Текст книги "Частный сыск есаула Сарычева"

Автор книги: Василий Веденеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 8 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]

Василий Веденеев
Частный сыск есаула Сарычева

Всю ночь моросил мелкий, нудный дождь. Воздух, казалось, насквозь пропитался влагой. И от этого уныло обвисли ветви деревьев, покорно склонилась к земле высокая трава на неподстриженных газонах около маленьких, недорогих коттеджей предместья, отгородившихся от проезжей части улицы живыми изгородями из колючего кустарника. Дождь не прекратился и утром – он сеял и сеял, заставляя прохожих, прячущихся под зонтами, ускорять шаг.

В начале девятого в закусочную «У обезьяны» зашел человек в черном котелке, визитке и полосатых брюках. Сложив зонт, он подошел к стойке и начал рассматривать сидевшую в большой клетке старую шелудивую мартышку, игравшую с металлическим зеркальцем. Хозяин заведения, протиравший полотенцем стаканы, бросил взгляд на посетителя: не молод, водянистые светлые глаза, рыжеватые усы над полуоткрытым, слюнявым ртом с брезгливо оттопыренной нижней губой. Но посетителей не выбирают, и хозяин спросил:

– Чего желаете?

Пошарив глазами по рядам украшенных разноцветными наклейками бутылок, выставленных за спиной хозяина, мужчина в котелке молча ткнул пальцем в одну из них и жестом показал сколько ему налить. Взяв стакан с порцией спиртного, он бросил на стойку несколько монет и устроился за столиком у окна, положив на свободный стул мокрый зонт.

Минут через пять в закусочную зашли еще два посетителя – сухопарый мужчина в старой офицерской накидке и низкорослый крепыш в синей суконной паре и голубой рубахе. Крепыш сразу прошел к столику в углу, а сухопарый, дав мартышке каштан, попросил налить две большие рюмки водки. Устроившись напротив приятеля, он склонился над столиком и начал что-то тихо говорить ему.

Мужчина в котелке не обратил на новых посетителей никакого внимания – прихлебывая из стакана вино и часто затягиваясь распространявшей вонючий дым дешевой сигаретой, он не отрывал взгляда от стоявшего на другой стороне улицы коттеджа. Вскоре его дверь отворилась и вышел молодой человек. Поглядев на небо, он раскрыл зонт и, легко перепрыгивая через лужи, поспешил туда, где начинались оживленные деловые кварталы. Мужчина в котелке проводил юношу долгим взглядом и достал из жилетного кармана часы. Поглядел на стрелки, положил серебряную луковицу перед собой и снова уставился в окно.

По стеклу стекали мутные капли, набегавший ветерок подергивал рябью большие, грязные лужи; гудел на реке буксир, тянувший баржи с песком; прошел мимо окна пожилой китаец в конусообразной соломенной шляпе, неся на коромысле тяжелые корзины с овощами. Мужчина в котелке продолжал отхлебывать вино, курил сигарету и не спускал глаз с двери коттеджа. Вот она вновь отворилась, и на пороге появилась полная женщина в накинутом на плечи широком клетчатом платке. Повесив на руку корзину, она направилась к рынку. Дождавшись, пока она скроется за углом, мужчина в котелке встал, спрятал в карман жилета часы, взял зонт и вышел, на прощание небрежно кивнув хозяину закусочной.

Спустя несколько минут допили водку и ушли два других посетителя, шептавшиеся за столиком в углу.

– Сегодня дождь, Мариэтта, – обращаясь к старой мартышке, уныло сказал хозяин, прибирая за ушедшими посетителями, – но весь день впереди, может быть, еще удастся заработать?

Обезьяна, как всегда, ничего не ответила, – она старательно чистила каштан.

* * *

Когда в дверь позвонили, профессор Тоболин работал в кабинете. С сожалением оторвавшись от незаконченной рукописи, он вышел в прихожую и, слегка отодвинув занавеску, прикрывавшую забранную решеткой застекленную часть двери, поглядел на нежданного посетителя.

На крыльце стоял рыжеусый мужчина в черном котелке. С его мокрого зонта ручьями стекала вода.

– Что вам нужно? – не открывая двери, спросил профессор. Наверное, это из какого-нибудь комитета или союза? Опять будут выпрашивать денег?

