Текст книги "Спящий(СИ)"

Автор книги: Вениамин Ленский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

Воет зверьё оголтелое, из кустов

Смрадным дыханьем охаживая, во зле.

Светлому духу по чёрной брести земле -

Ой! – нелегко во плоти, но дары волхвов

Тоже тяжёлыми были.

А ты, браток,

Порожняком семенишь, без поклажи, лишь

В сердце твоём невесомо свистит чуток

И порывается в небо прозрачный стриж.

Попридержи его: пусть посвистит, а там

И запоёт, и Христу вознесёт хвалу,

Чтобы, куда б ни пришёл ты, повсюду храм

Был православный и не было места злу.

ДЕРЕВО

Пилили дерево и топором рубили.

Канаву вырыли, чтоб вовремя на дно

Оно легло и там, в своей могиле,

Безмолвно тлело – с нами заодно...

Оно листвою сыпало, скулило -

Как пёс, распятый в ночь на чердаке,

И, наконец, на свежие стропила

Обрушилось – шарахнулось к реке.

А мы – к нему, праматерь поминая.

...На что ему вода, когда вокруг

(На 100 км) жужжит пила стальная,

Топор гремит, захватывая дух...

***

Ну, здравствуй! Время прощаться. Разве не знал:

Поэт – состояние временное, не титул.

Муза пришла и ушла. Отшумел танцзал.

В девушку ключик воткнул партизан и вынул.

Нужно надеяться, верить – авось придёт

Снова к тебе вдохновение, ошарашит.

Птицы над озером взмоют, и дождь с высот

Чистосердечный прольётся на новый гаджет.

Деньги в кармане промокнут, порвутся, дом,

Где ночевал ты, ладонью сгребёт лавина.

Солнце погаснет. И музы впорхнут тишком

В сердце твоё золотое, и Мнемозина.

Все существа, что рассвета и лета ждут,

Мир чудотворный в тебе обнаружат – Слово!

Но, увидав яркий призрак вовне, в галут

Пустятся, словно евреи, без сна и крова.

МУХАММАД

Коронован Кораном, идёшь, Мухаммад,

Из песка прорастают различные люди,

Просят пить у тебя. Разве ты виноват,

Что они поклоняются мелкой посуде?

Этот – солнцу. И солнце его обожгло.

Ну а этот – луне. Из неё не напиться.

Лишь в горсти у Аллаха о воду весло

Ударяется сладко, вкусна чечевица.

Человек отличается тем от зверей,

Что способен увидеть незримое там, где

Ничего не растёт, лишь злонравный репей,

Призывающий смерть в огнедышащем вади.

Ты увидел. Познал. И скатилась слеза

По щеке твоей – прямо к стопам Джабраила.

И варан отступил от тебя, и гюрза

Изогнулась кольцом: человек – это сила.

Твой верблюд стал тебе кораблём и повёз

Сквозь барханы умов и цветные хамсины.

Просит Муса питья у тебя, водонос, -

С бедуинами в Мекку идя из Медины.

Ты Коран раскрываешь, оттуда река

Изобильная льётся, и пьют они реку.

И возносит их души Аллаха рука

На луга, где всегда хорошо человеку.

***

А Бродский умер... Да, похоронили.

Лежит в могиле – русский Аполлон.

Островитянин.

Море разных стилей

Его объемлет, множество имён.

Ныряют чайки глубже; ястребиный

В верховьях крик оформился в грозу.

Идут дожди.

Зонты мелькают, спины...

Венеция – над ними и внизу -

Всегда прекрасна.

Томные палаццо,

Уставясь в воду мутную, чудны.

Кипит волна...

Два грустных итальянца

Глядят на остров с лунной стороны.

Они читали... вдумчиво читали!

У них в руках по томику стихов.

Спит Аполлон -

Как спал весь мир в начале,

Когда для смерти не было основ...

***

Прости меня, а я прощу тебя,

Простим друг друга.

На веточке два милых воробья,

И ветер с юга

Их пеленает ласковым теплом.

А мы чем хуже?

Давай взлетим на веточку вдвоём,

Кто первый, ну же!

***

Дом опустел с её уходом,

Мне ощущения не лгут.

Я в одиночестве негордом

Стою в стенах уж пять минут.

Ищу, за что бы ухватиться...

Чуть шелохнулся на стене

Плакат, на нём – я вижу – птица

Летит над гаванью, ко мне...

Окно раскрыто; хорошо ведь,

Что не успел пробраться вор...

Но нет её, печальна овидь,

Куда я руку вдруг простёр.

