Текст книги "Бальзам Авиценны"
Автор книги: Василий Веденеев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 32 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]
Он принес кожаный бурдюк и наполнил его живительной влагой, стараясь не уронить ни капли. Потом наполнил помятый медный кувшин, отставил его в сторону и набрал воды во второй бурдюк. Хорошо, когда есть вода и соль – без них в пустыне пропадешь! В дикий зной человек терял не только влагу, но и соль из организма, а это быстро приводило к упадку сил. Внезапно подкрадывалось головокружение, потом начиналась тошнота, перед глазами плыли радужные мошки-искорки и… темнота, обморок. За ним второй, третий, а там уже нет больше сил подняться на ноги и сесть в седло…
Нафтулла вырыл в песке ямку и перенес в нее наполненные бурдюки. Потом наломал веток и высек огонь. Заплясали веселые, казавшиеся бесцветными язычки пламени. Нафтулла поставил на костер помятый медный кувшин с водой. Проверив, остыл ли конь после долгой дороги, напоил его из кожаного ведра, расстелил кошму и улегся, окружив себя кольцом волосяного аркана: по местным поверьям, он прекрасно предохранял от змей и ядовитых пауков. Теперь оставалось только ждать.
Вода в кувшине еще не успела закипеть, когда ахалтекинец вскинул голову, начал перебирать задними ногами и захрапел, почуяв чужую лошадь. Нафтулла вскочил и посмотрел на запад: тот, кого он ждал, мог приехать только оттуда. Действительно, там появился всадник, плохо различимый в слепящих глаза лучах заходящего солнца. Через несколько минут Нафтулла разглядел его.
– Эй, Магсум! – Нафтулла сорвал с головы тельфек и начал размахивать им, чтобы привлечь внимание всадника. – Мой жеребец уже почуял твою кобылу. Привяжи ее с другой стороны.
– Хоп! – откликнулся Магсум и пустился в объезд рощицы.
Вскоре он подошел к костру, приветливо поздоровался с Нафтуллой и сел рядом на кошму.
– Салам, салам! – заулыбался в ответ Нафтулла, хитро прищурив быстрые глаза. И, как предписывал обычай, поинтересовался: – Хороша ли была твоя дорога?
– Да, хвала Аллаху, – важно кивнул Магсум, выуживая из складок халата маленький холщовый мешочек с колотым сахаром.
Нафтулла ехидно ухмыльнулся: обычай повсюду таскать с собой мешочек с сахаром появился на Востоке не от хорошей жизни. Слишком часто мирная беседа за чаем кончалась смертью хозяина или гостя. Месть – святое дело! В чай сыпали яд, чтобы отомстить обидчику рода или сопернику в борьбе за власть. Когда появился сахар, сметливые люди заметили: смоченный в отравленном питье, он менял свой цвет, приобретая особый оттенок. С той поры каждый, кто отправлялся в дальний путь или просто шел навестить соседа, на всякий случай клал в карман спасительный мешочек с колотым сахаром.
Нафтулла бросил в кипящую воду несколько щепоток заварки, достал две пиалы, сполоснул их, налил ароматный напиток и с улыбкой подал одну пиалу Магсуму.
– Спасибо, – поблагодарил тот и опустил в чай кусочек сахара. Вынув его, придирчиво оглядел со всех сторон и, убедившись, что все нормально, осторожно отхлебнул из пиалы.
Чай пили молча, мелкими глотками, словио священнодействуя. Наконец, Нафтулла отставил пустую пиалу, достал трубку с длинным тонким чубуком, набил ее табаком из кожаного кисета и прикурил от уголька.
– Какие новости ты привез, Магсум? – выпустив струйку синеватого дыма, спросил он.
– Разные. Есть хорошие, а есть и плохие. На границе песков и степи снова появился Желтый человек.
– Мирт? – Нафтулла удивленно поднял брови.
– Да, так он себя называет, – подтвердил Магсум. – Он идет по следу.
– Имам знает об этом?
– Имам знает все. – Магсум загадочно улыбнулся, как человек, посвященный в тайны, недоступные другим. – Его люди будут ждать тебя у развалин старой крепости. Знаешь, где это?
