Текст книги "Служу Советскому Союзу 4 (СИ)"

Автор книги: Василий Высоцкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Глава 8

Этот вопрос не был для меня неожиданностью. Да, совсем недавно по университету прогремел тот незабвенный полёт, в котором участвовали четверо моих однокурсников. Двое из них остались в живых, двое других умерли. Один на месте, от выстрела в голову их главного куратора Дмитрия Вишневского, а второй в больнице. Третий после суда ушел на добрых десять лет, а вот четвертого отмазали родственнички.

– Пётр Александрович, а что вы хотите услышать? Что я с ними был заодно и затихарился, когда всё пошло наперекосяк? Нет, такого не было. Я был с этими людьми в контрах и решил испортить им всё, что только можно. Да мои показания подтвердят остальные пассажиры. Ну да, многим запретили об этом распространяться, но если среди них есть ваши знакомые, то мои слова будут подтверждены.

– Нет-нет, я просто подумал, что заболев идеей свободы, ты тоже мог рвануть заграницу.

– Там как раз и есть полная несвобода. То, что показывают по телевизору, всего лишь шоу. На самом деле там гораздо больше неурядиц, чем у нас. Вот допустим, я закончу университет и что? Я пойду по распределению на три года набираться опыта. И это хорошо – я не буду вынужден бегать и напрашиваться по всяким конторам, где не берут без опыта. А что там? Ты выходишь после университета, за который ещё должен отстегнуть кругленькую сумму, а если нет денег, то и вовсе не пройдешь, каким бы вундеркиндом не был. Так вот, выходишь и потом сломя голову мчишься искать работу.

В ответ на мои слова Петр Александрович хмыкнул и почесал голову. Потом взглянул на телевизор, где Муслим Магомаев исполнял песню "Синяя вечность". Как раз в это время прозвучал припев: "О, море, море, преданным скалам! Ты не надолго подаришь прибой! Море, возьми меня в дальние дали, парусом алым вместе с собой!"

– Здравствуйте, Миша, – в дверях показалась мать Тамары. – Меня зовут Марина Николаевна. Очень приятно.

Мама Тамары была очень красивой женщиной. Мне она напомнила повзрослевшую Людмилу Чурсину. Фигура и прическа выдавали то, что она следит за собой и не позволяет распускаться.

– И мне тоже приятно познакомиться, – вскочил я и принял из рук Марины Николаевны блюдо с солеными огурцами и маленькими помидорками.

– Спасибо. Не скучайте тут, мы скоро будем, – проговорила Марина Николаевна и легкой походкой отправилась обратно.

– Девчонки, сколько у нас есть времени до подачи на стол? – громко подал голос Петр Александрович в сторону кухни.

– Ещё полчаса! – откликнулась Тамара.

– Тогда может партию в шахматы? – спросил Петр Александрович.

– Я не очень хорошо играю, – я сделал вид, что замялся.

Что-то с этим человеком было не совсем так. Я чувствовал, что он меня изучает как под микроскопом и поэтому предложил партию, чтобы во время неё выудить как можно больше информации. Да, человек так создан, что плохо делает два дела одновременно. Легенды о том, что Цезарь делал три дела одновременно в основном только в России получили самое большое распространение.

В Древнем Риме гладиаторские бои были не просто развлечением, они несли в себе важную религиозную нагрузку. Фактически, это были жертвоприношения богам. Поэтому на тех, кто на бои не ходил, смотрели довольно косо – примерно как в России косо смотрят на тех, кто водку не пьет. Гай Юлий Цезарь как раз был из тех, кого гладиаторские бои не интересовали. Вряд ли из-за того, что он не выносил вида крови, скорее потому, что после всех проведенных им войн гладиаторские бои смотрелись так же, как дворовый футбол после чемпионата мира. Однако, как "пожизненный консул" он на боях вынужден был присутствовать. Популизм в те годы был куда круче, чем сейчас.

