Текст книги "Из жизни Мэри, в девичестве Поппинс (сборник)"

Автор книги: Вера Колочкова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

– Это ты про Анастасию Васильевну рассказываешь? – округлила на него глаза Катя.

– Ну да… А что, не похоже?

– Не-ет….

– Да в том-то и дело! А я ведь и правда тогда из дома сбежал. Скитался где попало, чуть не пропал совсем. А потом она меня через милицию разыскала. Представляешь, я ее и не узнал! Будто перевернуло ее всю, перетряхнуло разом. Такая вдруг в ней внутренняя работа началась. Помню, каждый день за что-то у меня прощения просила, за все детские обиды и унижения. И все тихо так приговаривала: «Гришенька, неужели это я была? Стыдно-то как… Ты прости меня, сынок». А потом и у отца прощения попросила. Видно, было за что просить. Так мы по-другому жить и начали. А сейчас смотрю на нее – счастливее человека на свете нет!

– Да… У вас дома счастьем пахнет.

– Так что твоя сеструха определенно в чем-то права. Потому что с ходу прощает, ее не надо обстоятельствами мучить да перетряхивать, как пыльный мешок.

– Так все равно же жалко… – опять загорячилась Катя. – Чем плохо, если у нее в жизни все хорошо будет?

– А хорошо – это как? Ты хочешь, чтобы к ней муж вернулся?

– Да вот теперь и сама не знаю, нужен ли ей этот придурок? Что ж за жизнь у нее такая будет – на его комплексы любоваться? Вот ей бы другого какого мужа найти, а? Хотя с тремя детьми кто ее возьмет…

– И здесь ты не права, Катерина! Вот я, например, когда полюблю, мне все равно будет, сколько у моей женщины детей. Хоть трое, хоть пятеро. Дети – это ж так здорово! Вот смотри – лежит кроха в колясочке, а потом из нее красавица-умница Антонина вырастет, а потом она станет уважаемой Антониной Анатольевной. А почему ее так назвали, не знаешь? Необычное какое-то имя, из тридцатых годов.

– А так маму нашу звали. А Веньку в честь отца Ленка назвала. А Сеньку – в честь его друга детдомовского. Жили когда-то в детдоме в далеком сибирском городке Венька, Сенька и Тонечка…

– Хм… Ты прямо как сказку рассказываешь!

– А это и есть сказка! Мне Мамасоня много в детстве таких сказок нарассказывала! А ей когда-то – мама с папой.

Катя замолчала вдруг, словно осеклась на полуслове, резко отвернула голову, сглотнула судорожно горлом.

– Эй, ты чего? – дернул ее за толстую рыжую косу Гриша. – Ты чего, рыжик?

– Да так… Пройдет сейчас…

– Кать, а ты от природы такая рыжая?

– Да. А что, некрасиво?

– Наоборот! Сейчас все девчонки специально в такой цвет красятся, а у тебя свое. И коса у тебя такая…

– Какая? – обернулась к нему с улыбкой Катя.

– Толстая-претолстая. Как в сказке про королевишну. Ты всегда так волосы заплетаешь?

– Ага. У нас в классе все девчонки с волосами уже бог знает чего наделали, а мне неохота!

– Почему?

– Так они ж дурью маются, на своих родителей сердятся, протест свой выражают. А мне протестовать не перед кем, вот и хожу себе с рыжей косой. И Мамасоне нравится, и Ленке.

– Я смотрю, ты и глаза тоже не красишь. И губы.

– Ага. Это у нас семейное, наверное, – засмеялась Катя. – Не любим мы себя приукрашивать. Какие есть, такие есть! Умылись – и пошли в мир. Принимайте нас такими, и все тут!

В коляске закряхтела, проснувшись, Тонечка, вылупила удивленно-бездонные, будто промытые голубым светом глазки. Щечки ее покрылись нежным и румяным младенческим загаром, кудрявые русые волосы задорно топорщились из-под панамки в разные стороны. Не ребенок – ангел чистый!

– Ты проснулся, котенок мой? – засуетилась вокруг нее Катя. – Ну, вставай, вставай. Давай, потопай немножко по дорожке. Пойдем свои маленькие делишки сделаем вон за тем кустиком, пока никто не видит. Сейчас домой пойдем, обедать будем. И дядю Гришу тоже накормим. Пойдешь с нами, дядя Гриша?

