Текст книги "Песня песка"

Автор книги: Василий Воронков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

Сад покачал головой.

Ведущий опять говорил о том, что подсчёт погибших ещё производится, а спасательные бригады продолжают доставать из-под развалин выживших. Они будут работать всю ночь, и на следующий день, пока… Ана подумала, что новости закончились раньше эфирного времени, и ведущий пытается заполнить чем-то пустоту между отчётом о трагедии и рассказом о погоде на завтра.

– Да, а по сути ничего и не сказали! – вздохнул Сад.

Ана молчала, глядя на работающее радио. Ей почему-то хотелось убавить звук.

– Ладно, попробую добраться до дома, пока опять давка не началась, – сказала Ила, подходя к двери. – Надеюсь, успею до упадры.

– До завтра, – улыбнулась Ана.

– До завтра, – сказала Ила.

– У тебя вечерники через час? – спросил Сад, когда они с Аной остались одни.

Ана кивнула.

– Надеюсь, не сорвётся! – поморщился Сад. – Я звонил родителям, но, как ты сама понимаешь…

Он несколько минут нервно расхаживал по комнате, а потом как-то спешно выбежал в коридор, громко хлопнув дверью, вспомнив, наверное, о чём-то важном, что нельзя было откладывать ни на секунду.

Настенные часы показывали приближение сумерек.

По радио забренчала музыка – торопливо и суматошно, словно опаздывала куда-то. Заблеял фальцетом солист. Помехи усиливались, и козлиный голос певца тонул в отвратительном треске – казалось, его заглушает шум нарастающего пустынного ветра. У Аны от этой какофонии разболелась голова. Рука её невольно потянулась к тумблеру на крышке приёмника. На сегодня было достаточно новостей и помех.

Ей сразу стало легче.

Она откинулась на спинку стула и вздохнула. Потолочная лампа на секунду мигнула и разгорелась вновь, судорожно наливаясь жёлтым светом. Ана удивлённо посмотрела на потолок. Опять перебои с электричеством? Сад говорил что-то о проблемах на подстанции, но в новостях об этом не упоминали. Впрочем, если проблемы и были, то вовсе не обязательно, что их вызвал вчерашний пожар. Может, просто в видая-лая, построенной десятки лет назад, пришла в негодность старая электрическая сеть.

Лампа на потолке вновь замерцала – с тонким, чуть слышным потрескиванием, как от закоротившей проводки. Ана потянулась к круглой кнопке у двери – голая стена качнулась ей навстречу, шатко заскрипел стул – и выключила свет.

Стало темно настолько, что Ана даже вздрогнула от неожиданности. Затянутое плотной шторой окно совсем не пропускало свет. Поначалу Ана ничего не могла разглядеть. Комната опустела. Всё вокруг исчезло – приёмник, настенные часы, любимое кресло Сада. Однако она почувствовала себя лучше. Дышалось в темноте почему-то легче. До занятия с вечерниками оставался почти час, и Ана подумала, что могла бы провести всё это время одна, в наглухо закрытой комнате.

Под дверью тихо бледнела невыразительная полоска света.

Ана закрыла глаза. Смотреть всё равно было не на что.

Вскоре из-за двери просочились встревоженные голоса. Ана решила поначалу, что задремала, и непонятный шум ей только снится, однако гомон в коридоре усиливался. Полоски света под дверью больше не было. Ана потёрла глаза.

Раздался резкий, отдающийся в стенах грохот. Кто-то грубо распахивал двери – из глубины коридора, неумолимо приближаясь к Ане.

Она испуганно вскочила.

Глаза её так и не привыкли к темноте. Она неуверенно подалась вперед в поисках включателя и невольно вытянула руки, как слепая. Задела за что-то ногой, чуть не упала. Плечо её упёрлось в стену. Она провела по шершавой поверхности ладонью, но круглая кнопка как будто исчезла. Тогда она попыталась переместиться к противоположной стене, но её нога вновь за что-то зацепилась. На секунду потеряв равновесие, Ана привалилась к заскрипевшей двери.

В коридоре было светлее.