Чтобы не терять времени, Цезарь в своей ложе занимался работой с корреспонденцией. (В то время главе государства приходило столько бумажных писем, сколько сейчас нам всем приходит электронных, но только спама тогда не было) Так вот, когда один из приближенных людей упрекал Цезаря – как он может одновременно и смотреть бои, и писать письма? – Гай Юлий неизменно отвечал, не отрывая глаз от письма: "Цезарь может делать не только два, но и даже три дела одновременно – и смотреть бои, и писать письма, и разговаривать. "

А миф так и остался мифом, на самом же деле у Цезаря было быстрое переключение внимания, а не параллельный процесс, как это трактуют. Мы просто-напросто можем сосредоточиться только на одной вещи за раз. Считая, что мы делаем несколько дел одновременно, мы на самом деле быстро перескакиваем с одной задачи на другую.

Поэтому, когда человек играет в шахматы, ему трудно врать или что-то придумывать одновременно с мыслительным процессом. Я так понял, что Пётр Алексеевич именно на это и рассчитывал.

Что же, если он хочет таким образом пробить меня, то стоит немного подшутить в ответ. В своё время я немало времени провел за игрой в эту игру. Да, чтобы не тупеть от военного постоянства и однородных приказов приходилось прибегать к умственным занятиям. Иначе можно было подсесть на стакан или чего ещё похуже, чтобы внести в жизнь какое-то разнообразие.

– Тогда я дам ферзя в качестве форы, – проговорил отец Тамары, расставляя фигуры на пододвинутом стуле, где удобно легла шахматная доска.

– Ого, без него, наверно, будет трудно играть? – я помогал расставлять и "автоматически" перепутал короля и ферзя местами.

Да, распространенная ошибка новичка. Мне же надо было показать себя совсем новичком. Петр Александрович показал как поставить правильно и сделал первый ход. Стандартный е2-е4.

– Так ты говоришь, что у нас лучше? А на чём основываешься?

– На словах знакомых людей, побывавших там, – пожал я плечами и двинул пешку в ответ.

– Да? И много людей "там" побывало? – Петр Алексеевич начал дальше развивать фигуры для захвата центра.

– Нет, двое или трое знакомых отца, – я уверенно "зевнул" пешку и выставил совершенно ненужного коня. – На охоте всякое рассказывали.

– О, да ты ещё и охотой увлекаешься? – Петр Алексеевич начал выводить фигуры для атаки королевского фланга.

– Ну так, – пожал я плечами. – Больше с ружьём хожу, редко когда утку или селезня подстрелить получается.

– Так, тебе мат, молодой человек, – с улыбкой проговорил Петр Александрович, ставя слоном мат.

– Во как, – я вскинул брови. – Это как же так быстро получилось?

– Ну, с кем не бывает, – ответил он. – Ещё партию? Могу снова дать фору в ферзя.

– А может быть вы выиграли именно из-за того, что играли без ферзя?

Петр Александрович ухмыльнулся – надо же придумать такую глупость. Да, в его глазах я понемногу терял авторитет.

А он вообще был, этот самый авторитет?

Новая партия началась с того, что я проворонил слона. Вот буквально на пустом месте была проведена вилка и я удачно его проморгал.

– Так что говорят знакомые отца про забугорье? – спросил отец Тамары, снова нацеливаясь на королевский фланг.

– Говорят, что есть очень глобальные различия. И про коммунистов там специально рассказывают всякие ужасы, чтобы слушатели не узнали настоящего положения дел и не задумались – а так ли хорош капитализм, как его малюют власти?

– Да? А как же свобода слова?

– Свобода слова заканчивается там, где она перестает быть выгодна властям.

– И у нас плюсы есть?

– Есть. И существенные. Допустим, бесплатное высшее образование. Да, при Иосифе Виссарионовиче было платным, но тогда страна развивалась и не могла вливать колоссальные деньги в образование. А вот в США такого никогда не было и сейчас нет.

Вражеские ладьи вырвались на свободу и начали громить мой ферзевый фланг. Слаженно действовали, чертяки...

– И только?

– Почему же, есть ещё бесплатная медицина. Вакцинация, иммунизация населения, создание больниц и поликлиник, увеличение числа врачей на душу населения, средняя продолжительность жизни в семьдесят лет – это тоже один из плюсов Советского Союза.

