Текст книги "Знамение"

Автор книги: Вера Хенриксен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

В Каупанге

Во время плавания по фьорду Сигрид мало разговаривала с другими людьми, за исключением своих мальчиков; она лишь коротко отвечала на вопросы, обращенные к ней. Мучительно было смотреть на короля Олава, стоявшего у борта, и мысли, которые она пыталась гнать от себя, постепенно терзали ее.

Она ушла на нос корабля, как можно дальше от короля, и брызги морской воды летели ей в лицо. Дул встречный ветер, и корабли выходили из фьорда на веслах.

Сигрид, глядя, как весла сталкиваются с крутыми волнами, внутренне желала королевским прихвостням крепкого встречного ветра и бурной волны.

Взгляд ее переместился на голову дракона, которая возвышалась над штевнем – «голова козла», как в шутку его называл Эльвир. Как он гордился этим судном! Заботился о нем. Даже сейчас, когда корабль был не нов, было понятно, почему конунг предпочел его для победного плавания по фьордам.

Победный поход, язвительно думала она. Сигрид бросила взгляд на корму, где выстроились люди короля, и ей трудно было скрыть презрительную улыбку. Славную он одержал победу, король Олав, выступая в Мэрине с дружиной численностью более трехсот человек против небольшого количества людей, собравшихся на пир!

Но взгляд ее снова обратился на конунга. Сейчас это судно принадлежит королю, больше она не считала его своим. Она оперлась на фальшборт и посмотрела на красивые очертания корабля и на сложную резьбу на обшивке штевня. Эльвиру казалось, что этот корабль не сможет украсить обычный резчик по дереву. Он послал в Стеирдал за мастером, который славился во всем Трондхейме. На обоих штевнях и на киле были высечены руны. Это она знала. Они должны охранять корабль и обеспечивать ему хороший попутный ветер. Но сейчас королю они не принесут удачи, злорадно думала она. Встречный ветер дул порывами, потрясая корабль, и люди, шутившие и смеявшиеся в Мэрине во время посадки на судно, работали веслами сосредоточенно и молча. Может быть, Один, знаток рун, еще не совсем потерял свою мощь, он еще может повернуть силу против короля Олава. Может быть, старые боги еще не совсем побеждены…

Правда, она обещала Эльвиру принять крещение. Но ничего не обещала относительно того, во что будет верить, и, во всяком случае, это не будет бог короля Олава! Ей было трудно представить, что бог конунга и есть тот самый, о котором говорил Эльвир. Но сказать – это еще ничего не значит. Ибо чего, кроме предательства и смерти, добился Эльвир, преклонив колени перед своим Богом?

– Пусть сильнее дует ветер, Один! – пробормотала она, подставив лицо пенным брызгам и ветру. И Сигрид почувствовал, как в ней растет ненависть к Олаву, виновному в том, что Эльвир лежит, холодный и мертвый, в Мэрине; Эльвир, который был самой жизнью, любовью и теплом.

Она только сейчас по-настоящему осознала, что никогда больше не увидит его, никогда не почувствует, как его руки обнимают ее, не испытает тепла его тела, прижавшегося к ней. И она почувствовала, что ненависть к королю как будто уносит с собой каплю ее боли. Она невольно обернулась и бросила быстрый взгляд на это коренастое существо; он стоял как вкопанный, словно вросший в дно корабля. И ее пронзила мысль: неужели он хочет сделать ее своей наложницей, не поэтому ли он взял ее с собой на юг. Он стоял и разговаривал с корчим; она смогла рассмотреть, что он рассмеялся и быстро повернулся в ее сторону. Их глаза встретились.

Сигрид опустила глаза; ей показалось, что в них сверкает ненависть. И тут же подумала, если случится, что он принудит ее, она не будет спешить так, как Гудрун дочь Скьегга, когда хотела убить Олава Трюгвассона. Она подождет, пока король не станет полностью доверять ей, даже если вынуждена будет притворяться, что любит толстого Олава. При мысли о том, что она готова принять отвратительную притворную любовь за настоящую, она испытала злобный восторг. Когда настанет подходящий момент, и она вонзит в него нож, радость от этого послужит неким возмещением за ее унижение.

