Текст книги "Хвост"
Автор книги: Василий Зозуля
Жанр:
Современная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)
Хвост
С Викентием Викентьевичем Викентьевым, чиновником 3-го департамента городского управления культуры недавно случилась досадная неприятность – у него неожиданно вырос хвост. Может, всё это случилось от его долгого сидения в мягком кресле, а, может, и по какой-то другой неисследованной причине. Вот не было хвоста у человека вечером, а утром – бац! И хвост на известном месте. И заметный, надо сказать, у Викентия Викентьевича придаток получился – пушистый, полосатый, точно у тигра. Другой бы на его месте расстроился, впал в уныние, сошёл с ума. Но не таким был Викентьев. Столоначалие его закалило, сделало гибким в осанке и характере. Тут мог и хвост сыграть свою значительную роль. Оделся Викентьев с осторожностью, как раз и пальто ниже колен пригодилось. Явился к себе в 3-й департамент, думая о том, как примут его коллеги увидев его с хвостом. Только такая разительная перемена в облике Викентьева никакого переполоха у его коллег не вызвала. Настал черёд удивиться самому Викентьеву отчего никому не интересен его хвост. Стал он присматриваться к товарищам, желая увидеть хоть тень иронии к себе. А нет, все общались с ним так, как и всегда, совсем не видя его кошачьей гордости. Викентьев задумался: «А есть ли у меня хвост?..» Чтобы совсем себя убедить, он взял в руки новый орган чувств и заботливо погладил. Хвост существовал. Он чувствовался живой и полезный. Им можно было даже обмахиваться, как веером в жару. А при необходимости – отгонять мух от себя и товарищей по работе. Но Департамент культуры – это вам не конюшня, зелёная муха в нём невозможная редкость. С хвостом Викентьев проходил весь день, сходил на приём к директору департамента. Но и директор департамента не увидел в нём никакой удивительной перемены.
К концу дня Викентьев стал думать о людях плохо, их воспитанность его убивала сильней насмешки: «Что с ними со всеми такое?! Они все ослепли, что ли?! Я же чуть ли не зверем стал, а им всё нипочём. Какое безразличие. Эх!..».
И вот это «эх» всё и изменило: Викентьева не стало. Завод сердца закончился. И даже в морге, где как известно внимательно изучают всякие летальные случаи, но и там никто не удивился тигриному хвосту у человека. Мало того! Когда хоронили Викентьева, то и тогда никто из провожающих не обратил внимания на спокойно лежащий хвост ниже его колен.
Земной Викентьев закончился. Душа его многогрешная отправилась в скитания. И что удивительно: на Небесах хвост ему стал служить добрую службу. Викентьева принимали там, где положено и с должным почётом, чего невозможно представить у нас на Земле с таким довеском. Знать, внимательные там живут обитатели, не чета нашему брату.
Сапожник
У сапожника Валентинова закончились сапожные гвозди; причём, закончились внезапно. Кто-то спёр из клиентов коробочку, видно спутав их со спичками. Курящий народ пошёл, смолят безбожно папироски, а спичек собственных не имеют. Шут с ним, с народом! Не об нём речь. Сапожника Валентинова жаль. Ему заказ срочный оканчивать, а гвоздиков нет. Дома гвоздики есть, а под рукой, в мастерской нет. Не доделал Валентинов срочный заказ, отправился домой. А по пути – купил себе «мерзавчика», с горя отхлебнул, поперхнулся; в общем, не откачали. Помер сапожник Валентинов.
Про горе семейное не скажем, а расскажем про самого покойника. И, собственно, не про его бренное тело, с ним всё ясно без подробностей, а про душу. Отправилась она по извилистой дорожке, а впереди глядит – фигура. «Эко, – весело думает душа
сапожника, – никак попутчик мне попался! Надо мне познакомиться…»
Что ж, состоялось знакомство. Да такое, что и не придумать! Этой самой фигурой
оказался заказчик сапожника Валентинова, который коробочку с гвоздиками и прихватил. Он, хоть и был молодым человеком, а долго на свете не зажился: скончался в следствии своей вредной привычки. Дело всё в том, что ему надо было всё время что-то жевать или держать во рту.
В подробности вдаваться не будем, побережём свои сердца, заметим только, что с вредными привычками надо решительно бороться: пить – только из стакана, или какого другого подобного предмета; гвоздики и прочие острые предметы, как бы не хотелось, – в рот не совать.