– Профессор Тоболин? – рыжеусый слегка приподнял котелок. – Позвольте войти? Я к вам по делу относительно интересующих вас древностей.

Тоболин открыл. Войдя в тесноватую прихожую, гость сложил зонт, поставил его в угол и, сняв котелок, представился:

– Алексей Владимирович Гришин. Бывший петербуржец и много еще чего бывший. К сожалению…

– Прошу, – профессор провел его в кабинет, предложив присесть в кресле у стола. Гость сел и, спросив разрешения хозяина, достал сигару. Отгрыз ее кончик и прикурил. Выпустив клуб синеватого дыма, он поглядел на хозяина и сказал:

– Вы, как я знаю, крупный коллекционер восточных редкостей и древностей? Достойное занятие и увлекательное. Говорят, коллекционерами были многие великие люди. Аристотель, например, любил собирать гербарии, а Петрарка серьезно занимался нумизматикой. И в отечественной истории навсегда сохранятся имена Ярослава Мудрого, собравшего первую на Руси библиотеку, и Петра Великого, основавшего кунсткамеру.

– Надеюсь, вы, милостивый государь, пришли ко мне не за тем, чтобы вспоминать древних? – заметил Тоболин.

Он уже сожалел, что согласился впустить этого Гришина: надо было отказать ему под предлогом занятости, но теперь поздно и остается только поскорее закончить разговор и вернуться к оставленной работе. Вряд ли у нежданного гостя есть что-либо интересное, да еще по сходной цене. Впрочем, не стоит торопиться, поскольку у разных людей свои привычки, а коллекционер никогда не знает, где найдет, а где потеряет.

– Давайте, любезный Алексей Владимирович, вернемся из древних времен к вашему делу, – стараясь загладить возникшую неловкость, улыбнулся Тоболин. – Вы хотите мне что-то предложить? Я к вашим услугам. Что у вас есть?

– Напротив, профессор, – гость, казалось, не обратил ни малейшего внимания на резкий выпад хозяина и внешне остался невозмутимым. Его водянистые глаза смотрели по-прежнему холодно и спокойно. – Я хочу купить.

– Купить? – удивленно поднял брови Тоболин. – Но что, позвольте спросить?

Гришин бросил в пепельницу недокуренную сигару и вынул из кармана темной визитки объемистый бумажник. Не спеша раскрыв его, достал чек и протянул профессору:

– Надеюсь, это достаточная цена за «Золотого Будду»?

– Я не продаю его, – Тоболин отстранил руку гостя с чеком, даже не посмотрев на проставленную в нем сумму.

– И все же, лучше продать, – многозначительно заметил Алексей Владимирович. – Не горячитесь, подумайте.

– Извольте объясниться! – сердито вздернул поседевшую бородку профессор.

Гришин неторопливо убрал чек и спрятал бумажник.

– Не наживайте себе лишних неприятностей! Золота там на грош, а вам предлагают целое состояние. Если не хотите продать, отдайте даром! Скажут спасибо.

– Да как!.. Да как вы смеете? – задохнулся от негодования Тоболин. – Извольте извиниться, милостивый государь!

– Перестаньте, – вяло отмахнулся Гришин, взяв из пепельницы недокуренную сигару и зажигая спичку. – Чего кричите? Лучше давайте договоримся миром. Отдаете мне Будду, рассказываете все, что с ним связано, а я оставляю вам чек.

– Вон! – визгливо закричал Тоболин, вскочив с кресла. – Вон из моего дома, слышите?

– Не глухой, – вставая, откликнулся гость. – Только зря вы так. Как бы потом не пришлось пожалеть.

– Вон!

– Хорошо, – поправляя манжеты белой сорочки, глухо ответил Гришин и неожиданным, быстрым движением сильно ударил стоявшего перед ним профессора в солнечное сплетение.

Тоболина сразу согнуло пополам от жуткой боли в животе. Судорожно хватая ртом воздух, он скорчился; сцепив руки в замок, Гришин сверху ударил профессора по спине. Тоболин рухнул на ковер.

Наклонившись, гость легко поднял бесчувственного хозяина и посадил в кресло. Подошел к окну и, резко дернув, оборвал шнур занавесей. Сноровисто действуя, привязал Тоболина к креслу и вновь, вернувшись к окну, помахал кому-то рукой. Потом вышел в прихожую и, открыв дверь, впустил в дом сухопарого человека в старой офицерской накидке и низкорослого крепыша в синей суконной паре.

