Текст книги "Три сказки и еще одна"

Автор книги: Вениамин Каверин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 8 страниц)

– Таня, – прошептал он одними губами.

Сорока, забившаяся в темный уголок, встрепенулась.

– Лети к нему. Он забыл дома свой пояс. Ты помнишь адрес?

– Да.

Лекарь-Аптекарь распахнул окно.

– Я постараюсь задержать его. Принеси мне пояс. Забудь о том, что ты девочка. Ты – Сорока-воровка.

ТАНЯ И ПЕТЬКА ИЩУТ И НЕ НАХОДЯТ ПОЯС

Днем Великий Завистник ссорился с дочкой: все хотел превратить Петьку в летучую мышь, а она не хотела. Днем Лора приходила и показывала, как она теперь ловко ставит ножки, когда ходит, и как изящно складывает их, когда сидит. А ночью Петька был один-одинешенек, если не считать папы-Дрозда.

Никто не мешал ему читать и читать. Некоторые книги он перелистывал – они были холодные, точно на каждой странице лежала тонкая ледяная корка. Зато другие… Ох, от других невозможно было оторваться!

Однажды – это было как раз в ту ночь, когда Великий Завистник отправился в аптеку «Голубые Шары», – Петька заметил, что он похудел. Теперь уж никто не назвал бы его толстым. мальчишкой! Это ему понравилось. Плохо только, что штаны стали падать. Он поискал веревочку, не нашел. У Великого Завистника на спинке кровати висел ремешок. Недолго думая Петька затянулся им и опять принялся за книжку.

Лора сладко похрапывала в своей комнате – набегалась за день, устала, повторяя на память уроки вежливости и приличных манер; кошка с разбойничьей мордой шумно метнулась на кухне – поймала мышонка, – и все утихло, ни звука, тишина. Только страница прошелестит – прочитана, до свидания!

Вдруг кто-то постучал в окно. Петька взглянул одним глазом. Ничего особенного – Сорока. И он перевернул страницу. Но стук повторился.

– Открой.

«Гм. Странно. Сорока, а говорит человеческим голосом. Впрочем, в этом доме лучше не удивляться».

– Открой, ты слышишь? Сию же минуту.

Петька лениво распахнул окно и швырнул в Сороку пустой чернильницей жаль, не попал!

Хорош, влетая в комнату, укоризненно сказала Таня, – Не пускает да еще и кидается. Дай срок, влетит тебе от меня, глупый мальчишка.

Пожалуй, не стоит рассказывать, как они ссорились. Петька все говорил: «а ты…», «а ты…», и получалось, что Таня сама виновата в том, что ее превратили в Сороку. Наконец они принялись искать ремешок. Конечно, Петька забыл, что не прошло и часа, как он подтянул – им брюки, – ведь это случилось между двумя страницами, из которых одна была интереснее другой! Да и трудно было представить себе, что Великий Завистник носил этот старенький ремешок. Его пояс – так им казалось – должен был состоять из стальных колец, тонких, как паутина.

Они искали долго. Нет и нет! Зато в письменном столе Таня нашла рецепт доктора Мячика и бережно спрятала его под крыло.

Они искали все время, пока Великий Завистник, зевая, шел домой из аптеки «Голубые Шары». Он задремал в лифте – так сильно подействовал на него настой на меду. Полусонный, еле передвигая ноги, он вошел в свою комнату, и только тогда Таня с Петькой перестали искать ремешок. Полумертвые от страха, они притаились под кроватью, на которую он рухнул, едва стащив с себя пиджак и брюки.

– Каршеракешак, – прошептала Таня.

Это значило – надо бежать. И Петька понял ее, хотя и не понимал по-сорочьи. Но нужно было подождать, пока Великий Завистник крепко уснет. И они сидели под кроватью, дрожа, особенно Таня, потому что Петька теперь уже не так трусил, как прежде. Но вот негромкие свисточки послышались в комнате – Великий Завистник всегда негромко посвистывал, а уж потом начинал храпеть. На цыпочках они выбрались в переднюю, оттуда на лестницу – и кубарем с девятого этажа! Кубарем катился Петька. Огорченная, громко вздыхая, повесив клюв, за ним плавно спускалась Сорока.

ВЕЛИКИЙ ЗАВИСТНИК ВПЕРВЫЕ В ЖИЗНИ ВИДИТ ВЕСЕЛЫЕ СНЫ

Он еще посвистывал, как уходящий поезд, а сны уже стояли в очереди, толпились: «Я первый! Нет, я! Позвольте, граждане, вот этот длинный сон может подтвердить, что первый именно я».