Любовник
Беда приключилась с одним гражданином по фамилии Ягодецкий, загордился он своей личностью, потерял бдительность и на том погорел. Обо всём по порядку.
Фамилия у него красивая, звучная. Дома Ягодецкого жена звала ласково – Ягодицыным, а скромного вида начитанная любовница – Ягодкиным, или Ягодкой.
И правда: всё было при Ягодецком – стать, рост, ум. Одного не доставало – бездонного портмоне. Доходы были средние, а, значит, и необходимые траты для войны на любовном фронте скромные. И чем дальше длились отношения Ягодецкого с начитанной любовницей, тем больше требовалось прилагать усилий чтобы одерживать временные победы. Настал и такой день, когда запросы любовницы превысили допустимые, а всего-то попросила она свозить её в один ресторан в честь юбилея их отношений. Вышла неприятная сцена. Ягодецкий покинул квартиру любовницы, так ни к чему и не приступив. На его несчастье он забыл у возлюбленной телефон и зонт. Вернулся за ними. Телефон и зонт ему вернули молча.
Весь ужас начался по какому-то чудовищному совпадению, как только захлопнулась за ним дверь. На телефон позвонила жена и сказала, что домой он может не торопиться, а начинать подыскивать себе жильё, потому что она всё знает. Посмотрел Ягодецкий в лужу на асфальте, увидел своё отражение, пнул его носком начищенного туфля. Но, вместо ожидаемых брызг в разные стороны, получился – «бултых». Лужа скрывала незакреплённый должным образом чугунный люк. Ягодецкий угодил в него и утонул. Были свидетели, зеваки. Жена приехала к нему в морг заплаканная, заплаканной была и на похоронах, пока на поминках к ней не подошёл симпатичный коллега покойного мужа. Вторая половина поминок напоминала сватовство: гости удивлялись, умилялись, уплетали обильное угощение и хвалили танцующую в паре вдову. Портрет покойника кто-то заботливо положил на налитую ему рюмку, как будто это был жених, который напился на собственной свадьбе и уснул в салате. Через девять месяцев вдова родила ребёночка и подала на алименты, а начитанная любовница, как говорят, вышла замуж за того самого молодого симпатичного коллегу покойного Ягодецкого и тоже родила в положенный срок, и сразу – двойню. А молодой папаша от ужаса задумался, идя по улице, и тоже свалился в тот самый злополучный коллектор. Про его дальнейшую судьбу я ничего не знаю. Сам я хожу другой дорогой и смотрю под ноги.
Прыщ
В прошлую субботу Тимофей Полупьянов благополучно женился, а могло бы всё повернуться иначе, и ходил бы тогда Тимофей, как и прежде вольным человеком с чистой душой. Но обо всём по порядку: в свадебное утро пришли друзья новобрачных поздравлять и обомлели: на римском носу Тимофея красовался здоровенный прыщ. Невеста вся в слезах, сопли о фату вытирает, замуж уже не хочет, её родственники уговаривают и что-то тёмное в рюмочку наливают. Тимофей у порога вертится, видом своим пугает, его в шею гонят – смех, да и только, а никто не смеётся. Всё куплено загодя, наготовлено на сотню гостей, деньги потрачены, а организм жениха такой фортель выкинул, допустил нарыв на видном месте. Кто-то из знающих медицину предложил свозить жениха в больницу, но находились и такие голоса, какие возражали против такой помощи и предлагали залепить прыщ лейкопластырем, а сверху наложить маскирующий крем «Балет». Пока судили и рядили, Тимофеев как бы случайно обнял подружку невесты. «Ну, обнял и обнял, – можете сказать вы, – стоить ли подобную мелочь выносить на общественный суд?» Может и не стоит. Вполне понятно, что дело молодое. Да не сошла такая вольность Тимофею Полупьянову. Не посмотрели гости со стороны невесты, что жених в свадебном костюме, а не в подштанниках. Нахлобучили ему по физиономии от всей души и за всё хорошее. Рубашку юшкой забрызгали… В общем, дали ему тумаков. Радуйся! Потом умываться повели. Харю Тимофею оттёрли вафельным полотенцем, глядь, а прыща на носу, как и не бывало. Исчезла болячка! Может, показалось. Невесту позвали, чтобы обрадовать. Она сразу и явилась, будто за дверью стояла, а радостью не засияла, потому как синяк под глазом жениха и оторванный воротник пиджака перевешивали исчезнувший бесследно прыщ. И можно было подумать, что теперь-то никакой свадьбы не будет. Да не тут-то было. Стукнула невеста каблучком и объявила всем, что свадебный кортеж отъезжает через пятнадцать минут. Тимофея переодели, залепили, где надо пластырем, наложили слои крема «Балет» и увезли в загс. После торжественной росписи началось гуляние. Физиономия Тимофея снова претерпела изменения. Но это ничего, с этим можно жить. Для «медового месяца» важно другое. Правда же?..
