

Но теперь был Джим. И это – навсегда. Потому что он умный и добрый. Потому что он другой. Он жил так далеко, что иногда Вере казалось, она его выдумала, но сам факт его существования наполнял ее жизнь смыслом. Джим исправно отвечал на письма, и этого было достаточно, чтобы найти в себе силы жить, чтобы просыпаться утром и как праздника ждать наступления следующего дня, потому что могло прийти письмо, потому что каждый день дарил ей надежду.

По-русски и по-английски Вера печатала так быстро, что могла бы работать машинисткой – еще бы: сколько писем она написала, сколько сообщений отправила.

Сейчас Вера писала по-английски.

Привет, Джим…

«Я тебя люблю» – почему бы не начать так?

«Иногда лучше жевать, чем говорить, – вспомнила Вера. – Смешная реклама. Иногда лучше жевать».

Привет, Джим.

Спасибо за твое сообщение от восьмого ноября.

Я рада, что у тебя все хорошо и тебе удалось оставить за собой место в университете. Как твои студенты и их английский? Что касается меня, три недели в Англии пошли мне на пользу, но теперь я все забыла, и мой английский оставляет желать лучшего. Занятия в школе не дают результатов: мы много читаем, но говорим мало, а впереди – выпускные экзамены. Но думаю, все будет хорошо. А как твой русский?

Ты говорил, что зимой собираешься приехать в Россию. Твои планы не изменились? Думаю, если ты приедешь, ты сделаешь большие успехи в русском языке, потому что для языка главное – практика.

Надеюсь скоро получить от тебя ответ. Пока.

Вера

Вера вошла в Интернет и, открыв адресную книгу, выбрала нужный адрес. Она несколько раз перечитала письмо и только после этого нажала на кнопку «Отправить». Ваше сообщение отправлено – всякий раз, когда на экране появлялась эта надпись, ей становилось не по себе: нажимаешь на кнопку – и конец. В ее письмах не было ничего, за что могло быть стыдно: история с Мишей многому ее научила. И все-таки ей было не по себе. Не то – все не то.

«А если я ему нравлюсь, – иногда думала она, и он просто не решается сказать об этом первым? Ерунда. Ему тридцать два года, и у него, наверное, есть женщина». А Вера? Кто она для него? Маленькая девочка из России. Просто маленькая девочка, каких много.

В дверь позвонили. «Лиза», – сообразила Вера.

– Иду!

Кроме Лизы, которая была на два года младше, друзей у Веры не было – у Лизы было много друзей и не было компьютера. Она переписывалась с Кириллом из Сан-Франциско – он русский, но вырос в Америке. С помощью Веры Лиза быстро освоила Интернет, и теперь у нее был свой почтовый ящик.

Рыжая, с большими серыми глазами и круглым детским лицом, Лиза была похожа на ребенка. Она всегда улыбалась, но иногда выражение ее лица менялось, и, едва сдерживая слезы, она говорила: «Почему бывают бездомные собаки? А дети? Это несправедливо» . Умная, как сто мудрецов, и доверчивая, как ребенок, Лиза открывала Вере новый мир: мир, где едят пирожные и ходят друг к другу в гости. Мир, где плачут, когда грустно, и смеются, когда весело. Они понимали друг друга с полуслова, и только ей Вера доверила свою тайну. А Лиза все понимала и всегда знала, как помочь. Она умела быть внимательной, и люди к ней тянулись. Вера гордилась этой дружбой, но она училась в другой школе, и радость этой дружбы омрачала мучительная ревность: у Лизы была Туся, подружка с первого класса, – она всегда стояла между ними, но Лиза была ее единственным другом, и Вера умела это ценить.

– Привет, – сказала Лиза. – Ну и вид у тебя.

Наверное, у Веры действительно был не слишком веселый вид.

– А у меня наконец пропали веснушки, – сказала Лиза.

Еще бы – солнца не было уже два месяца. Ей всегда не давали покоя ее веснушки. «Рыжая, как морковка, – говорила Лиза, разглядывая себя в зеркале. – И как рождаются на свет такие рыжие люди?»

Но веснушки бывают летом.

– Вера, они пропали!

На Лизе был голубой джинсовый комбинезон с широкими штанинами и накладным карманом на груди.