Нет, это были не длинные и не скучные, а восхитительные, приснившиеся впервые в жизни легкие сны! Мальчик, на которого Великий Завистник наступил в прошлом году, явился смеющийся, розовый и сказал, что ему совсем не было больно. Девочка, которую он превратил в Старую Лошадь, долго старалась втиснуться в лифт и наконец, отчаявшись, стуча копытами, вскарабкалась на девятый этаж – только для того, чтобы поблагодарить его: с тех пор, как она стала лошадью, для нее началась – так она проржала, положив ногу на сердце, – настоящая жизнь. Божья коровка, которую он убил, летала вокруг него, напевая: «Так мне и надо, тра-ля-ля», и когда он спросил ее во сне: «Почему?» – она ответила: «А потому, что нечего было притворяться мертвой».

Да, самое лучшее в мире – это сон, но нет ничего хуже, как проснуться от детского плача, А между тем случилось именно это. Кто-то громко плакал в соседней комнате. Неужели этот уткнувшийся носом в книгу толстый мальчишка?

Вскочив с кровати, Великий Завистник накинул халат, распахнул дверь… плакала Лора. Она сидела на полу среди разбросанных книг; в руках у нее было длинное сорочье перо, и она плакала так громко, что у Великого Завистника защемило сердце: он очень любил свою дочь.

– Что случилось? – крикнул он с ужасом.

– Он у… у… у…

– Фу! Ты меня напугала. Умер?

– Нет, ушел.

– Ушел? Это прекрасно… – начал было Великий Завистник, но успел произнести только «прек»… и подпрыгнул, потому что Лора больно ущипнула его за лодыжку. – Ай! Почему ты плачешь, мое бедное дорогое дитя? Ты жалеешь, что я не успел превратить его в летучую мышь?

Вместо ответа Лора легла на пол, прямо в маленькую лужу, которую она наплакала, и принялась бить об пол ногами.

– Хочу, хочу, хочу, – кричала она, – хочу, чтобы он вернулся!

Она колотила своими толстенькими косолапенькими ножками так сильно, что жильцы восьмого этажа поднялись на девятый, чтобы почтительно спросить, не пожаловаться ли им в домоуправление.

– Он вернется, обещаю тебе! Даю честное благородное слово.

– Я не верю! – кричала Лора. – Ты нечестный, неблагородный. Ты сам говорил, что никому нельзя верить.

– Но как раз в данном случае можно, – в отчаянии кричал Великий Завистник. – Не забывай, что я твой отец. Успокойся, я тебя умоляю. Откуда у тебя это перо?

– А-а-а! Я хочу, чтобы он сидел в кресле и читал. Я хочу, чтобы он спрашивал «м-м?..» и смотрел на меня., а-а-а… одним глазом!

– Хорошо, хорошо, он вернется и скажет «м-м?..», чтоб он пропал! И будет смотреть на тебя одним глазом.

Похолодев, он отнял у Лоры перо. Оно было сорочье, а сорочье перо могла выронить только Сорока.

ВЕЛИКИЙ ЗАВИСТНИК НЕ НАХОДИТ СВОЙ ПОЯС, ХОТЯ ПРЕКРАСНО ПОМНИТ, ЧТО ПОВЕСИЛ ЕГО НА СПИНКЕ КРОВАТИ

«Враги! – уныло думал он, грызя ногти и втягивая маленькую черную голову в плечи. – Мне завидуют, это ясно. Я на виду, мне сорок лет, а я уже Старший Советник. Я доверчивый, а доверчивым всегда худо. Вот пригрел этого мальчишку, а он ушел, даже не сказав спасибо.

Будем рассуждать спокойно: Сорока прилетела не за мальчишкой, а за рецептом. Она еще надеется заказать лекарство в аптеке «Голубые Шары». Но аптекарь – мой друг! Я всегда относился к нему снисходительно… Тем хуже! Во всяком случае, для меня.

.. Я запутался, – думал он через час, пугаясь и холодея. – Мне грозит опасность. Вот что нужно сделать прежде всего: подумать не о себе. Это освежает».

Ему всегда было трудно думать не о себе и главное – неинтересно. Но все-таки он подумал:

«Нет, Лекарь-Аптекарь не посмеет приготовить лекарство без моего разрешения. Ведь он знает, что до первого июля я распоряжаюсь чудесами. И Заботкин умрет».

Улыбаясь, Великий Завистник потер длинные белые руки.