– У нас есть пятьдесят минут, – посмотрев на часы, сообщил им Алексей Владимирович. – Сын пока в колледже, а экономка может вернуться. Приступайте, надо управиться за это время, а то я не люблю связываться с бабами.

Крепыш хихикнул и бочком проскользнул в кабинет. Хозяин уже успел прийти в себя и с ужасом глядел, как незнакомый человек в синем костюме ловко и привычно начал обыскивать его жилище, выдвигая ящики стола, вороша бумаги, бросая их на пол, перелистывая страницы стоявших на полках книг.

– Что вы делаете? – простонал Тоболин.

– Придется немного потерпеть, – подошел к нему Гришин. – Знаете, как говорится: не мытьем, так катаньем. Где Будда? Будет лучше, если скажете сами.

– У меня его нет, – прикрывая глаза, прошептал профессор. Боже, зачем только он открыл дверь этому человеку?!

– Ну-ну, – криво усмехнулся Алексей Владимирович, вынимая из жилетного кармана ватные шарики и засовывая их в уши. – Не люблю, когда орут. На нервы, знаете ли, сильно действует. Противно: сопли, кровь, горелое мясо, визг. А Этьену ничего, – он кивнул на сухопарого, успевшего скинуть старую накидку, пиджак и засучившего рукава рубахи, обнажая поросшие густыми волосами мускулистые руки. – Он контуженый, слышит плохо. Где Будда?!

Тоболин молчал. Подскочил Этьен, засунул профессору в рот скомканную салфетку, рванул у него на груди рубаху и, достав нож, слегка уколол вздрагивавшего Тоболина.

– Чувствительный, – на французском сказал он, раскуривая сигару. – Но долго не протянет, слабый.

– Начинай, – велел Гришин, просматривая содержимое бумажника Тоболина, поданного ему низкорослым крепышом.

Этьен поднес горящий кончик сигары к груди профессора. Тоболин дернулся, извиваясь от боли, веревки врезались в его тело, запахло паленым. Этьен слегка побледнел, зрачки его глаз расширились, он снова и снова начал прижигать хозяина дома.

– Где Будда?! Где? Отдай, и тебя перестанут мучить, – подскочив к Тоболину, закричал Гришин. – Где Будда?

Профессор закатил глаза, лицо его покрылось крупными красными пятнами, из глаз обильно полились слезы.

– Голову давай, – повернувшись к палачу, приказал Гришин.

Этьен вынул из кармана брюк тонкую просмоленную бечевку с часто навязанными узлами, накинул ее на голову Тоболина и начал закручивать с помощью короткой палочки, сжимая череп профессора петлей. Лицо коллекционера покраснело еще больше, дыхание стало прерывистым.

– Сдохнет, – затягиваясь сигарой, бросил Этьен.

– Давай! – сплюнув на ковер желтоватую от табака слюну, заорал Гришин. – Скажет, сволочь!

Крепыш тем временем уже перешел в другие комнаты, переворачивая там все вверх дном, вспарывая подушки и перины, выбрасывая из комодов постельное белье.

– Где Будда, где? – наклонившись к уху Тоболина, как заклинание повторял Алексей Владимирович. – Скажи, и мы уйдем! Отдай Будду!

Тоболин дергался от жуткой боли и хрипел, с трудом втягивая в себя воздух. Он уже ничего не слышал и не понимал – перед глазами колебались радужные круги, в ушах колоколами бился ток крови, а голова, казалось, вот-вот треснет, как перезрелый арбуз.

На какое-то мгновение ему показалось, что он снова молод и находится в своей первой археологической экспедиции в Средней Азии. Песок, жара, высоко в небе стоит раскаленное добела солнце, обжигая неприкрытую рубахой грудь, и день до вечера еще долог, а надо многое успеть, поскольку сильное солнце жжет нестерпимо – раскоп почти готов и должны, обязательно должны показаться остатки стен древнего города, множество веков назад скрытого от глаз людей песками.