Часовая фамилия
Есть на свете фамилии уничижительные, не благозвучные, а, между тем, люди, носящие их, живут жизнью интересной, художественной; сколачивают даже внушительный капиталец, на вроде купца Синебрюхова. И как полная их противоположность, существуют фамилии значительные, можно сказать, вельможные. Но толку от них, самим носителям, решительно никакого. Близок локоток, а не откусить.
Звёзды тоже светят, как какая-нибудь Ригель. А ты попробуй от неё согреться в наших широтах, так и околеть не долго пока чего-то там от неё дождёшься; впрочем, в других широтах тоже толку не будет: звезда Ригель далеко, и мы ей – седьмая вода на киселе.
Вот и Секундов, Родион Родионыч тоже был потомком родовитой фамилии. И человеком был воспитанным и старался никуда не опаздывать, во всём оправдывая свою фамилию. Но однажды случилось ему опоздать на одну важную встречу. И, в следствии этого досадного обстоятельства, важная встреча сорвалась, кто-то чего-то там не получил, на кого-то зря накричали… Сам Секундов расчувствовался, не мог найти дома места, а когда место нашёл, то оно ему всё равно не понравилось, потому как это место требовало уюта, а уюта в доме не было.
Меж тем, ссоры людей продолжались, приближая конец мира. Но о всей цепочке следственных связей случайно запущенных им Родион Родионыч ничего не знал и знать не мог, потому как спустя сутки, на его холодный труп в прозекторской доктор положил блестящий звёздными искорками скальпель и отвлёкся на пяток минут для чаепития.
Шалун
В далёкое время, а, именно в детстве, Николай Германович Ушкин интересовался разными штуками, то есть рос любопытным стареющим человеком. Что попадалось в его шаловливые ручонки, то долго не жило. Только и слышали интеллигентные родители день-деньской – «Трах!», «Бум!», «Тук-тук!», «Крак!» и другие сопутствующие механические звуки. А частенько взвизгивал и сам Коленька, когда ему в палец, или ладонь впивалась змеёй разжатая пружинка. Хорошее детство было у Коленьки Ушкина, завидное. Смотрят, бывало, с удивлением его папа и мама на кучку из жести и прозрачной пластмассы посреди паркетного пола, и понять не могут: куда могла подеваться новая юла? А она туда и подевалась. Её улыбчивый Коленька порешил слесарным молотком из любопытства. Завёл её маленький безобразник, чтобы она крутилась и тенькала, да и потюкал изрядно весёлую игрушку до полного её разрушения.
Прочили родители Коленьке будущее самое не светлое, пугали им, думая, что он образумится. Не образумился Коленька, а вырос в Николая, получил паспорт с фотокарточкой, влюбился и пошёл своей дорогой. Он по ней и сейчас идёт, и я не исключаю, что в руках его по-прежнему молоток.
Случай
У Пантелея Романовича Шустова прохудились ботинки. Житейское дело, как не трудно догадаться. Пустяковый случай. Можно плюнуть и забыть. О такой мелочи не стоит и на столбе писать, а не то, что в газете. Но кому, как говорится, пустяк, а кому и печаль-беда. Ботинки немецкие, добротные. Десять лет служили Шустову во всякую погоду. Так уж бывало, что Пантелей Романович, придя домой «под мухой» и спать в них ложился подле жены на белую простынь. Правду сказать, по утру за такую провинность он был клят и мят супругой, но ботинки тут были не причём. Как вещи безвольные, они подчинялись хозяйской воле сразу, не смея возражать. Так было, и год, и два, все десять лет и набежали. То ли нитки прогнили, то ли клей пришёл в негодность, а запросили ботинки «каши». Посмотрел на них с тоскою Шустов и стал прикидывать в уме, что ему делать дальше. А дальше, как бы перспектива не весёлая, наличного капиталу кот наплакал, а жить как-то до получки надо.