Лампы на потолке не горели, но свет падал из открытых дверей, пробивался через перегороженное шкафом окно вдалеке. Однако больше всего Ану пугало то, что не слышалось привычного шипения дхаавов. Во всём здании отрубился ток. Ана тут же почувствовала, как налился свинцовой тяжестью воздух. Каждый вздох вызывал ноющую боль в груди.

Она пошла куда-то вперёд, к призракам бледнеющего света, упираясь в стену и жадно, судорожно вздыхая. В конце коридоре объявился Сад и, помахав Ане, быстро засеменил ей на встречу.

– Линии гиира́зы работают! – крикнул он. – Но это всё! Драапа, хорошо хоть детей уже нет!

Лицо Сада казалось пунцовым даже в темноте.

– Что… что случилось? – с трудом произнесла Ана.

Дышать становилось всё тяжелее – как будто из видая-лая медленно выкачивают воздух.

– Подстанция! – брызнул слюной Сад. – Сегодня во всём районе были периодические отключения. Они, драапа, уверяли, что у нас всё будет в порядке! Что, понимаешь, у нас самый высокий приоритет! Я и поверил, а тут…

– И долго так будет? – выдохнула Ана. – Дхаавы не работают.

– Да, всё отключилось. Только гииразы – линии ещё работают. Я звонил, обещают, что всё наладится через несколько минут. Но, драапа, днём они обещали, что всё будет в порядке!

– Воздух… – пробормотала Ана.

Она невольно попятилась и уткнулась спиной в стену.

– Что? – спросил Сад. – Электричества нет буквально несколько минут. Ты никак не можешь…

– Мне нужно выйти на улицу. Я…

Сад хотел что-то сказать, но так и замер с приоткрытым ртом. Ана побрела по коридору. От волнения дыхание окончательно сбилось, и она решила, что начался приступ. Ноги задрожали, но она продолжала идти.

Впереди прорезался чёрный проём лестничной клетки.

Ана спускалась на первый этаж, наваливаясь всем весом на скрипящие перила, когда раздался отрывистый гудок, и над головой у неё вспыхнула газовая лампа.

* * *

Из группы в двенадцать человек на занятия пришла половина. Дети выглядели невыспавшимися, хотя за окном уже смеркалось, а на некоторых зданиях рядом с бадваном даже зажглись синие огни.

– Кто из вас помнит, какие города находятся на севере? – спросила Ана.

Класс молчал.

– Я даже подскажу – самый ближний называется Северный…

– Бахи́с? – попытался угадать кто-то.

– Нет, – улыбнулась Ана. – И поднимай сначала руку в следующий раз, договорились? Ближайший к нам город называется Северный Магхава́н. Вы, кстати, уже должны были это знать.

Ана подошла к доске и взяла мел.

– Что ж. Начнём в таком случае с самого начала.

Она рисовала на доске. Мел сыпался у неё в пальцах так, словно его вылепили из песка. Ана вывела неровный овал – столицу. Небольшой круг строго на севере – Северный Магхаван. Ещё один круг к северо-востоку…

– Сугу́ру? – спросил мальчик с первой парты. – А какая линия взорвалась вчера?

Ана опешила.

– Вчера ничего не взрывалось, – выдавила она из себя. – Некоторые линии на севере вышли из строя. Из-за этого сегодня и были проблемы. Но очень скоро линии заработают снова.

Мальчика не слишком удовлетворил её ответ.

– Но отец мне говорил, что линии взорвались! – повторил он.

– Дети, – покачала головой Ана, – давайте сосредоточимся на уроке. Движение по северным линиям скоро возобновится. Я…

– А когда? – спросил мальчик.

Ана вздохнула.

– Дети, я не знаю, когда. Об этом наверняка в ближайшее время сообщат в новостях. А пока нам нужно подготовиться к пересдаче зачета. Ну, никто не вспомнил северные города?

Дети молчали. Ана повернулась к доске и снова выводила мелом круги.