Ладьи прорвали хлипкую оборону и начали бесноваться на фланге безраздельно.

– А как же безработица и прочее?

– Да, Америку колбасит от этого неплохо, но в тридцатом году закрыли последнюю биржу труда. И это в то время, когда шла Великая Депрессия. Это ли не отличие капитализма от коммунизма? А орбитальные станции? Да Америка только в этом году смогла запустить свою первую и... как мне кажется, единственную станцию. А наши уже два года назад запустили. Про национальное и расовое неравенство даже говорить не буду. "Зеленая книга" до шестьдесят шестого года была путеводителем для негров. Даже школы и автобусы были для разных рас. И это не только негров касается, азиаты тоже считаются людьми второго сорта.

– Ого, как ты ярко высказываешься. Тебе бы с такими речами на трибуне выступать. Кстати, тебе мат! – улыбнулся Петр Александрович и двинул ладью на заранее подготовленное поле.

– Вот жеж... А ведь я ещё даже не закончил. Спасибо за партию, Петр Александрович.

– Может, ещё одну успеем? – глянул на висящие на стене часы отец Тамары.

– Ага, вы снова будете без ферзя? Мне кажется, что этим вы себе облегчаете себе игру.

– Миша, вот ты говоришь такие умные вещи про СССР и про США, а вот последней фразой заставил меня сомневаться в том, что ты просто говоришь от души, а не вещаешь заученные вещи, – улыбнулся Петр Александрович.

– Да? Тогда может быть мне позволите сыграть без ферзя? А то он мне только мешает.

– Ну что же, попытайся. Только учти – без ферзя играть намного труднее.

Конечно труднее, но я уже за две партии успел изучить тактику ведения игры Петра Александровича и понял, что смогу его одолеть и без ферзя. Да, он частенько оставляет короля без защиты, а этим грех не воспользоваться.

– Так в чем же ещё СССР лучше США?

– Есть уверенность в завтрашнем дне, – со вздохом сказал я.

Вздохнул потому, что вспомнил своё время. В моём времени отучился и на хрен ты никому не нужен – как в Америке в то время. Ступай туда, куда глаза глядят – ищи то, что прокормит. И чаще всего студенты-выпускники работают не в той профессии, на которую учились, а там, где взяли.

У нас ведь как? Замкнутый круг. Без опыта на работу не берут, а опыт без работы получить не выходит. Вот помыкается так бедолага-выпускник, да и устраивается туда, куда взяли, а не туда, где его знания могут пригодиться.

– А что не так с уверенностью? – спросил Петр Александрович, двигая фигуру.

– Да всё так. Образование дадут, работу дадут, жильём обеспечат, зарплату платить будут вовремя, цены всегда стабильные, дети пойдут в школу и бесплатные кружки. И нет той выматывающей душу и нервы гонки, которая присутствует в США. И чего моим однокурсникам не хватало для нормальной жизни? Зачем они захотели рвануть туда? Ведь их там никто не ждет. Максимум, что могло бы быть – взяли бы пару интервью, наградили пустым титулом, вроде "вырвавшиеся из-под гнета тирании" и всё. После этого им путь только в чернорабочие, – разглагольствовал я, передвигая фигуры. – И кстати, вам мат...

– Чего? – вытаращил глаза Петр Александрович. – Как так? Ты мне зубы заговаривал, а сам...

– Да нет, я же говорил, что без ферзя играть легче. Вот так и получилось.

– Не может быть! Это всего лишь случайность! Давай ещё раз! – разгорячился Петр Александрович.

Мы снова расставили фигуры, начали играть уже молча. Он не спрашивал больше ни о чём, а я получил возможность получше продумывать ходы. В итоге, когда появились дамы, Пётр Александрович получил ещё один мат. Он хмуро взглянул на меня, а потом расхохотался так, что зазвенел хрусталь на столе:

– Ха-ха-ха! Ох и умыл ты меня, Михаил! И ведь притворялся как хорошо, басни тут плёл про разницу США и СССР. А сам лапшу мне по ушам развесил, чтобы потом вот так вот... Молодец! Ничего не могу сказать – молодец! Красиво обманул! Давно не приходилось с таким мастером играть.

