Текст книги "Покушение"

Автор книги: Василий Веденеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 9 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]

– Никто не желает, – недобро усмехнувшись, констатировал начальник тюрьмы и уперся концом стека в грудь Мензы. – Ты начал драку! Выйди из строя! Кто его заколол? Говори!

Менза опустил голову и сделал шаг вперед. Остановился, упорно глядя себе под ноги. Строй хранил гробовое молчание: может, кто-то и видел, как закололи Баглана, но сказать об этом открыто, здесь, сейчас, означало бы подписать себе смертный приговор, который не подлежит обжалованию и будет приведен в исполнение незамедлительно, сегодня же ночью, прямо в камере или даже в карцере.

– Ладно, – отходя от Мензы, проворчал начальник тюрьмы. – Что именно ты начал драку, я видел собственными глазами, – он кивнул на телевизионную камеру. – А ты, похоже, тоже сильно размахивал руками?

Стек уперся в грудь Ривса, приказывая выйти из строя. Пожизненно приговоренный вынужден был повиноваться.

– Господин начальник! – неожиданно подал голос Латур, щуривший близорукие глаза. – Этот человек не участвовал в беспорядках.

– Вот как? – чуть повернул голову начальник тюрьмы. – Выйди из строя!

По знаку офицера, один из охранников вытолкнул тщедушного Латура из шеренги и поставил рядом с Мензой и Ривсом.

– Вот так, – усмехнулся начальник тюрьмы. – У меня есть свободный карцер, но в нем четыре места. Ты! – стек ткнулся в грудь Тонка. – Составь им компанию, тебе это невредно. Надеть им наручники и в карцер! Быстро! Остальных по одиночкам и на допросы. Живей, бездельники, я желаю покончить с этим делом еще до вечернего намаза!..

***

Оставив машину на стоянке неподалеку от виллы «Джулия», человек в светлом костюме направился по теневой стороне улицы к калитке особняка. Подойдя, позвонил и, дождавшись пока ему откроют, спросил у охранника:

– Где хозяин?

– В саду, – буркнул тот.

Миновав дорожку, ведущую к дому, человек в светлом костюме проследовал мимо бассейна со спущенной водой, обогнул купы кустов, осыпанных мелкими белыми цветами, источавшими тонкий аромат, и вошел в беседку, где его ожидал Хон.

– Я уже знаю, – протягивая гостю руку для приветствия, сообщил Джеймс. – Они в карцере?

– Да, – человек в светлом костюме опустился в плетеное кресло и достал сигареты.

– Пока все по плану, – потирая рукой подбородок, Хон прошелся по беседке, словно меряя ее шагами. – Теперь надо ждать дальнейшего развития событий. Ждать! – он пристукнул кулаком по ладони. – Опять ждать. Ну, ничего, главное, когда все произойдет, немедленно заткнуть рот оппозиции. Есть опыт Чили, там использовали стадионы. А вы подобрали надежные места?

Человек в светлом костюме молча кивнул – он все помнит, ничего не упущено: сразу закроют границы, морские и воздушные порты, вокзалы, задержат выпуск газет и теленовостей.

– Списки на аресты? – повернулся к нему Хон.

– Отпечатаны.

– Армейские части готовы?

– Не волнуйтесь, – усмехнулся человек в светлом костюме, – наемники не подведут.

– Прекрасно, – Джеймс подошел к столику и, налив из сифона стакан воды, жадно выпил, некрасиво дергая потным кадыком. Поставив на стол стакан, наклонился к гостю. – Ваши люди не обманут?

– Нет, – человек в светлом костюме уловил исходивший от хозяина виллы слабый запах спиртного.

«Нервничает, взвинчен, расслабляется с помощью виски, – понял он, – а может быть, заглушает страх возможной неудачи? Иначе, отчего бы ему без конца переспрашивать о том, что уже десятки раз обговорено и уточнено?»

– Мы не доверяем столь тонкое дело только полиции, – продолжил гость. – Поэтому в операции участвуют и наши осведомители. Все пройдет как по нотам, поверьте.