– Итак, ближайший к нам город – это Северный Магхаван. Он находится на расстоянии в пятьсот миль. Магхаван – небольшой город. Он на севере. На северо-востоке от нас – Качханта́. Это второй по удалённости город. Он находится от нас на расстоянии в тысячу сто миль. Третий город… Неужели никто не вспомнит третий?

Поднятых рук не было.

– Это же совсем просто!

Никто не решался ответить. Ана подумала, что нелегко будет подготовить детей к пересдаче за несколько дней.

– Третий город называется Южный Хапу́р. – Ана зачем-то заштриховала мелом самый дальний из кругов. – Южным он называется потому, что есть ещё и Северный Хапур – далеко-далеко на севере от нас. Но и Южный Хапур от нас на севере – тут важно не запутаться. Южный Хапур находится на расстоянии более четырёх…

Ана отложила мел и потёрла глаза. Пальцы у неё были в меловой крошке, и она испачкала лицо. Кто-то хихикнул.

– Нет, извините. Третий город – это Бахис. Бахис – на северо-западе от нас, и до него более тысячи четырехсот миль.

Дети молчали. Ана искала в сумке платок, чтобы вытереть лицо.

– К северу от Бахиса… – продолжала она.

Последняя линия

Поначалу Ана думала задержаться в видая-лая после занятий, переждать упадру, самые напряжённые часы, однако побоялась, что снова отключат электричество.

Она вышла из видая-лая одна.

Вечер встретил её невыразительным небом и резким кислотным запахом, который издавали фильтры в дыхательной маске. Каждый вздох снова обжигал лёгкие.

В квартале за видая-лая быстро росла вечерняя толкучка, но из-за парализованного бадвана, похожего на огромный каркас недостроенного здания, весь город казался мёртвым.

Ана достала схему линий с пометками Илы, пробежала глазами и спрятала в карман. Она не была готова к такому путешествию, ей просто хотелось домой. И она влилась в толпу, которая донесла её до ближайшей работающей линии.

Первый же поезд пришёл почти пустым, как ночью, перед самым калавиатом. Ана пристроилась у окна и закрыла глаза.

Поезд со скрежетом летел над улицей. Ветер с хлопками и свистом бил в приоткрытые окна. Раскачивались пустые вагоны.

На Хоре Ана вышла, чтобы пересесть на соседнюю ветку. С приближением ночи похолодало, усилился ветер, и песчаная пыль под бадваном летела в лицо. Фасады городских домов выглядели унылыми и серыми, потеряв краски с приближением сумерек. Улицы были неотличимы одна от другой.

Нового поезда Ане пришлось ждать долго.

Поначалу на станции слонялось лишь несколько человек – один скучал в плеве, а двое других сонно бродили, словно лунатики, по перрону, – но постепенно, шаг за шагом, выросла взволнованная говорливая толпа. Все обсуждали, почему не приходит поезд. Кто-то кричал, что движение приостановлено на всей ветке.

Когда вдалеке засверкали огни прибывающего поезда, Ана поняла, что стоит на самом краю перрона, ей некуда отойти из-за плотной толпы за спиной, и её сметут приехавшие на Хору.

Однако состав оказался пустым.

Поезд замер напротив перрона с закрытыми дверями. По вещателям ничего не объявляли. В пустых вагонах горел ровный и яркий свет, угловато вытягивались жёлтые отражения окон под ногами. Казалось, этот призрачный состав совершает бессмысленный круговой объезд по всему бадвану, не забирая с переполненных станций ни одного пассажира.

Люди на перроне нервничали. Кто-то ударил ладонью по закрытым дверям. Взорвались возмущенные крики.

Наконец прогудели дребезжащие вещатели, решив вдруг сообщить о прибытии поезда, который стоял на перроне уже несколько минут, и двери с натужным сипением открылись. Ану втолкали в вагон, она споткнулась о металлический порожек и чуть не упала, успев ухватиться за металлическую колонну, подпиравшую потолок.

В вагон набилось столько людей, что двери не закрывались. Кому-то прищемило полу длинной куртки. Ану едва не оттеснили вглубь вагона, и она с трудом удержалась за колонну. Все и правда были уверены, что следующего поезда придётся ждать всю ночь.

