Текст книги "Хвост"

Автор книги: Василий Зозуля

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

Находка

В своём старом доме на чердаке, жилец – Пекарский, Игорь Силыч нашёл пустую бутылку из-под кубинского рома. Бутылка была вся в пыли с оранжевой этикеткой.

Игорь Силыч был трезвенником, водки не пил, а пил одни лёгкие алкогольные напитки, на вроде кефира.

Необыкновенная находка пробудила в нём фантазию, Пекарский задумался, стал спускаться с лестницы и расшибся.

От падения на землю он повредился не только телом, но и умом. Его пытались лечить и всё безуспешно. Здоровье к Игорю Силычу так и не вернулось. Скончался он через двадцать пять лет, поперхнувшись в свой день рождения куском сырокопчёной колбасы, наливая из старой кубинской бутылки ананасовый сок.

Судьба двойника

Одна миловидная девушка, а именно – Черемахова, Дина Яковлевна на свою беду оказалась похожей на одну чрезвычайно известную эстрадную певицу. Это приятное, как может показаться, обстоятельство стало сильно портить жизнь: и ей, и ещё больше – соседям, которых будили каждую ночь клаксоны автомобилей ухажёров Дины Яковлевны. Как не трудно догадаться, в самое краткое время, Черемахова сделалась падшей женщиной и была зарезана каким-то ревнивцем, какой придумал себе, что спасает репутацию певицы. Но как все поняли, это была напрасная жертва.

Средство от совести

Гражданин Сапогов-Подушкин был крайне совестливым человеком. С некоторой поры, ему перед сном начали припоминаться все случаи жизни, за которые ему было стыдно. А всё дело в том, что в детстве, он много шалил, делал людям разные гадости, пакостил, то есть рос в глазах окружающих весёлым милым мальчиком. Именно такого неожиданного мнения о нём были все, кто его знал. Никому и в голову не могло прийти, что этот чудный белокурый юнец – сущий бесёнок. Ведь это именно он сжёг соседский дом, когда подпаливал паутину в сарае. И это он, прячась в темноте, любил бросать камни в деревянные фронтоны домов, разбуживая и пугая жильцов. Многие, многие прегрешения отягощали его душу, не давая покоя. И чтобы унять совестливый зуд и отойти ко сну, Сапогов-Подушкин выпивал стопочку рябиновой, крякал, нюхал волосатую подмышку, и только тогда мог безмятежно заснуть сном невинности и благочестия.

Рыбное место

Один заядлый рыбак, по фамилии Табуреткин, Орест Эдуардович решил на спор с друзьями натаскать щук, или какого иного ценного улова, и, не где-нибудь в Подмосковье, а в Останкинском пруду; там, по его мнению, можно выловить что угодно. Как сказано, так и сделано. Пришёл Орест Эдуардович на зорьке в полном рыбацком облачении на берег пруда, расположился и забросил спиннинг. И надо сказать, не прогадал Табуреткин. Из Останкинского пруда всего за один час он вытащил: один женский труп недельной давности, один мужской месячной сохранности, две отрезанные собачьи ноги, три кошки со свёрнутыми шеями и пустую консервную банку, какую тут же приспособил для помещения в неё земляных червей.

Женский труп Орест Эдуардович положил вначале справа от себя, а мужской слева, а после, подумав, расположил их рядышком и стал ожидать приезда сами знаете кого.

Двойное избавление

С одним очень приличным гражданином, известным как Гусаков, Фома Филиппович произошло очередное несчастливое событие, а именно: он упал и забился в людном месте в эпилептическом припадке. Нашлись сердобольные прохожие, какие принялись удерживать его и разжимать челюсть. Кто-то из толпы отдал и белый личный платок, чтобы вытереть Гусакову рот. Всё сделали граждане, чтобы помочь немощному человеку, какой в забытьи приобрёл учетверённую силу. И было совсем не просто удержать его в одном положении и не дать запасть языку. В пылу борьбы за здоровье, вывернули добровольцы Гусакову передний зуб с нижней челюсти. Очнулся Фома Филиппович и, вместо тирады благодарности всем спасителям, изрёк свистя и чуточку шепелявя:

– Что ж вы лихоимцы наделали? Я, может, по два раза на дню в обморок падаю, это моё нормальное состояние, а вы мне здоровый орган за здорово живёшь вынули. Кто из вас мне будет зуб вставлять?!

Нахохлились граждане, отодвинулись от Гусакова и пошли своей дорогой. А Гусаков ещё долго возмущался причинённым ему уроном, не торопясь вставать с газона, пока на него не наскочил автомобиль и не прекратил возгласы возмущения.