И вдруг свершилось чудо – перед ним встал город. С башнями, минаретами и высокими зубчатыми стенами; засверкали под жарким солнцем разноцветные изразцы на куполах дворцов, протяжно и сипло затрубили длинные трубы, поднятые стражами на стенах, медленно раскрылись богато изукрашенные ворота и он, не в силах сдержать радостного волнения, ступил на опустившийся подъемный мост. Один из стражей предостерегающе крикнул, выдернул из висевшего у него за спиной колчана стрелу и наложил ее на лук, но Тоболин смело шел вперед. Лук натянулся в сильных руках, стукнула тетива, и длинная стрела, свистнув в неподвижном знойном воздухе, ударила профессора в самое сердце…

– Сдох, – приподняв пальцем веко хозяина, констатировал Этьен. – Я же говорил – слабый.

– Не может быть! – Гришин торопливо схватил вялую руку Тоболина, пытаясь нащупать пульс. Не ощутив биения сердца, припал ухом к груди профессора. Выпрямившись, грубо выругался и окликнул крепыша: – Что там?

– Пусто, – появляясь в дверях, уныло сообщил тот. – Деньги брать?

– Бери, – наблюдая, как одевается Этьен, буркнул Алексей Владимирович и сердито пристукнул кулаком по подлокотнику кресла, к которому было привязано тело Тоболина. – Черт бы тебя!

Этьен застегнул пиджак. Поглядев в окно, свернул накидку и повесил ее на руку.

– Дождь кончился, – громко, как все глуховатые люди, сообщил он, ни к кому не обращаясь.

– Минуту, я позвоню в редакцию, – Гришин, обернув руку платком, взял телефонную трубку и, ожидая ответа, наблюдал, как крепыш уничтожал следы их пребывания в квартире: – «Русская мысль»? Агентами Чека сегодня убит на своей вилле профессор Тоболин, наша научная гордость, известнейший востоковед. Тяжелая утрата. Кто говорит? Его дальний родственник…

* * *

Смерть отца – неожиданная, трагическая, страшная – просто подкосила Евгения Тоболина. Он, не думая, иногда невпопад, отвечал на вопросы окружающих, куда-то ходил, подписывал различные бумаги, договаривался в церкви об отпевании, выслушивал искренние и неискренние соболезнования, читал телеграммы и письма, отвечал на телефонные звонки, а в голове билась одна мысль – все разом рухнуло, весь устоявшийся, привычный мир…

Хоронили отца на маленьком русском кладбище, расположенном на окраине города. День выдался сухой, теплый, проститься с покойным пришли многие, и церковь была полна народа. Чопорные старики, старухи в черном, с кружевными темными накидками на седых головах, товарищи по колледжу, знакомые отца. Запах ладана, тусклое сияние позолоты алтаря и высокого иконостаса, душный, от множества свечей, воздух. Заметив в толпе Павла Сарычева, Евгений кивнул ему. Павел Петрович в ответ прикрыл глаза и перекрестился, тихонько подпевая небольшому хору.

Про Павла Петровича Сарычева среди эмигрантов ходили разные слухи – одни авторитетно утверждали, что он служил у Каппеля, другие, что у Пепеляева, третьи, что воевал в Донском корпусе Добровольческой армии Деникина и кружным путем попал сюда, в Азию. Некоторые рассказывали, что Сарычев якобы незаконнорожденный сын крупного вельможи, что он служил в контрразведке у барона Врангеля, был морским офицером на Балтике. Ходили байки про его удачливость в карточной игре и что он вроде бы не совсем чист на руку за игорным столом. Но прямо никто такого говорить не решался – всем доподлинно было известно, как метко стреляет Павел Петрович. Однажды он на пари сшиб из нагана высоко подброшенный гривенник. Опять же, многие знакомые видели у него серебряный портсигар с выгравированной надписью: «За отличную стрельбу в присутствии Их Императорских Величеств», а Их Императорские Величества зря подобных подарков никому не делали.

Профессор Тоболин дружил с Сарычевым и часто говорил сыну, что у бывшего офицера трагическая судьба честного человека, оставшегося без Родины.