– Найду с завязанными глазами, – заверил Нафтулла. – Когда я должен быть там и что сделать?
– Люди Имама повезут добычу в горы. Их путь лежит мимо развалин. Через две луны ты встретишь их там вместе с Сеидом и постараешься сбить Желтого человека с истинного следа. Имам хочет, чтобы он навсегда остался в песках.
Нафтулла глубоко затянулся и медленно выпустил табачный дым из широких ноздрей. Предстояло веселенькое дельце: Мирт, которого прозвали Желтым человеком, не настолько глуп, чтобы позволить одурачить себя и завести в гиблые места. Скорее он сам устроит засаду и загонит тебя в ад, к шайтанам! Этот человек имел множество помощников, появлялся неизвестно откуда и неизвестно куда исчезал. Многие видели его и говорили с ним, многие слышали о нем, но никто не мог точно сказать, кто он и где его дом. Теперь Имам хочет, чтобы Нафтулла, пусть даже с отрядом вооруженных всадников, уничтожил Желтого человека? Не исключено, что Мирт знает не меньше, если не больше самого Имама: как он иначе напал на след добычи, за которой Имам охотится уже много лет?
– У Мирта много людей? – с деланным безразличием поинтересовался Нафтулла.
– Узнаешь, когда поведешь его за собой в пески. – Магсум весело оскалил кривые желтоватые зубы.
– А как русские?
– Сидят в крепостях. Говорят, часто стали приезжать новые начальники. У них мало солдат, но много бумаг. Они любят долгие прогулки по степи и пескам. И все, что увидят, рисуют на бумаге.
– Понятно, – пробормотал Нафтулла. – Что скажешь еше?
Магсум наклонился и нарисовал пальцем на песке несколько линий. Солнце уже почти село, и в его косых лучах бороздки казались почти черными на фоне белого песка.
– Смотри! – Магсум показал на самую длинную линию. – Вот путь, где повезут добычу, а тут, – Магсум ткнул пальцем в конец линии, – ты должен ждать людей Имама. Понял? Через две луны!
– Это все? – бесстрастно спросил Нафтулла.
– Да, – буркнул Магсум, но тут же захрипел и скорчился: Нафтулла неожиданно вогнал в его грудь нож, всадив тот по самую рукоять.
Выдернув окровавленное лезвие, он ногой пнул Магсума, свалил его рядом с костром и перерезал горло. Потом отволок труп в развалины караван-сарая, вырыл в песке глубокую яму, столкнул в нее тело, закидал его обломками кирпичей и засыпал песком. Все, нет больше Магсума, и никто не дознается, куда он пропал. Вернувшись к костру, Нафтулла переворошил песок, скрывая следы крови, затоптал угли, привязал к седлу ахалтекинца медный кувшин, из которого угощал чаем убитого, и приторочил бурдюки с водой. Что-то тонко хрустнуло под подошвой сапога, и Нафтулла наклонился, напрягая глаза: уже сгущались сумерки.
О Аллах! Да это же кусочек сахара, выпавший из мешочка Магсума. Бедняга так боялся яда и совсем не подумал, что его могут просто прирезать. Что поделать – у каждого своя судьба, и человек, не зная, какие невзгоды или радости его ждут впереди, торопится навстречу неизбежному.
Нафтулла легко прыгнул в седло, подъехал к кобыле Магсума, отвязал повод и потянул лошадь за собой. Теперь его путь лежал туда, где не проходила ни одна караванная тропа и где нельзя 6ыло найти ни капли воды. Посланец Имама должен исчезнуть бесследно. Поэтому Нафтулла даже не стал обыскивать труп, хотя у Магсума за матерчатым широким поясом наверняка остался кошелек с монетами. Ни одна вещь не должна выдать тайны его исчезновения, и прекрасная кобыла тоже обречена, хотя за нее и можно было взять приличную цену на любом базаре. Но… многих сгубила жадность, а Нафтулла не желал рисковать.
Ехать в темноте он не опасался: здешние места ему так же хорошо знакомы, как линии на собственной ладони. Конечно, в пустыне есть и такие уголки, куда не согласишься отправиться ни за какие деньги, но они находились далеко отсюда.