Кто-то тронул ее за руку. Она обернулась. Это был Грьетгард. Взглянув на него, она вздрогнула. Он был вылитый Эльвир. Она испытала боль, жгучую, словно от удара хлыстом, но в то же время теплую на фоне ее страданий и ненависти, когда ее пронзила мысль: не все, что осталось от Эльвира, они отняли у нее.

В Нидаросе, или Каупанге, торговом посаде как теперь называли город в связи с тем, что король содействовал развитию его как торгового центра, каким он был при Олаве Трюгвассоне, Сигрид с детьми поместили в одном из домов в усадьбе конунга.

Им разрешили свободно гулять, но после нескольких прогулок Сигрид решила, что лучше ей сидеть в доме. Во взглядах, которые бросали на нее встречавшиеся на пути мужчины, ошибиться было невозможно. Она почувствовала, что больше не является гордой фру Сигрид из Эгга; она сейчас стала обычной женщиной, у которой нет защитника. Даже дружинники осмеливались обращаться к ней с грубыми словами.

Однажды она прогуливалась вместе с Грьетгардом и испугалась до смерти. Потому что мальчик впал в безумную ярость, когда один из мужчин отпустил грязную шутку.

Сигрид часто охватывал страх за старшего сына; характер у него был с малых лет опасный. Он прилагал огромные усилия, усмиряя свой нрав, ибо на горьком опыте уже научился, что сначала нужно подумать, а потом действовать. И обычно он вел себя спокойно и осмотрительно. Но случалось, что ярость пробивалась наружу и становилась неудержимой. Даже Эльвир не мог утихомирить его. Из-за характера многие побаивались Грьетгарда, поэтому и друзей у него было мало.

Младший брат, Турир, был более доброжелательным, покладистым. Но Сигрид заметила, что даже если сын и был сговорчивым, это не означало, что он соглашался на все. Если он чего-либо действительно хотел, то рано или поздно добивался своего.

Первое время при королевском дворе Сигрид чувствовала облегчение от того, что дни шли чередой, а ее к королю не приглашали. Но после того как дни стали превращаться в недели, а она продолжала сидеть на кровати и думать о своей судьбе, время потянулось медленнее. И та огромная скорбь, которую она испытывала первое время, медленно перешла в чувство безнадежности. Сигрид начала думать, что все о ней забыли, что она осуждена на бессмысленное серое существование неделю за неделей. Постепенно дни для нее слились в один нескончаемый день; она только сидела или лежала на кровати, едва сознавая, день сейчас или ночь.

Из этого тяжелого состояния ее вывел Грьетгард.

– Ты должна послать письмо на север своим братьям, – сказал он.

Сигрид лишь покачала головой.

– Кто поедет на север с письмом от нас, как ты думаешь? – спросила она. – И, кроме того, мне нечем заплатить.

Мальчик сел рядом с ней и задумался.

– Ты не знакома ни с кем из людей короля? – спросил он наконец.

– Да… – медленно произнесла Сигрид.

– С кем?

– Сигват Скальд жил в Эгга одно время. Но это было давно.

Грьетгард весь вспыхнул.

– Тот, что находился в Эгга осенью перед приходом короля Олава в Стейнкьер, был Сигват?

Сигрид кивнула. И рассказала, что Эльвир разговаривал с Сигватом в Каупанге в этом году, что Сигват обещал замолвить перед королем за него слово, если возникнет такая необходимость.

Грьетгард вскочил и выбежал из дома прежде, чем она успела ему сказать, что существуют серьезные причины, почему она не искала встречи с Сигватом.

Но когда Грьетгард немного погодя вернулся, он был очень расстроен. Сигват оказался очень влиятельным человеком в королевской дружине, и побеседовать с ним было не так то легко.

Сигрид всю ночь не сомкнула глаз, думая о Сигвате. После того как он предложил помощь Эльвиру, может быть, он не посчитает глупым ее обращение к нему.

На следующий день Грьетгард взял с собой Турира. И им удалось остановить Сигвата, когда он проходил по двору. Они изложили ему свое дело, сообщив, что их мать хотела бы переговорить с ним.

