Текст книги "Странная девочка, которая влюбилась в мозг. Как знание нейробиологии помогает стать привлекательнее, счастливее и лучше"

Автор книги: Венди Сузуки

Соавторы: Билли Фицпатрик
сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Моя личная обогащенная среда: приключения в Бордо

В колледже я была сосредоточена в основном на успеваемости, хотя я и встречалась на первых двух курсах с парой ребят (достаточно неуклюже, если честно). Должна признаться: хоть я и стеснялась роли молоденькой девушки, в остальном я всегда была искательницей приключений. Мне страсть как хотелось посмотреть мир, попутешествовать. В университете нашлась идеальная для меня программа обучения за границей, и на третьем курсе я подписалась на нее. Оказалось, что в некоторых учебных заведениях мне могут даже зачесть естественнонаучные курсы, необходимые для специализации по физиологии и анатомии, так что я не потеряю время на пересдаче. Больше всего мне хотелось попасть во Францию. Французский язык очаровал меня еще в девятом классе, когда я только начинала его изучать, так что выбирала я между двумя университетами – в Бордо и Марселе. Иными словами, между вином и буйабесом. Выбор был очевиден: я предпочла вино! Подписываясь на третий курс за границей, я, конечно, ожидала приключений. Но я даже не догадывалась, какой обогащенной средой обитания в следующие двенадцать месяцев станет для меня Франция с ее уникальной культурой, чудесным языком, сильными традициями, прекрасной кухней и винами, стильными нарядами, поразительными музеями, грамотной системой образования и красивыми во всех отношениях гражданами – в особенности мужчинами!

Существует ли критический период для изучения языка?

Считается, что в жизни каждого человека есть особый, так называемый критический период, когда мозг особенно хорошо усваивает языки. Он приходится на первые шесть месяцев жизни человека. Прекрасная работа профессора Патриции Куль из Университета Вашингтона показала: мозг младенца в этот период способен усваивать не один, а сразу несколько языков.

Но что, если начать изучение нового языка немного позже? Подобно большинству людей моего поколения, я начала изучать второй язык (в моем случае французский) в почтенном «пожилом» возрасте двенадцати лет, в старших классах школы. Какая часть мозга помогала мне усваивать второй язык?

Оказывается, мозг при этом полагается в основном на те же области, которые задействуются при усвоении родного языка. Однако, судя по всему, при позднем изучении второго языка на помощь привлекаются и дополнительные области мозга. Они расположены ближе к нижней части лобной доли слева и называются нижней лобной извилиной. Кроме того, используется левая теменная доля. Еще одно исследование показало: у тех, кто (подобно мне) изучает язык в позднем возрасте, кора левой нижней лобной извилины толще, а правой – наоборот, тоньше.

Изучение иностранного языка в двенадцать лет или позже – еще один пример пластичности мозга. Мозг, если его подталкивать к созданию новых связей, выполнит такую работу – она сложнее, да и времени уйдет больше, но это возможно!

Мне ужасно понравился 1985 год, проведенный во Франции. На это время я полностью погрузилась в совершенно чужую экзотическую культуру. Тогда она была гораздо меньше, чем сегодня, пронизана американским ширпотребом вроде «Макдоналдса», торговых центров Costco и повторных показов сериала «Друзья». Кроме того, тот год за границей подарил мне одно из самых романтических переживаний в жизни.

Все началось с того, что для проживания в Бордо я стала искать семью, у которой в доме есть пианино. Мне хотелось играть, ведь я занималась музыкой лет с семи до выпускных классов школы. Даже во время учебы в Беркли я все еще время от времени играла, чтобы не растерять окончательно классический репертуар.

Месье и мадам Мерль оказались чудесной парой. На их заднем дворе располагался платный гараж и авторемонтная мастерская, а на втором этаже дома было несколько свободных спален. В одной из них как раз и стояло пианино. Вскоре после моего приезда мадам Мерль попросила меня быть дома в определенный день и час, потому что она пригласила настройщика. Я радостно согласилась и стала ждать сухонького седенького старичка, который поднимется по лестнице и настроит пианино в моей комнате. Однако, к моему удивлению, в спальню ко мне поднялся не «дедушка», а молодой горячий француз по имени Франсуа. Он начал настраивать пианино и болтать со мной – по-французски, естественно. До того дня я даже не подозревала, что способна флиртовать, но неожиданно для себя обнаружила: у меня неплохо получается делать это даже по-французски! В результате через час у меня было не только идеально настроенное пианино, но и карточка с адресом нотного магазинчика, где подрабатывал Франсуа. Он приглашал меня к себе поболтать в любое время.