Хон вытер платком пот со лба и опустился в кресло напротив человека в светлом костюме. Полуприкрыв глаза, откинул голову на спинку и тихо сказал:

– Я чертовски устал за последнее время, извините... Беспокоит, что не все армейские части могут оказаться на нашей стороне, особенно удаленные от столицы гарнизоны. Кстати, в охране президента есть наши надежные сторонники? За ними тоже надо приглядеть.

– Обязательно, – согласился гость, – мы не выпустим их из своего поля зрения ни на минуту, особенно после начала операции. А что касается армейских частей, расквартированных в провинциях... Им не останется ничего другого, кроме как признать правоту сильного.

– Надеюсь, – вздохнул Джеймс. – О политическом кредо нового кабинета я позабочусь сам, а вы возьмите под жесткое наружное наблюдение всех участников операции.

– И полицейских? – уточнил гость, вспомнив секретаря министерства внутренних дел.

– Я же сказал: всех! – приоткрыв один глаз, раздраженно повторил Хон. – И, особо, Эдвина Греди. Я не верю ему и его приятелю, сидящему в президентском кресле. Как бы в самый последний момент они не наделали со страху в штаны и не спрятались в кусты. Выковыривай их потом оттуда.

Человек в светлом костюме примял в пепельнице сигарету и поднялся, застегивая щегольски пошитый пиджак, – пора отправляться по делам. Еще предстоит побывать в штабе сухопутных войск, повидаться кое с кем, переговорить, проверить, готовы ли места для возможных экзекуций и содержания арестованных, отпечатаны ли листовки, получен ли дополнительный запас горючего, сухие пайки и боепитание. В общем, дел невпроворот и прохлаждаться некогда.

– Уходите? – повернул к нему голову хозяин. – Счастливо. Постоянно держите меня в курсе. И еще... Мне очень не хочется больше встречаться с Греди...

***

Под потолком тесного карцера, со стенами, выкрашенными белой краской, слепя глаза, ярко горели лампы. Нар не было, стола и скамеек тоже, поэтому заключенные расположились прямо на полу, смежив веки, чтобы хоть немного избавиться от назойливого, всюду проникающего света бестеневых ламп, но все равно через минуту-другую у каждого возникало ощущение, что в глаза насыпали колючего мелкого песка.

Тупо ныли скованные наручниками запястья. «Хорошо еще не подвесили, шакалы», – подумал Менза, закрывая лицо ладонями. Так меньше резал глаза свет, но зато сильнее болели руки от сжимавших их стальных браслетов.

Латур сжался в комок и лег лицом к стене, Тонк встал в угол, уткнув нос в поднятые руки, Ривс сел, прислонившись спиной к ногам лежавшего Латура и, опустив голову, невесело размышлял о произошедшем.

В который раз за последние годы его руки скованы наручниками? Трудно сосчитать. Хотя, чего еще ожидать, если ты пожизненно осужден?

Взяли его ночью, совершенно неожиданно, и происходило это как в банальном фильме или затасканном детективе из бульварной серии романов-однодневок: в двери позвонил вестовой из штаба, а когда Ривс открыл, в квартиру ворвались сотрудники контрразведки и солдаты комендантского взвода, сразу наполнив комнаты запахом металла, кожи, оружейной смазки и казармы. Подняли с постели жену и маленькую дочь, толкая их в спины прикладами, поставили лицом к стене и начали обыск. Жена плакала беззвучно, только тряслись губы и вздрагивали плечи, а дочь, сидя на руках у матери, тихонько всхлипывала, видимо, поняв, что плакать громко нельзя, чтобы не вызвать гнев пришедших в их дом чужих, недобрых людей.

Когда Ривса уводили, то проститься с семьей не дали. Он сразу же решил ни в чем не признаваться и молчать, даже под пыткой. В крайнем случае можно признать, что он и некоторые офицеры, с которыми он вместе учился или служил в других частях, встречались, вместе проводили вечера, свободные от службы. Что в этом предосудительного? Ни к каким заговорам он не имеет отношения и даже не слыхал о них, а уж чтобы кто-то из его друзей или знакомых когда-либо говорил об отмене конституции в стране? Нет, такого он не слышал и сам никогда не вел подобных разговоров с солдатами. И с университетскими лидерами у него нет ничего общего...