Сигват сказал, что она может придти в церковь, и они встретятся там.

Сигрид отправилась в церковь одна и встретила его там. Он тоже был один.

Сигрид сразу же перешла к делу:

– Ты не знаешь, почему король привез меня сюда и что он намерен сделать со мной?

Сигват отрицательно покачал головой.

– Я слышал, что некоторые приближенные короля хотели бы жениться на тебе, но не думаю, что у кого-то из них хватит мужества просить об этом короля.

Она опустила глаза.

– У меня нет желания выходить замуж.

– Возможно, наступит день, когда ты пожалеешь об этом, – сказал Сигват. Мгновение он стоял в задумчивости. Затем он взял ее за руку. Его черные глаза блестели в полутьме. – Сигрид, – произнес он, – может, подумаешь и выйдешь замуж за меня?

У нее подогнулись ноги, и она была вынуждена прислониться к стене.

– Сигват, – единственное, что смогла она сказать.

Он положил ей на плечи руки и хотел притянуть к себе, но она воспротивилась. Она увидела перед глазами лицо Эльвира.

– Сигрид, – прошептал он, – я постараюсь, чтобы ты забыла Эльвира. – Его дыхание почти у самого ее уха было тяжелым.

Но Сигрид не хотела забывать Эльвира.

– Нет, – тихо произнесла она с горечью, отталкивая его. – Нет, Сигват!

– Сигрид, – снова сказал он, – самое лучшее, если ты быстро, пока есть возможность, выйдешь замуж. Или не знаю, что может случиться…

Даже это, он хочет использовать в качестве оружия против меня, подумала Сигрид. В ее голосе звучала обида, когда она ответила:

– Ты имеешь в виду, что лучше быть женой скальда, чем наложницей короля?

Он, словно обжегшись, отпустил ее. Затем повернулся и, не говоря ни слова, вышел.

В эту ночь Сигрид снова не спала. И это была одна из множества бессонных ночей, которые ей пришлось пережить после того, как она приехала в Каупанг.

Она думала о Сигвате и слушала ночные звуки, которые издавали спящие в доме на скамьях люди. Она привыкла к этим звукам: храпу, хрюканью, стонам, приглушенному смеху и тихим голосам.

Она вспомнила, какие чувства однажды испытала, увлекшись Сигватом. Но это было давно. А сейчас она чувствовала себя призраком, опустошенной скорлупой того, что когда-то существовало.

И все же в ней шевельнулось теплое чувство, когда Сигват обнял ее. Может быть, оно явилось следствием ее сопротивления.

Но сказанное Сигватом было правдой: ее судьба находилась в руках короля. Он мог сделать ее своей наложницей или отдать любому из своих людей.

Ей следует выйти замуж как можно быстрее. Так сказал Сигват. И она знала, что ее протесты звучат абсурдно. Обычно вдова быстро выходила замуж. Ей необходим человек, который стал бы ее опорой и защитой, это она и сама сознавала. Кроме всего прочего она защитила бы и детей, дав им отчима, который помог бы им выйти в люди. Но ей становилось плохо при мысли о замужестве с кем-нибудь из людей короля Олава; перед глазами стояли жестокие лица в Мэрине.

Сигват тоже был в Мэрине. Она его видела, но обратила внимание, что он все эти дни держался в стороне. И все же присутствовал там; и был одним из людей короля.

Но ведь, пожалуй, каждый мужчина в этой стране является человеком короля? Даже брат Турир лендман короля. Она должна остановить свой выбор на Сигвате. Лучше быть замужем за ним, чем за кем-нибудь другим. И, конечно, это правильней, чем стать наложницей самого Олава.

Она пришла к выводу, что была несправедлива к Сигвату. Неправда, что он пытался извлечь выгоду, женившись на ней. Он пришел с честным предложением.

Затем подумала, о чем хотела поговорить с Сигватом. Чтобы тот испросил разрешения короля вернуться в Бейтстадт. Более всего ей хотелось поселиться там и жить вдовой в своей усадьбе. Она могла рассчитывать на помощь Гутторма Харальдссона, кровного брата Эльвира. Он позаботился бы о сыновьях. Она хотела перевезти к себе в Бейтстадт Тору, и почти радовалась, что не нужно будет возвращаться в Эгга. Ибо жить в Эгга без Эльвира она бы не осмелилась.