– А то! С такими красивыми девчонками – да хоть на край света! – расплылся в улыбке Гриша и, помахав близнецам рукой, весело крикнул: – Эй, мужики, пошли быстрей, нас тут дамы на обед пригласили.

– Это твоя сестра, да? – показал Гриша на большую фотографию, просунутую между стеклами старой «стенки».

– Да. Это Леночка. А вот это Мамасоня.

– Симпатичные… Только разные совсем.

– Ага.

– А в твоей сеструхе что-то и правда есть такое… Как бы это выразиться… Трогательно-умное, вот! Интересная, должно быть, девчонка. С изюмом.

– Надо говорить – с изюминкой.

– Нет. Вот именно – с изюмом! Тут одной изюминкой и не отделаешься. Слушай, Катерина, мне вдруг одна мысль в голову пришла… А давай ее с нашим соседом познакомим!

– С каким еще соседом? Как это? Ты что, Гриш? Странный ты какой! То ремонт, то сосед…

– Да классный же мужик! Он совсем один живет. Год назад к нам в дом переехал. Высокий, красивый, бородатый! Только почему-то угрюмый всегда. И дома редко бывает.

– А он кто?

– Не знаю. Надо у матери спросить. А лицо у него, знаешь, такое… В общем, твоей сестре точно понравится!

– Не знаю, не знаю… – задумчиво произнесла Катя, улыбаясь. – Я ведь ее за абы кого еще и не отдам! Ты мне его покажи как-нибудь, ладно?

– Ага. Только говорю – он редко дома бывает. Наездами в основном. Ну ладно, не хочешь соседа, давай тогда ей ремонт сделаем! Смотри, какие стены ободранные! Да и вообще… Неуютно как-то у вас, невесело. Давай сюрпризом, а? Квартира же однокомнатная, тут работы – на один день! С утра пришли – мебель на лестничную клетку вынесли. Потом все сделали – мебель обратно внесли. А? Идет? И вообще – комната достаточно большая, можно много чего напридумывать. У тебя рулетка есть? Ну, металлический метр такой. Принеси-ка…

Гриша обошел комнату, заглянул внимательно в каждый ее угол, померил там и сям, задумчиво почесал затылок, побормотал что-то себе под нос и, хитренько взглянув на Катю, вынес свой окончательный вердикт:

– Все! На днях начинаем ремонт. Завтра я обзвоню кое-кого, подумаем еще, посоветуемся…

– Ты что, Гриш? А дети? – спросила недоверчиво Катя. – Куда мы детей денем, если ремонтом займемся?

– А что дети? Мы к каждому по отдельной няньке прикрепим, головой отвечать заставим! Да и работы тут действительно на один день, если подойти умеючи… Не боись, Катерина, все будет здорово! Вот увидишь!

* * *

Изо всех сил навострив уши и даже высунув язык для пущего усердия, Ада замерла в кухонном дверном проеме, бросив на произвол судьбы подгорающие на сковородке котлеты. Черт, ничего не слышно… Уже двадцать минут подряд Толик разговаривал по телефону со своей мамой, ее будущей свекровью. Только разговаривал странно как-то – одними междометиями. Все только «да» и «нет», все только «ах» да «ох». Услышав его короткое «пока, мам», Ада на цыпочках рванула к кухонному столу, принялась старательно крошить овощи для салата. Подняв на вошедшего на кухню Толика распахнутые старательно-наивные глазки, улыбнулась кокетливо:

– Как дела, милый? Я слышала, будто телефон звонил… Или мне показалось?

– Да, я с мамой сейчас разговаривал, – опустился на стул напротив Ады Толик.

– Правда? Ну и как она?

– Да с ней-то все в порядке… – махнул вяло рукой Толик. – С моей бывшей опять проблемы! Впрочем, как я и предполагал.

– А что такое? – нарочито-участливо спросила Ада.

– Да плохо у нее все. Детсад же на ремонт закрыли, детей девать некуда… И сидеть она с ними не хочет! Вызвала в няньки из своей тьмутаракани сестру младшую – хамоватую такую малолетку. Ей же семнадцать всего! Ну разве можно ей детей доверить? Вот так я и знал – без меня там все кувырком пойдет! Ну что за женщина, скажи? Никакой самостоятельности, никакого чувства собственного достоинства. Сидит и ждет, когда я приду и решу все ее проблемы! Курица… Мама говорит, у нее такой вид убитый – хоть завтра в гроб клади. И дети совсем не ухожены. Черт, придется идти.