Следователь допрашивал его, направив в лицо свет сильной дуговой лампы, – болели глаза, покрывалась волдырями и лопалась опаленная жаром потрескивающих вольтовых дуг лампы кожа лица.

Следователь зачитал показания нескольких офицеров, указывавших на Ривса как на руководителя подпольной группы либерально настроенных военных, ставящей своей целью демократизацию жизни страны и свержение существующего режима. Он в ответ требовал очных ставок, но отказали. Тогда Ривс понял, что среди его друзей, которым он всегда доверял, оказался осведомитель контрразведки и теперь следователь стремится любой ценой получить нужные показания, чтобы прикрыть предателя, выдавшего организацию.

Мучила жажда, поскольку уже несколько дней не давали воды, сознание мутилось, и он не выдержал – вернувшись в камеру после допроса и поняв, что скоро переступит грань, за которой начинается помутнение рассудка, дождался наступления ночи и, сплетя шнурок из выдернутых из подола рубахи ниток, попытался удавиться.

Однако смерть не пришла – надзиратели, проинструктированные относительно особого надзора за подследственным, почуяли неладное и подняли тревогу. Ривса вынули из петли и притащили в тюремный лазарет, чтобы вернуть к жизни и мучениям.

Судили в пустом зале, военным трибуналом. Приговор к пожизненному заключению он воспринял равнодушно – перегорел и ждал худшего. Ничего не знал о судьбе семьи и товарищей, но страшнее всего было то, что о нем распускали слухи, будто это он предал организацию и хотел повеситься, испытывая муки раскаяния в содеянном. Долгие годы, проведенные в тюрьмах без права переписки и свиданий, привили ему привычку к философскому спокойствию и равнодушию к дальнейшей судьбе.

Как ни странно, с уголовниками у него сложились нормальные отношения – именно от них он узнал, что в стране произошли серьезные события: умер прежний президент, на выборах победила либеральная партия и сформировала новое правительство. Вытребовав у тюремной администрации бумаги, Ривс написал прошение о помиловании, в котором указал, что созданная им организация добивалась именно того, что провозгласила в своей программе правящая в стране либеральная партия. Ответом был карцер и наручники с шипами, затягивавшиеся все туже при каждом движении, – кости рук такие браслеты ломали просто шутя. И Ривс понял, что кому-то выгодно, чтобы о нем и его товарищах напрочь забыли...

За дверями карцера послышались характерные звуки, прекрасно знакомые каждому заключенному, – стучали миски и бренчал в котле с тюремной похлебкой черпак. Менза насторожился и приподнял голову, прислушиваясь к тому, что делается в коридоре тюремной галереи. Латур беспокойно заворочался и сел, прикрывая скованными руками покрасневшие, слезящиеся глаза. Тонк вышел из угла и неслышно прокрался ближе к двери, вытянув шею и выставив вперед ухо, поросшее сивыми волосками. Ривс остался безучастно сидеть у стены.

– Будут кормить? – прошепелявил разбитыми в драке губами Менза, но ему никто не ответил. Все слушали: затихнут шаги разносчиков пищи перед их дверями или нет? Ну если не похлебка, то дали хотя бы воды, чтобы промочить пересохшее горло и промыть ссадины на лице.

Щелкнул, поворачиваясь в замке двери карцера, ключ. Двери распахнулись и появились два уголовника с мисками и котлом, в котором плескалось горячее варево. Не выдержав, Тонк облизнулся – дадут, дадут поесть и, значит, хотя бы на время приема пищи, снимут наручники!

Надзиратель, сопровождаемый двумя солдатами тюремной охраны, приказал заключенным встать и по одному подойти к нему. Недовольно бурча в седые усы о мягкосердечии господина начальника, пожалевшего отъявленных негодяев и убийц, он снял наручники с запястий сидевших в карцере и отступил в сторону.

Уголовники ловко сунули каждому в руки по миске, плеснули в них похлебку и, раздав ложки, вышли.