– Как у тебя, – с гордостью сказала Лиза. Когда они познакомились, на Вере был такой же комбинезон – с накладным карманом на груди и железными пуговицами, – и Лиза тогда подумала: «Хорошо иметь такой комбинезон». Почему-то она запомнила, как тогда это подумала. А это было полгода назад. И столько воды с тех пор утекло.

– Подарок Сони, – Лиза похлопала себя по карманам.

– Тебе идет.

В сочетании с рыжими волосами голубой цвет напоминал о море.

– А Соня ждет ребенка, – грустно сказала Лиза.

Лиза немного ревновала сестру к ее мужу и их будущему ребенку. И Вера ее понимала.

– Это хорошо?

– Это хорошо.

Лиза сняла ботинки – такие же, как у Веры.

– Если бы я не была такой рыжей, – сказала она, – нас бы, наверное, путали.

– Ты – красивая.

– А ты?

Лиза посмотрела на нее так, как смотрят на детей, когда они капризничают. Вера ничего не ответила – только сказала:

– Проходи.

Лиза любила бывать у Веры. Ей так нравилась ее комната – уютно и ничего лишнего: белые обои, стеллаж с книгами, выкрашенный в белый цвет, тахта, накрытая шерстяным клетчатым пледом, и компьютерный стол с выдвижной полкой. Над столом висела цветная гравюра с изображением Трафальгарской площади. «Город под стеклом» – так Вера называла эту гравюру. Она привезла ее из Англии. Лиза подолгу смотрела на эту гравюру, пытаясь представить, как на самом деле выглядит Трафальгарская площадь, – и город под стеклом оживал: туристы кормили на площади голубей и смеялись, а мимо ехал красный омнибус с открытым верхом.

– Я хочу подстричься, – сказала Лиза. – Как ты. И покраситься.

– Покраситься? – Вера просто не верила своим ушам. – Ты сошла с ума? Я бы мечтала иметь такие волосы.

– Рыжие?

– Рыжие.

Лиза пожала плечами и спросила:

– Я посмотрю почту?

Лиза проверила почту. Но сообщений не было.

– А как Джим? – спросила она осторожно. -

Он тебе написал?.

– Вчера.

– И что?

– Как всегда, ничего, – грустно сказала Вера. – Университет, работа – просто письмо. – А ты?

– Лиза, он взрослый человек. Я думаю, он даже не догадывается – ему все равно.

– Откуда ты знаешь? Думаешь, ты одна боишься оказаться в глупом положении? И потом он старше.

– И что?

– Ты его ученица – ему неловко. Подожди он скоро приедет. И все будет хорошо.

– Я жду.

Вера не хотела об этом говорить: она устала. Устала ждать. Устала об этом думать.

– Вчера, – сказала она, – была тетя из Самары – испекла клубничный пирог. Хочешь чаю?

– У тебя есть тетя?

– И двоюродная сестра. Тетя иногда приезжает ее навестить: она учится на писателя.

– Разве этому учат?

Вера пожала плечами.

– Выходит, каждый желающий может стать писателем? Здорово.

– В этом доме не часто угощают пирогами, – сказала Вера, – тебе повезло.

– Это правда, – улыбнулась Лиза. – Мама тоже редко печет.

Вера налила чай в пузатые керамические кружки и достала из холодильника пирог.

На кухне было чисто, как в операционной.

И опять ничего лишнего: деревянный стол, три табуретки и удивительный двухэтажный холодильник, в котором без труда мог бы поместиться взрослый мужчина. Если его разрезать пополам.

– А как Максим? – Вера отпила чаю и обожглась. – Ай!

– Мы дружим.

Лиза сидела, подперев голову руками, и улыбалась. Но она видела: Вера ее осуждает.

– Я тебя предупреждала.

– Вера, я не знала, что это Максим. Я представляла его другим.

– Интересно каким. Двухметровым блондином на красном «феррари»?

– Нет. Просто я знаю Максима с детства. Так не бывает: играешь с человеком в одной песочнице, Учишься в одном классе, а потом – бах…

– Не бывает? – перебила ее Вера. – А Максим? Он тебя любит.

Продолжать этот разговор было бессмысленно.

– Жалко, – сказала Вера. – Он хороший.