...Я полюбил её, не скрою -

Я был безропотно влюблён.

И жизнь казалась мне простою

И светлой книгою имён.

Разлук ничто не предвещало.

И вот теперь я спать ложусь

Один, как в детстве, одеяло

К плечам притягивая. Грусть

Летит над гаванью... И тени

Листвы, гудящей на ветру,

Перемещаются по сцене,

Где я теперь не ко двору.

ВОКЗАЛ

Евреи, мол, Христа распяли...

Голгофа это не Парнас!

И не про нас, -

Мне на вокзале

Твердит приятель в сотый раз!

А поезд вечности как будто

И не торопится. На нём

Спаситель едет – как минута

В копилку памяти, в проём...

Нет жажды спорить. Не хочу я

Иуду желчью пеленать,

Не буду!

Зло не раз бичуя,

Он появляется опять.

Безверье наше порицая

И благ не требуя взаймы,

Он здесь живёт, и с ним Исайя,

И все пророки, и псалмы.

Ты восклицаешь: это ж надо!

Впустую ждать! А я скажу:

Тому награда,

Кто на брата

Не копит в сердце злую ржу.

Иуда предал, ибо поступь

Его терниста... он-то знал,

Что мы придём – почти на ощупь -

На этот временный вокзал.

ДЕВОЧКА

Девочка утверждает, что она не была

Мальчиком в прошлой жизни – именно потому,

Что мальчиков там не водилось. Там снизу раскинулась мгла,

А сверху клубящийся свет, а между ними красивая кукла.

"Её прижму

К сердцу, когда ворочусь обратно", – задумчиво говорит

Моя собеседница, сжимая в ручонке малюсенького моржа.

Мы молча стоим на холме. И под нами Мжа

Протекает лениво. "В этой реке проживает кит", -

Не унимается девочка. "Неужели?" -

"Да, он побольше этой реки. Но его не увидеть Вам,

Взрослому человечку. На этой неделе

Он подарит мне золотое колечко. И я побегу к слонам,

Что прячутся вон за тем огородом, в редкой малине.

Что, не верите мне?"

Удивляюсь. Со мной приключилось чудо:

Я впервые такую девочку встретил. "Верю, конечно же. Ты откуда

Такая взялась?" – "Попрошу вас отныне

Не задавать мне глупых вопросов", – произносит она.

"И не посмею". – "Ну вот и славно.

Имя моё, если надо и если не надо, Анна.

Я Светланой Семёновной Удальцовой вчера рождена".

***

В глазах немножко потемнело

И побелело как зимой

Куда моё уходит тело

И непрерывный голос мой

Стучит в ледовые застенки

Моя душа не знаю чем

Снег опускается на зенки

И поднимается эдем

А вдруг всё это лишь обмана

Морозный воздух боль ума

Меня толкают непрестанно

В твои объятия зима

Я на утопленников будто

Взираю исподволь на всех

Они лежат переобуто

В пространство пышное как мех

Их обособленные лица

Меня пугают и влекут

Туда где время как мокрица

Где обрывается маршрут

Я погружаюсь несомненно

Под нереально прочный лёд

И надо мною то ли сена

То ль тихий дон уже встаёт

И словно веточкою ивы

Примерив зимнее тканьё

Моя душа дрожит мы живы?

Зачем цепляюсь за неё

Не нахожу ни в чём ответа

Но вижу вижу вдалеке

Застыла чёрная комета

И тень приклеилась к реке

В себя все силы устремляя

Взыскую солнечного дня

Из ада грешного из рая

Не важно лишь бы из меня

МУ

Я стоял на твоей могиле,

А всё думал, что на бугре,

На котором траву косили

В сентябре.

Впереди шелестели ивы;

И тропинка вела быка

На закланье, и он – мычливый,

Употелый – сушил бока...

Над землёй нависали тучи,

Ветер сил набирался, дул

На меня и в бурьян колючий,

Теребя позвонки акул.

Здесь когда-то плескалось море,

Утопало в самом себе.

А потом никаких историй

Не случалось в твоей судьбе.

Твоя лодка уснула в ряске,

И тебя первородный ил

Облепил, голубой и вязкий,

На исходе ночных светил.

Бычелобый скиталец древний,

Вопиющий в пучине прах,

Что возник из утробных терний

И мочой божества пропах.

Извиваясь душой могучей

И густую объемля тьму,

Ты ведь тоже, на всякий случай,

Произнёс, погибая, "му!"

Это слово подобно шару.

И, представил я, где-то в нём

Ты навеки воздвиг хибару

И в оконный глядишь проём.