После этого он от души пожал мне руку.

Марина Николаевна принесла в рукавицах дымящуюся утятницу. Когда подняла крышку, то по комнате пополз ароматный запах приготовленной курицы с картошкой. Я невольно сглотнул слюну от вида коричнево-желтой корочки лежащей на слое картофеля птицы. Да уж, угощение было шикарным...

Тамара улыбалась, глядя на отца. Похоже, что этому человеку было трудно угодить, а я своим небольшим розыгрышем сумел его развеселить. Чтобы дополнить хорошее впечатление, Тамара принесла гитару и я наиграл-напел пару песен. Её отец тоже неплохо пел, поэтому за полчаса до выступления генсека мы успели спеть ещё одну песню. Уже потом начали провожать старый год и готовиться к встрече нового.

Тарелки потеряли свою белизну под разноцветным месивом еды. Хрустальные рюмки наполнились водкой, женщинам мы предоставили шампанское. Да, я мог бы и не пить, но тогда Петр Александрович остался бы без компании. Пришлось поддержать. Мы успели опустошить рюмки пару раз, когда послышались пищащие звуки от телевизора.

– Сейчас Леонид Ильич будет выступать! – проговорила Тамара. – Наполним бокалы – после него будут бить куранты.

Да, желание тогда не загадывалось, но вот поздравление с новым годом после двенадцатого удара звучали.

Первый раз Леонид Брежнев вышел в прямой эфир тридцать первого декабря семидесятого года без десяти двеннадцать. Речь его хоть и отдавала казённщиной, но была энергичной. Брежнев напомнил о конце восьмой «золотой» пятилетки – самой успешной в истории – и достижениях СССР. «Перевыполнены задания по выпуску промышленности, самый высокий урожай хлопка, первая колея на Луне проложена нашим луноходом», – отметил тогда Брежнев.

Светлое время...

И сейчас я невольно затаил дыхание, чтобы услышать речь генсека. Возможно, последнюю его новогоднюю речь на этом посту.

– Внимание, говорит и показывает Москва. Говорит и показывает Москва. Советское телевидение и радио передают новогоднее поздравление советскому народу генерального секретаря Центрального Комитета Коммунистической партии Советского Союза Леонида Ильича Брежнева, – проговорил ясный голос диктора.

После этого на экране появился сам генеральный секретарь. На его груди поблескивали две звезды и орден. Он ещё не выглядел той развалюхой, о которой позже начнут слагать анекдоты. Скорее это был молодцеватого вида энергичный мужчина в самом расцвете лет. Он сквозь очки смотрел с камер в глаза миллионов советских людей и вещал:

– Дорогие товарищи, друзья! Центральный Комитет партии и советское правительство уверены, что и в новом, тысяча девятьсот семьдесят четвертом году, когда нам предстоит решать не менее сложные и ответственные задачи по развитию страны, советские люди, беззаветно преданные своей любимой Родине вновь покажут пример коммунистического отношения к труду...

Я стоял вместе с родителями Тамары, вместе с ней самой и слушал, как генеральный секретарь говорил об успехах и начинаниях. Невольно сравнивал с поздравлениями из своего времени, когда приходилось слышать о том, что прошел очередной нелегкий год. И если тут идет упор на подчеркивание улучшения, развитие, на шаги к коммунизму, то в моём времени как-то больше на семью и прочее.

Было ли мне печально? Вряд ли. Своё время требовало своих речей. Вряд ли Владимиру Владимировичу писали плохие сценаристы. Новогодние поздравления должны идти так, чтобы проникали в душу. И так, чтобы потом комки в горле вставали, а их требовалось немедленно размочить в шампанском и проглотить вместе со словами, льющимися с экранов телевизоров.

А то, что Брежнев сейчас говорил, можно было трактовать по разному. Он уже был приговорён и то, что через пару месяцев начнется его медленное умирание, только подтверждало правоту действия "Гарпуна". Список его заболеваний был впечатляющим: сердечная болезнь, рак челюсти, который сильно ограничивал его способность говорить, подагра и эмфизема. Возможно, у него также была лейкемия.