Наконец, через силу, двери сомкнулись. После очередного протяжного гудка поезд тронулся и стремительно покатил прочь от станции. В вагоне было трудно дышать. Ана пожалела, что не осталась на станции. Руки у неё тряслись, лицо покрылось холодным потом, а маска больно вреза́лась в кожу. Лёгкие сводило от боли. Это походило на начало приступа – вдалеке от дома, без Нива, в вагоне, полном людей.

Ана постаралась успокоиться.

Это обычная усталость под закат заполненного суетой и болезнью дня. Поезд с головокружительной скоростью проносится над сверкающими улицами, с каждой секундой она приближается к дому, и этот безумный день подходит к концу.

Она стояла, прижавшись к колонне.

Вагон перекашивало, когда поезд разгонялся или тормозил. Обжигающий запах фильтров в дыхательной маске стал вдруг невыносимым – как те странные, отравляющие дыхание препараты, вонь от которых насквозь пронизывает отделения для безнадёжно больных. Ану подташнивало. Она боялась, что её может вырвать в маске. Рука невольно потянулась к тугим зажимам на затылке. Что бы ни говорили, ей не может стать ещё хуже – надо избавиться от этого отвратительного запаха, сорвать с лица удушающую маску. Но тут Ана поняла, что все остальные пассажиры, множество осатаневших людей вокруг, смотрят на неё с тупым безучастным интересом. И ждут, когда она откроет отравленному воздуху лицо.

Ана остановилась.

Ей нужно выходить на Келиване, почти через дюжину остановок, потом пересесть на другую линию и ехать до Самкары, а потом…

Она вышла на следующей станции.

Ноги сами принесли её в плев, и она села на единственную свободную скамейку напротив гииразы.

Кто-то входил и выходил. Широкие двери распахивались на тёмную улицу. Бесцветный вечер плавно перетекал в непроницаемую ночь.

Ана закрыла глаза и откинулась на спинку скамейки. Голоса людей стали приглушенными, затих грохот поездов. Она плыла по немому безвоздушному пространству. Вонь от фильтров не беспокоила, дышалось легко, тошнота прошла.

Вдруг над головой что-то пронзительно засвистело.

Ана вздрогнула и открыла глаза. Вещатель у потолка на секунду замолк, захлебнулся собственным ором, а затем в уши ударил резонирующий голос – что-то о поездах, увеличенных интервалах и путях объезда. Ана не вслушивалась – боялась, что вновь, как и утром, перестанет понимать человеческую речь.

Она осмотрелась.

В плев-заа́ле оставалось не так уж и много людей. Видимо, все, кто хотел уехать, поднялись на перрон, чтобы с боем пробиваться в переполненные вагоны.

Невысокий мужчина разговаривал о чём-то с полицейским, и полицейский отвечал нехотя и недовольно, часто хмурился и покачивал головой. Женщина в длинной тёмной одежде сидела на скамейке у стены и что-то медленно разворачивала, комкая в руках кусочки серебристой фольги, а перед ней переминался с ноги на ногу мальчик, совсем маленький, с лысой непокрытой головой.

– Да́ддхи! Даддхи! – клянчил мальчик.

Казалось, все эти люди и не собираются никуда уезжать.

Ана подумала, что именно так и представляла себе это раньше – сумерки, плев с сонными горожанами, чувство странной, сводящей с ума свободы, которую ощущаешь, когда уходишь, чтобы никогда не вернуться.

День, когда она покинет Нива, чтобы он не видел, как она умирает.

Откуда-то сверху полилась сдавленная музыка, которую вскоре заглушил шум прибывающего состава. Через минуту беспорядочная толпа хлынула по лестницам в плев.

Ана много раз представляла себе, как это будет.

Выписанные врачом препараты перестанут помогать, вызывая лишь головную боль и тошноту. Она не пойдёт за новым рецептом – в очередную ага́да-ла́я, где воздух пропитан вонью лекарств, – понимая, что ей уже ничем не смогут помочь.

Она не сразу убедит себя в том, что это необходимо.