Разумеется, несмотря на плотное расписание лекций и перерывов на кофе с круассанами, очень скоро у меня нашлось время на визит в нотный магазин. Я зашла туда в обеденное время, и Франсуа повел меня перекусить… После нескольких свиданий мы начали регулярно встречаться – так у меня внезапно появился очень милый и склонный к музыке бойфренд-француз.

Как мне удалось так далеко высунуться из своей раковины? Тогда я об этом не задумывалась, но сегодня вижу: за тот год мой мозг претерпел громадные изменения. Это было даже лучше, чем жизнь в Диснейленде, – вся Франция стала моей личной обогащенной средой! Здесь все было не так, как дома. Начну с того, что я все время говорила по-французски и мои занятия тоже велись на французском языке. Я чувствовала себя по-настоящему другим человеком, когда говорила по-французски. Я вдруг перестала быть странной и одинокой девушкой, которая ни с кем не встречается (и слава богу!). Здесь, во Франции, меня считали весьма экзотичной, потому что я была азиаткой из Калифорнии, совсем не говорила по-японски, зато свободно владела английским. Я выросла в северной Калифорнии, где американок азиатского происхождения полно, и лишь во Франции я впервые в жизни почувствовала себя необычной. Это было великолепно. И не только это. Не знаю, в курсе ли вы, – но во Франции постоянно целуются. Это традиция. Вы просто обязаны целоваться, иначе вас не поймут. Наконец-то! Прекрасный повод целоваться со всеми подряд для девушки из семьи, где не принято было обниматься и целоваться просто так, без всякого повода… Я была на седьмом небе!

Все было ново для меня. Но чем больше я узнавала, тем счастливее становилась!

Постоянные поцелуи во Франции заставили меня выйти за пределы зоны комфорта: я стала гораздо свободнее вести себя и выражать свои чувства. Сегодня я понимаю, что такие перемены расширили мою личность. По мере того, как я меняла поведение и испытывала новые ощущения, мой мозг приспосабливался к свежей информации и новым раздражителям.

Конечно, благодаря общению с Франсуа мой французский весьма улучшился. Но это случилось еще и потому, что училась я не с американскими студентами, а с обычными французами, и изучала при этом серьезные естественнонаучные дисциплины. Все лекции в вузе читались на французском и, что самое страшное, все экзамены надо было сдавать тоже на французском. Письменные экзамены меня беспокоили не очень сильно, потому что большая часть научной терминологии во французском совпадает или похожа на соответствующие английские слова. Но вот устные экзамены… Дело в том, что прежде я ни разу в жизни не сдавала устных экзаменов, тем более на чужом языке. В общем, я боялась до смерти.

Одно из самых ярких моих воспоминаний того периода – ответ на вопросы профессора во время устного экзамена. Я очень нервничала и внезапно лишилась способности правильно произносить французские слова. Фразы, которые вылетали из моего рта, были французскими, но все звуки казались чисто американскими. Я до сих пор слышу себя говорящей по-французски с ужасным американским акцентом – какой ужас! Хорошо, что оценка ставилась за содержание, а не за «словесное оформление» ответа! В итоге я сдала все экзамены на отлично: очевидно, девочка-ботаник по-прежнему обитала внутри моего нового французского воплощения.

Французский период преподнес мне еще один неожиданный подарок – как оказалось, навсегда. Именно во Франции я всерьез заинтересовалась изучением памяти – еще одной формы пластичности мозга. В Университете Бордо мне повезло попасть на курс под названием «Нейропсихология памяти». Преподавал там очень уважаемый нейробиолог, профессор Робер Жаффар. Он не только руководил исследовательской лабораторией, но и читал чудесные лекции, понятные и увлекательные. Выбирая Университет Бордо, я и не подозревала, что в нем такая сильная нейробиологическая группа. Это стало для меня счастливым открытием. Жаффар первым преподал мне историю исследования памяти и познакомил с кипевшими в тот момент яростными спорами с участием двух ученых из Университета Калифорнии в Сан-Диего – Стюарта Зола-Моргана и Лари Сквайра – и одного исследователя из Национального института здоровья – Морта Мишкина. Естественно, я тогда не могла и подумать, что следующие десять лет буду работать со всеми тремя этими учеными: в Сан-Диего я была аспиранткой, а в Институте здоровья – молодым доктором наук. Самое важное было то, что профессор Жаффар привлекал к работе в своей лаборатории студентов-добровольцев. И я в свободное время с удовольствием начала наблюдать за маленькими черными мышками на различных тестах на запоминание. Именно тогда я впервые узнала, что такое лабораторные исследования. В лаборатории мне очень понравилось, и этот опыт – вместе с прекрасными базовыми знаниями в области нейроанатомии, которые я получила от профессора Даймонд (весь второй курс в Беркли я тоже работала у нее в лаборатории) – помог мне принять решение о поступлении в магистратуру сразу же по окончании первой ступени университетского образования.