Примерно через час Нафтулла ненадолго остановился, слез с седла, вытащил нож, зло ощерился и подрезал кобыле Магсума сухожилия. Несчастное животное тут же осело на песок. Его судьба была решена: передвигаться лошадь не сможет, а палящее солнце быстро сделает свое дело; пройдет не так много времени и от кобылы останется только выбеленный ветрами скелет – кто узнает в нем лошадь Магсума?
К рассвету ахалтекинец вынес седока к Старому колодцу. Здесь, по меркам кочевников, начинались обжитые места. Вокруг колодца росло значительно больше деревьев, чем у Эн-Наджафа, и трава здесь заставила пески отступить, а сама драгоценная влага хранилась в огромном подземном резервуаре, сделанном в незапамятные времена. Наверх выходил только узкий кирпичный ствол колодца, закрытый массивной крышкой. Рядом стояли вытесанные из камня корыта для лошадей и скота.
Нафтулла привязал коня и возблагодарил Аллаха, что в эту ночь никакой караван не остановился здесь на отдых. Отсчитав от крайней колоды десять шагов на север, он опустился на колени и начал рыть песок, нетерпеливо отгребая его ладонями в сторону. На глубине двух локтей его пальцы наткнулись на гладкий твердый предмет. Есть!
Вытащив из ямки грязную бутылку темного стекла. Нафтулла выдернул пробку и вытряхнул на свет записку – послание Желтого человека, называвшего себя Миртом. Развернув ее, Нафтулла жадно впился глазами в неровные строчки торопливой арабской вязи, но тонкая полоска зари еще только зарождалась. Пришлось высечь огонь. Прочитав записку, Иафтулла сжег ее, затоптал пепел и снова зарыл бутылку в песок.
Восход солнца он встретил, сидя на кошме в позе Будды. Со стороны могло показаться, что неутомимый наездник погружен в молитвенный транс, но на самом деле он напряженно размышлял, сопоставляя рассказанное Магсумом и прочитанное в записке Мирта. К этому следовало добавить сведения, известные ему самому, и решить, как поступить дальше. Неподвижно сидя на кошме, он слушал древнюю бесконечную песню песков – тонкий посвист ветерка, шорох перетекавших песчинок, позвякивание уздечки беспокойно ступавшего ахалтекинца. Если бы записку Желтого человека привез нарочный, его постигла бы та же участь, что и Магсума: Нафтулла желал быть спокойным и свободным.
На что же решиться? Стоит ли сейчас окончательно определяться, с кем и за кого воевать? Ведь в запасе почти два месяца! Магсума хватятся нескоро, а Мирт не настаивал на немедленном ответе. Так зачем торопиться? Восточная мудрость гласит: сиди спокойно и жди, тогда рано или поздно мимо тебя пронесут труп твоего врага.
Нафтулла стряхнул с себя оцепенение и потянулся, улыбаясь ярким солнечным лучам. Хорошо, когда ты ничем не обременен и не связан обязательствами, по которым придется платить кровью. Но уж если платить, то лучше – чужой! В конце концов, в нескольких днях пути отсюда есть селение, где он без труда добудет пару лошадей и какой-нибудь немудреный товар, чтобы под видом купца побывать в разных местах и самому посмотреть, что там делается. Пожалуй, такое решение самое правильное.
Ахалтекинец уже отдохнул и, увидев подошедшего хозяина, тихонько заржал. Нафтулла наполнил бурдюки свежей водой и покинул маленький оазис. Путь его лежал на северо-восток.
Дорога до окраин огромной империи оказалась нелегкой. Добравшись до Оренбурга, Кутергин уже порядком намаялся. А впереди еще Верхнеозерная, Орск, и только за ними – форты на границах степи.
Вместе с капитаном Генерального штаба Федором Андреевичем Кутергиным делил тяготы походного быта унтер из старослужащих Аким Епифанов, на котором лежала обязанность сохранять геодезические инструменты, помогать при съемках местности и за отдельную плату решать хозяйственные дела офицера. Почти саженного роста, сивоусый Аким был незаменимым помощником и мастером на все руки. Он почти не брал в рот хмельного, но раздражал капитана неуемной страстью к нюхательному табаку, который таскал в самодельной табакерке, вырезанной из березового нароста, да могучим храпом по ночам – иногда волею судеб им приходилось ночевать в одной комнатке почтовой станции. Но на такие мелочи Федор Андреевич быстро перестал обращать внимание.