Она раз десять отложит свой неотвратимый уход, придумывая повод, чтобы остаться с Нивом ещё ненадолго, провести с ним последний выходной, последний вечер, последнее утро. Но дышать с каждым днём будет всё труднее. Она уже не сможет скрывать приступы удушья. И тогда наконец решится.

Она проснётся ранним утром.

В их комнате, обращённой окном к рассвету, ещё тает прохладная свежесть после беззвёздной ночи. Тихо, стараясь не разбудить Нива, она сделает себе укол – самый последний и уже совершенно не нужный. Она почувствует себя значительно лучше, чем обычно – в это тихое, с лёгким налётом пустынной пыли утро. Силы ненадолго вернутся к ней, дышать станет легко.

Ана понимала, что не сможет: попрощаться с Нивом, послушать в последний раз приёмник, выпить горячего ха́раса, заварить себе сладкий суп на завтрак. Сложно будет бороться с желанием задержаться хотя бы на несколько минут, разбудить Нива, услышать его голос, насладиться прикосновением его губ. Но она знала, что стоит ему сказать лишь слово, и она уже не сможет уйти.

Поэтому она спешно оденется, натянет уродливую маску и тихо прикроет за собой дверь.

Вся улица покажется ей истошно-жёлтой, как на старом испорченном снимке. Ветер поднимет волны колючей пыли, словно в город идёт песчаная буря, и скоро все дома заметёт песком.

Несмотря на ранний час, на станции окажется людно и шумно.

День, сбившись с привычного ритма, заведётся раньше обычного, точно спешащие часы – загремят с металлическим звоном вещатели, предупреждая о прибытии бесчисленных поездов, заиграет постоянно повторяющуюся песню радио. Из-за столпотворения на перроне ей как обычно придётся пропустить несколько поездов.

Наконец она с трудом протиснется в переполненный вагон, встанет у самых дверей и увидит, как до отвращения знакомый перрон с огромной вывеской «Нивартан» застынет на секунду в исцарапанном стекле и унесётся с пугающей скоростью прочь, исчезнет в солнечной вспышке.

Состав раскачивается, как воздушный корабль, летящий над выгоревшими улицами в потоках раскалённого ветра. Ане кажется, что все вокруг говорят на языке, который она не знает, который она никак не может понять. Она закрывает глаза, чтобы сосредоточиться на дыхании.

Выдох. Глубокий вдох. Запах кислоты в маске.

Постепенно – по мере того, как нарушающий законы тяготения поезд удаляется от дома – опустеют вагоны, затихнут разговоры, перестанут заходить на станциях люди. Ана проедет мимо видая-лая и выйдет через несколько остановок. Она пересядет на другую линию, и новый поезд понесёт её дальше на юг. Потом она пересядет снова. Во всём – в оттенках неба, в ветре, хлещущем в окна вагонов, даже в навесных перронах – чувствуется неумолимое приближение пустыни. Шумные улицы станут безлюдными проулками, широкие проспекты превратятся в строительные пустыри, заваленные медленно разлагающимся мусором, отходами жизни.

У Аны будет особый план – карта последнего пути, с кривыми стрелками, отмечающими направления. Она нарочно попытается сделать своё путешествие как можно более запутанным и длинным, опасаясь, что Нив может поехать за ней вслед, или что она сама захочет вернуться.

И вот она уже садится на последнюю линию.

В вагонах почти никого нет. Не слышно надоедливых разговоров. Несколько минут её окружает полная тишина.

Поезд плывёт в безвоздушном пространстве.

Звук возвращается постепенно – Ана слышит чьё-то дыхание, обрывок разговора, шипение в вещателях над головой. Солнце в окнах кажется огромным и страшным, как в самом сердце пустыни. Воздух пропитывает песчаная пыль. Музыка, играющая перед каждой станцией, напоминает заунывные, лишённые мелодий песни, которые звучат во время погребальных церемоний.

И вот поезд приходит на конечную. Город в пыльных окнах неотличим от песков.