А между занятиями и работой в лаборатории Жаффара у меня был Франсуа. Оказалось, он не только настраивал пианино, но и играл на них. Он был одержим гармонией песен группы Beach Boys – то есть я нашла себе француза с Калифорнией в сердце. У него были записи всех альбомов Beach Boys, и я часто заставала его за внимательным прослушиванием их через наушники: он как будто пытался перевести в ноты сложные аккорды, песен группы. Он делал это так радостно и сосредоточенно, что в такие моменты мне совершенно не хотелось отвлекать его. Я тоже была большой поклонницей Beach Boys, но до встречи с Франсуа попросту не могла оценить сложность их гармоний. Мне казалось, Beach Boys – это просто приятная музыка, под которую легко танцевать. Но Франсуа с его тренированным музыкальным ухом показал мне свои любимые аккорды – и хорошо знакомая музыка открылась мне совершенно по-новому.

Мы с ним играли фортепианные дуэты, и это было одной из множества вещей, которые нам нравилось делать вместе. Сначала у Франсуа дома было только одно пианино, но ведь он работал в крупнейшем музыкальном магазине города, так что вскоре он взял на время второй инструмент, и теперь мы уже могли исполнять дуэты. Делали мы это в его квартире, где я проводила все больше и больше времени. Я обожала классику, так что мы играли классические дуэты, а если конкретнее, Баха.

По-настоящему забавно было, когда мы приходили в музыкальный магазин ночью, после закрытия. Там, в пустом зале, мы исполняли свои дуэты на красивых четырехметровых роялях, которые обычно использовались во время концертов в местных театрах. Я всегда играла на «Бозендорфере» (мне очень нравились на нем низкие ноты), а он – на «Стейнвее». Мы играли так громко и так долго, как нам хотелось, и прекрасное звучание роялей (мастерски настроенных Франсуа) заставляло даже ошибки звучать красиво. Мне кажется, эти вечера были самым чудесным временем, которое я провела с Франсуа.

Мы не только вместе играли, но и слушали классическую музыку. Я, к примеру, очень люблю сюиты Баха для виолончели и в то время готова была снова и снова слушать запись этих пьес в исполнении Йо-Йо Ма. Так вот, оказалось, что Франсуа заметил, как мне нравятся эти произведения, и на Рождество я получила самый драгоценный подарок в своей жизни: виолончель.

Я была ошарашена.

Девушка, которая первые два года в колледже почти не встречалась с парнями, теперь усваивала под руководством Франсуа экспресс-курс романтических отношений и мечтала, чтобы он никогда не заканчивался. Я решила тогда, что молва абсолютно права: французы действительно самая романтическая нация на свете!

Ваш мозг и музыка

Задумывались ли вы когда-нибудь над тем, что происходит в мозгу, когда вы слушаете любимое музыкальное произведение – то самое, которое вы готовы слушать без конца? То, при звуках которого у вас мурашки по спине бегают? Профессор Роберт Заторе и его коллеги из Монреальского неврологического института доказали: когда человек слушает музыку, которая вызывает у него сильную эмоциональную и физиологическую реакцию (для Франсуа это Beach Boys, для меня – Бах), в его мозгу наблюдаются заметные изменения в областях, связанных с поощрением, мотивацией, эмоциями и возбуждением. Среди этих областей – мозжечковая миндалина, глазнично-лобная кора (самая нижняя часть префронтальной коры), передняя срединная префронтальная кора, передняя часть полосатого тела и средний мозг. Так что, погружаясь вместе в музыку – и слушая, и исполняя ее, – мы с Франсуа тем самым активировали в наших мозгах центры поощрения и мотивации (см. главу 8). Неудивительно, что я так сильно любила Франсуа!