Ошибка в рецепте

Генриетта Леопольдовна Воксман-Уманская, проснувшись в одно солнечное утро поняла: что она решительно и бесповоротно разлюбила своего мужа. Как вы понимаете, муж об этом ещё не подозревал. Он спал безмятежным сном ребёнка и не догадывался о своей незавидной участи. Не надо быть и семи пядей во лбу, чтобы понимать: что жить с женщиной, которая тебя разлюбила и теперь ненавидит – это чревато всякими неожиданностями. Генриетта Леопольдовна была женщина тихая, но мстительная. Если кого она не любила, то делала это со вкусом и удовольствием. Так она и поступила с некогда обожаемым мужем, став толочь один за другим ртутные градусники…

Так, изведя безрезультатно три опасных бытовых прибора в пищу мужа, Генриетта Леопольдовна обратилась за разъяснением к студенту медику, кому сдавала комнату.

Студент медик почувствовал, как на его голове стали шевелиться волосы, что-то промямлил невразумительное и наследующий день съехал, в общежитие.

Воксман-Уманская нашла, что рецептура отравления мужа требует изменения, а потому просто не закрыла на плите газовую колонку после приготовления завтрака и ушла на работу. Как вы понимаете, результат не заставил себя ждать.

Развилка

Часовщик Леонардов, Александр Македоныч мучился ночным видением. Ему снились неясные фигуры, какие донимали его двумя извечными человеческими вопросами – «Кто виноват?» и «Что делать?». Леонардов, как человек с точной психикой, испытывал великое мучение от поиска ответа на эти вопросы. Не найдя ответов и пребывая в совершенно раздёрганном состоянии, Александр Македоныч проснулся и обнаружил себя лежащим под грудой книг, какие свалились на него вместе со шкапом. С превеликим усилием Леонардов освободил себя и сказал вслух, тряся лохматой головой:

– Пора начинать жить трезво.

Но тут ему на глаза попался графин с известной жидкостью, и новая жизнь не состоялась.

Догонялки

По запруженной автомобилями улице бежал за страусом человек без шапки. Страус подскакивал, перепрыгивал через автомобили, часто приземляясь кому-то на капот, и немедленно проминая его своим живым весом. Человек пыхтел, сопел, обливался потом. Кто-то из зевак подставил ему ногу, с намерением жестоко и глупо подшутить. Но преследователь страуса ловко перепрыгнул неожиданную преграду и, не снижая темпа бега, влепил затрещину шутнику. Ответа не последовало.

Улица свистела и гикала, ревела клаксонами авто.

Спустя минуту, человек скрылся из вида, а я отделился от толпы и вошёл в книжную лавку.

Белый крокодил

Снится сон Захару Конюкову, что он белый крокодил. И живёт он, как и полагается крокодилу в зелёной заводи и питается всем, что к воде подходит. Нравится быть Конюкову крокодилом, а, особенно, белым. Считает он, что белый цвет его выгодно отличает от сородичей. Может, и было бы какое хорошее продолжение, да явились во сне охотники к заводи и прекратили благоденствие. Не стало белого крокодила, а остался – один Захар Конюков, мелкий чиновник на посылках со своими житейскими трудностями. Задумался Захар над тем, что лучше: быть ему белым крокодилом или тем, кто он есть?.. Сколько он не думал, а только находились равные аргументы – «за» и «против», крокодильего и человеческого обличья.

Время было рассветное. Город активно начинал шуметь.

Конюков встал под душ и торжественно произнёс, намыливаясь и делая личное открытие:

– А человеком-то, мне быть интереснее!..

Причинение добра

Когда Галов, Ульян Орестович был маленький, он очень хотел вырасти. Но когда Ульян Орестович наконец-то вырос, он в тайне стал завидовать всем маленьким и выучился на детского доктора.

Всем детям он открывал страшную правду, что быть взрослым не надо торопиться. Но дети его не слушались, смеялись в ответ на все его страшные рожицы и начинали быстро выздоравливать.

Качели

А один человек потерял чувство юмора, а другой это чувство нашёл. А одна девушка разлюбила парня, а другая его полюбила. А один гражданин захотел отдать жизнь Родине, а другой его отговорил.

А и прочее, и прочее, и прочее…

Вот какая наша жизнь.