Оренбургский генерал-губернатор принял Кутергина радушно. Прочитав предъявленные им бумаги, он небрежно отложил их на край стола и долго расспрашивал о последних столичных новостях, вспоминал знакомых, состоявших на военной и статской службе. К немалому удовольствию Федора Андреевича, обожавшего итальянскую оперу и ради этого увлечения даже изучавшего итальянский язык, генерал тоже оказался меломаном, и они почти по-приятельски обсудили музыкальные новинки сезона, о которых губернатор был только наслышан.
На прощание генерал пригласил Кутергина на обратном пути погостить у него и пообещал:
– Я дам вам в помощь толкового офицера. И прикажу подготовить письмо к коменданту форта. Получите его завтра в моей канцелярии. А теперь, голубчик, прошу извинить, дела! С превеликой радостью поболтал бы с вами еще, но, как говорится, рад бы в рай, да грехи не пускают.
На другой день капитан получил в канцелярии генерал-губернатора обещанное письмо к коменданту форта и познакомился с выделенным ему в помощь офицером. Им оказался чистенький румяный блондин в чине поручика.
– Николай Эрнестович фон Требин, – представился он. – Вместе со мной к вам прикомандирован один нижний чин.
Держался фон Требин просто: не заискивал перед столичной «штучкой», но и не панибратствовал. О себе он сообщил, что мечтает поступить в Николаевскую инженерную академию и надеется выдержать конкурс.
Родом он из остзейских немцев, учился в Санкт-Петербурге, а служить в Оренбург попросился сам.
– Там, – Николай Эрнестович показал на юго-восток, – Россию ждет великая будущность. Кавказская война, наверное, скоро закончится, а здесь все еще только начинается.
– Да, насчет Кавказской войны вы правы, – кивнул Федор Андреевич. – Она слишком затянулась.
– Вам доводилось бывать на Кавказе?
– Награжден медалью «За покорение Чечни и Дагестана».
– Значит, бывали в деле? – Фон Требин еще больше разрумянился, глаза у него загорелись. – Участвовали в пленении Шамиля?
– Должен вас разочаровать, – улыбнулся Кутергин, видя искреннюю горячность собеседника. – Этой медалью награждались все участники военных действий против горцев на левом фланге кавказской линии. В деле мне бывать довелось, но в пленении Шамиля и взятии аула Гуниб я не участвовал.
– Все равно, Федор Андреевич, сколько вы уже успели: воевали на Кавказе, закончили Академию Генерального штаба… А мне пока удалось сделать так мало.
Кутергин промолчал. Может быть, счастье фон Требина как раз и заключается в том, что он никогда не лазил по скалам и не продирался с ружьем в руках через страшные леса Чечни, не слышал свиста пуль горцев и не видел, как сверкают их острые кривые шашки. Воевать с мюридами Шамиля совсем несладко! На Кавказе даже для заготовки дров частенько приходилось посылать хорошо вооруженные команды, не говоря уже о рубке леса при прокладывании просек. Недаром некоторые русские полки получали в знак отличия красные отвороты на сапоги, символизирующие битвы по колено в крови! Страшная память для потомков…
Из Оренбурга отправились уже вчетвером: с поручиком прибыл шустрый рябоватый солдат по фамилии Рогожин. Так Кутергин стал начальником маленькой партии.
Офицеры ехали впереди, на бричке. Следом пылила телега с геодезическим инструментом, унтером и солдатом на передке.
С каждым днем становилось все теплее потом стало просто-таки жарко. Слякотный Петербург с пронизьвающими ветрами, снег с дождем, раскисшие российские дороги – все это казалось таким далеким, словно привиделось во сне.
Первое знакомство с фортом вызвало у Федора Андреевича разочарование: он увидел приземистые серовато-желтые строения, обнесенные стеной с воротами и вышками для часовых. Ворота распахнулись, и повозки вкатились во двор, одновременно служивший плацем. Со всех сторон его обступали вплотную прилепившиеся к стенам домики с плоскими крышами и узкими террасами. Крыши домиков служили помостом для часовых, расхаживавших вдоль стен, и площадками для пушек. На высоком шесте обвис выгоревший на солнце флаг.