Ана представляла, как спустится в плев, сядет на скамейку и закроет глаза. Долгий путь утомил её, она задыхается от усталости. И она снимет дыхательную маску – здесь, на конечной, маска уже не нужна.

Ана много раз воображала последний путь.

Ей снились сны, в которых она добиралась до самого края города – через десятки линий и пересадок – и видела, как бадван обрывается посреди улицы, как улица, наполовину стертая её воображением, переходит в бесконечные пески. Ей снилось, как она уходит в пустыню – навстречу страшному, поднимающему песчаные волны ветру, каа́ре, как называл его Нив. Ей снилось, как она бесцельно бродит по окраине – по улице, пролегающей между дюнами и старыми выцветшими домами, которые тоже постепенно превращаются в песок.

Но она не понимала, куда же ей в действительности нужно идти. Последний путь обрывался у края карты, и ей оставалось лишь вернуться обратно, домой, пока Нив ещё спит.

Или же и правда уйти в пустыню.

Уйти, обмотав лицо покрывалом вместо дыхательной маски, как паломники из древних писаний, которые всегда куда-то уходили, оставляя за собой тающую на ветру вереницу следов, и никогда не возвращались.

Но время шло, а последний путь – бегство от Нива, чтобы тот не видел, как она угасает – так и оставался её печальной фантазией, похожей на воспоминания о ночном кошмаре, которые не блекнут даже по прошествии множества лет.

И только потом она поняла, что в действительности никогда не сможет уйти. Даже если уколы перестанут действовать, а врач на очередном приёме скажет, виновато отвернувшись, что бессилен ей помочь. Нет. Она проведёт с Нивом всё время, которое у неё осталось – до самых последних минут, самого последнего вдоха. И только если он…

Мальчик, клянчивший что-то у матери, наконец успокоился. Мужчина, говоривший с полицейским, ушёл, и полицейский расхаживал теперь со скучающим видом у лестницы, поглядывая на свои отполированные ботинки.

В плеве появлялись другие люди. Они были взволнованы, в них чувствовался холод ночного города.

– Внимание! – заскрежетал вещатель. – Поезда идут с увеличенными интервалами! Выбирайте пути объезда!

Ана достала из кармана карту и развернула её, неспешно и аккуратно, как будто боялась, что та рассыплется у неё в руках. Маршрут, нарисованный Илой, уже не казался безумным. Она всё ещё могла воспользоваться её наметками – перейти на соседнюю ветку, а там пересесть на поезд до самого Келивана. Получалось гораздо длиннее, чем обычно, но если движение не восстановится, то она просидит в плеве до самого калавиата.

Ана поднялась со скамейки, вздохнула и вышла на тёмную, почти ночную улицу. Долгое путешествие пугало её, но ей не хотелось ждать поезда, который может никогда не прийти.

Она быстро добралась до западной линии. На перевалочной станции оказалось людно, несмотря на поздний час, но Ане удалось пробиться в первый же поезд и даже занять свободное место напротив уклеенной объявлениями стены.

Когда поезд уже подходил к Келивану, раздался чей-то удивлённый возглас. Люди облепили окна, Ана не могла ничего разглядеть. Поезд замедлил ход, бадван огибал район полукругом. И тут Ана увидела в окнах в конце вагона то, что так поразило остальных.

Абитинская башня раскололась пополам.

Вся верхняя часть здания обрушилась, точно её срезали под кривым углом. На нижних этажах в окнах горел свет, мерцали приделанные к стенам ночные фонари, даже переливалась неестественно-яркими цветами призывная иллюминация, верхняя же часть здания была черна, как от копоти. Из отверстого жерла башни уродливо торчали осколки каменных плит и согнутые стальные сваи. Над полуразрушенным зданием завис огромный воздушный корабль, похожий на пассажирские челноки, которые летают через пустыню. Неповоротливый виман ощупывал рваные стены мощным прожекторным лучом. Луч поднимался над чёрными запавшими окнами, выхватывая из темноты глубокие трещины в фасаде.

Виман направил луч на самый край разрушенной стены, луч скользнул в зияющую горловину здания – и башня вместе с кораблём скрылись за поворотом.