Текст книги "Дар небес"

Автор книги: Вайолетт Лайонз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 10 страниц)

2

– Бросила?.. – Дженис не верила своим ушам. Должно быть, ей послышалось. – Оливия?.. Бросила?.. Ты шутишь?

– Меня бросила моя невеста! – с преувеличенным терпением в голосе повторил Адам. – Объявила, что разрывает нашу помолвку, проще говоря, отказывается выходить за меня замуж.

– Ничего не понимаю! Но почему?..

Неужели на свете сыскалась женщина, которая, находясь в здравом уме и твердой памяти, оказалась такой идиоткой, что отвергла предложение такого неотразимого мужчины как Адам, да еще после того, как дала свое предварительное согласие?

– Она нашла себе кого-то другого. – В голосе Адама было столько горечи, что у Дженис невольно защемило сердце. – С кем-то там познакомилась во время круиза. В общем, предпочла мне другого…

– Боже, Адам!..

Повинуясь инстинктивному порыву жалости, Дженис шагнула к нему, чтобы утешить, прийти на помощь, но Адам, уловив ее движение, мгновенно напрягся всем телом, на лице его появилось недоброе, предостерегающее выражение, и она остановилась, как на стенку налетела.

– Кто-то обещал мне кофе, – угрюмо промолвил он, снова пряча глаза.

– Да, конечно, буквально через пару минут! – покорно отозвалась Дженис.

Так было даже лучше – поскорее ретироваться на кухню. Ей не хотелось, чтобы любимый ею мужчина видел, какой болью отдалось в ней известие о пережитой им драме. Строго говоря, ей следовало бы радоваться такому повороту событий, но боль Адама была и ее болью, а потому необходимо было собраться с духом, переварить то, что она услышала, и попытаться понять, как же ей самой вести себя в создавшейся ситуации.

Сухой тон, которым Адам известил ее о разрыве с невестой, и его ерничанье со всей очевидностью говорили, что он не нуждается в ее сочувствии и поддержке, наоборот, они еще больше унижают его самолюбие. Однако оставить Адама наедине с его страданием в этот критический для него момент она не могла.

Погруженная в свои мысли, Дженис долго возилась с кофеваркой и вдруг поняла, что в дверях кто-то стоит. Вздрогнув, она оглянулась и облегченно перевела дух: это был Адам.

Скрестив на груди руки, он стоял, прислонившись плечом к дверному косяку, смотрел на нее и молчал.

– Представляю, – сказала она, чтобы как-то разрядить повисшую в воздухе напряженность, – как больно тебе было услышать это известие!

Она и в самом деле это представляла, потому что такой же болью отдалась в ее сердце весть о предстоящей женитьбе Адама. Вообще-то умом она понимала, что рано или поздно тот свяжет себя матримониальными узами. Но одно дело – знать, и совсем другое – столкнуться с этим воочию.

– Скорее это оказалось ударом по моему самолюбию, – каким-то неестественным, деревянным смехом рассмеялся Адам и лихорадочно потер лоб. – По самолюбию, по гордыне…

– Если тебе от этого станет легче, расскажи мне обо всем, выскажись вслух, – откликнулась Дженис, не отводя глаз от плиты (глаза в такие моменты выдают больше, чем хочется). – Психологи уверяют, что в отдельных случаях откровенное излияние чувств способно снять стресс.

– Нет, нет и нет! – Голос у Адама зазвенел, и стало ясно, что легче сдвинуть скалу, чем заставить его признаваться в своих страданиях… – Не желаю никаких разговоров об Оливии, о движущих мотивах ее поступка… А вот о чем бы я охотно поговорил, так это о тебе, Джен.

– Обо мне? – Дженис от неожиданности чуть не выронила на пол блюдца, которые доставала из буфета. – Ну что ты, что интересного может быть во мне, чтобы делать из меня тему разговора?

– Ну, отчего же, – возразил Адам, возвращаясь вместе с ней в гостиную. – Тем более что ты совсем не та Дженис, которую я запомнил. Ты удивительно изменилась.