Встречать прибывших вышел комендант – средних лет армейский капитан с коротко остриженной, густо поседевшей головой.
– Тученков Петр Петрович. – Комендант поздоровался с приезжими, потом привычным жестом снял фуражку и вытер ее подкладку платком. Лоб Тученкова казался мучнисто-белым по сравнению с загорелым до черноты лицом. – Отдохните с дороги, а вечером милости прошу отведать.моего хлеба-соли. Дом мой искать не придется: у нас тут все хозяйство курица пешком за день обойдет.
Комендант скромничал: форт оказался не таким уж и маленьким: рота солдат, несколько орудий. У колодца расхаживал часовой, положив на плечо ружье с примкнутым штыком. В конюшне ржали лошади, в хлеву мычали коровы, а по двору прошли несколько русских баб, неся на коромыслах ведра. В углу рылись в куче мусора рябые куры. Видно по всему – русский человек обустраивался здесь всерьез и надолго.
Вечером в доме Тученкова собралось местное общество: сам комендант со своей дородной супругой, несколько гарнизонных офицеров, Кутергин, фон Требин и недавно заглянувшие в форт по делам доктор и священник отец Иоанн.
Федор Андреевичпринес пару бутылок французского коньяка, что вызвало оживление за столом. Угощали бараниной, жареными курами, вкусными лепешками, орехами, водкой и дешевым привозным вином. Поначалу гости чувствовали себя немного скованно, но вскоре освоились. Разговор вертелся вокруг освобождения крестьян и изменения сроков службы.
– Много ли душ отпустили? – с провинциальной непосредственностью поинтересовался отец Иоанн, подслеповато шурясь на Кутергина и фон Требина.
Федор Андреевич объяснил: его семья никогда крепостных не имела, поскольку он происходил из мелкопоместного служивого дворянства, а Николай Эрнестович отчего-то вспыхнул:
– У нас имение в Лифляндии, но крепостных не было.
Кутергин ловко перевел разговор на другую тему и провозгласил тост за хозяйку дома. Дружно выпили, после чего сама хозяйка, сославшись на заботы, вышла из-за стола. Комендант, на правах хозяина, разрешил мужчинам курить.
– Полагаю, господин капитан, завтра вы нам найдете проводника? – раскурив от свечки тонкую сигару, спросил фон Требин. – Я видел во дворе одного азиата, может, он годится? В Оренбурге говорят, что у вас, Петр Петрович, везде свои людишки среди местных киргизцев. [5]5
Киргизцами (киргиз-кайсаками) в серединеXIXвека называли казахов. Собственно киргизов называли дикокаменными киргизами
[Закрыть]
– Нет, голубчик, и не просите. – Комендант поднял руки, и сидевший напротив Кутергин заметил обтрепанные манжеты домашней сорочки, выглядывавшие из-под обшлагов его мундира. – Без конвоя не отпущу!
– Отчего же непременно нужен конвой? – улыбнулся Федор Андреевич.
– Вам, господа, мнится слава первопроходцев, как у знаменитого путешественника Семенова, а мне перед начальством держать ответ. – Тученков покрутил в пальцах пузатую стеклянную рюмочку. – И, опять же, лошади! А хорошие лошади только у казаков. Вот погодите, придет Денисов, с ним и отправлю. Азиатам не доверюсь!
– А вот известный путешественник господин Семенов доверялся, – заметил фон Требин. – Неужели и здесь, на самом краю матушки-России, без служивого казака не сделать и шагу? Тем более что наша миссия значительно скромнее, чем у Семенова: всего лишь перепроверить старые карты и составить новые…
– Куда же без казаков? – Доктор опрокинул в рот стаканчик с вином и раскурил потухшую трубку. – С двумя солдатами?
– В степь, к киргизцам, – задорно рассмеялся фон Требин. – Не воевать же мы собираемся, в самом-то деле? Пойдем к Аму-Дарье, проверим некоторые колодцы, а там и дальше.
Кутергин негромко кашлянул и предостерегающе взглянул на слегка захмелевшего поручика. Перехватив его взгляд, Тученков махнул короткопалой рукой.