– Хороший, – согласилась Лиза. – Очень хороший. Просто это не то, что мне нужно. А что нужно – я не знаю.

– Ешь пирог, – Вера подвинула к ней тарелку. А как тот, из Сан-Франциско?

– Какой вкусный пирог, – сказала Лиза.

– Не заговаривай мне зубы; Ты в него не влюбилась ? Лиза, ты обещала.

– Я стараюсь.

– Он живет в Америке, а ты – тут. Ты об этом не забыла?

– Я понимаю, – грустно сказала Лиза. – А Джим?

– По крайней мере, я его знаю.

– Это правда, – согласилась Лиза. – Ты молодец, а я ничего не соображаю.

Лиза быстро справилась с пирогом и стала собираться.

– Пойду: я обещала зайти к Тусе.

Вера проводила Лизу до двери.

– Завтра идем в бассейн – ты не забыла?

– Завтра не могу, – сказала Вера. – Помнишь, я рассказывала тебе про Джулию?

– Из Англии?

– Из Англии. Это двоюродная сестра Джима.

– Помню.

– У нее завтра день рождения. В шесть. Пойдем?

– Неудобно как-то, – сказала Лиза. – Меня не приглашали.

– Приглашали. Я сказала, что не могу, потому что мы идем в бассейн, и Джулия пригласил а нас вместе.

– Тогда можно, – обрадовалась Лиза. – Если мама отпустит.

Вера проводила Лизу до лифта и вернулась домой.

Она снова была одна.

«Письмо!» – вспомнила Вера.

Она так его ждала, но письма не было. Ничего не было: только тишина и голые стены, и шаги на лестнице – это мама вернулась с работы.

2

Никогда раньше Лиза не была в баре. А это был бар.

Вера объяснила охраннику, что они идут на день рождения, а Лиза сделала сердитое лицо – ей казалось, это ее взрослит. Их пропустили.

Лиза чувствовала себя странно в толпе взрослых людей, которые пили вино и, перекрикивая музыку, громко разговаривали по-английски; некоторые сидели у стойки, другие, двигаясь в такт музыке, перемещались по залу.

Никто не обратил на них внимания и им было немного неловко. Наконец Вера отыскала в толпе

Джулию и представила ей Лизу, которая не говорила по-английски, а Джулия не говорила по-русски.

Крупная, с красным лицом и короткой стрижкой, Джулия была похожа на заправского английского моряка, и ей только трубки не хватало. В то же время она была обаятельной.

Джулия много пила – Лиза сразу это заметила.

– Ирландцы любят выпить, – объяснила Вера.

– Она из Ирландии?

Лиза забыла, как связаны между собой Англия и Ирландия, но какая-то связь была – это она помнила.

– Она из Лондона, – сказала Вера, – но ее отец – ирландец.

В баре по специальным купонам, которые раздала гостям Джулия, давали спиртное, но для них она раздобыла сок и пирожные. Вера спросила ее, как она себя чувствует, – это Лиза поняла, и Джулия сказала:

– Ай эм коллапст!

И засмеялась. Она что-то долго говорила, а потом снова сказала: «Ай эм коллапст!» И снова засмеялась.

– Что она говорит? – не поняла Лиза.

– Она чувствует себя разбитой, – объяснила Вера. – Много выпила. У нее никогда не было такого шумного дня рождения.

– Еще бы, – согласилась Лиза. – Столько народа.

– Я хочу познакомить вас с Алексом, – сказала Джулия.

Она отыскала в толпе Алекса.

– Алекс – сын Наташи, – объяснила Джулия. Это моя подруга, у которой я снимаю квартиру.

Вера вежливо улыбнулась, и Лиза взяла это на заметку: когда нечего сказать, нужно улыбаться.

– Не скучайте, – сказала Джулия и оставила их втроем.

Алекс отпил пива из бутылки и, чтобы начать разговор, спросил, откуда они знают Джулию. Вера сказала, что в Англии училась у ее двоюродного брата. – Ты была в Англии?

– Да, этим летом.

Оказалось, Алекс в этом году закончил школу, выходит, ему было семнадцать. Некоторая неопрятность в одежде придавала ему мужественный вид. Внешне он был похож на корейца и напоминал Виктора Цоя: высокий брюнет с широкими скулами и непроницаемым взглядом – настоящий Мужчина.