– Это и понятно, ведь мы не виделись уже несколько лет. Было бы странно, если бы я за это время не изменилась. Я повзрослела, Адам. Перед тобой уже не та маленькая девчушка, которую ты когда-то знал…

– Определенно не маленькая и определенно не девчушка, – согласился он. – Для того, чтобы это понять, хватило одного взгляда…

Дженис почувствовала, как на щеках у нее выступает румянец.

– Ты хочешь сказать, – опережая Адама, заговорила она, – что я уже не та угловатая и костлявая школьница, без конца, по нужде и без нужды, вертевшаяся на хозяйской кухне? (И как последняя дурочка грезившая – да что там, верившая! – будто брошенные им слово или взгляд означают нечто большее, чем мимолетный интерес к дочери одной из работниц поместья Лоусонов.)

– Во всяком случае, – негромко заметил Адам, – сегодня ни у кого не повернется язык назвать тебя угловатой и костлявой. Ты расцвела так, что на тебя невозможно смотреть без вожделения. Единственное, что тебя не красит, так это твоя дурацкая манера скручивать свои роскошные волосы в мерзкий стародевический пучок.

– Но я и есть старая дева, Адам! Сказано это было в запальчивости, и лишь спустя несколько секунд до Дженис дошла бесцеремонность его замечания по части ее внешности, и она возмутилась. Впрочем, и в гневе своем она была непоследовательной. В прошлом, например, она бы отдала все на свете за одно-единственное слово одобрения, за самый пустой и поверхностный комплимент с его стороны – и не дождалась даже намека на похвалу. Зато теперь, когда он со щедростью Креза рассыпал ей самые лестные комплименты относительно ее внешности, она оказалась в тупике, не представляя, как расценивать такое великодушие с его стороны.

Мысль об истинных мотивах его теперешнего поведения свербела в мозгу, отравляя радость от общения с ним. В конце концов, он сказал сперва, что хотел бы поговорить с ней о разорванной помолвке, почему же так внезапно сменил тему?

– Старая дева, – задумчиво повторил Адам. – Формально, может быть, и да, но если подходить к вопросу по существу, то я не уверен в приемлемости такого определения в отношении девушки, три года проучившейся в колледже. Уверен, что ты шутишь.

– Обо мне – вполне приемлемо, – упрямо стояла на своем Дженис. – Что делать, если я такая старомодная?

Она почувствовала, как краска набегает ей на щеки.

И снова Адам играючи выбил ее из оборонительных редутов – просто взял и расхохотался во весь голос, так что Дженис оставалось лишь растерянно моргать глазами.

– Все что угодно, только не старомодная! – сказал он, отсмеявшись. – Не сомневаюсь, что тебя осаждают толпы поклонников!

– Насчет толп сильно сказано.

– Но ведь кто-то был, должен был быть! Ни за что не поверю, чтобы за три года учебы в колледже никто не пригласил тебя прогуляться, сходить в кино, в ресторан, на вечеринку! Или там вместо парней сплошные зомби, запрограммированные на одну зубрежку?

– Ну, отчего же, парней в колледже было хоть отбавляй, – рассмеялась Дженис почти искренне, разве что чуть громковато: хотелось разрядить напряженность, которая по-прежнему витала в воздухе. – Но ни с кем ничего так и не сложилось…

Да и как могло что-то сложиться, если мужчина, которого она любила больше всех в мире, сидел сейчас напротив нее, так близко, что она могла дотянуться до него рукой, – прикоснуться к небритой щеке, убрать со лба выбившуюся прядь шелковистых темных волос?..

Дженис осознала вдруг, что пронзительно-голубые глаза Адама неотрывно следят за ней, и усилием воли заставила себя вернуться в реальность.

– Неужели, – подал голос Адам, – ни одному из них так и не улыбнулась удача?

– Если под улыбкой удачи подразумевается интимная близость, то нет. – Дженис загремела ложкой, яростно размешивая сахар в кофе, после чего со звоном опустила чашку на блюдце и бросила ложку на стол. – И вообще, заладил об одном и том же, будто больше не о чем говорить! Сказано, что я старомодная, значит, старомодная!