И что-то замечталось Пантелею Романовичу, что он возьми и воспари над прикроватным ковриком. Строго говоря, Шустов сразу и не понял, что он воспарил. Сидел себе задумчиво на диване и – раз, он уже в воздухе. И ведь не прыгал, а как-то само собой получилось, без принуждения, как и должно ангелу.
Да-да, Пантелеймон Романович Шустов был ангелом. Никто из его земного окружения и не догадывался о его небесном происхождении, потому как по паспорту он был именно – Шустов, Пантелеймон Романович, урождённый города Приреченска и, далее, все записи и штампы, какие можно встретить в подлинном документе. Но вся штука и соль была в том, что его паспорт был от первой и до последней страницы фальшивым, а, следовательно, и сам Шустов мог вполне сойти за шпиона. Но не сошёл. Он, вообще, решил свести к минимуму хождение по твёрдой поверхности. К его чести, надо сказать, что это желание исполнилось, и, в место ходьбы, он стал парить. А в довершении всего, он вспомнил свою ангельскую сущность и отдалился от земных дел. Не станем его осуждать. И будем довольны уж тем фактом, что с ним мы немножко знакомы.
Не свои сани
Жил на белом свете гражданин со смешной фамилией Лопушков. Рост он имел под два метра и мускулатуру гимнаста. Ему бы в спорт податься, призовые места сходу брать, а он сунулся в продавцы цветов, и нажил там себе страшную аллергию; после, долго от неё лечился и неудачно… Собственно, помер Лопушков, приказав долго жить.
Теперь думаю: «Приказать-то он приказал, а как быть, когда торговля цветами приносит
доход больший, чем заводская смена?»
Проводница
Жила и работала, некогда, в одном поезде проводница по фамилии Милютина-Вирская. И внимательной была проводница к пассажирам и с кем-то даже ласковая сверхобычного. Одним словом, хозяйка своего вагона и жизни.
Вот так она жила и жила себе, пока не встретила лысого сухонького старичка с длинной бородой и в восточном халате. О чём-то с ним в своём купе пощебетала, задорно похохотала, да и вышла с тем старичком из поезда на его станции, решительно и бесповоротно порвав с прошлой своей кочевой жизнью.
А подруги проводницы, узнав о таком выдающемся поступке, посчитали её за умалишённую и перестали поздравлять с днём рождения. Тут надо отдать должное Милютиной-Вирской, она простила своих подруг, послав им через месяц по маленькой бархатной коробочке с бантиком. Развязали подружки бантики на коробочках, а оттуда повалил серный дым. Вот в этом дыму и исчезли её подружки, оставив в полнейшем недоумении, и пассажиров, и поездное начальство. Что это было?.. Никто толком ничего и не понял, а ехать надо; вот поезд и поехал дальше, дав короткий гудок.
Спор талантов
Однажды заспорили два литературных работника – писатель Хомутов, Кирилл Кириллович и поэт Шубин, Виктор Викентьевич. А предметом их спора стал талант. Хомутов настаивал на превосходстве прозы, а Шубин поэзии.
Когда все аргументы, что ими вспомнились были исчерпаны, тогда вход пошли стаканы, бутылки, табуретки, стулья и даже крышка рояля, какую оторвал Кирилл Кириллович в сильном желании разбить её о красивую голову Виктора Викентьевича.
Но поэт Шубин был ловок, увернулся, и, в отместку, успел крикнуть, отскакивая к двери: «Я вас засужу!»
Именно эта неожиданная фраза, а не бранное слово прекратила возможное смертоубийство.
Отсюда напрашивается вывод: что не смотря на хаос человеческих отношений, именно страх перед законом спасает наше общество.
Пустота
В одном городе исчезли простые жители, все до одного. А остались жители именитые, важные, друг другом уважаемые. Пошли известные люди из своих квартир и удивились тишине и порядку. Никто им не мешал ни во дворе, ни на дороге. Можно было ехать им куда угодно и с какой угодно скоростью. Поначалу, никто из именитых горожан не задался вопросом: отчего такая лёгкость бытия образовалась? Как вы понимаете, такая благодать продолжаться долго не могла, именитым людям понадобились помощники, а их не было.
В общем, когда сонный градоначальник Перхов, Вильям Емельяныч протрезвел после собственных именин, то в его городе не осталось уже и именитых граждан. Все они сбежали в лучшие края на чём могли, потому как поезда не ходили и самолёты не летали.