Вера спросила Алекса, чем он занимается, – завязался разговор. Алекс редко улыбался, но с ним было интересно. Он рассказывал про клубы, в которые ходит, и про музыку, которую слушает.

Вера кое-что знала про клубы – в Интернете было о клубах все: там, куда ходил Алекс, собиралась модная молодежь. Там были модные тусовки. И модная музыка. И наркотики.

– Все танцуют! – крикнул кто-то по-английски.

Джулия отплясывала так, как будто танцевала последний раз в жизни. Кто-то на спор поднял ее на руки, и они вдвоем повалились на пол.

– Вот дают! – сказала Лиза.

В половине девятого Вера, Лиза и Алекс простились с Джулией и вышли на улицу.

– Голова раскалывается, – сказала Лиза.

В спину дул ледяной ветер. Шел мелкий дождь.

В темноте Вера наступила в лужу и промочила ноги.

Наконец, повернув за угол, они спустились в метро и, проехав одну остановку, вышли на «Пушкинской». На улице было темно.

– Ну и погода, – Алекс надел капюшон и стал похож на инопланетянина.

– Только недолго, – попросила Лиза. – Нам надо домой.

– Это рядом, – объяснил Алекс.

– А, – сказала Лиза.

Алекс пригласил их в чайный клуб. Что такое чайный клуб, Лиза не знала, но по его рассказам выходило, что это хорошо. Алекс работал там по выходным – готовил чай и рассказывал новым посетителям про китайский чай, про инь и янь. Лиза никогда не слышала про инь и янь, а из объяснений Алекса ничего не поняла.

– Я сейчас, – сказал Алекс, – куплю сигарет.

– Странный он, правда? – осторожно спросила

Лиза, когда он ушел.

– Странный, – согласилась Вера. – Думаю, он колется.

– Колется?! Почему?

– Там, куда он ходит, это делают все.

– Не может быть. Вера…

– Может. Чтобы помочь человеку освободиться от наркотической зависимости, врачи иногда прибегают к помощи восточной медицины – я читала об этом в Интернете. Медитация, восточные благовония, музыка и все такое. Но главное – чай. Это успокаивает нервную систему.

– Может, уйдем? – предложила Лиза. – Пока он не вернулся.

– Зачем? – не поняла Вера. – Он же не предлагает нам колоться. Я думаю, он бросил, и ему просто скучно.

– А это не опасно? – спросила Лиза.

– Опасно? Почему? Выпьем чаю и пойдем. По-моему, он симпатичный.

– Мне тоже кажется, – Лиза немного успокоилась. – В смысле как человек.

– И только в этом смысле, – сказала Вера и улыбнулась. – Смотри, – она погрозила ей пальцем.

Но Лиза сказала правду: с ним было интересно, но влюбиться в Алекса она бы не могла. Это казалось странным, потому что именно сейчас Лиза так хотела влюбиться.

Алекс скоро вернулся. у кинотеатра они свернули налево. Огни казино, белая церковь, темнота и они – ночью, одни, на улице – все это было странно. Странно и удивительно. Алекс рассказывал про инь и янь.

– Это сад Эрмитаж, – прокомментировал он. – Вы тут были?

– Я была тут в театре, – сказала Лиза, – с папой.

Все трое вошли в полуподвальное помещение, прошли мимо охранника и оказались в узком коридоре. Они сняли верхнюю одежду и обувь. Навстречу вышла босая женщина и спросила, заказано ли у них место, но увидела Алекса и поняла, что девочки с ним.

– Проходите.

Тут было мало света и пахло благовониями. На стенах висели красные китайские фонари, а у входа была стойка, но на полках вместо бутылок стояли банки с разными сортами чая и ароматическими добавками. Люди сидели на полу вокруг низких столиков, у каждого из которых стоял большой железный термос или горелка. Алекс выбрал место в углу у стеллажа с книгами. Он ушел и через минуту вернулся с термосом и пузатой стеклянной банкой.

– Это – кипяток, – сказал Алекс и поставил термос на пол. – А это чай.

Он открыл банку и дал им понюхать. – Ну как?