И чем закончится его погребение? Тем, что гроб мохнатобрового вождя уронят в могилу... Так ли он должен будет умереть? От рук Андропова или немногим раньше? И Андропов так ли будет хорош на новом посту, пока его тоже не сведут в могилу?

Новый год должен принести перемены. И они совсем скоро вступят в силу. Скоро трон займет другая пятая точка... Пока что Леонид Ильич этого не знал и неторопливо вещал новогоднее поздравление.

После бравурного "С новым годом! С новым счастьем, дорогие товарищи!" мы с Петром Александровичем подняли вверх рюмки и трижды гаркнули так, что у женской половины заложило уши:

– Ура! Ура! Ура-а-а!!!

Следом ударили куранты...

Глава 9

Новый год мы встретили отлично. Я даже душой потеплел – надо же, как здорово встречать Новый год в кругу семьи. Это самое чувство уже начало подзабываться. То самое теплое, махрово-ворсистое, которое ворочается в душе и щекочет изнутри, вызывая на кожу мурашки.

После воздаяния должного приготовленной пище, мы отправились на улицу, во двор. Там, неподалёку от хоккейной площадки, где сегодня днём ожесточенно рубились пацаны, уже вовсю гуляли люди из соседних домов. Со столиков, где летом мужики щелкали фишками домино и шелестели картами, был скинут снег и выстроились ряды бутылок с закусками. Каждый вынес то, что мог.

Посыпались поздравления. Поздравляли в основном Петра Александровича и Марину Николаевну, мы же с Тамарой скромно стояли в сторонке. Я наблюдал за людьми, за тем, как они общаются, как радуются празднику и приходу нового года, загадывают новые желания, сверкают бенгальскими огнями, звенят гранеными стаканами. Наблюдал за проявлениями искреннего счастья, незамутненного, не испорченного завистью и выживанием.

Ведь тут, посреди обычного советского двора, где вешала для одежды соседствовали с гаражами и шведскими стенками для любящих спорт, люди в основной своей массе были равны. И чему можно завидовать, если твой сосед получает почти столько же, сколько и ты? Если в поликлинике получит такое же обслуживание, принесет домой такой же набор продуктов?

Зависти нет, есть только радость и устремленный в будущее взгляд, полный надежды…

Я повеселился от души. Помог мальчишкам в борьбе за крепость, получил пару раз снежком в ухо и был погребен под напавшей мальчуковой оравой. Еле вытащил из-под неё вклинившуюся Тамарку. Посоревновался с парнями в подтягивании на перекладине. Да, показал класс, когда сделал несколько финтов ушами – подтянулся десяток раз с полным выходом, а также покрутил «солнышко». Впрочем, мои успехи не вызывали какого-либо восхищения – парни с этого двора могли крутить и подтягиваться не хуже.

Мы гуляли до половины четвертого, а потом отправились в дом. Там ещё немного посидели, а потом я почувствовал, что пришла пора собираться. Да, меня оставляли, говорили, что я могу лечь в одной комнате с Петром Александровичем, что сейчас возьмут расладушку у соседа, но…

Я прикинул то, что утром придется снова садиться за стол, что придется общаться с Тамарой и её родителями. Нет, они светлые люди, очень хорошие и добрые, но… Я не был таким уж добрым и хорошим. А давать лишнюю надежду, чтобы потом разбить девичью мечту… Не такая уж я и сволочь.

Когда всё закрутится-завертится, то будет не до Тамары. А если она попадет в эти жернова, то придется спасать её лишний раз. Поэтому я попрощался со всеми и покинул дружелюбный дом.

Да, встреча Нового года вышла на славу. Давно я не был в такой теплой и дружеской атмосфере. Я шел по ночному Ленинграду и улыбался своим воспоминаниям. Встреченные люди словно считали своим долгом поздравить неторопливо бредущего человека. Я поздравлял их в ответ.

На душе было спокойно и тепло, невзирая даже на ветерок, дующий с Невы. До дома было шесть километров пешком – за час неспешного хода должен добраться. Вот только на половине пути я заметил лежащую в снегу фигуру.