Мысли ее разбегались, когда она думала, как поступить. Все серьезные проблемы всегда решал Эльвир, а сейчас ей и посоветоваться было не с кем.

Наконец Сигрид разбудила сыновей.

– Сигват спросил меня, не выйду ли я за него замуж, – шепотом произнесла она. – Как думаете, что мне ответить?

Прошло несколько минут, прежде чем они окончательно проснулись, и ей пришлось повторить свой вопрос.

– А что бы тебе посоветовал отец? – спросил Грьетгард. Мысль показалась ей столь абсурдной, что она вынуждена была улыбнуться.

– Не знаю, – ответила она.

Они пошептались.

– У тебя нет выбора, – сказал в заключение Турир. И реальная действительность предстала перед ней.

Как только свет утра пробился через отверстие для выхода дыма и через окна, Сигрид встала и отправилась в церковь к заутрене.

Как она и надеялась, Сигват был там. Она увидела его коленопреклоненным возле алтаря вместе с конунгом и другими приближенными.

Служба шла по-иному, не так, как в Стейнкьере. Служили сразу несколько священников, идущих друг за другом с пением и кадилами. Однако Сигрид не пыталась следить за тем, что происходило. Она не могла оторвать взгляда от спины конунга, стоявшего на коленях перед алтарем. И ей казалось, что крики из Мэрина перекрывают церковное пение.

Когда служба закончилась, она встала недалеко от входа. Сигвату трудно будет не заметить ее, когда король со свитой станут выходить из церкви.

Их взгляды встретились, он увидел ее. Она встала на колени, а затем распростерлась на полу, словно молясь.

Спустя некоторое время она почувствовала на плече его руку, поднялась и вместе с ним перешла в соседнее помещение.

– Я пришла для того, чтобы сказать, о своем согласии стать твоей женой, Сигват.

Он уставился на нее, словно видел перед собой привидение.

– А то, что ты сказала вчера?

– Я потеряла голову после убийства Эльвира.

– А я подумал, ты хотела сказать, что я не хорош для тебя.

– И не думала такого.

– Бог мой! – простонал Сигват, положив руки ей на плечи. – Сигрид, – произнес он медленно. – Я говорил о тебе с королем вчера вечером. Но просил не за себя. Я просил за Кальва Арнисона, он сказал, что хочет взять тебя в жены, и он был больше, чем рад, когда я предложил ему поговорить об этом деле с королем. Его отец лендман короля, и он из рода ярлов Арнмод в Мере. Я подумал, что он будет тебе хорошим мужем.

Сигрид побледнела.

– У него есть брат по имени Финн? – спросила она.

Сигват кивнул головой.

– Ты его знаешь?

– Встречала его.

– Король был в хорошем расположении духа, – продолжал Сигват. – Он не только дал Кальву свое согласие, но подарил ему Эгга и все остальное, чем владел Эльвир, а также обещал сделать его лендманом.

Сигрид стояла окаменев и молчала. Словно вопрос шел о самой жизни. Говорить она не могла. И когда Сигват притянул ее к себе, она не сопротивлялась, внезапно схватилась за него, прижалась с такой силой, которую и сама не могла понять.

– Сигрид, – прошептал он охрипшим голосом, когда наконец отпустил ее, – ты не должна была этого делать.

Она побежала прочь от Сигвата и от своих мыслей.

Кальв Арнисон, выйдя из большого зала королевского дома, прищурил глаза от яркого дневного света; он на секунду остановился, прежде чем пойти к одной из небольших дворовых построек. Он перешагнул через порог и снова остановился, давая глазам привыкнуть к полутьме, царившей внутри дома. Потом обратился к женщине, сидевшей возле дверей:

– Сигрид Турирсдаттер из Эгга живет здесь?