– Какой хороший запах, – сказала Вера. – Вкусно.

– Очень, – подтвердила Лиза.

«А зачем ты снял носки?» – хотела спросить она.

Но не решилась.

Алекс принес три чашки, каждая размером не больше наперстка, и такой же маленький чайник. Он взял деревянной лопаткой немного заварки и, положив ее в чайник, залил кипятком.

– Это зеленый чай, – сказал Алекс. – Он называется «Си Ху». Вы когда-нибудь пили китайский чай?

– Нет, – честно сказала Лиза. – Только индийский.

Вера поставила на место книгу, которую взяла с полки, и заметила, что наверху стоят шахматы.

– А зачем шахматы? – спросила она.

– Просто, – пожал плечами Алекс. – Можно пить чай и играть в шахматы. Тут каждый делает то, что ему нравится, – некоторым нравится играть в шахматы.

Тихие голоса и китайская музыка убаюкивали.

Вере казалось, что она никогда не чувствовала себя так уютно. Ей хотелось вечно сидеть вот так, поджав под себя ноги, иногда подливая кипяток в чайник, как это делали другие, и вести неторопливый разговор или просто разглядывать гобелены на стенах.

От крепкого зеленого чая Вера почувствовала бодрость и в то же время успокоилась. Алекс сказал, что рисует картины. И снова завязался разговор – где-то далеко играла музыка, плавно текла неторопливая беседа. Вера слушала его с интересом – кивала в ответ и задавала вопросы. Алекс рассказывал о своих картинах, а девочки хвалили чай, рассказывали о себе и слушали.

– Который час? – наконец спросила Лиза. . Алекс посмотрел на часы:

– Без двадцати. В одиннадцать чайная закрывается.

– Тогда пошли?

За это время на улице не стало теплее – скорее наоборот, но после горячего чая и душного помещения, где слишком сильно пахло благовониями, на свежем воздухе было хорошо.

Лиза позвонила родителям, и ей здорово влетело. Но возвращаться домой не хотелось, и они решили пройтись пешком до «Белорусской». Они шли переулками. На улице было темно, и, заметив странную троицу, редкие прохожие на всякий случай переходили на другую сторону.

– Это мой телефон, – сказал Алекс, когда они вошли в метро, и протянул Вере мятый листок.

– А это мой. – Вера взяла у него огрызок карандаша и написала свой номер.

– И мой, – Лиза на всякий случай записала и свой.

Внизу они простились, И Алекс перешел на другую ветку, а Вера и Лиза остались ждать поезда. Часы показывали двенадцать.

3

Утро началось со скандала.

– Где ты была?

Вера молчала.

– Мать чуть с ума не сошла.

Игорь Андреевич встал и, сложив руки за спиной, стал ходить из угла в угол.

– Вера, где ты была?

Он мерил кухню шагами, а Вера сидела над яичницей, уставившись в тарелку, и молчала.

– Кажется, я задал тебе вопрос.

– Джулия пригласила нас с Лизой на день рождения – я уже говорила.

– И поэтому ты пришла в час ночи?

– Мы гуляли.

– Всю ночь?

– Папа, мне шестнадцать лет!

– Вот именно, – сказал Игорь Андреевич и сел.

Потом снова встал. И опять стал ходить от двери к окну и обратно.

Когда Вера пошла в первый класс, Игорь Андреевич отпустил бороду – с тех пор он ни разу не улыбнулся, во всяком случае, так ей казалось. А может, сначала у него испортился характер, а уже потом он отпустил бороду, потому что хотел спрятаться, потому что не хотел быть собой? Тогда у него были трудные времена: его сократили, и он часто ссорился с мамой. С тех пор прошло десять лет, и Вера уже не помнила, как он выглядит без бороды. Теперь у Игоря Андреевича была своя фирма, которая производила средства гигиены, он хорошо зарабатывал, но, казалось, кроме шампуня от перхоти, его ничего не интересует: это был его мир – и там ему было уютно. Бедность и унижения – все это не прошло для него даром. У него было все: хорошая квартира, которую в трудный момент он не продал, жена и взрослая дочь, машина, деньги – все, но он не забыл старых обид. Он уже не мог быть счастливым.