– Конечно, сходи, милый. Это же твои дети… – сочувственно понизив голос, с придыханием произнесла Ада. – Вот сейчас я накормлю тебя ужином и иди. Только не бери все это слишком близко к сердцу! Ты у меня такой ранимый!

– Спасибо, Адочка. Какая ты у меня замечательная! Ты знаешь, редкая женщина так хорошо понимает своего мужчину.

Плотно поужинав, Толик, не торопясь, прошелся пешком до своего бывшего дома. Посмотрев на часы, обнаружил вдруг, что время как-то незаметно подскочило к позднему вечеру – дети еще полтора часа назад, должно быть, спать уложены. «Ну, это и к лучшему! – решительно распахнул он дверь подъезда. – Зачем их лишний раз травмировать своим приходом? Еще истерику закатят, потом их от себя не оторвешь».

Дверь ему открыла Лена. Посмотрела грустно и отрешенно, улыбнулась через силу, отвела руку в сторону – проходи, мол. Толик молча прошел на кухню, уселся по-хозяйски на свое бывшее законное место – между столом и холодильником, у окна.

– Дети спят? – спросил деловито.

– Спят, конечно, – тихо прошелестела Лена.

– Ну, как вы тут?

– Да ничего… Катюша вот приехала, помогает.

Лена улыбнулась, снова замолчала, тихо и грустно разглядывая Толика.

– Ну что, что ты смотришь на меня так страдальчески?! – громко, с надрывом произнес Толик. – Хватит уже! Привыкай жить одна! Ты же не думаешь, что я навеки должен завязнуть в этом болоте? И не смотри на меня так – не пробьешь на жалость, все равно не вернусь.

– Как, как она на тебя смотрит? – послышался в дверях кухни возмущенный Катин голосок. – Страдальчески? А как она должна на тебя смотреть, по-твоему? С восхищением, что ли? Тоже мне, Казанова хренов!

– Катя! – повернулась к ней укоризненно Лена. – Не надо! Не вмешивайся, ради бога.

– Да-а-а… – многозначительно протянул Толик, оглядывая Катю с головы до ног. – Воспитанием ты, Катерина, никогда не блистала… Да и то, надо сказать, кому и воспитывать-то было. Только запомни – ты сейчас не в своей деревне находишься, девочка! Ты у меня в доме находишься! И я не позволю…

– Слушай, ты зачем сюда на ночь глядя приперся, а? Меня правилам хорошего тона учить? Если хочешь с детьми пообщаться – пораньше приходи, пока их спать не уложили. Так что давай-ка, чеши отсюда! Нечего Ленку добивать окончательно! Она и так на работе устает.

– Елена, немедленно уйми свою родственницу! – повернулся к Лене возмущенный Толик. – Ужас просто, как распустили девчонку!

– А ты не командуй тут, понял? – не унималась Катя, лихо уперев руки в бока. – Если свалил отсюда – и не командуй! Ленка и без тебя разберется, как и что!

– В чем это она разберется, интересно? – ухмыльнулся довольно Толик. – Ты посмотри сначала на свою сестру повнимательнее! В чем она вообще, в принципе, может разобраться? Кроме как молчать да страдальчески улыбаться, давя на жалость, ничего и не умеет.

– Да ты-то откуда знаешь? – чуть не заплакала от нахлынувшей обиды за сестру Катя. – Просто она очень добрая, еще и жалеет тебя, придурка такого.

– Ну, Катерина, насчет жалости – это уже перебор, – снова ухмыльнулся Толик. – Я понимаю, конечно, тебе за сестру обидно. Кстати, и ты привыкай, – нарочито-глумливо вздохнул он, – практически все женщины хоть раз в жизни оказываются в роли брошенных.

– Слушай, уходи отсюда… – яростно сжав кулаки, тихо прошептала Катя. – Уходи! Без тебя как-нибудь обойдемся! И детей сами поднимем, и воспитаем сами…

– Да уж, сами вы… – поднимаясь со стула, коротко хохотнул Толик. – Чего вы можете, сами-то? Деревня…

В комнате тревожно захныкала, проснувшись, Тонечка, заставив Лену молнией метнуться мимо стоящей в дверях Кати. Толик тоже с достоинством прошествовал мимо нее в прихожую, мельком оглядел себя в большое зеркало и, уже взявшись за ручку двери, громко произнес в сторону комнаты:

– Елена, денег я тебе в следующий раз принесу. Я кошелек с собой не захватил – дома забыл совершенно случайно.