Неизвестный

Проживал в одном городе, человек по фамилии Кофейников, Илья Мануилович. Усердно служил он по почтовому ведомству сколько себя помнил и через это старание нажил себе сидячую болезнь. И это был его единственный недостаток о каком можно ещё как-то прилично говорить. Потому как о других излишествах его натуры, так мягко уже и не скажешь. Скелеты в его шкафу висели, как костюмы тройки. Но этих скелетов никто не видел и не знал, а если бы видели и знали, то был бы Кофейников – знаменитость!

Тарантул

Жил-был Поплавков, Климентий Юльевич, хороший семейный человек со средним медицинским образованием. В восемь утра он ехал на работу и в восемь вечера он возвращался домой. Дома, за завтраком, он начинал читать газету, в автобусе он продолжал читать газету, а на работе он оканчивал чтение газеты.

Все коллеги завидовали Поплавкову, его спокойной размеренной жизни, а потому писали на него кляузы, куда следует писать и куда не следует. Климентий Юльевич об этом знал и только сдержанно улыбался. И когда из высоких инстанций начинались звонки и письма, Поплавков только посматривал взглядом удава на часы.

В городской газете, какую регулярно прочитывал Поплавков, на последней странице печатали некрологи. Климентий Юльевич ждал их и делал аккуратные вырезки в отдельную папку. Всех покойников он знал. При очередном подобном сообщении, Поплавков едва сдерживал слёзы, а когда терпеть было совсем невмоготу – промакивал уголки глаз клетчатым носовым платком и говорил:

– Я не сомневался.

Сердобольный

На нашей улице сбили лошадь. А спустя четверть часа, на соседней улице переехал грузовик даму с собачкой. Едва успели увезти лошадь с проезжей части, как на том же самом месте раздавило дворника с поливальным шлангом. И только-только затихли сирены, как на соседней улице расплющило катком человека в очках. Едва увезли останки человека и его целые очки, как рядом с тем местом автомобиль свадебного кортежа «обнял» фонарный столб.

Мне надо было срочно отправляться по делу. Но, видя такие печальные события, я

отменил все встречи, и только и делал, что ходил от происшествия к происшествию, и сокрушался, сокрушался, сокрушался.

Старинный рецепт

В старое время, у нас в городе барин жил, а при нём, как водится, слуга. По утрам барин пил кофей и донимал расспросами свою вдовую маменьку. И вот, в какой-то день, захотелось барину пригожую девку из дворовых культуре пития кофия приучить, чтобы не видеть надоевшую харю слуги.

Барская воля не блажь, а закон для челяди. Привели свежеумытую девку к барину. Он оглядел её строгими очами, и, найдя её годной для такого деликатного дела, повелел слуге немедленно обучить её искусству заварки и подачи кофейного напитка с пенкою.

Велико было желание барина испить кофею в обществе дворовой красавицы, что он поторопил слугу с обучением, а сам стал дожидаться напитка в кабинете набивая табаком турецкую трубку.

Опытный слуга молча сварил кофе и, ни говоря ни слова, сервировал серебряный поднос. Дворовая девка хлопала глазами, ожидая разъяснений. Но их не было. Слуга довёл её до барского кабинета, остановил, смачно харкнул в кофейную чашку, размешал «пенку» серебряной ложечкой и сказал:

– Мы им, Луша, завсегда так подаём.

Сансара

Иван Петрович задумался. Он посмотрел в окно и снова задумался. Подумав, Иван Петрович развернул газету, долго читал и, читая, стал думать. Как следует подумав, он машинально включил радиоприёмник и стал слушать всё подряд, перескакивая с волны на волну; наконец, найдя интересное, он попытался понять суть того, о чём вещал диктор. Последние новости заставили Ивана Петровича вновь задуматься. Часы успели сделать четверть круга. Тогда, выключив звук радио, Иван Петрович снова подошёл к окну. Городской вид опять заставил его задуматься. Чтобы прекратить думать, Иван Петрович отвернулся от окна, но мысли никуда не делись. Для укрощения бушующего мыслительного процесса, Иван Петрович лёг спать в неурочное время. Во сне – он читал газету, слушал радио, смотрел в окно и думал, думал, думал.

Скудный выбор

Иванов, известный местной шпане, как Шатобриан, не ел мяса ни в каком виде. Однажды изменил своему правилу и поплатился жизнью, поперхнувшись косточкой.

Петров, обезноженный в следствии тяжёлой болезни, каждый год проходит медицинскую комиссию на предмет установления инвалидности, и каждый раз медицинская комиссия не находит оснований присвоить ему первую группу.

Сидоров, нажив колоссальное состояние на лесных государственных подрядах, всё просадил в Монте-Карло, окончательно свихнулся и теперь зарабатывает на жизнь тем, что поёт здравницы всем желающим в Гайд-парке.