– На еду десять минут, – предупредил надзиратель.

Приступать к трапезе Менза не спешил – сунув ему в руки миску, раздававший пищу уголовник подмигнул, незаметно проведя пальцем по краю алюминиевой посудины. И теперь хозяин казино «Горбатый бык» растирал намятые наручниками запястья, на которых остались багрово-синие следы и, внимательно наблюдая за солдатами и надзирателем, ждал момента, когда они перестанут обращать на него внимание.

Тонк, как опытный заключенный, понял, что нужно Мензе, и нарочно закашлялся. Того мгновения, когда стражи повернулись к нему, оказалось достаточным для китайца – быстро проведя рукой по краю миски, он нащупал маленький шарик записки, прилепленный изнутри хлебным мякишем, и спрятал его между пальцами.

Выхлебав варево, Менза сел к стене, привалившись к ней спиной, – все равно его модный, хорошо пошитый костюм давно потерял свой первоначальный вид: брюки пузырились на коленях, пиджак порван в драке, на жилете не хватает половины пуговиц, а рубаха заляпана кровью. Чего уж тут думать о костюме?

Собрав миски, надзиратель и солдаты вышли, предварительно надев наказанным наручники.

– Плохо наше дело, – опять вставая в угол, посетовал Тонк. – Могут припаять за соучастие в убийстве на всю катушку.

– Ты за что сел? – поднял на него слезящиеся глаза Латур.

– Тоже за соучастие, – криво усмехнулся Тонк. – Участвовал в захвате заложников в государственном учреждении. А ты?

– За то, что писал статьи против прежнего президента, а новый побоялся продолжения, – хрипло рассмеялся Латур.

Пока они разговаривали, Менза размял хлебный шарик и, помогая себе зубами, расправил записку. Быстро пробежав ее глазами, сунул клочок бумаги в рот и проглотил.

– Эй, подойдите сюда, – негромко позвал он товарищей по несчастью. – Надо кое-что перетереть без чужих ушей.

Заключенные придвинулись ближе, оглядываясь на глазок в двери карцера, но, похоже, надзиратель был слишком занят раздачей пищи и на время забыл про наказанных.

– Что еще? – опускаясь на корточки рядом с хозяином казино, недовольно проскрипел Тонк.

– Есть возможность бежать, – шепотом сказал Менза...

***

Поле для гольфа уходило к синевшей вдалеке роще, уже чуть тронутой желтоватым тленом осени, – так, на синеве, какой издали казалась еще сочная зелень, проглянуло одно, пока еще не слишком большое желтоватое пятно, почти сливающееся с общим фоном. Но оно скоро разрастется, вызолотит деревья недолговечной позолотой, готовой слететь под порывами холодного ветра и моросью дождей. А сейчас ласково пригревает солнце, роскошным ковром стелется трава и близится пора «индейского лета», которое во Франции принято называть «бабушкиным». Разноцветные фигурки игроков кажутся пестрыми бабочками или луговыми цветами, разбросанными по полю шаловливым ребенком, и приятно сидеть в тени веранды клуба в шезлонге, наблюдая за перипетиями игры в сильный бинокль.

Поудобнее пристроив протез, Филд почтительно слушал пожилого джентльмена, с которым он недавно встречался на другом берегу океана в маленькой старой церкви святой Троицы, спрятавшейся в ущелье улицы между двумя небоскребами.

– Мы еще раз обсудили ваши предложения, – покручивая покрытыми коричневыми старческими пятнами пальцами, с изуродованными полиартритом суставами, колесико настройки резкости бинокля, кривил губы лысый джентльмен, – и считаем, что следует напомнить о необходимости удачи затеянного вами предприятия.

Последние слова он особо выделил, и Кристофер понял, что в случае непредвиденных осложнений пожилой джентльмен и стоящие за ним люди захотят остаться в стороне. И им это, вне всякого сомнения, удастся.

– Надо подумать о путях отступления, поскольку полную гарантию может дать только всемогущий Господь, – джентльмен опустил бинокль и рассмеялся дребезжащим смешком, повернув к Филду загорелое морщинистое лицо, с хитро прищуренными глазами.