– Лучше бы ты себя дома забыл совершенно случайно, – в спину ему насмешливо проговорила Катя, – а сюда, к нам, свой кошелек отправил. Больше бы пользы было!

– Кать, прекрати! – громко прошептала ей из комнаты Лена.

– И правда, чего это я развоевалась? – тихо сама у себя спросила Катя, когда за Толиком захлопнулась наконец дверь. – Мечу и мечу бисер, и перед кем, главное.

– Чего ты бормочешь себе под нос? – выйдя из комнаты и тихонько прикрыв за собой дверь, с улыбкой спросила Лена. – Все еще с Толиком разговариваешь?

– Да ну, Ленка, не нужен он тебе! Сидит, рисуется перед самим собой – смотреть противно! Насквозь весь изгордился. Майский день у него, именины сердца! Надо же – страдают по нему здесь… Целый маленький спектакль устроил. Жди меня, и я вернусь.

– Да ладно тебе, Катерина! Чего ты разошлась так? Светка же тебе все объяснила – натура у него такая. Чтоб все так же, как у Павлика.

– А это хорошо, да? Это, выходит, нормально? А если завтра этот ваш Павлик к Светке вернется с раскаянием? И Толик тогда к тебе прибежит?

– Значит, и Толик прибежит… – усмехнулась грустно Лена. – Что ж с ним теперь делать – он такой.

– А ты что – простишь его, что ли? – ужаснулась Катя.

– Кать, да он просто несостоявшийся неудачливый человек, вот и все. И очень самолюбивый. На него и обижаться-то грех.

– Так тем более! Ну его вообще, Лен! А?

– Не знаю, Катюш. Я теперь уже вообще ничего не знаю… Устала я. Растерялась. В себя еще не пришла…

– Так и давай уже, приходи быстрее! Да и надо тебе нового мужа искать! Какие еще твои годы!

– О чем это ты, Катерина? – от души вдруг рассмеялась Лена. – Какого такого нового мужа? Ой, глупая ты у меня какая!

– И ничего не глупая!

– Нет, котенок, ты еще маленькая и глупенькая, – вздохнула тяжело Лена, – нового мужа какого-то придумала. Пошли лучше спать, фантазерка! Завтра нам вставать рано.

* * *

– Мам, нам с Катериной серьезно поговорить с тобой надо! – огорошил мать Гриша, едва ступив в прихожую. Из-за плеча его выглядывала Катя, улыбалась загадочно.

– Господи, что случилось у вас? Не пугайте меня, ребята… – прижала руки к груди Анастасия Васильевна. – Проходите на кухню, я ужин стряпаю. А где дети, Катюша?

– Да сегодня Леночка пораньше с работы отпросилась, меня погулять отпустила, – заходя следом за Гришей на кухню, охотно пояснила Катя. – Ой, у вас сегодня пироги-и-и. А с чем, Анастасия Васильевна?

– Да со всем на свете, деточка! И с луком с яйцами, и с печенью, и с клубникой… Сейчас, которые в духовке, подойдут уже. Потерпите немного.

– Ой, как хочу-у-у… – подпрыгнула на кухонном стульчике Катя. – Как я по пирогам соскучилась! Мы же с Мамасоней тоже все время стряпаем чего-нибудь, а здесь с малышами вечно времени не хватает.

– А о чем вы поговорить хотели, ребята? – осторожно спросила Анастасия Васильевна, через стекло заглядывая в духовку.

– Да мы не поговорить, мы, скорее, посоветоваться хотели… – замялась вдруг Катя и выжидательно посмотрела на Гришу. – Ну давай, ты ж сам предложил.

– Мам, а скажи, наш сосед, он и правда не женат? Почему он все один да один? Жалко же! Хороший такой мужик… Может, мы его как-нибудь с Катиной сеструхой познакомим, а?

– Зачем?

– Ну… Так… – пожал неопределенно плечами Гриша. – А чем черт не шутит, может, они друг другу понравятся? Бывает же…

– Значит, решили свахами заделаться? – засмеялась Анастасия Васильевна весело. – Ну-ну… Ой, насмешили вы меня! Эх, молодость, молодость! Как просто все у вас.