Итак, французская обогащенная среда подарила мне новый язык, новую личность, роман и приключение. Разумеется, следует добавить к этому списку великолепную еду и вино. Именно тогда и именно вместе с Франсуа я по-настоящему полюбила французскую кухню. Мои родители, да и вся семья, – настоящие ценители хорошей еды, и любой праздник, от выпускного до хорошего концерта, всегда отмечался в приличном ресторане. Но во Франции мой гастрономический опыт поднялся на новую, куда более высокую ступень. Будучи всего лишь бедной студенткой, в Бордо, тем не менее можно было питаться (и пить) как королева – особенно если в роли гида выступал местный уроженец, такой как Франсуа. Да, я работала и училась, как положено хорошей девочке. Но при этом ела, пила и проводила свободное время за пианино, как сексуальная влюбленная француженка, мастерица флирта! Только представьте: отличница из Саннивейла, которая на вечеринках всегда стояла у стенки, заполучила фантастического французского кавалера и ведет активнейшую личную, гастрономическую и культурную жизнь! Так вот, в той обогащающей, стимулирующей среде это было совсем нетрудно.

Еда, вино и строительство новых клеток мозга

Когда я жила во Франции, мне несложно было съесть много вкусной, ароматной еды и выпить немало бутылок восхитительного вина. В самом деле, я с удовольствием пробовала и пила вина всевозможных сортов со всей Франции – из Бургундии, долины Луары, Прованса и Бордо. Белое, красное, розовое… и, конечно, шампанское. Эти новые вкусы буквально переворачивали мое сознание. Недаром эксперименты на крысах показали, что «обогащение» обонятельной и вкусовой среды оказывает значительное влияние на мозг.

Исследования показывают, что во взрослом состоянии в мозге остаются лишь две области, где возможен нейрогенез (рождение новых нейронов). Первая такая область – гиппокамп, играющий принципиально важную роль в формировании долговременной памяти и настроения (подробнее об этих двух свойствах мы поговорим позже, в главах 2, 4, 5 и 7), а второй – обонятельная луковица, область мозга, которая отвечает за обоняние и, соответственно, принимает участие и в формировании вкусовых ощущений. Исследования показывают: если обогатить обонятельную среду крысы, обеспечив ей широкий спектр запахов, то можно подстегнуть нейрогенез (то есть рождение новых клеток мозга) в обонятельной луковице. А благодаря этим новым нейронам мозг увеличивается в размерах. Это позволяет предположить, что мое французское приключение не просто научило меня ценить хорошую еду и вино, но, очень возможно, увеличило в размерах обонятельную луковицу моего мозга. Изменения размеров обонятельной луковицы у людей, получивших обогащенные обонятельные впечатления, никогда по-настоящему не изучались, так что было бы интересно всерьез исследовать эту форму потенциальной пластичности человеческого мозга. Я уже чувствую, что скоро придет время экспериментов по пластичности мозга с участием сомелье!

Короче говоря, я обожала Францию и свою жизнь с Франсуа. Но год миновал, и я поняла, что скоро мне придется посмотреть в лицо реальности и вернуться в Беркли. Там мне придется учиться на четвертом, основном курсе колледжа и перейти на новый этап своей жизни. Для меня это было сложное время, потому что мне с детства трудно было прощаться и отпускать от себя. Ребенком я доводила себя до истерики и ревела навзрыд в конце лета, потому что не хотела, чтобы оно заканчивалось, и не желала возвращаться в школу. Нет, школу я обожала, просто не любила, когда что-то заканчивалось. Мне кажется, причиной был страх того, что если заканчивается нечто чудесное вроде летних каникул, то оно уже никогда не вернется. Не знаю, откуда взялись эти мысли – может быть, в детстве у меня отбирали игрушки… не могу сказать наверняка. Но я точно знаю: весной 1986 года, когда мой год во Франции близился к концу, меня охватило ужасное чувство надвигающейся беды.

Представьте себе, я всерьез думала, не остаться ли мне во Франции до окончания колледжа, не защитить ли здесь диплом. Все могло получиться, не так ли? Ведь я уже работала в лаборатории. Но один мудрый ученый-француз из лаборатории Жаффара (я всегда буду ему благодарна), убедил меня, что для меня гораздо лучше будет доучиться в США. Он был прав – но мне совершенно не хотелось слышать такой совет. Мои родители, которым не слишком нравился мой роман с настройщиком роялей, музыкантом без степени и вообще без высшего образования, настаивали, чтобы я вернулась домой и немедленно приступила к дальнейшей учебе в Беркли.