Евгений недоумевал – о чем может долгими вечерами говорить отец с Павлом Петровичем? Ведь они такие разные люди. Павел прошел огонь и воду, много лет воевал, был ранен, награжден боевыми орденами Святого Станислава 3‑й степени с мечами и Святого Владимира 4‑й степени с мечами, и даже стал Георгиевским кавалером, а оказавшись на чужбине, сменил множество профессий. Как-то профессор сказал сыну, что Сарычев потерял всех близких в круговерти войны, а в другой раз Евгений узнал от отца, что Павел Петрович был казачьим офицером, дослужился до чина есаула, якобы вызывал на поединок знаменитого красного кавалериста Думенко, имевшего громкую славу отчаянного рубаки, но поединок не состоялся: то ли красные сослали его, то ли расстреляли Бориса Думенко по приказу Троцкого, но дело до дуэли не дошло…

А отец? Он с ранней юности посвятил себя науке, познанию прошлого, истории народов Востока – эрудит и тонкий ценитель изящного, знаток древних языков. Что его объединяло с сорвиголовой, искателем удачи? Но, как ни странно, именно от отца Евгений услышал, что Сарычев весьма одаренный и прекрасно образованный человек. Редко кому покойный профессор давал подобную характеристику, особенно если учесть, что он трудно сходился с людьми.

Сам Сарычев никаких слухов о себе не подтверждал, но и не опровергал – в ответ на любые вопросы только загадочно улыбался и щурил пронзительно синие глаза: дерзкие, насмешливые, от взгляда которых многим становилось не по себе…

Из церкви похоронная процессия медленно потянулась на кладбище. Вскоре на месте последнего приюта профессора Тоболина поднялся холмик чужой красноватой земли, на который возложили венки и цветы. Потихоньку провожавшие в последний путь разошлись, и Евгений остался один. Кто-то тихонько тронул его за локоть. Обернувшись, он увидел Сарычева.

– Тяжелая утрата, – прикусывая ус, сказал Павел. Шляпу он держал в руке и слегка обмахивался ей, как веером: парило, видимо, к вечеру соберется дождь.

– Мне страшно, – признался Евгений. – Вы не согласились бы некоторое время пожить у нас?

– Чего ты боишься? – прямо спросил Павел.

– Все так ужасно, – опустил голову Евгений. – Смерть отца, заметки в «Русской мысли», разговоры.

– Агенты ЧеКа? – криво усмехнулся Сарычев. – Бред! Ты достаточно здравомыслящий человек и должен понять, что твой отец ничем не мог помешать большевикам. Тем более, находясь за тысячи верст от них и не занимаясь никакой политической деятельностью. Большевиков тебе здесь бояться нечего.

– Тогда кому он помешал? В доме сущий разгром, – вздохнул юноша. – Вы просто не представляете.

– К сожалению, представляю. – Сарычев обнял Евгения за плечи и повел по кладбищенской аллее к выходу. – Что-нибудь ценное взяли?

– Вроде бы нет. Но я еще не все проверил.

– Проверь, – достав из портсигара папиросу, посоветовал Павел Петрович, – непременно проверь, и прямо сегодня же. Деньги у тебя есть?

– От отца остались кое-какие средства, пока хватит. – Евгений отвернулся и украдкой смахнул набежавшую слезу. – Пусто, одиноко. Вы тоже одиноки, Павел, отчего не женитесь? Вам, наверное, еще нет и сорока? Могли бы устроить свою жизнь.

– У меня прелестная компания закоренелых холостяков, – рассмеялся Сарычев. – Неженатыми умерли Спиноза, Кант, Дантон, Леонардо да Винчи, Рафаэль, Микеланджелo, Гендель, Бетховен и даже автор знаменитого свадебного марша Мендельсон. Не хочется отставать от великих.

– Все шутите, – печально сказал Евгений, – а я, между прочим, серьезно.

– Если серьезно, то давай договоримся больше никогда не затрагивать эту тему, – Сарычев выбросил недокуренную папиросу и надел шляпу. – Пошли, помянем отца по православному обычаю.

Шагая рядом с ним, Евгений вдруг подумал, что навряд ли покойный отец был прав, говоря, что на Павла Петровича можно рассчитывать. Наверное, профессору просто импонировала независимость бывшего есаула, его странная способность как бы проходить сквозь людей и обстоятельства, ни с чем и ни с кем себя не связывая. Ну да Бог ему судья. Каждый сам выбирает себе дорогу в жизни, и не дело соваться с советами и поучениями, когда тебя об этом не просят…

* * *

Экономка успела прибраться после налета – полы вымыты, белье выстирано, поглажено и опять разложено по ящикам комодов, одежда вычищена и развешена по шкафам, бумаги собраны в пачки и сложены на бюро. Вернувшись с поминок, Евгений сел за стол отца и начал просматривать листки незаконченных рукописей, но все было перепутано, а на одной странице отпечатался след грязного башмака.