– Бросьте, голубчик, здесь все свои: который год вместе, почитай, живем как одна семья. Извольте не опасаться. Лучше остерегайтесь там. – Он показал большим пальцем себе за спину, где за глухой стеной дома раскинулась бескрайняя черная ночная степь.
– Вы, может быть, и не собираетесь воевать, – вступил в разговор один из офицеров форта. – Но те, кто повыше нас с вами, не примите в обиду, господа, вдруг да собираются? Пойдете к Хиве, а там и Бухара, за ней Гиссар! Глядь, уже и британская Индия перед тобой. Британская !
– Я знаком с географией, – примирительно улыбнулся Федор Андреевич. – Однако Николай Эрнестович прав: время, отпущенное нам для экспедиции, уходит с каждым часом.
– В том-то и дело, – согласился Тученков. – Но все равно нужно ждать хорунжего Денисова. Азиатам я не доверюсь!
Доктор потянулся к графину с вином, наполнил стаканы и, неловко повернувшись, уронил на простенькую белую скатерть несколько крупных красных капель.
«Как кровь на снегу, – почему-то подумал Кутергин. – Или на песке пустыни».
Он обвел глазами комнату. Побеленные стены, зеркало на стене, тахта, покрытая черно-бордовым ковром, наверное, местной работы или привезенным из Хивы вездесущими купцами. За узким окном на черном небе мигали крупные яркие звезды. Протяжно перекликались часовые на стенах и вышках форта.
– Давайте лучше выпьем, – предложил комендант. – Дай вам Бог удачи!
– Аминь. – Отец Иоанн перекрестился и медленно
Кутергин чокнулся с Тученковым и фон Требиным, потом с доктором и офицером, имени-отчества которого он так и не запомнил.
– Когда можно надеяться выйти из форта? – Николай Эрнестович отставил пустой стакан и поглядел на коменданта.
– Думаю со дня на день. Денисов с казаками придет, и в добрый путь! А что он сам с дороги будет, так не сомневайтесь: ему привычно.
Доктор сидел, полуприкрыв глаза, и посасывал потухшую трубку. Отец Иоанн тихо задремал, чуть слышно посвистывая припухшим носом. Офицеры гарнизона потихоньку, не прощаясь, разбрелись по домам. Благо, идти недалеко, все тут же, в одном дворе. Да и офицеров-то здесь – раз, два и обчелся.
«Боже мой, – подумал Кутергин. – Ведь они наверняка собираются так частенько, чуть ли не каждый вечер, поскольку делать больше здесь совершенно нечего. Вяло перебрасываются давно избитыми остротами, лениво играют в карты. Пьют дешевенькое винцо и – по домам».
Он грустно улыбнулся и достал портсигар, но тот выскользнул из руки и завалился под стол. Федор Андреевич нагнулся за ним, а комендант услужливо посветил, подвинув канделябр. Выпрямившись, Федор Андреевич бросил взгляд в зеркало, висевшее напротив: причудливо преломившись в графине с вином, свет упал на его белую рубашку, и она казалась залитой свежей, дымящейся кровью. Дурной знак? Он резко тряхнул головой, отгоняя навязчивое видение, и спросил:
– А вы, Петр Петрович, ходили в степь?
– Нет, – криво усмехнулся Тученков. – Так, поблизости только. Да и зачем? Рожи их мерзкие глядеть? Тьфу!.. Вот Денисов что ни день гоняет к киргизцам. И, представьте себе, никакой известности не имеет в отличие от путешественника Семенова.
– Азия страшна, – неожиданно вмешался доктор – Грязь, узкие темные улочки без единого окна а посредине – сток для нечистот. Шелудивые собаки, голод, нищета. На базарах продают мальчиков и девочек лет восьми. Похотливые купцы щупают детские тельца… Гадко! А рядом – величественные дворцы и минареты.
Он залпом выпил вино и снова наполнил стакан, не обращая внимания на осуждающий взгляд коменданта.
– И все они больны нехорошими болезнями! – Доктор обиженно оттопырил нижнюю губу, пошатнулся на стуле и вцепился в столешницу, потянув на себя скатерть.