Кристофер открыл было рот, чтобы сказать, что Хон, который собственно придумал всю затею и начал претворять ее в жизнь с упорством маньяка, искал в каждой стране, где ему приходилось работать, возможность создания диктатуры. Его идеалом со времен юности был Мартин Борман, и сам Джеймс мечтает стать теневым диктатором, возведя на престол послушную его воле марионетку. Поэтому он, ничуть не задумываясь, без всякой жалости отодвинет Греди и любого другого, кто посмеет встать поперек дороги. И здесь не сыграют роли ни старая дружба, ни родственные узы, ни любовь – все поглощает неутоленная жажда власти! Тем более теперь, когда, по мнению Хона, плод созрел и готов упасть в подставленные ладони, когда найдена страна и люди, способные воплотить его замыслы в жизнь. Нет, он никому не даст себя остановить.

Но стоит ли об этом говорить пожилому джентльмену, давно забывшему, сколько на самом деле он имеет денег на банковских счетах, сколько их вложено в различные предприятия в разных концах света, сколько золота приносят ежедневно черные, желтые и белые рабы его корпораций, собирающие на заводах машины, станки, самолеты, оружие, добывающие руду, плавящие металл и мозги в конструкторских бюро? Наверное, нет. И Филд закрыл рот, не произнеся ни слова.

– Сегодня хорошая погода, – лысый джентльмен поправил плед, лежавший на коленях, и прикрыл глаза.

– Хорошая, – поддакнул Филд, не зная, как сказать о том, что он и сам долго думал над возможными вариантами неудач и предпринял кое-что, должное обезопасить тех, кто желает остаться в стороне. В том числе и его самого.

– Я чувствую, старый лис Кристофер хочет мне нечто сказать? – не открывая глаз, улыбнулся джентльмен.

– Вы не ошиблись. – Филд достал из стоявшего рядом с его шезлонгом дипломата тоненькую папку и осторожно положил ее на колени джентльмена, покрытые пушистым пледом цветов воинственного шотландского клана Мак-Грегоров.

– Что это? – провел по ней ладонью старик.

– Необходимая документация на непосредственного исполнителя акции Джеймса Хона, – наклонившись ближе к уху джентльмена, сообщил Филд. – Здесь анализы ранее проведенных им операций, любезно подготовленные моими старыми друзьями, справки о состоянии его здоровья, данные проверок службы безопасности, всевозможные характеристики, еще со времен обучения в университете. Кажется, там просматривается один весьма любопытный ход...

– Да? – бледно улыбнулся старик.

– Я подготовил предложения по этому поводу, – отодвинулся Кристофер, наблюдая, как пожилой джентльмен не спеша достает очки в тонкой золотой оправе, надевает их на мясистый нос и открывает папку, начав просматривать привезенные Филдом материалы с конца.

Ветер чуть шевелил листки в руке старика, перекликались игроки на поле, белой искрой взлетал мяч, посланный в очередную лунку мастерским ударом клюшки; солнце немного сместилось и теперь пригревало ноги пожилого джентльмена, заботливо укрытые пледом.

– Хорошо, это подходит, – закрывая папку, сказал тот. – Мне нравится: просто, неожиданно и без лишних затей...

***

Пит провел ладонью по пыльной крышке пианино и брезгливо поморщился – опять не вытерли инструмент, за что только хозяин платит деньги уборщице, если она постоянно забывает вытирать пыль, ставить бокал свежего ледяного пива таперу и заменять оплывшие свечи? Вообще мерзкая страна – жарко днем и ночью, сухо, а уж если начнет лить, то кажется, что хляби небесные раскрылись навсегда и больше никогда не закроются: потоки воды на улицах, грязь, забитые кожурой бананов и апельсинов водостоки, жуткая влажность, тело покрывается липким потом и не спасают даже кондиционеры. Дернул же черт застрять здесь без гроша в кармане! Хорошо еще подвернулась работенка в ночном баре «Изабелла», где он бренчит на пианино во время репетиций кордебалета. Хотя полдюжины полуголых местных красоток, звенящих монистами из поддельных старинных монет, вряд ли можно назвать кордебалетом – так, нечто среднее между африканским стриптизом и парижским канканом начала века.