– Во-первых, во мне говорит самый обыкновенный мужской интерес. Во-вторых, «старомодная» – не совсем то слово, – саркастически заметил Адам. – По-моему, это чистой воды пуританство: блюсти себя душевно и телесно и ждать, пока не явится рыцарь на белом коне. Смотри, его ведь можно так и не дождаться!

Дженис прикусила губу: настолько близко, сам того не подозревая, Адам подошел к истине. Вообще ее тактика оказалась заведомо порочной: вместо того чтобы остудить пламень его любопытства, она своими уклончивыми ответами лишь раздувала его. Надо было принимать какие-то другие меры.

– Ну, хорошо, – возвысила она голос. – Был один такой парень – Феликс. Мы учились на одном курсе и некоторое время были… довольно близки.

Сам Феликс вряд ли согласился бы с такой характеристикой их отношений, поскольку под близостью понимал нечто большее, чем дружеские симпатии. Они провели вместе несколько довольно приятных вечеров, которые, как он надеялся, должны были увенчаться вполне определенной развязкой, но для Дженис эти встречи оставались не более чем пустячным досугом в обществе привлекательного парня. Мимолетные поцелуи, которыми они обменивались при встречах, носили чисто приятельский характер и не содержали в себе даже намека на те волнующие чувства, которые могло пробудить самое случайное, самое легкое соприкосновение с Адамом.

– Ага, ну наконец-то ты раскололась! – встрепенулся Адам. – Вы встречались, а значит, у тебя с ним что-нибудь обязательно было…

– И вовсе нет! – сухо оборвала его Дженис. Как ни соблазнительно было разыграть сейчас якобы имевший место, а возможно, все еще продолжающийся страстный любовный роман с беднягой Феликсом в качестве объекта страсти, но соврать в таком вопросе, да еще перед Адамом, она не могла. – Когда мы закончили колледж и покинули Лидс, он нашел себе работу в Глазго.

– И что, это не тот самый случай, когда разлука лишь разжигает страсть и прочнее всяких оков соединяет влюбленных?

– По-моему, это случай, про который говорят: с глаз долой – из сердца вон. Хотя… мы изредка переписываемся…

– Очень изредка переписываетесь, судя по твоему ожесточенному голосу, – пробормотал Адам и потер виски. – Не знаком с этим твоим Феликсом, но, судя по всему, одного упоминания о нем достаточно, чтобы вывести тебя из равновесия.

– При чем тут Феликс? Это ты всему виной. Что за манера, сваливать на других свою собственную вину?

– Свою собственную вину? – Адам так и застыл с чашечкой кофе, поднесенной к губам, и на лице его отпечаталось столь неподдельное изумление, что Дженис на мгновение поверила в искренность его реакции.

– А что же еще? – Почувствовав опасность оказаться изобличенной, она ринулась в бой. – Ты суешь нос в мою личную жизнь, задаешь кучу самых бесцеремонных вопросов, а потом удивляешься, что я разговариваю каким-то не тем тоном!

– Понятно! – задумчиво покачал головой Адам. – Пора восстановить равновесие. Ладно, теперь твоя очередь задавать мне вопросы.

Дженис озадаченно посмотрела на него.

– Ну же, Джен! – усмехнулся он, явно забавляясь ее растерянностью. – Стань же снова той боевой и задиристой девчонкой, которую я помню и люблю! До сих пор, если мне не изменяет память, проблема состояла в том, чтобы остановить поток твоих речей, а не понукать к разговору.

– И я могу тебя спрашивать обо всем? – задала вопрос Дженис, стараясь унять невольную дрожь в голосе. «Помню и люблю!» Какой цинизм! Какая бессовестная игра на сердечных струнах! Как только язык у него повернулся сказать такое!

– Обо всем. В пределах разумного, разумеется.

– Тогда ответь мне, почему ты решил жениться?..

Вопрос этот до такой степени заполнял сознание Дженис, что выплеснулся наружу совершенно автоматически, так что она не успела обдумать, разумно ли вообще вылезать с ним. Впрочем, в последний момент она успела притормозить и воздержаться от упоминания конкретных имен, потому что на самом деле ее интересовало другое: почему он решил жениться именно на Оливии Андерс.