Разминаешь ладони, плечи...

Но тебе не дано – забудь -

Переплыть горизонты речи,

Воплотившись хотя бы в путь.

ЗВЕЗДА

Никто не угостит и чашкой чая.

Большак в Иран заснежен. Меркнет день;

За ним другой. Метели исчисляя,

Побрёл Нагиз от русских деревень.

Вчера – мечеть безлюдная; сегодня -

Безжизненный аул. "Ау! Вы где?" -

Кричит Нагиз и – Господу угодно -

Бросает вызов вспыхнувшей звезде.

Звезда горит серебряно-лилово,

И свет её над пропастью дрожит.

Ночь тяжела, удушлива, но слово

Летит вперёд, в заоблачный зенит...

"Аллах, услышь! – вопит Нагиз. – Мне жутко!

Гора, аул, самшит, колодец, но

Нет никого! На мне истлела куртка

И я сроднился с голодом давно...".

И зарыдал. Звезда же раскололась

Напополам, и ангел Джабраил

Явил себя на облаке – и голос:

"Был Судный День, а ты не приходил!".

КОШАТНИЦА

Молния – это дорога,

По которой взбегает чёрная кошка.

Вытянув руки кверху,

Пожилая кошатница молит небо

Сменить гнев на милость.

Ей отвечает гром.

Острые капли ударяют

По её сморщенному лицу.

Она воет от боли,

Топает ножками,

Беспомощно разжимая горбатые кулачки.

Вокруг кошатницы,

Хрипло стеная,

Толпятся все её кошки:

Белые, серые, голубые.

Не хватает только одной – чёрной.

Снова убежала, мерзавка!

Повадилась в Рай!

– Только не смей

Господу Богу дорогу перебегать!

Иначе наши мучения

Никогда не закончатся! -

Кричит старуха.

И ветер, проталкиваясь

Сквозь стенающее кольцо,

Набрасывает на её плечи

Моросистую шаль,

А на голову – грозовой колпак.

ЭНЕЙ И ДИДОНА

Да, ему не нужна Дидона.

Она смотрит, лицом бледна,

На него, и дрожит влюблённо.

Но он видит в ней лишь вина

Недопитый глоток. "К тому же

Почтоваться с тобой не мне.

Я в Италии нынче нужен,

И она меня ждёт втемне", -

Произносит Эней и сразу

Переводит свой взор туда,

Где стоят по его приказу

Ровным строем его суда

И качаются. Ветер хлёсткий

Паруса наполняет. Взгляд

У Дидоны слепит – как блёстки

Облаков, и виски горят

От бессильного гнева, ибо

Пепелить илионский флот

Слишком поздно. Пускай же глыба

По пути на него найдёт

Твердолобая. "Мне же скоро, -

Причитает Дидона, – тут

Догореть. Не снести позора

Моё сердце сковавших пут...

О проклятый, вернись!" – и тщетно

Уходящему вслед глядит,

Словно молния, лучше б – Этна:

Ведь спина у Энея – щит.

ДИЧЬ

1.

Пуля + косуля. Формула проста.

Вижу сквозь прорехи рыжего куста

Стан пятнистый, губы, что скользят, урча,

По жемчужной глади сладкого ручья.

Целюсь из винтовки, влит в плечо приклад.

Солнце не заходит, ветерок мне рад:

Не толкает в спину, шапку не бомбит...

Впереди – косуля, позади – мой гид

Ждёт меня послушно, в почву животом

Погрузившись. Влажно. Мошкара кругом.

Выстрелю – услышу отзвук вдалеке.

На добычу ринусь – сам на волоске...

И, впритык приблизясь, в ясенном строю

Над косулей павшей молча постою.

2.

Я выстрелил – она упала.

Я подбежал, её глаза,

Её широкие моргала,

Блестели, точно стрекоза,

Недавно виденная мною

Там, на поляне у реки.

И вдруг запахли темнотою

Мои озябшие носки.

Ну ничего, ещё не вечер...

И, труп звериный подобрав,

Я погрузился в чащу речи

Листвы трепещущей и трав.

Я вспоминал свой первый выстрел

И понимал, что разом с ним

Окружный мир из плоти вызрел

И стал почти неуловим.

ПРОРОК

Дубовый листок оторвался от ветки родимой...

М.Ю. Лермонтов

Был голос к нему: Помолчи!

Нам пока ещё не пристало

Заявлять о Себе: в ночи

Дует ветер – четыре балла -

Слабовато. Учись терпеть.