Так бы я и прошел мимо, шагая по набережной, но… Физиология потребовала спуститься вниз по лестнице к Неве, чтобы избавиться от лишней жидкости. Да, не героический поступок, но… неужели вы никогда не были на моём месте?

Вот тут-то я его и заметил. Человек лежал на ступеньках, запрокинув голову вверх, словно пытался разглядеть луну сквозь серую мохнатую груду туч. Его закрытые глаза, хриплое дыхание и рука возле сердца подсказали мне, что тут не просто человек перебрал за праздничным столом и уснул. Я позабыл о собственных несделанных делах и поспешил к мужчине.

На вид ему было около пятидесяти. Крупный нос картошкой, мясистое лицо, высокий лоб. Я обратил внимание на руки – никаких мозолей, только мягкая кожа на пальцах и ладонях. Да и костюм под пальто был не из тех, что можно купить в обычном магазине готовой одежды. Тут явно шили по фигуре. Уж такую ткань достать ещё было нужно.

– Эй, уважаемый! Эй, хорош лежать на ступеньках – так можно и болячку нехорошую заработать! – потрепал я его по плечу.

– Табл… таблетки… – прохрипел он и попытался потянуться к внутреннему карману пальто.

Рука не смогла дотянуться и упала обратно на снег.

Тут надо быть дураком, чтобы не догадаться о смысле слов мужчины. Я дураком не был, поэтому сразу же полез в карман за названным предметом. Вынырнули мои пальцы с небольшой круглой баночкой в которой желтели круглые таблетки. Сколько их давать? Одну-две?

– Одну? – спросил я мужчину.

Тот в ответ опустил ресницы.

Желтый кружок упал в его приоткрытый рот. Запить было нечем, но пришлось в срочном порядке топить снег в ладонях.

После того, как кадык человека дернулся, проглатывая таблетку, он глубоко вздохнул и потерял сознание. Я приложил пальцы к артерии на шее. Пульс прощупывается. Слабый, но прощупывается. Его бы в больницу надо. Вот только до ближайшей больницы, которую я знаю, километра полтора. На горбу придется переть долго.

Я пошарил по карманам человека и нашел то, что искал. Ключи от машины. Всё правильно – от человека водкой не пахло, а судя по костюму и относительно чистым ботинкам передвигался он не пешком. Когда выскочил на набережную, то среди стоящих у тротуара припорошенных машин взгляд упал на одну, заснеженную меньше других. Да и выглядела она слегка презентабельнее других.

Ключ к «Волге» подошел как влитой. Ага, она. Что же, неплохо. Остается только затащить человека в салон.

Тот, кто когда-нибудь таскал тела без сознания, знает, что тело в этот момент весит чуть ли не под тонну и всё время норовит вырваться из рук. Но кое-как я всё-таки смог его дотащить до машины. Затянул мужчину на заднее сиденье и подогнул ноги, чтобы закрыть дверь. Завел машину, чтобы немного прогрелась.

Снял шапку, чтобы вытереть лицо и пот со лба. В этот момент мимо проехали желтоватые «Жигули». В народе ВАЗ-2101 сначала прозвали «единичка», а уже в конце 1980-х годов за автомобилем закрепилось название «копейка». Вот как раз такая «копейка» затормозила неподалёку от меня, а потом…

Из машины высунулась красная рожа Гребенщикова:

– А-а-а! Козлина! Вот ты и попался! Сейчас я тебя, сучий потрох, с Новым годом поздравлю! Пацаны, давайте наваляем этому ..дару! Из-за него меня едва из универа не поперли!

Вот только этого гандона для полного счастья не хватало. Нет, я знаю, что жизнь походит окраской на зебру и за полоской белой следует полоска черная, но чтобы настолько черная… И встреча Нового года в семейном кругу Тамары перешло во встречу тупой рожи Гребенщикова.

В неподходящее время встретился этот долбонос. Очень в неподходящее.

Из машины вышли ещё трое ребят. Все навеселе, довольные и весёлые. В руках бутылки, стаканы. Отдыхают ребята, встречают Новый год.

– Борька, давай в другой раз. Сейчас мне некогда, – я попытался дать им шанс на мирное разрешение конфликта.