И тем не менее она, судя по всему, перешла черту; это было видно по лицу Адама, враз помрачневшему, по его поджатым губам, играющим на скулах желвакам.

– Ладно, будем считать, что я ни о чем тебя не спрашивала…

– Нет, ты спросила, и я отвечу… Кстати, – рассмеялся он, но в смехе его на сей раз не было даже намека на радость, – если уж на то пошло, то в моем положении разобраться в мотивах своего же поступка – дело совсем нелишнее. Тут как в бизнесе: попал в переплет – разберись, как это получилось, чтобы во второй раз не угодить в ту же самую ловушку!

Язык мне мало вырвать! – с отчаянием подумала Дженис. Ей хотелось всего-навсего получить простой ответ на простой вопрос, а предстояло, судя по всему, выслушать целую психоаналитическую лекцию. Если ей предстояло вникать в тончайшие нюансы его отношений с Оливией, то уж тут-то она точно пас!

Она уже обдумывала, как бы потактичнее замять разговор и, как это ни тяжело, распрощаться с Адамом, когда тот, доверительно наклонившись, признался:

– Понимаешь, я всегда мечтал жениться…

Дженис ошарашенно уставилась на него.

– Ну, как же! – вырвалось у нее саркастическое замечание, потому что в памяти сразу же всплыла бесконечная вереница разномастных девиц, перебывавших в обществе Адама в Гринфилде только на ее глазах.

– Черт возьми, Дженис! – неожиданно взорвался Адам. – Неужели нельзя хотя бы один вечер обойтись без дурацких ухмылок! В конце концов, что плохого в том, чтобы поиграть по всему полю, пока не найдешь подходящего партнера?

– Ничего плохого, разумеется, – пробормотала Дженис в ответ, с болью осознавая, что под подходящим партнером подразумевается, конечно же, Оливия. – Правда, насчет «поля» слишком уж деликатно сказано: по-моему, это не одно поле, а немереное их количество, десятки и сотни гектаров самой плодородной земли.

– Ты можешь сколько угодно иронизировать, но ни одну из своих подружек я не соблазнял, что-то пообещав, а потом бросив. Ни одна из них не может упрекнуть меня в том, что я давал повод подумать, будто речь идет о чем-то серьезном. Каждая из моих подружек знала, что мы всего-навсего развлекаемся, и никаких обязательств ни с моей, ни с ее стороны быть не может. Мы славно проводили время и расставались друзьями – впрочем, тебе все это, вероятно, знакомо и без моих слов…

Дженис пробормотала в ответ что-то невнятное и уклончивое. Она пыталась и в школе, и в колледже встречаться с парнями просто ради развлечения и даже получала определенное удовольствие от общения с ними. Но на этом все и заканчивалось, потому что мужчинам хотелось большего, а ей – нет, так что в целом впечатление от таких встреч у нее осталось самое разочаровывающее.

– Ты в чем-то со мной не согласна? – совершенно искренне спросил Адам, пристально глядя на нее.

– Если честно, то мне такие ни к чему не обязывающие отношения напоминают лампу дневного света, которая светит, но совершенно не дает тепла. Просто я, по-видимому, из породы тех, кому нужно либо все либо ничего.

А все, что ей нужно, это он, Адам. Если же она не может его получить, то, получается, она и остается ни с чем.

– Ты всегда была максималисткой, – откликнулся Адам. – Я же, напротив, относился к жизни предельно легко… пока не умер отец. – Он опустил голову, поковырял ложкой в кофейной гуще и глухо продолжил: – Только тогда я с ужасающей ясностью ощутил, что тоже смертен, что мне уже тридцать, а я не выполнил своего долга.

– Долга?

– Да, долга продолжения фамилии, рода… Абстрактно я и раньше мечтал о детях, но теперь мне стало ясно, что продолжение линии Лоусонов целиком и полностью в моих руках, и если я ничего не сделаю, то связующая нить времен порвется. Гринфилд на протяжении нескольких веков было поместьем Лоусонов, и отец, естественно, хотел, чтобы так продолжалось и дальше. Я это стремление от него унаследовал, хотя понимаю, что тебе оно может показаться феодальным пережитком, нелепым отголоском отжившего свое время аристократизма.