– Мам, ну попытка же не пытка, чего ты! Пропадает же мужик один! Вот и взгляд у него какой-то грустный всегда, и лицо будто деревянное, неживое.

– Да не пропадает он, ребятки… – тяжело вздохнула Анастасия Васильевна, садясь напротив них за кухонный стол. – Тут другое. У него, знаете ли, год назад жена вместе с маленьким сыном погибли. Полгода назад к нему сюда мать из другого города приезжала, вот она мне все и рассказала. А плакала как – смотреть больно было! Все боялась, что он тут один совсем после такого горя свихнется. И присмотреть меня за ним просила. Помните, такая телеведущая была известная – Анастасия Багорова? Слышали? Ну вот… Это его жена и есть. Вернее, была. Он, как их схоронил, сразу квартиру поменял, в наш дом вот переехал. У него с тех пор даже и вещи неразобранные стоят. Я предлагала ему помочь, так он отказался.

– Вон оно что… А я и не знал… – покачав головой, протянул Гриша. – А сам он кем работает?

– Да оператором там же, на телевидении. Они вместе с женой на одном канале работали. Так что вы оставьте эту идею, ребятки. Он к себе, надо полагать, и близко-то никого не подпускает. Я несколько раз видела, как дамочки, все из себя такие модницы-раскрасавицы, в дверь его названивали – никому не открыл! Хоть и дома был в это время. Он же мужик видный, красавец писаный, как с картинки какой, вот они и охотятся за ним толпами. И вообще, он очень редко дома бывает. Я иногда захожу к нему по-соседски, все горячим чем-нибудь пытаясь накормить, как мать-то его просила. А он, знаете, вежливый такой, благодарит всегда. Только видно – тяжело ему, бедолаге, приходится.

– Что ж, понятно. Жаль, конечно, – развел руками Гриша, – сватовство наше отменяется, Катерина.

– Ага… – грустно подтвердила Катя. – Отменяется…

– Кать, а малыши ваши как? – перевела на другую тему разговор Анастасия Васильевна. – Здоровы?

– Да, все в порядке, спасибо!

– Слушай, а давай-ка мы их в выходной на нашу дачу вывезем, а? У нас же с Гришей небольшой домик в деревне куплен! Пусть по свежей травке побегают, воздухом чистым подышат. И сестру свою зови – всем места хватит. Да, Гриш?

– А что, это идея, между прочим… – задумчиво уставился на мать Гриша. – Только знаешь, мы детей с Леной к тебе отправим, а сами в это время квартиру и отремонтируем…

– Гриш, ну опять ты за свое! Чего ты неугомонный какой? Видишь, со сватовством твоим как неловко получилось, – замахала на него руками Катя.

– Да с ним бесполезно спорить, Катюшка! – любовно провела по ежику волос на голове сына Анастасия Васильевна. – Уж если задумал чего, никогда не отступится. Так что смирись, смирись, Катерина.

– Да я не знаю, поедет ли Ленка на дачу.

– А ты уговори! Скажи, что я очень-очень приглашаю! У нас там хорошо, правда, Гриш? И лес, и речка… И молока козьего можно у соседки купить. И клубника уж вон поспела – собирать некому.

– Спасибо вам, Анастасия Васильевна! Какая ж вы хорошая!

– Да ну тебя, Кать! Чего здесь такого-то? Все мы люди! А ремонт вы ей и в самом деле сделайте! Только не очень модерном всяким увлекайтесь, а то я знаю Гришиных друзей – такие все фантазеры-дизайнеры, куда там! Ты присматривай за ними, Катерина, чтоб не повело их куда с идеями-то. Больше пусть под детей подстраиваются, чтоб им поудобнее да повеселее там жить было. А чего папаня-то их, приходит или нет?

– Да, приходил вчера.

– Ну?

– Ой, да лучше б и вообще не приходил, знаете!

– Ну, ты, Катерина, не горячись! Не дави на сестру-то. Это ведь ей решать, не тебе. Детям тоже отец нужен.

– А он ничего и не спросил про детей, Анастасия Васильевна. Пришел, покривлялся да и ушел себе. А Ленка опять всю ночь проплакала, я же слышала… Ох, прямо не знаю, что с ней и делать! Прямо ума не приложу…

– А что здесь сделаешь, деточка? – подперла рукой щеку, вздохнув, Анастасия Васильевна. – Здесь ничего и не сделаешь. Надо жить дальше да выполнять свои материнские обязанности, и снова учиться жизни радоваться, и прощать учиться, и любить заново. Ничего-ничего, поплачет да и перестанет. А с детьми я всегда помогу! Да и Гриша тоже. Так уж получилось, что не чужая ты нам стала, девочка-рыжуха. Значит, и сестра твоя не чужая будет!