Три обычные судьбы и ни одну нельзя пожелать: ни себе, ни другу, ни врагу.

Ампельсин

Писатель Кисельников, Илья Степанович долго смотрел на лежащий перед ним апельсин и никак не решался нарушить его природную целостность. Воспитанная деликатность характера нашёптывала ему взять столовый нож, сделать на корке апельсина надрезы и снять её. Но Илья Степанович посчитал, что это слишком простой способ добраться до сочной мякоти. Он стал придумывать новый метод очищения апельсина и понял, что существуют множество вариантов, как сделать это быстро и эффективно, с должной красотой, так и медленно, даже глупо и абсурдно. Кисельников смотрел на апельсин, чья тень не торопливо перемещалась вслед за солнцем, и размышлял о последствиях для человечества, если он обнародует открытый им необычный способ добывания апельсинной мякоти. «Может, моё открытие, – живо представлялось ему, – прямо поспособствует высадке людей на другие планеты, или спасёт всех от тяжёлых недугов? А вдруг, так случится, что этот способ станет таким же страшным оружием, как изобретение атомной бомбы?..»

Машинально, он взял апельсин в руки, поддел ногтем толстую корку и отделил её от мякоти. Когда с очищением плода южного дерева было покончено, Илья Степанович пришёл в себя и с огорчением посмотрел на дело рук своих. Очищенный апельсин был готов к употреблению.

– Ампельсин, так ампельсин, и с этим ничего не поделаешь, – сказал Кисельников и использовал плод по назначению.

Совесть в питании

У Силантия Назарыча Скворцова зверски разыгрался аппетит перед походом в гости. Но Силантий Назарыч был человек волевой, мужественный, мог по два дня ничего не есть, если предстояло идти в гости. Готовился он к предстоящему событию, основательно, – голодом, осторожно насыщая закалённый организм колодезной водой. В этот раз, он решил пойти на личный рекорд и перед гостями не принимать пищи три дня.

Жена его, Элла Дмитриевна не препятствовала такой жизненной позиции, отмечая про себя: что кормить мужа один раз в неделю – очень выгодное дело. Расходы семейный бюджет нёс минимальные, а польза несомненная, потому как можно было отложить на чёрный день лишнюю копеечку.

Обычно, Силантий Назарыч в гостях съедал по две порции наваристых щей, просил положить две столовые ложки сливочного масла в картофельное пюре, добавить гарнир и три говяжьи котлеты. Запивал эту снедь, он пятью большими стопками домашней наливки. Мог бы выпить и шестую стопку, но вполне справедливо считал, что делать этого не стоит, потому как в гостях принято вести себя скромно и малозаметно. Эту шестую стопку он выпивал уже дома, наливая её из той бутылки, что отдавал ему хозяин дома, не зная уже, каким ещё добрым способом избавиться от деревенского Пантагрюэля.

Гуманное средство

Токарю Анатолию Плужникову и его другу электромонтёру Валерию Пекарскому приспичило выпить после работы. У каждого в карманах – по полтора рубля. Сумма смехотворно малая для казёнки, но на бутылку самогона достаточная. Купили в известном месте, пришли на бережок речки и макнули под сальцо. Накатили они всего по полстакана и сразу же почувствовали, что самогонку им продали креплёную карбидом… Внутри желудков, будто костерок хороший развели. Сунули они пальцы в рот, а им и не рвётся, не чем рвать-то и во рту сушь.

Кинулся тогда сообразительный Плужников к тёще своей с другом, что недалеко жила, мол, спасай Глафира Сергеевна, заживо горим.

Тёща поняла всё с полуслова и выдала им по двухлитровой банке жёлтой водички, скомандовав: «Пейте!» Схватили мужики по банке и мигом их выдули. Потом их выполоскало изрядно, костерок в желудке и погас.

Анатолий и Валерий стали друг друга подначивать, повеселели, толкаются. И как им было не радоваться, если живы остались. Плужников, сквозь подсыхающие слёзы, возьми и спроси тёщу:

– Чем же вы, Глафира Сергеевна, отпоили нас?..

– Точно хотите знать?

– Хотим, – сплюнул Пекарский горькую слюну.

– Пили вы, голуби мои, процеженные коровьи лепёшки.

Пекарский посмотрел вопросительно на Плужникова, а тот, едва сдерживая едкую

отрыжку, севшим голосом изрёк:

– Не всё надо знать…

Судьба ж жадной самогонщицы, как ходили слухи в народе, в последствии, была печальной: погорела старушка, со всем своим имуществом.