Женщина хотела было ответить отрицательно, но, узнав Кальва, одного из любимых королем людей, передумала и показала рукой, сказав:

– Вон она сидит. – Потом, презрительно усмехнувшись, добавила. – Теперь она уже не важничает своим положением хозяйки Эгга, которое у нее отняли.

– Заткнись! – коротко произнес Кальв и направился к скамье, на которой сидела Сигрид.

Она не подняла глаз, когда он подошел и сел рядом с ней. Прошло некоторое время прежде, чем он произнес первые слова. Она сидела, отвернувшись от него и уставив взгляд в пол. Кальв смотрел на мягкую линию ее шеи, на неподвижно лежавшие руки с переплетенными пальцами, думая над словами женщины у дверей, и удивлялся: неужели Сигрид вынуждена постоянно терпеть такие издевательства.

Он видел ее гордое поведение в Мэрине, слышал ее ответы королю Олаву, и выражение его лица стало задумчиво, когда он осмотрелся в этом мрачном маленьком доме, где ее держали вместе со слугами.

На скамье сидел полупьяный мужик вместе с одной из служанок. Он что-то горячо шептал ей, она хохотала, и, когда он обнял ее, начала повизгивать. В углу, за игрой в тавлеи[8]8
  Старинная игра.


[Закрыть] сидели несколько мужчин.

Разговаривая, они постоянно сыпали грубыми ругательствами и проклятиями, языческими и христианскими.

Он снова взглянул на Сигрид. Она выглядела словно раненая лань.

Когда он положил руку на ее плечо, она дернулась, как будто хотела отодвинуться подальше, но осталась сидеть на месте.

– Меня зовут Кальв. Я сын Арни Арнмодссона из Гиске, – произнес он. – Я один из приближенных короля Олава, и король дал согласие на то, чтобы я взял тебя в жены.

Она медленно повернулась к нему.

– А как относительно согласия моих братьев Турира Собаки из Бьяркея и Сигурда Турирссона из Тронденеса?

– Турир Собака человек короля, – ответил Кальв. – Он не будет против. И едва ли твой другой брат воспротивится воле конунга.

Сигрид промолчала.

– Король отдал мне Эгга и другие усадьбы, которые принадлежали… – Он замолчал.

– Которыми владел Эльвир, – безразличным тоном закончила она его фразу.

– Да, – сказал Кальв, глядя на нее с удивлением. И твердо продолжил: – Ты больше не будешь вынуждена выслушивать ругань и проклятия, которыми поливают тебя здесь бабы.

Сигрид передернула плечами:

– Они меня не трогают. Эти женщины сами не понимают, что говорят.

Он пристально посмотрел на нее. Хотя она сидела рядом с ним, между ними была пропасть. И когда он все же положил руку на ее плечо, она холодно промолвила:

– Не кажется ли тебе, Кальв Арнисон, что ты пытаешься улучшить мое положение здесь, поступая со мной непристойным образом?

Он не ответил, но руку с плеча снял. А она продолжала тем же тоном:

– Уверена, что ты не пожелаешь жениться на женщине, носящей под сердцем ребенка от другого мужчины.

Его взгляд невольно скользнул вниз по ее телу и остановился на талии.

– Когда? – спросил он.

– К святкам.

В этот момент они подняли глаза, ибо Сигрид назвали по имени. К ним подошел один из дружинников короля.

– Конунг желает говорить с тобой, – сказал он.

Сигрид глотнула. Впервые после того, как она была взята в плен, к ней обратились с тем почтением, которого заслуживала женщина ее происхождения.

– С тобой тоже, Кальв Арнисон, – добавил дружинник, увидев Кальва.

Они поднялись и вместе пересекли двор. Но прежде чем войти в трапезную, Кальв остановился. Взял обе ее руки в свои и, глядя вниз, проговорил:

– Я… я… хочу, чтобы ты была со мной, даже если ждешь ребенка. Я сделаю все, чтобы быть хорошим отцом для твоих мальчиков, я не хочу, чтобы ты испытывала боль, Сигрид.

Она взглянула на него. И когда увидела, что он покраснел, как юноша, почувствовала себя смущенной.

Их пригласили к королю почти сразу.