«Да, но его отнесут во Дворец Изящных Искусств. Духовой оркестр будет играть над его гробом похоронный марш, и не час или два, а целый день или, может быть, сутки. Самые уважаемые в городе люди, – думал он с отчаянием, чувствуя, как зависть просыпается в сердце, – будут сменяться в почетном карауле у гроба».

Это была подходящая минута, чтобы надеть ремешок, и Великий Завистник протянул руку – помнится, он повесил его на спинку кровати. Ремешка не было. Он обшарил платяной шкаф – не забыл ли он ремешок в старых брюках? – вывернул карманы, обыскал письменный стол. Он разбудил дочку и пожалел об этом, потому что едва открыв глаза, она залилась слезами. Он засунул в мусоропровод свою длинную белую руку, и рука поползла все ниже – в восьмой, седьмой, шестой, пятый этаж. Нет и нет! Вытянув губы в длинную страшную трубочку, бормоча: «Ах так, миленькие мои! Значит, так? Хорошо же!» – он вернулся в свою комнату.

ЛЕКАРЬ-АПТЕКАРЬ ГОВОРИТ СО СВОИМ НАЧАЛЬНИКОМ ПО ТЕЛЕФОНУ, А СТАРАЯ ЛОШАДЬ ДЕЛИКАТНО СТУЧИТСЯ в АПТЕКУ «ГОЛУБЫЕ ШАРЫ»

Лекарь-Аптекарь сразу же понял, что Таня не принесла ему пояс.

– Не смей говорить, что ты не нашла его! – закричал он, схватившись за сердце. – Все погибло, если ты его не нашла. Он догадается, что это была ты, а если он догадается…

Сороки не плачут, как это доказывает профессор Пеночкин, или плачут крайне редко, как это утверждает профессор Мам-люгин. Но Таня еще совсем недавно была девочкой, и нет ничего удивительного в том, что она разревелась.

– Не сметь! – визгливо закричал Лекарь-Аптекарь. – Ты промочишь пиджак (Таня сидела на его плече), я простужусь, а мне теперь некогда болеть. Что это еще за мальчишка?

Мальчишка, стоявший у двери с виноватым видом, был Петька, и Лекарь-Аптекарь не хватался бы так часто за сердце, если бы он знал, что на Петьке был ремешок, старенький, потертый ремешок из обыкновенной кожи. Но он этого не знал.

– Мало с тобой хлопот! Здравствуйте, теперь еще придется возиться с этим трусишкой. Оставьте меня в покое! У меня больное сердце. Дайте мне спокойно умереть.

Но, по-видимому, ему все еще не хотелось умирать, потому что он выпил рюмочку коньяку, а потом, немножко подумав, вторую.

– Яд, – сказал он с наслаждением. – Давай сюда рецепт, глупая девчонка. Он догадается, что это была ты, и меня, конечно, уволят, если я приготовлю лекарство для твоего отца. А мне, понимаешь, до пенсии осталось полгода. Боже мой, боже мой! Всю-то жизнь я старался не делать ничего хорошего людям, и никогда у меня ничего не получалось, никогда! И вот, пожалуйста, опять! Ну ладно, куда ни шло! В последний раз. Умереть мне на этом месте, если я еще когда-нибудь сделаю хорошее людям… Зверям – другое дело. Птицам – пожалуйста! Но людям… Почему ты так похудел, мальчик? Ты голоден? Возьми бутерброд. Ешь! Я тебе говорю, ешь, подлец! Ох, беда мне с вами.

Он ворчал, и вздыхал, и сморкался в огромный застиранный зеленый платок, хотя, как известно, все аптекари в мире стараются не сморкаться, приготовляя лекарство. А если и сморкаются, так не в зеленые застиранные, а в новенькие, белые как снег платки. Но он сморкался, и моргал, и почесывался, й даже раза два одобрительно хрюкнул, когда стало ясно, что для Таниного отца он приготовил не лекарство, а настоящее чудо. Плохо было только, что вместо одного пузырька он нечаянно приготовил два, а за два ему могло попасть ровно вдвое.

– Возьми, Таня.

Сорока осторожно взяла пузырек, на котором было написано: «Живая вода».

– Так. А второй мы спрячем. Не дай бог, пригодится. Счастливого пути. Живо! – закричал он и затопал ногами. – А то я еще передумаю! Ох, как вы мне все надоели.

И Таня улетела -.вовремя, потому что позвонил телефон, и Лекарь-Аптекарь услышал голос, который действительно мог заставить его передумать.