Откинув назад изрядно поседевшие длинные волосы, Пит сел к инструменту и начал разминать пальцы. Красотки лениво покуривали, ожидая начала репетиции и щебетали о своих делах, перемывая кости какой-то Лоле, польстившейся на посулы пьяного коммивояжера и не получившей из обещанного им ни гроша, а теперь сидящей в своей каморке с разбитой мордой. От красоток пахло потом и дешевой пудрой, терпким дезодорантом и смесью бараньего жира с чесноком; в углу глухо бубнило радио, передавая молитвы не то суннитов, не то шиитов, – Пит давно запутался в религиях и верованиях местного населения: здесь, в столице, являвшейся одновременно и крупным портом, можно встретить кого угодно: мусульман, католиков, несториан, французских масонов, кришнаитов и мормонов...

В зале появился руководитель ансамбля – прыщеватый юноша в потертых джинсах и линялой майке, – снял с одного из столов перевернутый вверх ножками стул и хлопнул в ладоши, призывая к началу репетиции. Красотки бросили сигаретки и нехотя выстроились на авансцене, повернувшись боком к залу и выставив вперед обнаженные левые ноги. Пит опустил руки на клавиши и заиграл регтайм – вечером эту мелодию будут выводить саксофоны, а разноцветные фонарики и яркий грим скроют все недостатки подержанных красоток, устало дрыгающих ногами на потеху пьяной публике.

Первый номер отработали почти без замечаний. Отхлебнув пива, тапер заиграл ритм-блюз, девицы на сцене задвигались быстрее, сильнее стал запах пота, смешивавшийся с пыльным запахом старых кулис. Играя, Пит чертыхался – скотина хозяин, экономит буквально на всем, инструмент давно просит настройщика, молоточки сдвинуты, клавиши западают, но никому нет дела до этого. Впрочем, плевать, он отработает свое и уйдет.

– Живее, больше огня! – хлопая в такт ладонями, приговаривал сидевший в зале «балетмейстер». – Что вы сегодня, как сонные мухи?!

Пит увеличил темп, девки сбились с ритма и, не слушая рассерженных воплей прыщавого юнца, потащились за кулисы – выпить пива и перекурить, вытереть пот и хоть ненадолго вытянуть уставшие ноги. Тапер перестал играть и откинулся на спинку стула – ему сейчас тоже можно передохнуть.

– Пит!

Пианист оглянулся – рядом со сценой стоял человек в светлом костюме. Приветственно помахав рукой, он поманил тапера к себе:

– Привет! Спустись со своего Олимпа, пропустим по рюмочке.

Пит нерешительно посмотрел на «балетмейстера», но тот, покинув свое место, отправился за кулисы – уговаривать кордебалет продолжить репетицию.

– Только недолго, – спрыгивая со сцены, предупредил Пит, прикидывая, какое дело привело к нему давнего знакомого, время от времени дававшего возможность немного подработать на мелких поручениях. Имени человека в светлом костюме тапер не знал, но деньги у того водились, а раз так, то зачем отказываться от дармовой выпивки?

– Я и сам тороплюсь, – похлопал Пита по спине крепкой ладонью знакомый.

Толстый, казавшийся сонным бармен, с густой шапкой черных вьющихся волос, налил им виски и поставил на стойку тарелку с тартинками. Тапер жадно выпил, но не успел закусить, как бармен налил еще. Это пианисту понравилось – в конце концов, какое ему дело до вероисповедания, национальности и рода занятий человека в светлом костюме, если тот щедро платит за выпивку? Судя по всему, давний знакомый, неизвестно откуда появляющийся и неизвестно куда исчезающий, явно европеец, хотя и прожарился дочерна под местным солнцем. Кто он – англичанин, француз, уроженец Северной Италии, а может быть, судьба закинула его сюда из Штатов или Канады? Надо ли об этом спрашивать? Ведь Пита никто никогда не спрашивал, как и зачем он попал в этот город.