– О как! Некогда ему! Да ты вообще о..ел, гнида? Сейчас ты за всё нам ответишь!

Вот же засранец, ещё и дружков своих подтягивает. Блин, метелить их мне не с руки – в машине человек в это время может умереть. А до этих бредущих как зомби на убой полудурков вряд ли получится достучаться.

Если их сейчас загасить, то потом хлопот не оберешься – пьяный напал на четверку благонравных жителей Ленинграда. Те пытались его усмирить, но в итоге тот поломал их как медведь молодой малинник. Да-да, именно так всё и опишут эти уродцы, когда прочухаются и ломанутся писать заявление в милицию. Ещё и побои не преминут снять.

Что же остается?

Только временно отступить. Потом, когда кругом появится народ и свидетели, можно будет предъявить Борьке за его «смелость», а сейчас…

Я быстро прыгнул за руль «Волги» и стартовал с места.

– Куда? Куда? Стой!

В стекло ударила бутылка. На правом участке лобовухи расцвела огромная «снежинка».

Плевать! Лобовое стекло – дело наживное. Да, для СССР не такое уж простое, как в моём времени, но всё равно достать можно.

Я крутанул руль влево, объезжая стоящие «Жигули». Чуть не сбил одного из друзей Гребенщикова. Ещё один рванул дверь и сунулся было внутрь салона, но встречный удар кулака отправил его обратно.

Мне пассажиры не нужны! Мне надо владельца машины до больнички довести!

С этими мыслями мне удалось перегнуться и дотянуться до открытой двери.

В зеркало заднего вида я увидел, как парни живо прыгают в свою машину. Для них началась охота!

Вот только я вовсе не собираюсь быть в роли жертвы. Я сам хищник, только пока мне нужно успеть довезти человека до больницы. А уж сбросить со следа полупьяную свору… Для меня это не представлялось в тот момент чем-то трудным.

По Дворцовой набережной я двинул в сторону Марсово поля. Нажимал на газ и видел позади дрожащие огни «Жигулей». Они то приближались, то отдалялись.

Я же думал только о том, чтобы в это раннее утро никто из загулявших ленинградцев не вздумал перебегать дорогу. Не успею же остановиться и, спасая одного, могу унести жизни другого. «Волгу» так просто на зимней дороге не остановить. Тем более, когда позади мчатся поверившие в себя ребята.

Через Марсово поле пролетел по улице Пестеля. Выскочил на Литейный проезд и свернул на улицу Некрасова. Суворовский проезд довел до Невского, а дальше я выскочил к Московскому вокзалу, на Лиговский проезд и помчался, выжимая из «Волги» всё, на что она была способна.

Ветер бил в стекло снежными кулаками. Фонари стремились если не ослепить, так хотя бы заставить меня зажмуриться. Встречные машины испуганно шарахались в сторону, когда я пролетал мимо. Пришлось даже пару раз посигналить, чтобы спугнуть загулявших прохожих. Одна женщина вроде бы даже упала в придорожный сугроб, но некогда было останавливаться, чтобы поинтересоваться состоянием.

Влево-вправо, круть-верть. Мотор ревёт, толкая тяжелую машину вперёд. То и дело возникают заносы, и лишь реакция позволяет справиться с ней на отлично.

Желтые огни «Жигулей» начали отставать. Когда свернул на Курскую, потом на Боровую, а дальше помчался по Обводному каналу, то на Московском проезде удалось и вовсе потеряться. Свернув на Садовую, а потом на Дзержинского, я спрятался в небольшом дворике и перевел дух.

За три минуты, что мне показались получасом, никакой машины не прошло.

Что же, вроде бы удалось оторваться. Я вздохнул и начал прикидывать – как лучше выехать на улицу, где стоит знакомая больница? Как это сделать так, чтобы не попасться на глаза водителю «Жигулей».

Безусловно, сейчас эти шакалы прочесывают улицы в поисках «Волги». Думаю, что ума запомнить номер у них хватило.

– А вы неплохо водите, молодой человек, – раздался сзади спокойный голос.

Я обернулся. Мужчина, который только недавно был при смерти, сейчас пытался приподняться, схватив рукой заднее сиденье.