Мало того, когда Вильям Емельяныч пожелал умыться, то из крана не побежала вода, а зашипел воздух. Градоначальник, сохраняя остатки рассудка, пощёлкал в комнатах выключателями – электричество тоже отсутствовало. Молчали и телефоны. Вильям Емельяныч умыл бледное одутловатое лицо минеральной водой на кухне и посмотрел в окно, чтобы узнать: есть ли там какая-то жизнь?.. Жизнь за окном была, но совсем не такая, какая бы устроила Вильяма Емельяныча. Солнце заслоняла большая надувная розовая свинья, какую мотал по городу ветер и бил её мордой окна домов. Перхов подумал, что ему это снится и он пребывает в похмельном бреду, тем более что ему хотелось пить. Но розовый пятак свиного носа надавил на раму окна, полетели стёкла и жизнь Вильяма Емельяныча закончилась в муках.
И в пустом городе селиться больше никто не стал. Его и в новых картах перестали указывать, в общем, заросло всё лесом. Так что эту историю можно считать самой настоящей былью.
Хвастун
Человек по фамилии Поздняков-Кукарин сделал фото возле чужого автомобиля и послал её друзьям. Какое же было его удивление, что из его не самого высокого жалованья в скором времени стали вычитать положенные для автомобилиста налоги и штрафы. Забеспокоился Поздняков-Кукарин, что сущие гроши стали ему доставаться. Ему надо макарон и молока купить, а хватает только на макароны и так далее. Кинулся он тогда в свою бухгалтерию, чтобы восстановить справедливость, метая громы и молнии. Но там сидели не тургеневские барышни, какие полные дуры в житейских вопросах и бухгалтерских делах. Выдали они правду Позднякову-Кукарину самую горькую, что вопрос не к ним, а в надзорные инстанции. Вышел он от них совершенно растерянный и пошёл по адресам с намерением доказать, что он не слон. Год потратил Поздняков-Кукарин на доказательства непричастности к чужому имуществу, через это стал даже седеть и пить горькую. В довершении всего, его попёрли со службы за систематические прогулы; в общем, пропал человек, а готовил себя когда-то в космонавты.
Перекати-поле
Гражданин Кривозубов-Булакин, вынужденно переменив место жительства, первое время, пока не устроился на службу, очень страдал от нехватки мяса. Питался он кашами, заправляя пресное варево маргарином «Солнечный». А меж тем, мечталось ему, как и всякому голодному человеку с нормальными наклонностями, – о куске курицы, говяжьей вырезке и бараньей лопатке.
За окном гудела весна. На подоконнике топтались глупые голуби, видимо, чувствуя крупяной запах, идущий из приоткрытой форточки.
Кривозубов-Булакин смекнул, что сытый голубь может быть полезнее и вкуснее воображаемой куриной тушки. А потому, он смастерил из кастрюли и обломка старой швабры простую ловушку, и наловил при её помощи десяток птиц. Надо ли говорить, что в скором времени, птице в округе закончились. Тогда Кривозубов-Булакин принялся за кошек, собак, обеспечивая себе необходимое количество белков и жиров. Но когда
закончились и эти млекопитающие, Кривозубов-Булакин задумался о людях.
Не будем описывать все подробности, заметим только, что в считанные годы, и это его место жительства опустело.
Эконом
Маляр Эскин, Орест Римович любил своё трудное дело и копил на кооперативную квартиру. Копил он на неё особым образом. Если другие мужики скидывались на пузырёк, то Орест Римович никогда не давал трудовой рубль. При таком случае, он перекладывал его в пустое отделение портмоне, делая замечание вслух:
– Это сбережённый рублик, не пропитый. Я на него дверную ручку куплю в новую квартиру…
Его изрытый оспинами нос двигался синхронно с произнесёнными словами, попутно отмечая все резкие запахи в малярной мастерской.
Орест Римович доставал из голубого шкафчика початую бутыль со скипидаром,
выкидывал из стакана мокрую муху и наливал туда огневой жидкости на два пальца. Нарезанное слоистое сало и лук, оставались какое-то время нетронутыми, но после третьего стакана, аппетитные дольки уменьшались. Орест Римович хрустел смачно луком, но запах лука перебивался горькой отрыжкой. Маляр думал о луке, сале, будущей кооперативной квартире и возможной женитьбе.