А я не хотела, чтобы волшебный год моих отношений с Франсуа кончался. Иначе и быть не могло. Отказаться от роли экзотической англоговорящей азиатки, заполучившей темпераментного французского ухажера и вернуться в прежнюю одинокую жизнь рассеянного ботаника-ученого в США? Что может быть хуже!

Я понимала, что в моей жизни настал критический момент. И знала: да, мне придется вернуться. У меня не было реальной возможности остаться во Франции после окончания оговоренного года. В глубине души я понимала, что мне не просто придется вернуться в Беркли, чтобы написать диплом: я по-настоящему ХОЧУ защитить диплом в Беркли. Ведь Франсуа мог поехать со мной, правда? Мы могли и в США быть вместе, и только потом решить, что делать дальше. Мы с ним лелеяли эту мечту еще несколько месяцев после моего возвращения в Калифорнию и начала учебы. Мы были как французская и японо-американская версия «Ромео и Джульетты», а мои родители идеально играли роль недовольных родственников. Вообще, у моих родителей на двоих было столько раздражения нашим романом, что хватило бы одновременно и на Монтекки, и на Капулетти. Каждый день я писала Франсуа длинные письма по-французски: рассказывала ему обо всем, что у нас, в США, было иначе, чем во Франции, писала, как я скучаю по жизни в Бордо. Мы оба хотели сохранить наши отношения: я – с горячим музыкантом-французом, он – с экзотической американкой азиатского происхождения, любительницей науки.

Наша мечта жила несколько месяцев, пока однажды реальность не постучала в мою дверь и не вошла в мой дом. Я вдруг поняла, что Франсуа вряд ли сможет заработать себе на жизнь в США настройкой пианино – особенно с учетом того, что он не говорит по-английски. Труднее всего мне было признать вот что: хотя год совместной жизни принес мне немало счастья, Франсуа не был для меня подходящим партнером на всю жизнь. Впрочем, много ли я тогда понимала? Мне исполнился 21 год, а Франсуа был первым в моей жизни бойфрендом.

Последний разговор с Франсуа до мельчайших подробностей впечатался в мою память. Я помню, где и как сидела в своей крошечной квартирке-студии в Беркли, помню, как держала телефонную трубку. Но отчетливее всего я помню боль, вину и неловкость, которые ощущала во время того разговора. Я поступала ужасно, разрывая отношения с Франсуа, но тогда, в 22 года, я просто не знала другого способа расстаться. Мне следовало бы проявить больше любви и понимания, надо было понятнее объяснить ситуацию и логику своих действий. Вместо этого я ощущала сильнейшее давление и стремилась быстрее вернуться к привычной жизни, поэтому разговаривала с Франсуа грубо и резко. Я понимаю, почему этот звонок запомнился мне в таких подробностях. Эмоции – любые, от резко отрицательных (как у меня в тот день), до резко положительных, – усиливают память. Особенно этому способствует одна из структур мозга – мозжечковая миндалина, расположенная в височной доле перед гиппокампом: она играет важнейшую роль в формировании прочных воспоминаний из сильных эмоций. Моя мозжечковая миндалина в тот день трудилась сверхурочно (в следующей главе вы узнаете гораздо больше о том, почему мы запоминаем события, которые вызывают эмоции).

В тот день я сделала выбор между наукой и Франсуа: предпочла науку. Это было трудное решение. Несколько месяцев потом я не могла прийти в себя, но сегодня знаю, что этот выбор определил всю мою жизнь.

Звезда эволюционного мозга

Префронтальная кора (ПФК), расположенная позади лба, появилась в процессе эволюции мозга. Ученые сходятся в том, что именно она отличает человека от большинства других животных. ПФК играет принципиальную роль в некоторых когнитивных функциях высшего порядка, включая кратковременную память (это та память, при помощи которой мы «имеем в виду»; иногда ее, по аналогии с компьютерами, называют «оперативной памятью»), принятие решений, планирование и гибкое мышление. По существу, это центральное командование для всех наших исполнительных функций. Оно едва ли не полностью определяет, что мы делаем и как думаем. Позже вы убедитесь, что ПФК играет роль в приложении новой усвоенной концепции к другим учебным ситуациям, она управляет нашей реакцией на стресс и следит за подкрепляющей системой. ПФК – мощная штука!