– Как вы себя чувствуете?

– Уже лучше. Спасибо, что не оставили, молодой человек. Не знаю, как вас зовут…

– Михаил Орлов, – кивнул я и протянул руку.

– Очень приятно, Михаил Орлов, – мужчина схватился за руку и принял горизонтальное положение. – Аджубей, Алексей Иванович.

– Алексей Иванович? – не поверил я ушам. – Тот самый?

– Не могу знать, что именно вы понимаете под словами «тот самый», но могу догадываться. Если вы имеете в виду зятя Никиты Сергеевича Хрущёва, то да, тот самый… Помните такую шутку: «Не имей сто друзей, а женись, как Аджубей»? Да, это я.

– Я вообще-то говорил про главного редактора «Известий», но и в этом отношении тоже можно вас упомянуть.

– Меня давно уже никто не упоминает, молодой человек, – со вздохом проговорил Алексей Иванович. – Как сослали в отдел публицистики «Советского Союза», так и забыли повсеместно.

– Ну да, тех, кто не пришелся ко двору, всегда стараются забыть, – кивнул я в ответ.

– Ого, такие крамольные мысли и в молодой голове? Не боитесь, что партия вас найдёт и даст вам за такие слова по шапке?

– Вот уж чего не боюсь, так это мести партии. Тем более, что… – я не стал продолжать. Закинул удочку интриги, а дальше будем посмотреть. – Алексей Иванович, а можно поинтересоваться – как вы оказались на набережной?

– Ну, тут ничего такого неожиданного нет, но… Если вы собираетесь недоговаривать и делать загадочные полунамёки, то можете меня быстро утомить. Я раньше такие интриги видел и такие кадровые перестановки, что вам и не снилось. Так что ловить на крючок заинтересованности меня не нужно, – широко улыбнулся Аджубей. – Однако, вы всё-таки мой спаситель, поэтому я должен быть вам благодарен. В качестве благодарности отвечу на ваш вопрос. Правда, позвольте прежде узнать – что вы не поделили с теми молодыми людьми, которые должны будут заплатить мне за лобовое стекло?

– С этими? Взгляды на правила игры и желание подставить близкого своего. Он хотел, чтобы меня на танцах арестовали с наркотиками, а я не хотел этого и в итоге повязали его. То есть он упал в ту же ямку, которую упорно рыл мне, – ответил я бесхитростно.

– Во как, вы связаны с наркотиками? – нахмурился Аджубей.

– Нет, никогда их не употреблял и никогда не собираюсь употреблять впредь, – покачал я головой. – Был там один торговец «пряностями»…

– Так надо было его сдать в милицию, – с жаром воскликнул Алексей Иванович. – Познакомите с этим торговцем? Эх, какой же материал по этому вопросу можно будет сделать…

В этот момент он мне напомнил борзую, которая сделала стойку и только ждет хозяйской команды, чтобы сорваться с места в карьер.

Настоящий журналист – хмыкнул я про себя.

– Увы, не получится познакомить – этот торговец умер вчера ночью, – ответил я честно.

– Вот как? Так это ещё интереснее. Как он умер, при каких обстоятельствах? Это вы ему помогли или тот неприятный молодой человек? – начал забрасывать меня вопросами Аджубей.

– А между тем вы отдалились от моего вопроса, – сказал я. – Понимаю ваше нетерпение, но если строить диалог, то один задает вопрос, второй отвечает на него и задает в ответ. Так вот и строится разговор…

– Да-да, вы правы. Прошу прощения. Пристало это ко мне. Профдеформация, знаете ли… На самом деле никакого секрета тут нет. Мой отец жил в Ленинграде с двадцать четвертого года. Тут есть наши родственники, которые и пригласили меня отпраздновать Новый год. Мы отпраздновали, всё чудесно, но потом одному из гостей резко стало хотеться домой. Да, Игорь Борисович знатно перебрал… Вот я и отвез его до дома, до хаты. А когда начал возвращаться, то мне захотелось… извините за такие подробности, мне захотелось взглянуть на Неву. И неожиданно прихватило сердечко. Ни с того, ни с сего…