Ольга Сергеевна работала переводчицей и иногда возвращалась домой поздно. Если она задерживалась, отец целый вечер брюзжал и не давал Вере прохода. Он слишком многого требовал от нее и всегда был ей недоволен. Он хотел, чтобы его слушались, чтобы ему подчинялись. Когда отец делал подарки, это было неприятно, потому что за них он всегда требовал благодарности, особенного отношения, чего-то, о чем он мечтал с детства и чего у него, наверное, никогда не было. Наверное, он просто хотел, чтобы его любили.

– И потом, я не понимаю, – наконец сказал он, – что означает эта дружба? Джим – взрослый человек.

– Джим? – не поняла Вера. – А при чем тут он?

– При чем?

Игорь Андреевич вышел из кухни и вернулся, потрясая в воздухе пачкой бумаги.

Вера почувствовала, как холодеют ноги.

– Это мои письма? – сказала она тихо.

– Да. И его. Это лежало на столе.

– Ты читаешь чужие письма?

– Читаю. Потому что я – отец.

– Мне тебя жалко, – тихо сказала Вера.

Но он ее не слышал.

– Хорошо, он твой преподаватель. И он учит русский язык я понимаю. Вы дружите – пускай. Но я же вижу, что происходит. Он взрослый человек, и н~ должен понимать. Сколько ему лет? Двадцать пять.

– Тридцать два.

– Прекрасно!

– Папа, многие люди переписываются. Что тут такого?

– Что такого? Ничего, кроме того, что ты влюбилась. Влюбилась, как последняя дура! Вера, ему тридцать лет!

– Игорь, – на пороге стояла Ольга Сергеевна, – ты опоздаешь на работу.

– Я пью кофе! Разве ты не видишь?!

Вера взяла со стола письма, которые вчера распечатала (как глупо!), быстро одел ась и, уже стоя в дверях, сказала, размазывая по лицу слезы:

– Я тебя ненавижу!

– Вера! – успела крикнуть Ольга Сергеевна. – Подожди!

Но Вера уже была на лестнице.

4

– Я бы никогда не решилась прийти, – сказала Вера. – Я понимаю, это неудобно.

– Ерунда. Садись. – Нина подвинула к ней стул.

Немного полная и в то же время необыкновенно изящная, она была полна скрытой энергии, но избегала лишних движений. Ее огромные серые глаза, крупный нос и широкие скулы – все это мало напоминало лица, которые смотрят на нас с обложек модных журналов, но в ее лице было особенное изящество, точность линий, законченность. Нина была необыкновенно хороша.

У них никогда не было близких отношений, просто Вера не знала, куда пойти. В конце концов, Нина ее двоюродная сестра.

– Понимаешь, – сказала Вера. – Я не могу туда вернуться. Просто не могу.

Нина небрежным движением поправила прическу.

– Это из-за отца?

– Нина, он читает мои письма. Понимаешь, без спроса!

– Понимаю.

Нине было девятнадцать, но выглядела она старше – может, потому, что с детских лет чувствовала себя женщиной, настоящей женщиной, светской львицей, а может, просто потому, что многое повидала на своем веку: и бедность, и пьяные скандалы.

– Понимаю, – задумчиво повторила Нина. – Но ты не можешь уйти из дома.

– Почему не могу? – удивилась Вера. – А ты?

Ты же живешь одна.

– Я учусь. И потом…

Год назад умер ее отчим. Он пил, и с ним было трудно. Но чтобы уйти из дома? Он бы ее убил. А может, в Самаре просто некуда было идти. Когда ей исполнилось семнадцать, она уехала в Москву, а родителям сказала: «Закончу Литературный институт – буду писать книги, а тут можно от скуки умереть. Если не пустите, буду пить – тогда узнаете. Вы этого хотите?» Отчим страшно ругался, а мать плакала, но отпустили – потому что в Москве все-таки перспективы. А что Самара? Правда, профессию Нина выбрала бестолковую, но это ничего – будет, как Александра Маринина, писать книги. В школе Нина вела в стенгазете рубрику «Забавные истории», и, надо же, так ловко у нее выходило. И откуда это у нее?

– Вера, подумай.

– Я уже подумала. Можно, я у тебя останусь? Хотя бы на одну ночь – я сейчас не могу его видеть.