– Мам, знаешь, иногда я до жути горжусь тобой, – тихо проговорил Гриша. – Вот если бы у тебя еще пироги в духовке не горели.

– Ой! – подскочила со своего стула Анастасия Васильевна, метнувшись к плите. – И правда! Заговорили вы меня совсем! Нет, не сгорели, слава богу. Идите руки мойте, да ужинать будем!

– Ур-а-а-а… – взметнув рыжей косой, помчалась первой в ванную Катя. – А можно я буду с клубникой, ладно? Целых два съем! Нет, три! Нет, четыре!

– Господи, ну что за прелесть девчонка… – тихо проговорила ей вслед, обращаясь к сыну, Анастасия Васильевна. – Таких девчонок сейчас днем с огнем не сыскать. Вот бы тебе такую невесту, а, Гриш? Золото ведь, чистое золото…

* * *

– Катюш, не пойму я, почему ты с нами на эту дачу ехать не хочешь? – Тихо удивлялась Лена, собираясь в субботу утром под радостный переполох суетящихся под ногами Сеньки с Венькой. – Нас, главное, пристроила на отдых, а сама слиняла…

– Ой, Лен, собирайся пошустрее! Потом будем рассуждать – что да почему. Вон, смотри, Анастасия Васильевна уже из подъезда вышла, вас ждет. На электричку бы не опоздать!

А через каких-то полчаса их маленькая квартира уже вовсю напоминала разбуженный пчелиный улей – все двигалось, перемещалось, суетилось, смеялось, выкрикивало веселыми мальчишечьими и девчоночьими звонкими голосами. И только на первый взгляд могло показаться, что эта суета напоминает всего лишь хаотическое броуновское движение, – на самом деле, если вглядеться, все происходило по некоему отработанному, заранее продуманному сценарию вплоть до самых незначительных мелочей. Одна группа ребят аккуратно и бережно выносила из комнаты на лестничную площадку вещи и мебель – Катя не успевала складывать в большие целлофановые мешки одежду из шкафов, – другая на освободившемся пространстве уже что-то разворачивала, нарезала, перемешивала клей, краску, еще бог знает чего… И в сплошном гуле голосов можно было, прислушавшись, уловить звонкую, объединяющую всех нотку – деловую, старательно-творческую.

– …Андрюх, осторожно, смотри, дверцу придержи.

– …Оль, ты думаешь, на эту стену бирюзовый фон лучше?

– …Ну да, она же солнечная.

– …А ситчик какой симпатичный, посмотри!

– …Это же будет детский угол, здесь пространство надо соблюсти.

– …Эй, а кто у нас вахту несет по охране мебели на площадке?

– …Гришка, неси сюда стремянку, здесь обои не отдираются.

Катя, удивленно раскрыв глаза, смотрела, как моментально преображается Ленина комната, как весело, непонятным и хитроумным способом наклеивается на стены веселенький ситчик, и как это все, оказывается, здорово смотрится – прямо как тут и было: на одной стене – ситчик бирюзовый с мелкими розовыми цветочками, на другой, наоборот, ситчик розовый с бирюзовыми… Все вокруг нее перемещалось, двигалось, образовывалось потихоньку в ненавязчивую и достойную красоту совершенно нового жилища. А потолок! Какой красивый получается потолок – она в жизни нигде такого не видела! Тихонько подойдя к Грише, уткнувшему нос в разложенные на полу эскизы, она присела на корточки, спросила на ухо:

– Гриш, а это ведь все денег стоит. Мы как-то с тобой и не поговорили об этом.

– Успокойся, Катерина! Не мешай процессу! Никаких денег это не стоит.

– Как это?

– А так! Понимаешь, это у нас проект с ребятами такой особенный – минимализм стоимости ремонта называется. Ну, если русским языком выражаться – как из дерьма сделать вкусную конфетку.

– Погоди, Гриш… А этот вот ситчик, например, он же все равно каких-то денег стоит?