– Как дела, старина? – спросил Великий Завистник. (К сожалению, это был он.) – Я хочу поблагодарить тебя за микстуру. Спал, как ребенок. Здорово это у тебя получилось!

– Пожалуйста, очень рад,

– Погромче!

– Очень рад, – заорал Лекарь-Аптекарь.

– То-то же. Ты вообще имей в виду, что я к тебе отношусь хорошо. Вот сейчас, например, с удовольствием потрепал бы тебя по плечу, честное слово. Ты ведь, кажется, любишь птиц?

– Что?

– Птиц, говорю! Воробьев там, канареек, сорок?

– Птиц? Нет. То есть, смотря каких. Полезных – да. Которые поют. А воробьев – нет. Они не поют.

– Понятно. Кстати, тут на днях к тебе не залетала Сорока?

– Нет. А что?

– Да тут, понимаешь… просыпаюсь, а на полу Сорочье перо. Уронила. Ну, ты меня знаешь! Захотелось вернуть. Ищет, думаю, огорчается птица. Значит, не залетала?

– Нет.

– Хм… тем лучше. До свидания. Ах, да! Надеюсь, ты еще не забыл, что чудесами распоряжаюсь лично я впредь до распоряжения?

– Что вы!

– Ну то-то. Прощай.

Они одновременно положили трубки и зашагали из угла в угол: Великий Завистник, зловеще бодаясь маленькой черной головкой, а Лекарь-Аптекарь, в отчаянии хватаясь за свой длинный, сразу похудевший нос. Они шагали, думая друг о друге. Мысли Великого Завистника летели в аптеку, а мысли Лекаря-Аптекаря – прямехонько на Козихинскую, три, – и нет ничего удивительного в том, что они столкнулись по дороге. Раздался треск, не очень сильный, но все же испугавший Лошадь, тащившую бочку с водой вдоль Соколиной Горы. Это была та самая Старая Лошадь, которую когда-то звали Ниночкой, а теперь – Аппетит. Ей давно хотелось узнать, заказала ли Таня лекарство, и заодно, если удастся, купить у Лекаря-Аптекаря очки. Купить, правда, было не на что.

«Но, может быть, – думала она, – я сумею оказать ему какую-нибудь услугу? Например, для микстур и настоев нужна вода. А у меня она как раз очень вкусная и сколько угодно».

«…Да, без очков трудно жить, – думала она грустно. Особенно когда даже подруги норовят стащить твое сено из-под самого носа. Впрочем, какие они мне подруги? Разве они носили когда-нибудь ленточки в косах? Разве их награждали когда-нибудь почетной грамотой, как меня, когда я перешла в третий класс? Кто танцевал в школе лучше, чем я? Кто пел, как соловей: «И-го-го, и-го-го!»?»

Ей показалось, что она встала на цыпочки и запела, а на самом деле она подняла хвост и заржала. Лекарь-Аптекарь, все еще шагавший из угла в угол, прислушался с беспокойством.

Трах! – Аптечная посуда зазвенела в ответ, а фарфоровые белочки привстали, насторожив уши.

Трах! – Это, конечно, была Старая Лошадь, Ей казалось, что она стучит деликатно, чуть слышно.

ЖИВАЯ ВОДА ПРЕВРАЩАЕТСЯ В СИРЕНЕВЫЙ КУСТ, А ТАНЯ ЗНАКОМИТСЯ С ЛИХОБОРСКОЙ СОРОКОЙ

Живая вода плескалась в пузырьке. Таня крепко сжимала его в своем черном изогнутом клюве. Еще несколько взмахов – и дома! Вот и знакомая крыша показалась вдали. На трубах сидели воробьи и вдруг все разом шумно вспорхнули, должно быть, испугались большой черно-белой птицы, которая несла что-то непонятное в клюве. А ну взорвется или еще что-нибудь? Мальчишки запускали воздушного змея на Медвежьей Горе. Они тоже, конечно, заметили Таню, тем более что подул ветер и воздушный змей поплыл к ней навстречу. Он был страшный, рогатый, с высунувшимся красным языком. Любая сорока закричала бы караул. Но Таня не закричала, – ведь она могла выронить пузырек! Зажмурив глаза, она приближалась к змею. Поздороваться с ним и обогнуть – это был бы лучший выход из положения. Но и для этого нужно было открыть клюв, а она сжимала его все крепче.

– Сорока-воровка!

Гляди, ребята! Что-то стащила!