– Э-э, голубчик. – Тученков брезгливо сморщил загорелое лицо. – Кажется, вам пора почивать?
– Отнюдь. – Доктор попытался встать. Комендант щелкнул пальцами. Вбежал босой солдат в полотняной рубахе, подхватил под мышки пьяного эскулапа и потащил к выходу.
– Вот так и живем, – вздохнул Петр Петрович. – Вы, господа, не судите его строго. Он свое дело знает и киргизцев пытается лечить. Правда, без особого толку… Ну, еше по стаканчику на сон грядущий?..
До «квартиры» Кутергина и фон Требина проводил с фонарем все тот же босой солдат. Отпустив его, Федор Андреевич пожелал поручику спокойной ночи и остался на крылечке покурить. В голове слегка шумело от выпитого вина, духоты и разговоров за столом. Чиркнув спичкой, капитан вдруг увидел в нескольких шагах неясную фигуру. Вспомнив, что он безоружен, Кутергин хотел кликнуть часового, но вовремя спохватился: какая опасность может угрожать ему во дворе охраняемого форта?
– Кто здесь? – спросил он.
– Не бойса, урус-тюра, – ответил из темноты гортанный голос. – Говорить хочу.
«Кажется, „тюра“ на местном наречии означает „большой начальник“? – вспомнил Федор Андреевич. – Сдается, это тот азиат, о котором говорил фон Требин?»
– Чего тебе?
– Твоя степь идет? – Азиат подошел ближе, но в темноте капитан не мог разглядеть его лица. – Возьми меня!
– Зачем? – Кутергин стряхнул пепел с кончика сигары и сдавленно зевнул. Он уже успокоился: конечно, это всего лишь купец.
– Твоя много солдат, а моя везет товар. Вместе ехать хорошо, я многа дорог знаю, все покажу. Возьми.
Ответить Федор Андреевич не успел. Скрипнула дверь, и появился заспанный Епифанов, белея в темноте исподним бельем. Азиат отступил в темноту и пропал, словно его и не было.
– Звиняйте, ваш высокородь, – пргудел Аким, бочком протиснувшись мимо Кутергина, и рысцой припустил за угол.
– Азия! – Капитан беззлобно выругался, бросил окурок и вошел в дом.
Отведенную ему комнату слабо освещала горевшая на столе свеча, прилепленная к глиняному черепку. В углу лежали какие-то тюки, а на них валялся номер санкт-петербургского «Русского базара», наверняка оставленный кем-то из проезжих офицеров. Заметив на столе толстую книгу, Федор Андреевич наугад раскрыл ее и прочитал: «…не заводи ссоры со вспыльчивым и не проходи с ним через пустыню, потому что кровь – это ничто в глазах его, и, где нет помощи, он поразит тебя. Не советуйся с глупым, ибо он не может умолчать о деле. При чужом не делай тайного, ибо не знаешь, что он сделает…»
Слова эти поразили капитана: странным образом они отвечали тому, что он собирался делать здесь, в диком краю кочевников и бескрайних пустынь. Кутергин поглядел на переплет. Но он оказался настолько засаленным от прикосновений многих рук, что название прочитать оказалось невозможным, а титульный лист был кем-то вырван.
Неужто есть некий тайный, неразгаданный смысл в том, что он увидел свое отражение в зеркале окровавленным и открыл неизвестную книгу именно на этой странице? Или просто разыгралось воображение и сказывается выпитое за ужином вино?
Решив не поддаваться мистическим настроениям, Федор Андреевич скинул мундир, снял походные темно-зеленые рейтузы, стянул с ног штиблеты и завалился на жесткую кровать.
Разбудил капитана рокот барабанов и хриплый зов трубы, нервно выпевавшей тревогу. За оконцем занимался серенький рассвет. На дворе громко топали сапогами солдаты и осипшими голосами выкрикивали команды офицеры. Лязгало железо, а со стороны степи доносился глухой гул. Что стряслось?
Готовность к любым неожиданностям и умение собираться в считанные секунды Кутергину привили еще в кадетском корпусе. Он вскочил с постели, торопливо оделся, схватил шашку, приоткрыл дверь и осторожно выглянул: кто знает, какие тут заварились дела? Граница есть граница! На Кавказе капитан не раз слышал горскую пословицу: у осторожного сына мать не плачет раньше времени. Огорчать же свою матушку Федору Андреевичу не хотелось.