– Как жизнь? – улыбнулся человек в светлом костюме, любезно предлагая таперу сигарету.

– Разве это жизнь? – Пит кивнул на расстроенное пианино.

– Никто не знает, где найдет, а где потеряет, – философски заметил давний знакомый, пуская аккуратные колечки дыма. – Ты, я вижу, как всегда на мели?

– Финансовая пропасть самая глубокая, – засмеялся пианист, с удовольствием проглотив вторую порцию виски и видя, что бармен ставит перед ним полную бутылку.

– Придется бросить тебе спасительную веревку, – человек в светлом костюме слегка прищурился. – Хочешь зашибить денег и смотаться из этого вонючего притона навсегда?

– Сколько? – облизнув враз пересохшие губы, моментально протрезвел Пит. Легкий шум в голове и приятная эйфория улетучились, и он напрягся, ожидая ответа.

– Достаточно, – загадочно улыбнулся давний знакомый. – Хватит, чтобы сесть на корабль или самолет и отправиться в Европу, купить там домик и, сидя в собственном садике, пропивать ренту. По рукам, или ты будешь думать?

Тапер запустил пятерню в давно нестриженые патлы и изобразил на лице сомнение. Хотелось крикнуть «да», но инстинкт подсказывал, что надо немного поломаться, набивая себе цену. Не мешало и выяснить, что от него требуется, – вдруг предложат пришить хозяина заведения или протащить через таможню наркотики.

– Что надо делать?

– Сущий пустяк, – подмигнул человек в светлом костюме и достал из кармана пиджака ключи, позвенев ими перед носом Пита. – Отгонишь в нужное место автомобиль и получай свои денежки.

– Темнишь, – погрозил ему длинным пальцем тапер. – За такое плевое дельце не отваливают ломовые бабки. Что в машине и почему ее должен перегнать именно я?

– Бизнес! – зажал ключи в кулак давний знакомый. – Иногда он входит в противоречие с законом, а на тебя никто не обратит внимания.

– Наркотики? – хмыкнул Пит. – Так я и знал. А если меня возьмут за задницу фараоны?

– Не возьмут, – убежденно сказал человек в светлом костюме, – на крайний случай признаешься, что хотел украсть машину.

– Ага, и сяду в тюрягу, – закончил за него тапер.

– Всегда есть определенный риск, зря никто платить не будет. Если ты не хочешь, так и говори, тогда я поищу кого другого.

– Не надо, – удержал его за рукав Пит. – Когда перегонять твою машину и куда?

– Держи ключи и задаток, – человек в светлом костюме сунул ему в руки плотный конверт и ключи. – Основную сумму получишь после дела. О месте, где будет стоять машина и куда ее перегонять, тебе сообщат. Главное, она должна быть на указанном месте точно в назначенное время, ни минутой позже или раньше.

– Кто сообщит? – налил себе полный стакан пианист.

– Позвонят по телефону. Город хорошо знаешь?

– Будь спокоен, – выливая в свой стакан остатки виски, заверил Пит. – Но я хочу иметь гарантии оплаты.

Человек в светлом костюме усмехнулся и вынул из кармана чековую книжку. Быстро вписал сумму и, заполнив графы, показал таперу:

– Вот чек на отделение швейцарского банка в Марселе. Чек будет лежать в перчаточном отделении машины.

Пит взял листок – чек выписан на его имя, а от суммы захватило дух.

– Дай сюда, – забрал у него чек давний знакомый, – сначала дело!

– За такие деньги я готов отправиться в джунгли и притащить твою телегу на себе, – умильно улыбаясь, заверил пианист. В голове у него звенели колокола и пели ангельские хоры от выпитого виски и написанной на чеке суммы. И неизвестно, что больше опьяняло.

– Т-с-с! Придержи язык! – слегка стукнул его кончиками пальцев по губам человек в светлом костюме. – Кругом уши!

– Да-да, я понял, – замотал патлатой головой тапер. – Ты уже уходишь? Может, еще по рюмочке, а?