Один камень больно ударил Таню в плечо, другой оцарапал ногу, а третий… третий разбил пузырек! Тонкая, засверкавшая на солнце нить протянулась между землей и небом. Это пролилась живая вода, и там, где она упала, вырос такой красивый сиреневый куст, что Ученый Садовод немедленно написал о нем кцигу под названием «Чудо на Медвежьей Горе».

Расстроенная, измученная, с подбитым крылом, Таня полетела обратно в аптеку. Она помнила, что Лекарь-Аптекарь приготовил два пузырька живой воды. Какая удача! Но на куске картона, висевшем между голубыми шарами, было написано: «Хотите верьте, хотите нет – аптека закрыта». Почерк был Петькин, и никто другой не нарисовал бы в уголке чертика с хвостом, изогнутым, как вопросительный знак.

Да, аптека была закрыта, и Таня, взлетев на антенну, с которой были видны все двенадцать улиц Медвежьей Горы, принялась ждать – что еще могла она сделать?

Прошел час, другой, третий. Начался дождь. Таня промокла до последнего перышка – и это было прекрасно, потому что она боялась уснуть, а под дождем не уснешь, тем более без зонтика, правда? Но дождь перестал, и она уснула. Солнце поднялось; когда она открыла глаза, подъезды сверкали после дождя, точно нарисованные мелом на белой глянцевитой бумаге, а кусок картона с надписью по-прежнему висел между голубыми шарами. Лекарь-Аптекарь не вернулся. Но куда же в таком случае делся Петька? Таня полетела на Бега к Старой Лошади, но в ее стойле спал, расставив ноги, грубый Битюг с рыжим хвостом.

– Простите, вы не знаете?.. Прежде в этом стойле часто останавливалась одна девочка… Я хотела сказать, одна лошадь.

– Кобыла Аппетит снята с рациона, – проржал, просыпаясь, Битюг, который прежде возил заведующего продовольственной базой и привык выражаться так же кратко, как он.

– Снята? Почему?

– Как сбежавшая в неизвестном направлении, утащив казенную упряжь, тележку и бочку с водой.

Ничего не оставалось, как вежливо извиниться и улететь. Но куда?

…В отвратительном настроении Таня спряталась в самой густой листве Березового Сада. Все казалось ей в черном свете, даже солнце, на которое, как все сороки, она могла смотреть не мигая. Голубое небо казалось ей серым, зеленые листья – рыжевато-грязными, а птица, сидевшая на соседнем дереве, самой обыкновенной скучной вороной.

– Шакикракишакерак, – вдруг сказала птица.

Очень странно! На чистейшем сорочьем языке это значило: «Добрый вечер».

– Каршишкарирашкераш, – быстро ответила Таня.

Это значило: «Какая приятная неожиданность! Представьте себе, я приняла вас за ворону».

– Нет, я Сорока. Ворона, если вы имеете в виду Белую Ворону, приходится мне тетей. Вы живете в городе?

– Да. А вы?

– Я предпочитаю деревню. Здесь слишком шумно. Вы знаете, совершенно невозможно сосредоточиться. Какое хорошенькое это у вас перо с хохолком!

– Ну что вы, ничего особенного. Вот сегодня ночью я потеряла перо. До сих пор не могу прийти в себя. Знаете, такое бе-лое-белое с черной отделкой.

– Что вы говорите! И не нашли?

– Нет, конечно. Ужасно жалко. Что это у вас на ноге? Неужели колечко? Какая прелесть! Бирюза?

– Да. И у меня еще есть бирюзовые сережки, А вот брошку никак не подберу. Вы не поверите, на днях обшарила все магазины. Нет и нет! Хоть плачь.

– А это колечко вы тоже купили в комиссионном?

– Купила? Зачем? Стащила,

Они потрещали еще немного, а потом Сорока пригласила Таню к себе в Лихоборы,

– Я живу у тети, – объяснила она. – Она будет очень рада. Лететь недалеко, всего сто километров,

«Осторожно, Таня. Помни, что девочки быстро привыкают к тому, что они сороки, тем более что они вообще любят потрещать. Ты девочка, ты не сорока». Можно было подумать, что Старая Добрая Лошадь была тут как тут – так ясно услышала Таня ее грустный предостерегающий голос. Но она устала и была голодна. В конце концов, что за беда, если она проведет денек с этой веселой Сорокой?

– К сожалению, мне необходимо найти Лекаря-Аптекаря, – сказала она. – Он ушел и не вернулся. Я прождала его целую ночь.

– Ну и что же! Тетя скажет вам, куда он ушел Вы знаете, какие они умные, эти вороны.