– Так вот где ты был, Кальв, – произнес кроль несколько раздраженно. Он отослал от себя всех, за исключением священника, стоявшего возле короткой стены трапезной. – Я хотел сам рассказать Сигрид о своих планах относительно ее, но, видимо, ты уже опередил меня.

Сигрид бросила взгляд на Кальва; ей хотелось видеть, как тот воспринял эти слова. Он стоял, слегка раздвинув ноги. В его поведении было нечто твердое, непоколебимое. Только на мгновение он опустил глаза, а затем спокойно встретил взгляд короля.

– Я думал, для нее будет легче предстать перед тобой не одной, – сказал он.

Сигрид почувствовала благодарность Кальву за его предусмотрительность. И она снова посмотрела на него.

Крепкая фигура, рост выше среднего. Не урод, но и красивым не назовешь. Лицо почти обычное, глаза голубые, волосы светлые, ладони четырехгранные с короткими пальцами. Плащ с капюшоном, серый, из грубой ткани, с подкладкой темно-синего цвета.

Король, рассмеявшись, повернулся к Сигрид.

– Теперь ты будешь принадлежать доброму и осмотрительному человеку, которого я нашел для тебя. И больше вообще не вернешься в Эгга. Может, ты сейчас лучше поймешь, что Олав Харальдссон живет по законам христианства?

Сигрид ничего не ответила. Но подумала, что у Сигвата Скальда было больше шансов жениться на ней, чем у короля. Она обратила внимание на то, как глаза короля смотрели на нее, ясно, что он ожидал ответа.

– Да, мой господин, – сказала она и подняла голову.

Его голос был мягче, когда он заговорил:

– Я был рад увидеть тебя в церкви сегодня на заутрене. – И поскольку она не ответила, он добавил: – Ты впервые была в церкви?

– Нет. В Стейнкьере была церковь и священник во времена ярла Свейна.

– Ты крещенная?

– Нет, но Эльвир завещал мне перед смертью, чтобы я крестилась вместе с сыновьями.

Внезапно он бросил на нее острый взгляд.

– Эльвир был крещен?

– Господин мой, я сказала тебе об этом в Мэрине.

– Если он был крещен, почему не попросил о последнем причастии и исповеди?

– Он просил, но ему отказали.

Король вскочил, лицо его покраснело.

– Кто отказал умирающему в священнике?

Сигрид еще раз взглянула на Кальва Арнисона. Она сейчас могла бы отомстить Финну, его брату, который издевательски ответил на просьбу Эльвира об исповеди. Но Кальв был столь добр к ней, что она не испытала желания отомстить.

– Слишком много горя было в Мэрине, мой господин, – сказала она. – Мне кажется, будет несправедливо, если пострадает еще кто-нибудь.

Король сел и недоверчиво посмотрел на нее.

– В Мэрине все было справедливо, – произнес он. – Ты лжешь, потому что не знаешь, кто там собрался. – Он повернулся к Кальву. – Тебе придется подумать, как наказать ее. – Он снова обратился к Сигрид: – Ты обязана креститься как можно скорее. – Он жестом подозвал священника. – Йон священник преподаст тебе основы христианства, и ты должна внимательно выслушать, что он тебе скажет.

Когда король подал знак, что они должны удалиться, Кальв помедлил.

– Не найдется ли для Сигрид лучшей комнаты? – спросил он.

– Поговори с конюшим, – коротко ответил король. Он был явно в плохом настроении и рукой показал, что им следует удалиться.

– Подожди здесь! – сказал Кальв Сигрид, когда они вышли во двор. И она осталась одна со священником. Это был круглолицый человек небольшого роста. Разговаривая, он все время моргал.

– Ты что-нибудь знаешь о христианстве? – начал он. Говорил он с акцентом, и понять его было не легко.

Сигрид подумала, что священник, видимо, приехал из Англии.

– Немного, – ответила она.

– Расскажи, что знаешь!

Она, глядя прямо перед собой, быстро отчеканила те десять заповедей, которым ее научил Энунд в Стейнкьере.

– Отлично, – сказал Йон. – Еще что знаешь?