– Мне – нет, – медленно и с расстановкой ответила Дженис.

Больше всего ее задела фраза о том, что он всегда мечтал о детях. Такое впечатление, что после разрыва с Оливией все его мечты о семейной жизни рухнули и никогда более не смогут воплотиться в жизнь. Как же надо было любить эту женщину, чтобы все свое будущее связать с ней одной?

– Как раз мне твое чувство понятнее, чем кому бы то ни было, – продолжила она. – Когда растешь без отца, и даже не знаешь, кто он и что он, поневоле начинаешь ощущать в себе некий изъян, чувствуешь себя неполноценной личностью. Это как если бы в детскую мозаику забыли положить важный фрагмент, и сколько ни ломай голову, сколько ни старайся, общий рисунок не складывается…

– Стефани так ничего и не рассказала тебе о твоем отце? – вполголоса спросил Адам.

– Попыталась – перед смертью. Но она уже не могла связно разговаривать, так что я почти ничего не разобрала, – с горьким вздохом ответила Дженис. Помолчав, она добавила: – В какой-то момент она схватила меня за руку и начала горячо и невнятно повторять одно и то же слово – Уиллис. Что-либо объяснить она уже не смогла, и я про себя решила, что это и есть фамилия моего отца. Мне показалось, что, по крайней мере, перед смертью она его простила…

Дженис смолкла. По иронии судьбы, при жизни мать сделала все, чтобы каменной стеной отгородить свою дочь от общения с молодым хозяином поместья, однако болезнь и смерть пожилой женщины против ее воли сблизили Дженис и Адама, хотя и ненадолго.

Не будь Дженис уже с отроческих лет влюблена в Адама, она отдала бы ему сердце после того, как холодным, тусклым январским вечером он объявился в колледже со страшной вестью о том, что у Стефани Моррисон случился удар. В тот день и позже, когда она сутки напролет сидела в больнице у постели умирающей матери, он проявил такую невероятную чуткость и заботу, что не оценить их мог только совершенно бездушный человек. Именно тогда ее подростковая влюбленность переросла в осознанную и оттого вдвойне неизбывную женскую любовь…

– Для тебя так важно знать правду о своем отце, Дженис? – негромко спросил Адам.

– Мне было бы легче понять, кто я такая и каково мое место в жизни. Если бы я могла просто вписать его имя на место пустой графы в свидетельство о рождении – уже это помогло бы мне в какой-то степени возместить отсутствие в детстве полноценной семьи. Поэтому мне, Адам, в большей степени, чем другим, понятно твое стремление сохранить род и обеспечить продолжение линии Лоусонов. Да и мать у тебя наверняка спит и видит, как начнет нянчиться с внуками.

– Ах да, конечно, еще и мать! – пробормотал Адам и нахмурился, словно о чем-то вспомнив. – Странно, что я совсем не подумал о ней. А ведь она уже изрядно потратилась, готовясь к свадьбе, успела даже купить себе роскошную шляпу, в которой собиралась щеголять на церемонии моего бракосочетания!

От его желчного юмора Дженис стало не по себе.

– Так она еще ни о чем не знает? – спросила она.

– Кроме тебя и, разумеется, самой Оливии никто ничего не знает.

– С моей стороны гарантирую полное молчание, – заверила Дженис.

Адам в ответ равнодушно пожал плечами.

– Рано или поздно об этом станет известно всем. А раз так, сроки меня не особенно волнуют.

– Но не только твоя мать будет разочарована – жители нашего городка предвкушали летом грандиозную свадьбу… Такое зрелище!

– Черт бы их побрал! – Стукнув кулаком о стол, Адам вскочил на ноги и теперь возвышался над Дженис как башня. – Я устраиваю свою личную жизнь не для того, чтобы развлекать этих тупоголовых обывателей!

Дженис только сейчас осознала бестактность своих слов. Адама всегда коробило восхищенно-свойское отношение обитателей поселка к Лоусонам. Их семейство и по сей день почиталось в округе за местную достопримечательность, и все, что бы они ни делали, комментировалось с такой же пристрастностью, как жизнь королевской династии – жителями Лондона.