Приемы тренировки мозга. Как обогатить СОБСТВЕННЫЙ мозг?

Скорее всего, у вас нет времени и возможности переселиться на несколько месяцев в Диснейленд. Но у меня для вас есть хорошие новости: вы можете обогатить свой мозг прямо сегодня с помощью приемов, которые займут у вас не больше четырех минут в день.

• Прием для двигательной коры. Зайдите в Интернет и разучите танцевальное движение с сайта программы So You Think You Can Dance. Затем повторяйте его в течение четырех минут под вашу любимую музыку.

• Прием для вкусовой коры. Попробуйте блюда новой для вас кухни: навскидку можно предложить лаосскую, африканскую, хорватскую, турецкую или любую другую национальную кухню. Больше авантюризма! Вот очень полезный прием для вкусовой коры: попробуйте пообедать в полной темноте. Проверьте, как отсутствие визуальных впечатлений повлияет на вкусовые ощущения. Подобный опыт должен изменить ваше восприятие трапезы и пропустить в мозг «чистые» вкусовые ощущения.

• Когнитивный прием. Существует множество интересных и веселых возможностей обогатить свой мозг в этом отношении! Вот лишь некоторые из них. Посмотрите лекцию канала TED на тему, в которой совершенно не разбираетесь. Послушайте аудиозапись спектакля, радиопередачи или лекции на интересную тему. Прочитайте статью в рубрике, куда вы обычно никогда не заглядываете – для меня это могла бы быть финансовая или спортивная колонка газеты.

• Прием для зрительной коры. В следующий раз, когда будете в музее, выберите незнакомое произведение, посидите рядом с ним спокойно хотя бы четыре минуты и поразглядывайте его. Постарайтесь при этом отвлечься от окружающей действительности и «потеряться» в том, что рассматриваете. На самом деле на то, чтобы внимательно рассмотреть новое для вас произведение искусства, могут потребоваться часы. Но за четыре минуты вы успеете, по крайней мере, начать. Для этого можно предложить свой прием: найдите новое произведение в Интернете и изучите его на экране компьютера. Это стимулирует зрительную кору.

• Прием для слуховой коры. Зайдите на любой музыкальный интернет-сайт (список может быть бесконечным) и прослушайте известную песню того музыкального жанра, который вы обычно игнорируете. Попытайтесь понять, чем объясняется популярность этой вещи в своем жанре.

• Прием для обоняния. Главная разница между профессиональным сомелье, способным различить множество ароматов и точно описать их, и вами или мной заключается в одной простой вещи – практике. Потратьте несколько минут на то, чтобы просто понюхать самую ароматную трапезу дня. Это может быть завтрак с чашечкой густого кофе и глубоким уютным запахом свежеподжаренного тоста. А может быть блюдо из курицы со жгучей приправой из вашего любимого индийского ресторана. Прежде чем приступать к еде, подождите несколько минут – принюхайтесь. Постарайтесь ощутить все ароматы блюда и попробуйте описать их словами. Это поможет вам лучше настроиться на обонятельные ощущения.

Факты в копилку

• Мозг построен всего из двух типов клеток: нейронов (клеток мозга) и глии (вспомогательных клеток).

• Пластичность мозга – это его способность изменяться в ответ на действие среды. Если выращивать крыс в «обогащенной» среде, в их мозге развивается более толстая кора, появляется больше кровеносных сосудов и формируется более высокое содержание определенных нейротрансмиттеров и факторов роста.

• Пластичность мозга проявляется при обучении кандидатов в лондонские таксисты. У тех, кто изучил лондонские улицы и сдал трудный экзамен, задний отдел гиппокампа (отдел мозга, задействованный в механизме пространственной памяти) крупнее, чем у тех, кто не готовился к экзамену.

• Области мозга, которые задействуются при изучении иностранного языка, включают в себя нижнюю лобную извилину с левой стороны и части теменной доли слева. Вообще, языковая функция сосредоточена в левом полушарии мозга.

• Музыка активирует части мозга, связанные с подкреплением, мотивацией, эмоциями и возбуждением. Среди них – мозжечковая миндалина, глазнично-лобная кора и передняя срединная префронтальная кора, передняя часть полосатого тела и средний мозг.

• Префронтальная кора – командный центр человеческого мозга, управляющий всеми исполнительными функциями.

• Обогащая обонятельную среду различными запахами, вы тем самым стимулируете рост новых клеток мозга в обонятельной луковице – части мозга, ответственной за обоняние.