– Я знала, как исповедоваться, – произнесла Сигрид, – но забыла. И все же знаю, что на мессе священник является наместником Бога, когда раздает хлеб и вино от плоти и крови Христа, и что церковная служба есть повторение жертвы Христа, когда Он умер на кресте во имя людей.

Глаза пастора заморгали быстрее.

– Тебе немногому осталось научиться, – сказал он.

Сигрид не ответила, она очень устала. Она подняла глаза, услышав голос Кальва. Он шел по двору вместе с дородным мужчиной.

– Более подходящее место для Сигрид Турирсдаттер? – услышала она слова, сказанные толстяком, который рассмеялся и локтем толкнул Кальва. – Самое лучшее место для нее в твоей постели…

Кальв взглянул на Сигрид и рассмеялся вместе с толстяком.

– Я не против, но думаю, король не это имел в виду.

Сигрид почувствовала себя плохо. В глазах зарябило. Кальв подхватил ее, когда она начала падать.

– Ты больна? – ужаснувшись, спросил он.

– Ты знаешь, как со мной обращались, – сказала она, когда пришла в себя, но она-то знала, что не это являлось причиной ее слабости. – Я чувствовала себя плохо все утро.

– Ты ела? – спросил Кальв.

– Нет, – ответила она.

Конюший Бьёрн испытующе посмотрел на нее. Лицо ее вытянулось, и под глазами появились синяки.

– Ты не ела не первый раз после прибытия сюда, – сказал он. – Забери ее в кухню, Кальв, и проследи, чтобы она поела, как следует, иначе, боюсь, свадьбы у тебя не будет.

Сигрид чувствовала себя такой слабой, что больше обрадовалась, чем разозлилась, когда Кальв обнял ее и помог перейти двор.

– Тебе плохо, Сигрид? Или что-нибудь нужно? – Голос был любезным и услужливым, и Сигрид почувствовала благодарность.

Она лежала в поварне, куда перевели ее вместе с мальчиками. День был холодным, но от очага исходило приятное тепло. Потрескивание огня в очаге и запах свежевыпеченного хлеба доходил до нее, как благовест.

Она открыла глаза, лежала и смотрела на языки пламени, охватившие большой котел. Затем ее взгляд переместился на крюк, на котором висел котел и далее вверх на отверстие для выхода дыма, где дым встречался с солнечными лучами. Потом взгляд вернулся обратно на языки пламени, облизывающие черное дно котла. Они играли всеми цветами радуги, от теплого золотисто-красного до холодного сине-зеленого; словно лаская, извивались они и внезапно начинали трещать, взлетая ввысь.

Сигрид поднялась, опершись на локти, когда женщина, ухаживающая за ней, подошла с крынкой кислого молока.

– Ты откармливаешь меня, словно теленка на убой! – воскликнула она, но выпила.

Три дня прошло с тех пор, как она слегла. Кальв в тот день помог ей добраться до кухни, а потом для нее наступила темнота, и она ничего не помнила до тех пор, пока не очнулась, лежа на скамье.

Взгляд ее задержался на мигающих языках пламени, и она почувствовала, что желание жить снова медленно пробуждается в ней.

«Ты выносливее ивового прута!» – сказал когда-то, много лет тому назад, Гутторм Харальдссон. Однако несгибаемой она не была. Воля, которую она вновь ощутила после болезни, была непонятна для нее самой.

Ей было легче думать о прошлом. Ведь во время, когда она потеряла власть над собой, могло случиться непоправимое. Разговор, который она слышала на дворе, оказался последней каплей, переполнившей чашу; в этот момент исчезло само желание жить.

Может быть, потому и боролась она за сохранение разума, думала она, что ее принуждали разделить постель с этим Кальвом Арнисоном, которого она не знала и не желала знать?

В помещение с охапкой дров вошел раб. Он бросил дрова недалеко от очага и подложил поленьев в огонь. В воздух взлетели искры. Казалось, огонь на мгновение задержал дыхание, а потом вспыхнул с новой силой. Языки пламени начали свой танец вдоль поленьев; большие языки, как когтями, охватили дрова, мелкие стали подниматься ввысь к потолку, прыгая и стремясь попасть в отверстие для выхода дыма и выбраться к свету. И Сигрид показалось, что воля к жизни, пробуждавшаяся в ней, была подобна небольшому языку пламени. Она как будто смогла почувствовать его трепетное движение, сначала неуверенное, спадающее, тлеющее, а затем снова вспыхивающее ясным, спокойным пламенем.