Таня задумалась.

– Кракешак, – сказала она наконец.

На чистейшем сорочьем языке это значило: «Я согласна».

Пришлось сделать порядочный крюк, но, улетая из города, не могла же она не заглянуть домой хоть на минутку!

Окно папиной комнаты было распахнуто настежь, он рисовал, лежа в постели, а мама сидела подле с книгой в руках.

У нее было грустное лицо. Она, без сомнения, волновалась за Таню. Но почему-то ей стало легче, когда Сорока, приветливо кивая, пролетела мимо окна.

ЛЕКАРЬ-АПТЕКАРЬ ПРОЩАЕТСЯ СО СВОЕЙ АПТЕКОЙ, А СТАРАЯ ДОБРАЯ ЛОШАДЬ НАДЕВАЕТ ОЧКИ

Что же значила странная надпись на картоне, висевшем между голубыми шарами: «Хотите верьте, хотите нет – аптека закрыта»? Не стоит ломать себе голову над этой загадкой, тем более что нет ничего проще, как разгадать ее. Лекарь-Аптекарь испугался. А когда человек пугается, он бежит.

«Нужно сделать вид, что меня нет, – подумал он, поговорив с Великим Завистником по телефону. – А когда человека нет, его нельзя уволить, потому что нельзя уволить того, кого нет. Прекрасная мысль! Но ведь очень трудно сделать вид, что меня нет, когда я тут как тут, в своей ермолке, в зеленом пиджаке, со своими порошками и микстурами, в которых никто не может разобраться, кроме меня. Значит, нужно удрать. Куда?»

И он решил удрать к Ученому Садоводу, симпатичнейшему человеку, который, как об этом неоднократно сообщали газеты, прекрасно относился к цветам, вообще растениям и некоторым насекомым. Можно было рассчитывать, что столь же хорошо он относится к некоторым людям, таким, например, как Лекарь-Аптекарь. Итак, решено!

Он собрался было вызвать такси, но именно в эту минуту – трах! – постучалась Старая Лошадь.

– Вот кстати-то! – закричал он. – Здравствуй, Ниночка. Надеюсь, ты не очень занята и сможешь отвезти меня к Ученому Садоводу?

– Конечно, могу! – с восторгом проржала Лошадь.

Да, это был выезд, на который стоило посмотреть! Отправляясь в дорогу, Лекарь-Аптекарь надел пальто, тоже зеленое – у него была слабость к этому цвету, – и сменил ермолку на широкополую шляпу, из-под которой грустно торчал его озабоченный нос. Через плечо он надел дорожную сумку, в которой звенели банки и склянки. Он уселся на передке, чтобы за спиной уютно плескалась вода, и все поглядывал по сторонам – не летит ли Сорока? Петька вскарабкался на бочку. Какой же мальчишка откажется прокатиться – если не на роллере, так на бочке с водой?

Что касается Лошади… О, это был один из лучших дней ее жизни! Когда Лекарь-Аптекарь укладывался, она попросила его подарить ей очки. Конечно, если бы у него было время, он подобрал бы для нее очки по глазам. Но он очень торопился и нечаянно подарил очки, через которые весь мир кажется веселым, счастливым.

Теперь она была в этих очках, выглядевших очень мило на ее бархатном добром носу. Первые два-три километра она шла осторожно, на цыпочках – привыкала, но, как только город с егб сверкающими автомобильными фарами, презрительно косившимися на водовозную клячу, остался позади, она пустилась вскачь, приплясывая и напевая.

Как все искренние, простодушные люди, она пела обо всем, что встречалось по дороге. Но встречалось как раз не то, что она видела. Или, вернее сказать, видела она совсем не то, что встречалось. Каменщики в серых фартуках строили дом, а ей казалось, что они не в серых фартуках, а в голубых и что кирпичи сами летят им в руки; мальчишки плелись в школу, а ей казалось, что они бегут со всех ног, чтобы поспеть к началу занятий. Это было даже опасно, потому что на одной улице рабочие чинили мост, а ей показалось, что они его уже починили, и водовозная бочка с пассажирами едва не угодила в канаву.

Ленивая Девчонка лежала на берегу этой канавы, подложив под голову учебник арифметики и выставив на солнце голые ноги.

– Скажите, пожалуйста, как проехать к Ученому Садоводу? – спросил ее Лекарь-Аптекарь.

– Не скажу

– Почему?

– Лень.

– Но ведь ты уже сказала целых три слова? – с интересом спроси ' Лекарь-Аптек* рь.