– Хватит, – отказался так и не притронувшийся к спиртному давний знакомый. – Пока, жди звонка.

Похлопав на прощание по плечу пианиста, он неслышной упругой походкой вышел из зала, ловко лавируя между столами с поставленными на них перевернутыми стульями.

Тапер с сожалением поглядел на опорожненную бутылку.

– Пит! Кончай лакать! – закричал «балетмейстер», вновь выстроивший кордебалет. – Садись за инструмент, давай сначала.

Пианист подчеркнуто твердо прошел к сцене, сел, начал играть, забыв про западающие клавиши и сдвинутые молоточки, запах пота и дешевой пудры. Перед глазами у него стояло название банка и сумма, вписанная в чек человеком в светлом костюме. Скоро старина Пит пошлет к дьяволу ночной бар «Изабелла», надо только набраться терпения и дождаться обещанного телефонного звонка...

***

После репетиции и бесплатного обеда он сел в свою колымагу с помятыми крыльями. Следом за ним тихо тронулась притаившаяся в переулке машина группы наружного наблюдения армейской контрразведки, но пребывавший в радужном настроении Пит ее не заметил...

Когда заскрежетал ключ в замке двери карцера, шептавшиеся заключенные отпрянули друг от друга и быстро разбрелись по углам. На пороге появились надзиратель и солдаты охраны.

– Выходи по одному! – приказал надзиратель.

Заключенные повиновались. После слепящего, проникающего даже сквозь сомкнутые веки света карцера, в галерее тюрьмы показалось темно и перед глазами поплыли радужные круги, а у Латура даже потекли слезы. Надзиратель снял с заключенных наручники, буркнув, что господин начальник тюрьмы проявляет мягкосердечие.

Заключенных привели в канцелярию, где за столами сидели два офицера. Старший по званию встал и, поднеся поближе к глазам бумагу, прочел, что участвовавших в драке и беспорядках по решению начальства переводят до суда, должного определить им наказание, в тюрьму с усиленным режимом.

– Я требую объяснений, – заявил Менза. – Меня еще не осудили в отличие от этих, – он мотнул головой в сторону Тонка, Ривса и Латура. – Вам должно быть известно, что я подследственный...

– Хватит! – хлопнул ладонью по столу офицер. – Молчать! Попробуй теперь тюрьмы с усиленным режимом, свинья!

– Вы обязаны поставить в известность моего адвоката, – не сдавался Менза. – Иначе я буду вынужден обратиться с жалобой в министерство юстиции и к прокурору. Вы нарушаете закон, господин офицер!

– Ладно, – неожиданно согласился тюремщик, – мы позвоним.

– Сейчас позвоните, – не успокаивался Менза, – при мне. Или позвольте мне самому переговорить с господином Барелли. Это было бы лучше всего. Естественно, если я получу возможность все сказать своему адвокату, ни о каких жалобах не может быть и речи.

Тюремщик ненадолго задумался, потом взял со стола дело Мензы и, открыв его, отыскал листок с телефоном адвоката. Хозяин казино как завороженный следил за движением пальцев офицера, нажимающих на кнопки телефонного аппарата. А вдруг адвоката не окажется в конторе? Мало ли что он может делать – пошел обедать, поехал к любовнице, покупает новую машину или договаривается о ремонте старой. Впрочем, Барелли всегда предпочитал ремонтировать машину в мастерской китайца, где ему предоставляли льготные условия как правовому духовнику хозяина.

– Господин адвокат? – офицер прижал трубку плечом и, освободив себе руки, завязал тесемки корочек дела Мензы. – Вашего подопечного переводят в другую тюрьму в связи с допущенными им нарушениями режима. Что? Да, сегодня, прямо сейчас. Хорошо... Говорите, – он протянул трубку Мензе, который схватил ее, как утопающий хватается за спасательный круг. – Даю вам не более трех минут.

– Барелли? – переспросил на всякий случай Менза и, узнав голос адвоката, зачастил. – Я ни в чем не виноват, примите меры к защите моих прав. Свяжитесь с министерством юстиции, с моим управляющим...