Обязательно будет десять,

И, клянусь, ты уйдёшь на треть

В чернозёмы – Мой ноготь взвесить;

И корнями нашаришь шар

(Старый Ной это делал днищем

Корабля. У тебя же – дар

Оставаться последним нищим.).

И отверзнешь уста, пророк.

Твоё слово – листок дубовый,

Им прикрою Свой голый бок.

Шелестящи Мои покровы.

Обовью твою грудь стезёй

Эдемической, чтобы пылко

Ты сражался и в дождь и в зной

Со змеиной Моей посылкой...

МИЛЫЕ СТАНСЫ

Будем нырять с моста,

Плыть от вчерашних вьюг,

Словно вдоль поля плуг,

И доживём до ста.

Будем брести пешком

В нерукотворный рай.

Хочешь, войдём в трамвай

С ангелом-петушком.

Что же искать везде

Стрелку – куда идти.

Главное, быть в чести,

Даже когда в беде.

Сердцем в тебя смотрю,

Ты хороша, вода.

Нам ли, скажи, всегда

Прятать в себе зарю.

Ноженьки щиплет гусь.

Прыгай со мной в бурьян.

Краше твоих румян

Слово моё: женюсь!

Разве любовь пуста?..

Сына родишь и дочь.

Губы твои точь-в-точь

Сладкие мне уста.

Вот и горошек льёт

В небо душистый взгляд.

Глянь! облачка горят -

Это желаний мёд.

ТАНЦОВЩИЦА

Посмотри,

Сколь искусно танцует

Эта еврейская девушка!

Тело её, как тростник египетский,

Изгибающийся под ветром.

Разве служанка она фараону

Или тебе, слуге нищего?

Шестеро мужчин,

Натянув шестиконечный ковёр,

Удерживают её над землёй.

Хотя, если присмотреться,

Ступни её отделены от ковра

И волосы её, поблёскивая,

Водят вокруг неё хоровод.

Когда же она остановится,

Замрёт, притянув к своей

Тянущейся в небо руке

Мимолётного ангела,

Волосы солоноватыми кудрями

Накроют её лицо

И потекут ниже,

В стремлении отдохнуть

На её упругой груди.

Пёстрые ленточки

Маленькой девочки

(Как будто это было вчера)

Выросли вместе с ней.

Но и теперь, словно дети,

Цепляясь за её талию -

Талию танцовщицы, -

Послушно разбегаются в стороны,

Повторяя движения

Самой жизни.

А иногда, касаясь плеча

Кончиком подбородка,

Она властно пронизывает нас взглядом,

И ямочки по краям её рта

Трепетно углубляются.

И тогда она делает шаг

И ступает по воздуху

Как бы по винограду,

Который собрал

Таинственный винодел.

***

Увидел мертвеца – и ощущаю кожей.

Как непригляден он, запущенный дворец!

И воздух от него расходится негожий...

И в глотке у него червей полно – колец.

Кто создал мертвеца? Лежит, раскинув руки.

В его покоях кровь укрылась от жары.

Вокруг растёт бурьян; жуки, роняя звуки,

Толкаются – со лба съезжая, как с горы...

Над мертвецом стою, лужайка разогрета...

Нет, я не верю в то, что Бог его создал!

Он стал самим собой, когда душа – длань света -

Покинула его – тлетворный матерьял.

***

На родине талант едва ли свой раскрою,

Уеду, так и быть, в отзывчивую Трою.

Сейчас перенесусь, с дивана не вставая,

И будет царь Приам опора мне живая.

Петь буду при дворе, со стен высоких града

Смотреть, как на волнах качается прохлада,

Как рыбаки плетут узорчатые сети

И чайки в облаках играют, словно дети.

...Уеду, хоть на час, хотя бы на минуту.

Пусть Менелай возьмёт меня к себе в каюту:

Нам, знаю, по пути; крепчают ветры Понта.

Под парусом большим пора уйти из порта.

Дыхание морей целебно и туманно,

А я ищу бальзам, в котором скрыта тайна.

Мне в Трою бы попасть в моём желаньи верном,

И если быть войне – я с вами, Агамемнон.

УСЕЛИСЬ У КАМИНА

Уселись у камина, греться чтобы,

Продлить беседу в зареве огня.

Мы, эрудиты, нет – не гомофобы,

Поэты – не поленьев трескотня.

Блестят глаза, начищены ботинки,

По кругу скачет модный анекдот,

И бегают в террариуме сцинки -

Самцы и самки, чёрт не разберёт...

Как пулемёта очередь – по крыше

Дождь вперемешку с градом; у окна

Ждут снегопада фирменные лыжи.