– I а. А адрес не скажу. Он длинный.

– Редкий случай, – определил Лекарь-Аптекарь, любивший, как все врачи, редкие случаи и думавший, что, кроме него, никто с ними справиться не может. Возьми, девочка.

Он протянул ей коробочку с порошками.

– Принимай перед школой,

– Не возьму.

– Почему?

– Лень.

– Тебе лень принять лекарство от лени?

– Да.

– Понятно. Держи ее, Петя! – сказал рассердившись Лекарь-Аптекарь. – Ну-ка. Вот так!

И он всыпал в рот девочке три порошка сразу.

Да, это было сильное средство! Достаточно сказать, что с этого момента никто больше не называл Ленивую Девчонку ленивой. Ее называли как угодно – злой, невежливой, глупой, неблагодарной, капризной, но ленивой – нет, никогда! Как встрепанная, вскочила она на ноги и прежде всего отбарабанила адрес Ученого Садовода:

– Поселок Королей Свежего Воздуха, улица Заячья Капуста, дом семью девять – шестьдесят три, квартира восемью девять – семьдесят два.

Конечно, она хотела сказать, что дом три, а квартира два, но ей не терпелось поскорее выучить таблицу умножения.

– Спасибо, – сказал Лекарь-Аптекарь. – А как проехать в поселок Королей Свежего Воздуха?

– До поворота – прямо, девятью девять – восемьдесят один, – ответила бывшая Ленивая, а теперь Прилежная Девчонка, – а потом налево, десятью десять – сто.

И все-таки, если бы не Застенчивый Кролик, они не добрались бы по Ученого Садовода. Дело в том, что Старая Лошадь побежала к повороту не прямо, а криво (потому что в Волшебных Очках все кривое казалось ей прямым), а потом повернула не налево, а направо. Теперь понятно, почему они сбились с дороги?

Вот тогда-то из грядок капустного поля и выглянул Кролик! Он выглянул и спрятался, а ушки остались торчать. Потом снова выглянул и спрятался, а ушки остались… Потом выглянул и спрятался в третий раз, а ушки… Но тут его окликнул Лекарь-Аптекарь.

Это был обыкновенный Кролик, отличавшийся от других, еще более обыкновенных, тем, что никак не мог сказать одной молоденькой, только что кончившей школу Крольчихе: «Будьте моей женой».

Иногда он говорил: «Будьте…», иногда ему даже удавалось сказать: «моей», но тут он умолкал, краснея, и девушке оставалось только огорченно шевелить ушами.

«Неизвестно, – думала она. – Может быть, он хочет сказать: «Будьте моей сестрой»?»

Опустив глазки, Кролик стоял перед Лекарем-Аптекарем и от смущения не мог выговорить ни слова.

– Ага, понятно, – добродушно сказал Лекарь-Аптекарь, – Ничего особенного. Сильнейшая застенчивость. Проходит с годами. Две капли на сахар два-три раза в день. Только не перебарщивать. У меня был случай, когда один застенчивый юноша, вроде вас, выпил сразу весь пузырек и превратился в нахала.

И он протянул Кролику пузырек и пипетку. Что же должен был ответить Кролик? Ну конечно: «Благодарю вас, сахара у меня, к сожалению, нет. Нельзя ли принимать ваше лекарство с капустой?» А он только открыл и закрыл рот.

– Дядя Аптекарь, – закричал Петька. – Что вы, честное слово! Откуда у него сахар? Он же кролик.

– Пожалуй, – согласился Лекарь-Аптекарь. – Но это лекарство можно принимать и с водой. Сейчас мы это сделаем. Петя, нацеди стаканчик. Ну, братец Кролик, смелее.

Кролик выпил лекарство.

– Спасибо, – сказал он чуть слышно. – Вы заблудились, – добавил он немного погромче. – К Ученому Садоводу – не направо, а налево, – сказал он обыкновенным голосом, как самый обыкновенный незастенчивый кролик. – Он живет в зеленом домике под черепичной крышей! – заорал он, по-видимому совершенно забыв, что минуту назад от смущения не мог выговорить ни слова. – Извините, я тороплюсь.

И со всех ног он побежал искать Крольчиху, чтобы сказать ей: «Будьте моей женой».

И все-таки они с большим трудом нашли дом Ученого Садовода. Дело в том, что дом был очень маленький и зеленый, а сад – очень большой и тоже зеленый. А найти зеленое в зеленом трудно, особенно если первое зеленое – маленькое, а второе – большое.