– Остаться ты можешь, – сказала Нина. – Пожалуйста, оставайся – живи сколько нужно: соседку отчислили – койка свободна, а комендант – мой друг. Но ты должна подумать. Иди домой – вы помиритесь, и завтра ты даже об этом не вспомнишь. А жить на что будешь? – сообразила Нина. – У тебя деньги есть?

– Нина, – сказала Вера решительно, – если ты не разрешишь мне остаться, я буду ночевать на улице. Я его ненавижу. А деньги у меня есть: я иногда беру у мамы переводы.

– Вера, ты должна подумать.

– Я уже подумала.

– Тогда я иду ставить чайник, – сказала Нина. – Вдвоем все-таки веселее. Я сейчас.

Нина взяла чайник и вышла, а Вера осталась одна в пустой комнате с обшарпанными обоями и люстрой, засиженной мухами. Занавесок на окнах не было, а на кроватях – их тут было две – лежали тусклые зеленые покрывала. У кровати стоял письменный стол, заваленный книгами и тетрадями и заставленный банками и разной снедью. У окна – другой письменный стол, но на нем, кроме настольной лампы, ничего не было – наверное, соседка уехала недавно.

Нельзя сказать, чтобы комната выглядела уютно, но тут было хорошо, потому что в спертом воздухе витал дух свободы, потому что у каждого предмета имелась своя история – будь то зачитанный до дыр учебник или старый стул, на котором кто-то нацарапал: «Хамы! Это мой стул!»

Нины долго не было. Наконец она вошла с дымящимся чайником в руках.

– Ждала, пока закипит, – объяснила Нина, а то свистнут.

– Свистнут? – удивилась Вера. – Чайник?

– Чайник, – передразнила ее Нина. – У меня однажды сковородку украли – вместе с яичницей. Тут надо держать ухо востро.

– Смешно, – улыбнулась Вера. – Кому могло прийти в голову украсть яичницу?

– Когда есть хочется, еще не такое придет в голову. У моей соседки украли кастрюлю супа – целую кастрюлю, представляешь?

– Нет, не представляю.

– Завтра, – сказала Нина, – поговорю с комендантом, чтобы выписал тебе пропуск. – Значит, я остаюсь?

– А мама? Ты позвонишь домой?

У Нины был опыт. И Вера решила во всем полагаться на нее. Ей было не у кого спросить совета. Ей было некуда идти. А Нина старше и всегда знает, что делать.

– А что сказать? – спросила Вера.

– Скажи, что ты жива. Их нужно предупредить, пока они не подняли на ноги милицию. Телефон на лестнице, у лифта.

– А ты не сходишь со мной? – попросила Вера.

Трубку сняла мама.

– Вера! Вера, это ты?!

Вера заслонила трубку ладонью.

– Это мама, – сказала она шепотом. – Что говорить?

– Главное – не говори, что ты у меня.

– Мама, это я.

– Скажи что ты у друзей, – объяснила Нина.

– Мама, со мной все в порядке. Я у друзей.

– Какие друзья? Вера, десять часов!

– Я не приду, – сказала Вера. – Я останусь тут.

– Вера!

– Извини.

И она положила трубку.

Все кончено. У нее больше нет дома. У нее никого нет. И пускай. Только маму жалко. Мама невиновата. Но она туда не вернется – никогда.

– Я его ненавижу, – тихо сказала Вера. – Ненавижу.

5

Ночью Вера видела сон: она бродила по незнакомомутороду, заглядывала в пустые окна, звала кого-то. Она заблудилась. Узкая улица петляла среди домов. Нет, это были не дома, это была глухая стена из красного кирпича – по одну сторону улицы и по другую: ни окон, ни дверей, ни арки, куда можно свернуть. Впереди, насколько хватало взгляда, не было ни души. Ей показалось, что кто-то идет за ней следом, – Вера обернулась: трое в красных трико стояли поодаль. Однажды она ходила с классом в театр: там был человек в красном трико – он изображал духа огня. Но их было трое. Стоит сделать шаг, и они бросятся в погоню. Она побежала что было сил но ноги не слушались. Сейчас они ее схватят, сейчас…

Она обернулась: их было уже не трое, а десять, пятнадцать, двадцать…