Зелёный шум внезапно... тишина.

Но вот коснулась клавиш, заиграла

(Так, будто чередуя с грустью смех)

Под веточкой заморского коралла

Хозяйка территории – для всех...

Мы слушали, всё-всё запоминали,

А после не сходились много дней,

Поскольку я, к большой моей печали

И к радости, играл потом – на ней.

СЛОНЫ

Мне нравятся слоны, они довольны многим,

Большие, статные, ушастые слоны, -

Я часто говорю другим четвероногим.

И в этом нет моей значительной вины.

Всегда хвалю слонов – за необъятность, хобот,

Которому весьма завидует удав,

Чей пристальный язык на части две распорот -

От зависти, ну да! Я чувствую, что прав.

Слон мощен и умён. Недаром Ганнибала

На собственной спине возил в походах слон

И римлян покорял, их воинов немало -

Подкованных коней, летящих вперегон.

Слон гору, если что, подвинуть в состояньи

И ринуться вперёд, быстрее седока...

Мне нравятся слоны! и я люблю их втайне.

И, словно бы удав, завидую слегка...

Их мясом не корми – они вегетарьянцы,

Хотя не каждый лев решится подползти

К насущному слону и речь затеять вкратце.

Не стойте у слонов вы, звери, на пути!

Давайте им гулять, резвиться отстранённо,

Других таких детей мы вряд ли где найдём.

Они могли трубить у стен Иерихона

И блоки пирамид швырять за окоём.

Их поступь широка, дыхание глубоко,

В глазах царит любви и мудрости бальзам.

А в Индии слонов, где царствовал Ашока,

Богами нарекли – и молятся богам.

***

Я вышел на балкон, услышал птичий лепет,

И лёгкий ветерок моих коснулся губ.

Мне захотелось петь, чтоб день, когда померкнет,

Ко мне не применял свой острый ледоруб.

Пусть будет горяча душа моя и тело,

И холод не проймёт земной, полночный, – пусть!

Я, если суждено, у тёмного предела

Не в снежную крупу, но в порох перетрусь.

И выйду на балкон, быть может – не на этот,

И луч, упав с небес, меня воспламенит,

Чтоб снова песнь моя – как самый лучший метод -

Летела над землёй, единственный мой щит.

***

Когда любовь была права,

Когда печаль была дрова,

Когда повсюду пели птицы, -

Я собран был, казалось – льва

Могу смирить рукою левой,

Подбросить правой раза два

И мыслей вольные зверинцы

Облечь в привычные слова.

Я был на взводе и на взлёте,

Никто постичь меня не мог,

Хотя, с вопросом "как живёте?"

Не отставали, видит бог.

Моей поддавшись эйфории,

За мною шли и стар и млад,

Как за Христом, что по России

Гуляет, людям русским рад.

Скажу: на каждом перекрёстке,

На поворотах, площадях

Любви пылающие блёстки

Моей души трепали стяг.

Я шёл под парусом как будто,

Неутомимо шёл вперёд,

Исполнен хаоса, уюта,

Смакуя сладкий кислород.

Мне было всё по барабану...

Я вечность выиграл в лото -

Луну, нирвану, Рамаяну...

Большое что-то... чёрт-те что!..

И этот выигрыш коронно -

Миров разлитое вино -

Весь, от земли до небосклона,

Вместился в слово, лишь в одно.

Любовь была со мною всюду,

Я сам – любовью был тогда.

И удивлялись люди чуду,

И сокрушали стены льда.

Вода, нагревшись, клокотала,

Бурлил на крышах океан...

Я шёл... и птиц мне было мало.

Я был влюблён, но не был пьян.

***

Нам нравится сидеть на стуле

И не вставать, куда б ни звали

И ни тянули – на беду ли,

На счастье, сытое в начале...

Мы остаёмся непреклонны,

С большим трудом досталось место.

Пускай античные колонны

Стоят, как липы у подъезда.

А нам в тепле сидеть охота,

Глядеть в окно и в чашку чая.

И если в мире лопнет что-то -

Мы огорчимся, не вставая.

СЛОВА

Слова, как люди, старятся, и нам ли

Их воскрешать, когда взамен тех слов

Другие сквозь расставленные марли

В мир проникают пеной голосов?

Рождаются, взрослеют потихоньку,

На пенсию выходят и в музей,

Дабы поведать каждому ребёнку,

Как тяжко быть без новых словарей.

И Лазарь, обновившийся в пещере,

Сменил, должно быть, прежний лексикон,

Поскольку по-другому в наши двери

Войти накладно – в голову времён.