Как непобедима жизнь, подумала она. И даже, если кто-то из нас погибает, жизнь продолжается, одна волна следует за другой, поколение за поколением. Но в то же время она столь беспомощна и хрупка. В утро кончины Эльвира она теплилась всего лишь короткое мгновение, а затем погасла.

Однако он продолжал жить в сыновьях, в ребенке, которого она носила под сердцем. Продолжал и после смерти беседовать с ней о жизни.

Не происходит ли то же самое с пламенем жизни, может, оно не умирает, а лишь приобретает иной облик и дает новый толчок всему живому в лесу и на пашне, как утверждают старики? Или оно разгорается в новом месте, когда угасает на земле. Там, где она снова встретится с Эльвиром в Фолкванге или в Гимле? Как говорит древнее учение, люди, любящие друг друга, должны встретиться после смерти в Фолкванге, в чертогах Фрейра.

Эльвир много говорил о любви, но это была любовь иного рода. И он утверждал: Бог – есть любовь.

А сейчас ее принуждают встать на колени перед Богом короля Олава, перед Богом, именем которого король заставляет своих людей убивать и уродовать им подобных.

«Эльвир, – прошептала она, сомкнув глаза, зажав уши руками, – если существует потусторонняя жизнь, если где-нибудь ты ждешь меня, если можешь услышать меня, помоги мне».

И она вспомнила, как давным-давно, еще до сражения под Несьяром, Эльвир сказал ей: «Если мне не суждено будет вернуться, то все твое богатство, все что ты мне дала…»

Постепенно она начала осознавать, что он имел в виду. И подлинность существовавших между ними чувств, их завершенность, стали сладостным воспоминанием в ее скорби.

«Многое одновременно приносит и радость, и горе», – сказал он однажды.

Эльвир говорил много. Кое-что из сказанного им она не понимала.

Пока она лежала и пыталась вспомнить, о чем он рассказывал, она поняла, как много переняла от него, впитала его мысли. Поняла, что это может стать для нее защитой, она обязана попытаться лучше все понять и передать это сыновьям, как он завещал.

Сигрид должна была отоспаться и сама не знала, как долго спала. Последние сутки прошли в непрерывном сне. Кальв Арнисон сидел на скамье рядом с ней и улыбался, когда она проснулась и села.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил он.

Она оглядела кухню и ответила не сразу. В эти дни люди к ней относились любезно и тепло. Она понимала, что это происходит из-за того, что она вновь станет хозяйкой Эгга и выходит замуж за королевского лендмана. Сигрид чувствовала, что силы возвращаются к ней; до нее дошло, что после отъезда из Мэрина она не притрагивалась к работе.

Она бросила взгляд на Кальва Арнисона. Выглядел он, во всяком случае, приятным; не похож на своего брата Финна ни характером, ни внешностью, подумала она. Она посмотрела в его спокойные глаза, скользнула взглядом по простым, слегка грубым чертам лица и почувствовала искренность в его словах, когда он сказал, что не хочет ей ничего плохого. Может случиться и так, что возврат в Эгга вместе с ним не будет для нее столь болезненным, если не ожидать от него слишком многого.

Она положила свою руку на его, и сказала:

– Намного лучше. – И добавила, назвав его по имени: – Благодарю тебя, Кальв, за все, что ты сделал для меня.

Глаза его засветились, и, когда он обеими руками схватил ее за руки, она улыбнулась ему.

– Никогда еще я не видел твоей улыбки, – сказал он и, вспомнив, добавил: – У меня для тебя подарок. – Кальв вытащил из кармана кожаный мешочек и протянул ей, и, когда Сигрид развязала его, в ее ладони высыпались пряжки и цепочки. Она не могла вымолвить и слова. Это были ее украшения, которые король отнял у нее на глазах у всех и раздал в Мэрине своим приближенным.

– Где? – произнесла она.