Но еще труднее оказалось найти в этом большом зеленом самого Ученого Садовода. Петька обегал все дорожки, пока не наткнулся на худенького старичка в широкополой шляпе, который сидел на корточках и с озабоченным лицом прислушивался к разговору между Тюльпаном и Розой.

– Невозможно, невозможно, – говорил Тюльпан. – Подумать только, за десять дней ни одного дождя! Ты побледнела.

– В конце концов эта жара погубит нас, – отвечала Роза. – Ты просто не представляешь себе, как мне хочется пить,

– Где же твоя роса?

– Ее выпили пчелы,

Да, стояла сильная жара. Анютины глазки вот-вот готовы были закрыться навсегда, левкои лежали в обмороке, и только канны гордо подставляли солнцу свои огненно-красные крылья.

Вот почему Ученый Садовод так обрадовался, увидев за калиткой Старую Лошадь, которая, по-видимому, – он подпрыгнул от радости, – привезла целую бочку чистой прохладной воды. На передке сидел старичок в длинном зеленом пальто и широкополой шляпе.

«Ага, понимаю, – подумал Ученый Садовод. – Это новая водовозная форма».

– Добро пожаловать, – сказал он. – Вы приехали вовремя. Позвольте прежде всего поблагодарить вас от имени моего сада, который положительно умирает от жажды.

ГУСЬ-ОБМАНЩИК

«Нет, Лекарь-Аптекарь не решится приготовить лекарство для Таниного отца, – думал Великий Завистник. – Как-никак я все-таки часто называю его то старина, то собака. Бывают, конечно, подлецы! К ним относишься хорошо, а они возьмут и устроят гадость. Ну, этот-то нет! Полгода до пенсии. Да и поговорил я с ним как-то ловко: и пригрозил и приласкал. А что, если все-таки приготовит? Что, если этот Мазилка поправится? Страшно подумать!

.. Бог с ним, с поясом, – думал он уныло. – Пропал и пропал. Пора мне уже отвыкать от него. Жизнь научила меня завидовать, а по природе-то я же добряк! Я готов все отдать первому встречному. Вот сейчас, например: последнюю рубашку готов снять с себя, только бы Мазилка скончался».

С тех пор, как пояс пропал, он не читал газет. Зачем? Могут напечатать что-нибудь хорошее, а ему вредно волноваться. Могут напечатать, что награжден кто-нибудь, чего доброго, или что дела вообще идут хорошо. Нет уж, бог с ними! Но радио он иногда все-таки слушал.

И вот однажды в последних известиях сообщили, что на днях в Большом Зале Мастеров открывается выставка. Это было бы еще полбеды. Но на этой выставке все картины принадлежали Таниному отцу. Вот это уже была настоящая подлость! Мало того, на выставке – Великий Завистник почувствовал, что ему нечем дышать, – будет присутствовать сам художник, выздоровевший после тяжелой болезни. Так и было сказано: «сам».

Возможно, что Великий Завистник тут же свалился бы в сильнейшем сердечном припадке, если бы не раздался звонок. Кто-то пришел к нему, и, наскоро проглотив микстуру от зависти, Великий Завистник подошел к двери:

– Кто там?

– Га-га.

Это был Гусь, тот самый, о котором говорили: «Хорош Гусь». Он был обманщик, но глупый, и ему удавалось обмануть только тех, кто был еще глупее, чем он. Великий Завистник посылал его разузнать, куда убежал Лекарь-Аптекарь»

– Ах, это ты, старина? Как дела?

– Дела га-га.

– Выраждйси яснее.

– Я нашел их, – торжественно сказал Гусь. – Они скрываются в поселке Королей Свежего Воздуха, в доме Ученого Садовода.

– Ах так! Отлично!

– Отлично, да не совсем. Вы их там не найдете.

– Почему?

– Потому что вчера расцвели тополя.

– Ну и что же?

– А то, что он летает, га-га,

– Кто?

– Не кто, а что, – сказал Гусь. – Пух от тополей,

– Не понимаю.

– Каждая пушинка немедленно сообщит Лекарю-Аптека-рю о вашем приближении. Так приказал Ученый Садовод, а его даже столетние дубы не смеют ослушаться, не то что какой-то там пух. У меня ведь тоже есть пух, так что в свое время я интересовался этим вопросом. Но у меня другой, так называемый гусиный. Тут нужна интрига, га-га. Например, я надену платочек и подойду к ним, знаете, вроде баба принесла им грибы. А вы спрячетесь под грибы. Вам ведь ничего не стоит. Они станут покупать, а вы – раз! И га-га!