Не терпят дети – правнуки особо! -

Дремучих предков, даже если их,

Давно усопших, выудил из гроба,

Пройдя сквозь марлю, выверенный стих.

СИМОН

Очевидец затмения – Симон, иль Сёма,

Назовём хоть Степаном, от этого суть

Не меняется, – ждать мог спасения дома,

Огородничать, рыбу ловить – утонуть.

Но, в тот памятный день, – наущаемый то ли

Гулким ветром, а то ли и нечто иным, -

Он увидел в толпе, как сквозь марево боли

Крест несёт человек, батогами гоним.

И когда под своею вселенской обузой

Человек повалился, не сбился с пути,

Римский воин, ярясь, из толпы многоустой

Вырвал Симона, крест повелев понести.

И привстал Иисус, ощутив половину

От первичного веса на стёртой спине...

Крест нести одному, даже Божьему Сыну,

Тяжело, а вдвоём – тяжелее вдвойне.

Скорбной болью один обжигает другого.

Словно отрока в горы ведёт Авраам...

Впереди небеса, что стоят без улова.

Симон из дому вышел – пришёл к небесам.

ПОНТИЙ

Как личность историческая Понтий

Ни в чём, почти ни в чём не виноват...

Меня из жизни будущей увольте,

При чём же здесь известный нам Пилат?

Он боронил имперские кордоны,

На страже был порядка, наших прав,

И – точно бы река – через препоны

Перебирался, голову задрав.

Не думаю, что ехать в Иудею

Ему хотелось очень – лучше Рим,

Где провернуть карьерную затею

Гораздо легче, сделаться другим...

Но волею судеб (уж так сложилась

Его стезя) к еврейским очагам

Стальная императорская милость

Его толкнула с горем пополам.

Он мудро вёл наместную работу.

И, помнится, мессию одного

Хотел спасти назло Искариоту:

Кнутами высечь, только и всего.

Но публика противилась, она ведь

Имеет право всюду выбирать -

Кого в живых на поприще оставить,

Кого в годину смуты бросить вспять...

Чиновничьи заботы – дело чести.

Уж если на коня посажен, будь

Наездником отменным, глас приветствий

Вбирая в гладко выбритую грудь.

Империям нужны вода и бани,

И потому, вспотевший от забот,

В Ерусалиме, городе-духане,

Провёл Пилат большой водопровод.

ЖУК

По глупости своей мальчишка съел жука,

На лавочку присел, заплакал потихоньку.

Живой был жук, теперь – под складкой пиджака,

В желудке, где-то там, укутанный в пелёнку,

Как в саван, он уснул!.. Ничто не говорит

О том, что может жук очнуться, разжужжаться.

Исчерпан для него физический лимит.

И мальчик слёзы льёт, крылатого скитальца

В себе похоронив, без почестей, без них.

Убийцею себя находит и бедняжкой.

По воздуху плыл жук, как самый быстрый бриг,

И в заросли манил походкой псевдотяжкой.

Совсем не ядовит, не дерзок, не буян,

И мухи этот жук не обижал... ни разу!

И жаль, что мир земной не милует землян,

Особенно жуков – как будто по приказу.

Притих садовый шмель, и осы наравне...

Все слушают сейчас мальчишеские плачи.

Но жук жужжит другой, всё громче, в стороне,

Забор преодолеть намерен, Аппалачи...

***

Как Есенин с Маяковским

Вслед за Блюмкиным ходили

На расстрелы посмотреть -

Так и ты лицом неброским

Метишь в смерть.

Где-то, знаю, есть картины,

На которых трупы лишь, -

И на них взирают длинно

Хиппи, стайки нувориш.

Многих, многих бледность чья-то,

Та, что кровью полита,

Привлекает, как зарплата

И надгробная плита.

Каждый с долею своею

Хочет свыкнуться, чтоб впредь

Хоть за матушку-Рассею,

Если русский, умереть.

Но расстреливать не надо

И в застенках мять бока, -

Смерть сама, что канонада,

К нам придёт изглубока.

***

Не будь неудачником, будь удачником,

Вот этим хотя бы – мальчиком-с-пальчиком.

Он идёт, и циклопы проходят мимо,

И дежурят в воротах Ерусалима.

А когда за ворота ступают люди,

Их циклопы хватают, пекут на блюде,

Запивают их кровью, а мальчик-с-пальчик

В это время в Алупке, и едет в Нальчик...

ГОНКА

Обгоняя сиянье, ухватистый эскимос

На олене трясётся, губой задевая нос.