– Конечно же нет, Адам! Прости, я забыла, как тебе неприятны все эти слухи, – дрожащим от волнения голосом сказала она.

Тот же, выпустив пар, казалось, пребывал теперь в растерянности и чувствовал себя виноватым за то, что сорвался. Потом медленно перевел взгляд на Дженис. Видимо, вид у нее был очень испуганный, потому что лицо Адама исказила гримаса сожаления.

– О черт!.. Извини, Джен, – процедил он сквозь зубы, озираясь по сторонам. – Мне не стоило приезжать сюда, не следовало навязывать тебе свое общество, и вообще я сейчас никудышный партнер для беседы!

– В твоем положении всякий чувствовал бы себя точно так же, – вымученно улыбнулась Дженис. – А кроме того, вовсе ты и не навязывался!

– Да? Приятно слышать. И все-таки… все-таки мне лучше уйти.

Он оглянулся в поисках куртки, и странная неуверенность его движений смутила Дженис.

– Адам! – окликнула его она.

– Э-э… Да?..

Он повернулся к ней, и его смутный взгляд и легкое пошатывание совершенно утвердили Дженис в ее догадке.

– Ты выпивал до того, как прийти ко мне в дом?

– Предположим…

– Много?

– Слишком много, чтобы дать тебе точный ответ, но недостаточно, чтобы забыть обо всем на свете, – брюзгливо произнес он и хотел было двинуться к двери, но Дженис успела поймать его за руку.

– Выходит, ты выпивал еще до приезда ко мне, здесь добавил шерри… Адам, тебе нельзя было водить машину в таком состоянии.

– Милая моя Джен, мой чуткий и заботливый дружок! Кончишь ли ты когда-нибудь морализировать и контролировать все и вся!

Пронзительно-синие глаза Адама светились пьяным бесовским весельем. Он неуверенно поднял руку, чтобы потрепать ее по щеке, но, когда Дженис увернулась, на какое-то мгновение протрезвел.

– Да, конечно, – сказал он так, будто ничего не случилось, – разумнее было бы за руль не садиться, но, во-первых, я к тому времени еще не перешел допустимый предел, а, во-вторых, мне необходимо было хоть с кем-то поговорить, разрядиться, черт побери!

А если бы ты… угодил в аварию? – закончила Дженис про себя, но вслух сказать этого не решилась. Спорить о том, что уже прошло, не имело смысла, но ведь он собирался уйти, а значит, ей нужно было срочно что-то сделать, уговорить его остаться, настоять…

– Тебе ни в коем случае сейчас нельзя садиться за руль! – решительно заявила она.

– А куда же мне деваться, душа моя?.. – с горестной ухмылкой покачал головой Адам. – У тебя есть какие-то другие предложения?

Душа моя! Если что-то и убедило Дженис, что он пьян, так именно это обращение. Никогда прежде Адам не позволял в отношении ее таких нежностей. Он звал ее только Джен, а когда она пробовала возмущаться и заявляла, что у нее есть полное имя, он смеялся и говорил, что Дженис – это слишком чопорно для такой пигалицы, как она.

Если бы она водила машину!.. Но после того как, будучи школьницей, она попала в аварию, у Дженис осталась стойкая невосприимчивость к автовождению.

Оставался один-единственный выход…

– Тебе следует остаться здесь!

– Что?!! – Темные густые брови Адама изумленно взмыли вверх, но уже через секунду глаза его снова блеснули дьявольским огнем. – Более неуместного предложения вы не могли бы придумать, мисс Моррисон? – желчно заметил он, глядя на нее с открытой издевкой. – И потом, что подумают соседи?

– Это не их дело, – отрезала Дженис, никак не реагируя на издевку в его голосе. – И потом, ты сам сказал, что припарковал машину в соседнем квартале. Так что спокойно встанешь утром, когда все уйдут на работу, и поедешь к себе домой…

Адам, помедлив, непреклонно покачал головой и протянул руку вперед.