Он увидел строившихся на плацу солдат, тонкие дымки, поднимавшиеся от пальников в руках артиллеристов, стоявших наготове у орудий, и неприкаянно топтавшихся у крыльца Епифанова и Рогожина – они явно не знали, что делать: хватать ружье и привычно вставать в строй или… Капитан приказал им охранять имущество и вышел во двор. Следом выскочил взъерошенный фон Требин.
– Доброе утро, Федор Андреевич, – поздоровался он. – Почему тревога?
– Узнаем у коменданта. – Кутергин показал на Тученкова, занявшего наблюдательный пост рядом с артиллеристами.
Офицеры влезли по приставной деревянной лестнице на стену, и все стало ясно без слов – примерно в полуверсте от форта плотной массой гуляла по степи конница. Тучи пыли почти скрывали всадников. От топота коней гудела земля. Временами из пыльного облака выскакивали несколько верховых и на полном аллюре мчались к форту, но, не доскакав даже на расстояние ружейного выстрела, резко разворачивались и уносились обратно.
– Сукины дети, – наблюдая за ними, зло процедил комендант. – А ну, ребятки, пошлите-ка им гостинец!
Артиллеристы навели пушку. Она рявкнула, окутавшись синеватым кислым пороховым дымом, и ядро полетело в степь. Конные отхлынули подальше от стен форта, но не ушли. Тученков зло сплюнул от досады.
– Кто это? – спросил фон Требин, с любопытством разглядывая всадников. – Хивинцы?
– А черт их знает, – пожал плечами комендант. – Может, хивинцы. Или еще кто: степь большая…
– Атаковать нас они не собираются. – Кутергин опытным взглядом окинул конницу. – Выманить хотят или обложат до подхода основных сил.
– Дураков пусть ищут в зеркале, – заржал Тученков, по-свойски хлопнул Федора Андреевича по плечу. – Выманить? Во им!
Он сложил кукиш и показал его всадникам. Федор Андреевич попросил у него подзорную трубу, но как следует разглядеть конников мешала стоявшая столбом пыль мелькали цветастые халаты, лохматые бараньи шапки взблескивало оружие, метались разномастные кони. У азиатов не было даже подобия хоть какого-то строя, но в беспорядочном кружении верховых угадывалась непонятная европейцам тактика и серьезная угроза.
Направив трубу правее, Кутергин увидел далеко в степи еше одно облачко пыли, и оно росло буквально на глазах. Неужели к басурманам идет подкрепление и они вознамерились штурмовать форт? В любом случае им придется спешиться; выстоять же в пешем строю против русских солдат у азиатов нет никаких шансов: пушки ударят картечью, и дело довершат меткие пули и граненые штыки. Но кто знает, какие замыслы родились в головах местных башибузуков?
– Взгляните туда, – вернув подзорную трубу, Федор Андреевич показал коменданту на далекое облако пыли.
Тученков схватил трубу и жадно приник к ней глазом.
– Ага. – Он ехидно засмеялся. – Сейчас начнется потеха!
– Что такое? – Фон Требин вытянул шею, чтобы лучше видеть.
– Денисов идет, – с мрачной торжественностью сообщил Петр Петрович. – Сейчас он им насыплет перцу на хвост! Дайте, ребятки, еще разок!
Артиллеристы снова выкатили орудие, навели его и бахнули по конным. Те отхлынули еще дальше от стен и начали уходить в степь: видимо, они тоже заметили приближавшихся казаков и не хотели принимать бой вблизи форта.
– Все, – буркнул Тученков и поскучнел. – Простите, господа, за беспокойство.
Кутергин и фон Требин спустились со стены Чувствовалось, что поручик разочарован. Наверное, он ожидал схватки и мысленно уже представлял себя раненым героем, спасающим форт.
Федор Андреевич улыбнулся про себя и решил: со временем это пройдет, особенно если Николай Эрнестович останется жив в первом бою. Капитану и самому были знакомы подобные мечтания, но от них быстро излечили кровавые стычки в горных ущельях и лесах Кавказа.