Терпеливый ученик

Как-то к столяру-краснодерёвщику Зуркову, Константину Устинычу поступил в ученики – Петя Харохорин, щуплый студент ремесленного училища.

Многоопытный Зурков смерил его хитрым взглядом поверх роговых очков и спросил:

– Какой палец у тебя на руках нелюбимый?

– Все любимые…

– Молотком по ним часто попадаешь?

– Случается…

– Знать, обиду какую имеешь, думаешь…

– Ничего я не думаю и обиды у меня нет. Стукнул по пальцу и всё.

– И боли не боишься?

– Терплю.

– Ладно-ть, поглядим на сколь тебя у меня хватит, – резюмировал Зурков расспрос ученика и поскрёб трёхпалой кистью красную морщинистую шею.

После месяца обучения, у Пети Харохорина сошли сами собой два синих ногтя на левой руке и один на правой, тут нечаянно сам наставник постарался. А свалившуюся на ногу с верстака киянку, и вовсе можно не считать за травму, потому как синяк размером с рублёвую монету под носком был не заметен.

К чести, сказать, из краснодерёвщиков Петя Харохорин не ушёл и пальцы свои целыми сохранил.

Воспитание подкаблучника

Коленька Иванов впервые толкнул в пригородном автобусе в спину симпатичную девушку и сказал извинительно:

– Простите, я не нечаянно…

– Не прощаю, – ответила девушка и залепила звонкую пощёчину попутчику.

Коленька Иванов схватился за щёку, сморщился и залепетал:

– Вы не так меня поняли, я оговорился!

– Ах, ты оговорился… – девушка нашла повод влепить попутчику вторую звонкую пощёчину.

И она её ему влепила!

– Боже ж ты мой! Что ты ко мне прицепилась?! – пытался увернуться Коленька Иванов от нахрапистой особы.

Народ в автобусе зашевелился и стал отшатываться, давая свободу действий агрессивной нападающей и вяло отступающему. А самые весёлые свидетели происшествия, подначивали задиристую деваху:

– Наподдай ему олуху за все гульки, будет знать как по чужим юбкам шастать.

– Какие юбки, граждане?! – вертелся из стороны в сторону пинаемый Коленька и заревел телячьим голосом. – Я и знать её не знаю! Прицепилась ко мне сумасшедшая!

– Так ты ещё и оскорбить меня хочешь…

Шофёру автобуса надоел этот комариный балаган, и, не вмешиваясь в его процесс, привёз всю компанию к полицейскому участку.

Но история не была бы полной, если не рассказать о том, что через полгода молодые поженились.

Последняя инстанция

Писатель Гусаров-Рузский, Александр Ильич возвращался около полуночи, через городской сквер в гостиницу.

Осенняя ночь была облачная, сырая.

До гостиницы надо было пробежать рысцой километра полтора, а приспичило Гусарова-Рузского по малой нужде. Воровато оглянувшись и найдя улицу пустынной, Александр Ильич на минутку прильнул к кустам лещины.

Когда же, его фигура вновь оказалась на бетонной плиточной дорожке, то, пересекая лужайку, к нему поспешил милицейский патруль.

Старший патруля потребовал документы и объяснений. Александр Ильич предоставил, и то, и другое. Лейтенант, изучая паспорт и прикрываемый двумя сержантами, делал внушение:

– Что ж это вы гражданин общественный порядок нарушаете?..

– Я не специально, нужда заставила и холодно… – оглядываясь на суровых стражей, виновато сказал Гусаров-Рузский. – Фамилия у вас интересная… – вчитывался в документы лейтенант. – И, билет, смотрю у вас есть… Так, а тут что?.. О! Так вы у нас – писатель! – неподдельная весёлость заиграла, залучались в голосе милиционера.

– Да, я писатель, – опустив глаза, подтвердил Александр Ильич, не ожидая ничего хорошего от этой нечаянной встречи.

– Так-так, как-то вас и штрафовать совестно… Так и быть: забирайте ваши документы, и чтобы без нарушений…

– Я – никогда, так, вот, получилось.

– Ну, да-да. Понимаю. А у нас – видите, что с городом делается… Мусор, крысы бегают… Нас гоняют за три копейки, а деваться некуда. Вы напишите об этом. Хорошо?..

– Постараюсь, – пообещал Александр Ильич.

Пожав руки – они расстались. Отойдя на полсотни шагов, писатель обернулся: чтобы согреться, все три милиционера закурили.

В гостинице перед тем, как выпить стакан горячего чая, сев на кровать, Гусаров-Рузский открыл блокнот и черкнул несколько слов для будущего рассказа.