– Это не вариант! – отрубил он. – Куртку, пожалуйста!

– Нет, Адам!!! – Быстро обернувшись, Дженис сорвала куртку с вешалки и спрятала ее за спиной. – Я тебя не пущу! – выпалила она. – В таком виде тебе нельзя садиться за руль!

– Тогда я пойду пешком, – пожал плечами Адам. – Уж в этом-то случае никто не обвинит меня в нарушении правил дорожного движения.

– Но на улице льет дождь и собачий холод! Ты промокнешь насквозь, простынешь!..

– Ничего, не растаю. Главное, что я не останусь… Это исключено! Разделить с тобой…

– С чего ты взял, что я предлагаю тебе что-то со мной разделить?..

Она с таким рвением пыталась помешать ему уйти, что не сразу уловила смысл сказанного им. Между тем получалось, что он расценил ее предложение остаться как прямое приглашение в ее постель. Самое обескураживающее, что никакие другие варианты ему, судя по всему, даже не пришли в голову. Дженис показалось даже, что она наяву слышит голос матери, наставляющий ее: «Будь осторожна, детка. Мужчинам от девушки нужна одна-единственная вещь, и не мне, дочка, говорить тебе, что именно им надо».

Да, ей не требовались разъяснения, потому что вся жизнь матери и ее собственное детство являли собой живое доказательство того, что мужчины видят в женщине исключительно источник утех, предоставляя ей самой расхлебывать последствия минутной радости.

И все же к Адаму мать была заведомо несправедлива! Дженис верила в это всегда, а однажды имела несчастье – или все-таки счастье? – лично убедиться в том, что он равнодушен к ней как к женщине.

Она верила ему и сейчас, а потому, прогнав минутное колебание, пошла ва-банк:

– Пусть у меня и не родовой замок, но гостевая комната имеется.

– Опять двадцать пять!..

Адам шагнул к двери, но на пути у него стояла Дженис, и пройти можно было, лишь отодвинув ее.

– Дженис! – предостерегающе зарычал он, наклонив голову.

– Не желаю ничего слушать! Тебе нельзя на улицу, Адам! – Ее полное имя в его устах звучало вдвойне угрожающе, но она была исполнена решимости во что бы то ни стало удержать его. На свою репутацию ей было сейчас абсолютно наплевать. – Я не могу принять на себя такую ответственность – отпустить тебя в подпитии, а потом узнать, что ты кого-то сбил или, не дай бог, сам попал в аварию!.. – почти выкрикнула она.

– Ради всего святого, женщина!!! – взревел Адам, железными пальцами хватая ее за локоть, и Дженис с ужасом поняла, что если он и вправду решится убрать ее с пути, то она не сможет оказать ему ни малейшего сопротивления.

Она знала, что Адам Лоусон – настоящий силач, с которым всегда считались все забияки Гринфилда. Но никогда раньше – и это была привилегия Дженис – сила Адама не обращалась против нее лично, поэтому, столкнувшись лицом к лицу с этим живым ураганом всесокрушающей ярости, она вынуждена была собрать все свое мужество и крикнуть:

– Можешь сделать со мной все, что угодно, но я тебя не выпущу!!!

На какое-то мгновение пальцы его судорожно сжались, и она стиснула зубы, приготовившись к неизбежному, но… ничего не произошло. Адам, остановившись, пристально посмотрел ей в глаза, и по лицу его пробежала судорога.

– Черт побери, Джен! – выругался он, отпуская ее так внезапно, что она чуть не упала. – Хорошо! Твоя взяла. Итак, где твоя хваленая комната для гостей?

– Вверх по лестнице и первая дверь направо. Следующая дверь – вход в ванную комнату, – торопливо проговорила Дженис, потирая локоть и следя за тем, как Адам, пожелав ей сквозь зубы спокойной ночи, двинулся по скрипучей лестнице вверх.

Никакого удовольствия от внезапно одержанной победы она, однако, не почувствовала. Адам так явно продемонстрировал свое нежелание оставаться на ночь в одном с нею доме, что настроение девушки, и без того нерадостное, окончательно испортилось.