– А ситчик мама моя отдала. И даже с удовольствием от него избавилась! Когда-то хапнула сразу несколько рулонов, поддавшись всеобщей панике грядущего на все дефицита, а потом не знала, куда и приспособить. Так что я ее очень даже и выручил, если можно так сказать. Этот ситчик к вашей квартире идеально подошел вместо обоев. А сейчас мы его еще на несколько раз специальным лаком покроем, так и вообще красота будет неописуемая.

– Гриш, а лак, например? Он же тоже денег стоит.

– Слушай, отстань от меня, а? Почему я тебе всю технологию объяснять должен? Что да как… Говорю же тебе – все продумано! И не вмешивайся в процесс минимализма! А если помочь хочешь – иди лучше ребятам бутербродов наделай! Время-то к обеду движется.

К концу второго дня, как раз к воскресному вечеру, ремонт квартиры был закончен. Катя даже успела к приезду Лены разобрать-развесить все вещи по шкафам.

Увидев в окно, как Лена с детьми входит в подъезд, ребята дружно выстроились в прихожей, откуда-то волшебным образом появился букет цветов и бутылка с шампанским. Катя открыла заранее дверь.

– О господи, Кать, что случилось? – опешила Лена, передавая ей на руки потянувшую к ней ручки Тонечку. – Как вас тут много, ребята!

– Леночка, а у нас для тебя сюрприз! – торжественно объявил Гриша, кладя обе ладони на белобрысые головки близнецов, тут же вцепившихся в его ноги: Венька – в правую, Сенька – в левую.

– Господи, не пугайте меня… Что случилось?

– Прошу, мадам, обозреть свои новые апартаменты!

Ребята, улыбаясь, вмиг раздвинулись коридорчиком, освобождая Лене вход в комнату. Осторожно, на цыпочках, она вошла и остановилась, и ахнула, открыв от изумления рот. Комнату невозможно было узнать. Та же самая старенькая мебель, обтянутая новой тканью, расставлена была так, что явно чувствовался в комнате особенный, неповторимый стиль. Все было продумано до мелочей, смотрелось интересно и со вкусом, все радовало глаз необыкновенно теплым и ярким решением, все дышало уютом с примесью веселого дизайнерского интеллекта.

– Нравится? – спросил, подойдя к ней, Гриша.

– Не то слово… С ума сойти, – прошептала тихо Лена, разведя руки в стороны. – Я вообще нигде такого не видела, честно говоря. Здорово как!

– Ура! Пацаны, ура! Ей нравится! – обернулся Гриша к сгрудившимся в дверях ребятам. – Можно открывать шампанское!

– Нет, погодите… Как же это… – повернулась к ним Лена. – Это вы все сами, что ли? За два дня? Не может быть! Спасибо, конечно. Ой, что-то я совсем растерялась! Мне таких сюрпризов в жизни никто никогда не делал. Господи, красота-то какая! Гриш, так это ж все, наверное, бешеных денег стоит? – тревожно обернулась она к Грише.

– Ну, начинается… Еще одна озабоченная появилась! – с улыбкой проворчал Гриша. – Лен, успокойся! Какие деньги? Говорят же тебе – сюрпр-и-из! Подарок такой, понимаешь?

– Ну как же так?

– А вот так! Давайте лучше чай пить. Да и обмыть бы слегка такую красоту не мешало. Чтобы постояла подольше. Эй, Катерина! Давай подсуетись-ка, на стол накрывай! Веселиться будем!

Ровно через час, в самый разгар дружного молодежного веселья, властно-требовательно, на одной сплошной ноте продребезжал дверной звонок – так всегда оповещала о своем приходе только Вероника Владимировна, не отпуская пальца от нажатой кнопки, пока ей дверь не откроют.

– Так, что здесь происходит? – возмущенно заглянула она в комнату. – Елена, что за бардак, я не понимаю? Пьяный разгул какой-то. И при детях.

– Вероника Владимировна! Это ко мне! Это мои друзья пришли! – подскочила к ней Катя и, не дав войти в комнату, вытеснила ее изо всех сил на кухню, будто на амбразуру кинулась.

– Что значит – друзья пришли? – продолжала бушевать Вероника Владимировна. – Какие еще друзья? У себя дома будешь друзей водить! Сколько угодно! А здесь, при детях, я не позволю устраивать подобный дебош! И сестрица твоя тоже хороша – сидит за столом, как будто так и надо. Безобразие… Да ее ж за это материнских прав лишить надо! Детей отобрать немедленно! Не ожидала я от Елены такого. Мать называется! Нет, не место ей рядом с детьми, просто не место.