Меж ветвистых рогов заплутавший порхает взгляд,

Словно птица... а сбоку, чуть северней, наугад

Звёзды сыплются градом и тонут в глухом снегу.

И промёрзлой щекой задевает ездок пургу,

Засопит и захлопнет на узенький миг глаза,

Прижимая к оленю, к бокам его, торбаза.

Скачет волк по пятам – волк во множественном числе, -

Если сможет, вгрызётся... и в снежной растает мгле.

У него сорок лап, у оленя – четыре, жаль.

Но и те и другие летят наковально вдаль.

Впереди белый мрак, слепота ледяная... Ох!

Жмутся мысли, что волки, и в каждой из них подвох.

Упадёт – не вернётся, и, точно ездок – ступень,

От него оттолкнётся и взмоет в пургу олень...

ГЕЙМЕР

Might and Magic... Играл когда-то,

Завоёвывал замки, рубил пирата,

Гоблинов, троллей мочил, скитался,

Находил артефакты, стремился к небу

И обратно, где скалятся змеи, зебу,

Гномы, карлики, пышная катавасья.

Был незыблем, направо рубил, налево,

Колдовал, вырубал родословных древо,

Насаждая свою, и – почти всегда -

Сохранялся...

Но быстро бегут года...

Я теперь обитаю не в том, а в этом

Зачарованном свете, совсем не тот

Кем был раньше, поскольку одних забот

У меня миллион, от которых летом

Слишком жарко и холодно по зиме.

Ощущаю, что смертен, и знаю: скоро

Стану пеплом, пружиной для разговора

Относительно плоти в моём уме.

***

Приблизившись к Нему, апостолы стояли:

Убийцы, воры, жулики, рвачи...

И каждый был рыбак, запутавшись в ночи -

Как рыба в пелене сетей, дыша едва ли.

Опомнитесь, друзья! Вы туча, но внутри

Не меркнет свет любви; нутро откройте настежь,

Чтоб свет излить в провал, в котором нет зари,

Лишь видимость одна, чернеющая залежь.

Не ограничен путь.

Куда бы вы ни шли,

Меня найдёте там; почувствуете сердцем,

Что даже на краю неведомой земли

Я буду свояком, и буду чужеземцем...

Вас будут гнать, давить, камнями побивать.

А Я моих убийц любить не перестану,

И вы прощайте им, прощайте! и опять

Прощайте, вознося бессмертию осанну.

Я с вами перейду вселенной рубежи

И двери распахну в иное измеренье...

Как дети будьте!

Ночь наставила ножи,

Но вы не бойтесь: тьму рассеют ваши тени.

***

Стена, которая, не плача

И не смеясь, играет в мяч

С мальчишкой уличным, – удача

Из тысяч мыслимых удач.

По траектории волнистой

Мяч возвращается к ногам,

Напоминая мазохиста,

Что разойтись не прочь по швам.

Стена, как дойная корова.

Ей надоело быть стеной.

Она мячом побыть готова,

Попрыгать, стряхивая зной.

Ей улыбаться нет резона

И плакать тоже, ведь она -

Всего лишь часть автосалона,

Стена, обычная стена.

***

На Петербург сорвался дождеград,

И осень озаглавилась зонтами.

Какой-нибудь в толпе бредущей даме

Всё кажется, как много лет назад,

Что Пушкин не испорченный мальчишка,

Он – памятник, но губы – мармелад.

Приникни к ним губами (будет рад!)

И, может, о любви напишешь книжку.

И парки обретут свой прежний вид,

Гранит разговорится под ногами,

А вечером, холстом в оконной раме

Покажется Нева и отбежит...

И музыка польётся из прихожей

Былых времён, звучнее, чем была,

И Пушкиным окажется прохожий,

Внезапно сделав шаг из-за угла...

НАБЛЮДАТЕЛЬ

Он прятался в кустарнике: следил

За женщиной, уснувшей на балконе

Среди отполированных перил

И ящичков с фиалками. Напомни

Ему о прошлом – вздрогнет, потому

Что не было в судьбе его удачи

Все сорок лет. Бездомщину, тюрьму

Он испытал и жил теперь иначе,

Чем представлял когда-то по ночам...

Нашёл приют в заброшенном домишке

И, если что, не бегал по врачам,

Лечил себя смирением. Излишки

Продуктов продовольственных носил

Приблудной шавке: жареный картофель

И гречку. Огородничал. Из сил

Не выбивался. Спал на койке вдоволь,

Укрывшись замусоленным рядном,

Такое же под спину постеливши.