Надо было чем-то занять себя. Необходимость в этом становилась тем более очевидной, что воображение Дженис подбрасывало ей вовсе неуместные в ее расположении духа картинки: вот Адам раздевается в бело-голубой гостевой комнате; а вот его смуглое, сильное тело ныряет под одеяло…

– Выставить бутылку молока на стол, – упрямо бормотала Дженис, не давая мыслям возможности свернуть на опасную дорожку. – Выставлена… Запереть дверь. Заперта… Задвинуть засов…

Прошло с полчаса. Может быть, достаточно? – спросила саму себя Дженис. Конечно, достаточно. Он уже лег и, наверное, спит без задних ног. Скоро пробьет два часа ночи, ей утром вставать в семь, а она даже не в постели!

Не то чтобы она надеялась уснуть, но порядок есть порядок. Натянув на себя сиреневую ночную рубашку, Дженис отправилась в ванную комнату, приняла душ и почистила зубы. В комнате напротив находился Адам, и одной мысли об этом было достаточно, чтобы прогнать всякий намек на сон. А ведь ей в спальне будет, пожалуй, слышен каждый скрип его старой кровати, малейшее движение его сильного тела…

Хватит!

Дженис плеснула себе в лицо ледяной водой – в наказание за несвоевременные мысли и в надежде остудить разгоряченные мысли, остановить бешеное биение сердца. И уже убедив себя в необходимости тихо-мирно отправиться в постель, она вдруг сообразила, что, оглушенная внезапной капитуляцией Адама, не догадалась предложить ему чистое полотенце, чтобы тот мог умыться утром.

Она просто занесет ему полотенце по пути в собственную спальню! Адам наверняка спит после такого трудного для него дня, особенно если учесть количество выпитого им спиртного.

Дверь в гостевую комнату почему-то оказалась приоткрытой. Заглянув внутрь, Дженис с удивлением обнаружила, что лампа на столике горит, выхватывая из темноты темноволосую голову на белоснежной свеженакрахмаленной подушке.

Впрочем, глаза у Адама были закрыты. Длинные ресницы, как два черных полумесяца, выделялись на фоне сильно развитых скул, а дневная щетина подчеркивала твердую линию подбородка. Я только оставлю полотенце, и уйду, любуясь его лицом, повторила про себя Дженис и на цыпочках прокралась в комнату.

Она повесила на спинку кровати полотенце и потянулась было к лампе, чтобы выключить свет, когда густые ресницы Адама затрепетали и взгляд чуть затуманенных дремой пронзительно-синих глаз буквально пригвоздил ее к полу.

– Дженис? – Это был скорее вздох безмерно утомленного человека, чем приветствие, и неуверенная улыбка на ее губах погасла. – Какого черта ты здесь делаешь?

– Просто… принесла пару полотенец!.. Забыла дать их тебе сразу. – Голос ее зазвенел от обиды. Резко повернувшись, Дженис нарочито небрежно показала рукой на полотенца. – Я подумала, что утром ты захочешь принять душ…

– Спасибо!

«Свободна!» – так можно было понять его безучастный тон. Адам снова сомкнул веки, как бы давая понять, что присутствие Дженис здесь совершенно излишне.

– Ладно, пойду, не буду тебе мешать. Спи.

– Уж будь так добра!

Последние слова Адама как ножом полоснули ей по сердцу. Вскинув голову, она выпрямилась и как можно равнодушнее сказала:

– Спокойной ночи!

Кажется, ей не особо удалось скрыть свою обиду, потому что ресницы Адама снова взметнулись вверх.

– Джен? – Голос его звучал странно низко. – Спасибо за все… – Какая-то неуловимая перемена произошла в его лице. Приподнявшись на локте, он протянул ей руку. – Не знаю, что я стал бы делать, не окажись тебя дома.

– Я рада, что смогла тебе хоть чем-то помочь.

Она пыталась говорить беспечно-бодро, а сама думала о том, что если бы не другая женщина, отвергнувшая его, Адам скорее всего так никогда бы и не появился в ее доме. Но при всех своих обидах остаться равнодушной к приглашению его протянутой руки, к этой новой и непонятной нежности в его глазах она не могла.