– Так а зачем отбирать-то их, Вероника Владимировна? – хлопнула рыжими ресницами Катя. – Она и сама вам их скоро отдаст.

– Как это, сама? – уставилась на Катю Ленина свекровь. – Ты что такое несешь, Катерина? Или ты тоже вино пила?

– А вы разве не знаете? – на голубом глазу продолжала вдохновенно импровизировать Катя. – Странно… Недавно Соня звонила, и они с Леной решили, что близнецов вам отдадут, а Тонечка у Лены останется, потому как маленькая еще. А что делать, раз так с Толиком получилось? Вы его мать, вы должны. Он же их к себе, в новую свою семью не берет, значит – только вам. У вас и жилплощадь позволяет, и пенсия нисколько не меньше Ленкиной зарплаты. Так что вопрос почти решен, Вероника Владимировна. А я думала, вы знаете, – похлопала наивно ресницами Катя для пущей верности.

– Погоди… – опешила свекровь. – Что значит – ко мне? Что ты такое говоришь. А ты точно слышала? Ленина сестра прямо так и сказала?

– Ну да… – пожала плечами Катя. – И еще сказала, что если вы их брать не будете, она вас через суд заставит. Чтоб все поровну было, по справедливости.

– О боже… – тихо прошептала Вероника Владимировна, без сил опускаясь на кухонный стул. Лена, вскоре войдя на кухню, застала ее совершенно растерянной и побледневшей, уставилась удивленно в ее лицо.

– Вероника Владимировна, я сейчас вам все объясню…

– Нет! Нет! Мне не нужно ничего объяснять! – резво подскочила со стула свекровь, выставив перед Лениным лицом ладонь. – Не нужно!

– Так там ремонт… – растерянно пролепетала Лена вслед быстро направившейся к выходу свекрови. – Куда же вы?

Вздрогнув от резкого звука захлопнувшейся двери, она удивленно обернулась к Кате, которая старательно резала на разделочной доске колбасу для бутербродов, вся сосредоточившись на этом важном занятии.

– Чего это с ней, Кать?

– Не знаю, Лен… – равнодушно пожала плечами Катя. – Странная какая-то она у вас. Совершенно неуравновешенная тетка.

* * *

Почему-то всегда время быстро летит именно летом – не успеваешь его замечать. Только началось, и плавно-незаметно июнь перекочевал в июль, и на тебе – скоро уже и август на дворе… И сумерки уже не такие бархатно-теплые, как в начале июня, а с едва заметной ноткой дождливой осенней прохлады, от которой хочется слегка передернуть плечами, стоя у раскрытого настежь окна.

«Нет, сегодня уже точно не увижу, – грустно подумал Марк, глядя в темнеющее на глазах небо, – поздно уже… Надо ложиться спать, завтра опять вставать рано».

Отойдя от окна, он подошел к большой фотографии на стене, улыбнулся ей тепло. «Ну что ж, спокойной ночи, юная мама с грустно-удивленными, по-детски раскрытыми миру глазами и лицом, будто только что умытым холодной родниковой водой. И детям твоим спокойной ночи да красивых ярких снов в придачу. А фотография и впрямь хорошая получилась. Молодец, Прохоров! Папарацци, он и есть папарацци. Надо же, как ухватил момент – будто она специально в камеру смотрит…»

Постояв так минут пять, он нехотя отошел от стены, лег на разложенный посреди комнаты диван, снова повернул голову к фотографии. «Сколько ж я тебя живьем-то не видел, мамаша юная? – снова грустно подумалось ему. – Куда ж ты делась в последнее время, скажи? В отпуск с мужем уехала? На дачу? И почему с твоими детьми какая-то рыжая девчушка гуляет? Няньку наняли? Наверное… Это сейчас модно стало – чтоб у детей своя нянька была! Ну что ж, счастья тебе, юная мамаша, и еще раз спокойной ночи».

* * *

– Ленка, с ума сойти, как время незаметно пробежало! Конец июля уже! Так и оглянуться не успеешь, как каникулы кончатся… – грустно подперев щеку кулаком и глядя в раскрытое окно, тихо проговорила Катя. – Последние мои школьные каникулы…

– Не жалеешь, что в няньках их провела? – спросила Лена, обернувшись к ней от Тонечкиной кроватки.

– Да что ты, Лен! Нет, конечно! У меня этим летом столько событий произошло!