И часто уловлял себя на том,

Что погружён в утробное затишье...

А женщина? Он точно знал – когда

Прийти и наблюдать за ней, всё время

Предчувствуя, что скоро холода

Её заставят выехать со всеми

Её детьми туда, куда забресть

Он не решался (в славный город Киев),

Где неуютно, призрачней, чем здесь

Быть без неё, надежду в ней увидев.

***

Месть и Земля. Столкновение близится.

Скорость огромна. Цветут гладиолусы.

Люди спешат на трамваи, автобусы.

В двери напротив стучит собутыльница...

Вечер. Пожар. Карандаш и чернильница.

Ветер в окно... Уцепился за волосы.

Падают звёзды, как спелые глобусы.

Здравствуй, Луна. Столкновение близится.

Ночь. Тишина. Полумрак. Полуулица

В сердце уснула, а утром пробудится

И удлинится; и жизнь моя – странница -

Свесится с ручки дверной, расчехлится

В ближнем кафе, где фисташки и пицца,

Где ничего никогда не случается...

КУРОРТНОЕ

Коридор. За стеною гуденье лифта.

За спиной – гобелен, впереди – дугой

На балкон навалилась глухая пихта,

И прохладное море волной тугой

Загребает ракушки, песок и тину,

И следы размечтавшейся чайки. Мне

Хорошо, я дышу и в пучину кину

Горсть монеток на счастье – оно на дне,

Может быть... А вернётся рыбак с трескою,

Угостит экземпляром. Хочу, чтоб жир

Запекался на пальцах. Чего я стою -

Сам не знаю. В буфете найду инжир.

Отобедаю, дёрну стаканчик виски.

Не пройтись ли по берегу? Да. Но с кем?

С колумнистом – досадно, с врачом – мениски

У меня отболели, не жду проблем.

Захолустный курортишко, сердцу мило:

Телевизор отсутствует, нет газет.

Разломилась в кармане гармошка ила,

А в другом – от медузы остался след.

Иногда тишина обнажает вещи,

И тогда я ребёнком смотрю сквозь них

(Безоглядно), и рыбка в горсти трепещет

Золотая и шепчет: нас нет, двоих.

Забываюсь... А море сопит всё шире...

Вон штангистка исправно толкает блин,

Забавляя зевак; ей к лицу четыре,

Но сейчас почему-то в руках – один.

По стене повилика ползёт на крышу.

И пузырится небо скопленьем смол.

Я стою на балконе и ясно слышу

Телефон, призывающий выйти в холл.

...Снова бриз на лице оставляет плёнку,

Рассыпается шумно косой прибой.

И приземистый тащит рыбак лодчонку,

Как девчонку, на берег, кривя губой...

Было б здорово завтра дойти до мыса:

Там палаточный лагерь, гитарный люд...

Над солёной водою легла кулиса,

И громоздкие волны под ней снуют.

***

Ночью проснуться на кончике спички

И загореться от жажды и холода,

Чтобы в сознанье сплелись единички

Прожитых лет протяженностью провода...

Вспомнить печальную жизнь, разумеется,

На перекрёстке таких же измаянных

И пролистать, просканировать времице

Нотой души, вереницей нечаянных

Мыслей бесполых, откуда – не спрашивай!

В этой размытой и страждущей вечности

Из вездесущего пепла и вашего,

Звёзды, отвара, лишенного внешности

И понимания бренности брошенных

Нас, человеков, на этом ристалище,

Где между строк и границ перекошенных

Тянется в небо и рушится кладбище.

ПОЧИТАНИЕ ЖЕНЩИНЫ

Целую пальцы твои,

Потому что не разрушали они

Обители моей – славы моей,

Не оставляли на теле моём мрачных ожогов

И не унижали любви моей

Косностью своей,

И не уподобляли существо моё

Песчанику,

Но оберегали от поступи разрушительной,

От змеи ползущей,

От ветра неугомонного

Душу мою,

Юную мою

В пустыне многоголосой,

Многотрепещущей

Между теми и теми,

Теми и этими

Бесконечными караванами,

Бредущими от края Земли и до края

Через землю обетованную,

Богообещанную,

Приданое моё,

Источник жизненных сил моих,

Плакальщица моя

Холмостойкая

На пути врагов моих

И недоброжелателей моих

Ты.

***

Когда убийство одного

Для миллиардов станет горем,

Любовь достигнет своего

И мы при встрече не повздорим,

Душой и телом уяснив,

Что у Вселенной нет причины,

На Землю глядя в объектив,

Губить народ один-единый.