Вспомнилось, как в дом приехали репортеры и полицейские – вспышки магния, натянутые разговоры, допрос: что видели, кого подозреваете, не угрожали ли вашему отцу? Уже тогда, в тот страшный день, Евгений понял, что для репортеров случившееся в его доме просто очередная сенсация в разделе криминальной хроники, а для полиции – тухлое дело, которым не стоит всерьез заниматься. Кому охота разбираться с делами людей, оставшихся без родины? Лучше действительно все свалить на происки террористов из Чека и, придав убийству некую таинственную политическую окраску, положить его в долгий ящик, посоветовав репортерам не поднимать ненужной волны публикаций в эмигрантских газетах. Ну, был такой профессор Тоболин, ну, убили его, похоронили, и вечная ему память.

Отложив рукописи, Евгений закурил и уставился за окно. По небу ходили тучи, порывистый ветер гнал по мостовой мелкий сор; где-то хлопал плохо прикрытый ставень. Примяв в пепельнице сигару, юноша подошел к камину – надо проверить, цел ли тайник, устроенный отцом для важных бумаг? Отчего-то вдруг стало страшно открывать тайничок, даже ладони вспотели – а ну как там пусто? В последние три дня было не до тайника, к тому же в доме постоянно толклись чужие люди – репортеры, полицейские, коллеги отца по университету.

Сунув руку под каминную полку, Евгений потянул за металлическое кольцо, вмурованное в камень. Тот подался. Положив камень на пол, юноша вынул из образовавшегося отверстия небольшую стальную шкатулку. Она была заперта.

Облегченно выдохнув – если шкатулка заперта, значит, есть вероятность, что ее никто не трогал, – Евгений полез за ключом, спрятанным в гире высоких напольных часов. Отвинтив нижнюю часть блестящего латунного цилиндра, он вынул маленький ключ и, с замиранием сердца, вставил его в замочную скважину шкатулки. Легкий щелчок, и крышка откинулась.

Бумаги на месте! Вытерев выступивший на лбу пот – переволновался, – Евгений уселся за стол и занялся бумагами.

В шкатулке оказались документы банка, где покойный профессор хранил сбережения, и отдельно квитанция и доверенность на имя Евгения, дававшая ему право получить из сейфа коллекцию восточных древностей – профессор предусмотрительно не держал ее дома.

В белом запечатанном конверте лежало нотариально заверенное завещание: отец подробно перечислял принадлежавшие ему вещи и точно указывал, кому что отдать в случае его смерти. Коттедж, деньги, авторские права на опубликованные книги и неопубликованные рукописи, архив и значительная часть раритетов из коллекции переходили к сыну – Евгению. Остальные собранные редкости профессор распорядился безвозмездно передать музеям, колледжу, университету и благотворительному фонду. Оговаривалось, что именно из коллекции сын может продать. Особо был выделен в завещании пункт, касающийся небольшой статуэтки, получившей название «Золотой Будда».

Евгений помнил эту столь ценимую отцом статуэтку – высотой примерно в ладонь, на лице божества застыло потустороннее выражение, глаза полуприкрыты, на шее ожерелье. Будда сидел на подставке круглой формы, так же, как и статуэтка, покрытой позолотой. Отец как-то обещал рассказать историю статуэтки, но так и не успел.

В завещании он просил сына передать «Золотого Будду» в дацан – монастырь буддийских монахов, – известный, как Обитель Синих Скал.

Сложив бумаги в шкатулку, Евгений задумался – стоит ли сейчас заниматься коллекцией? Единственное, пожалуй, он сходит завтра в банк, оформит документы и, получив из хранилища статуэтку, отвезет ее монахам. А с остальным можно подождать. Раз отец хотел вернуть реликвию буддистам, так тому и быть.

Резко протрещал звонок стоявшего на столе телефона. Юноша невольно вздрогнул от неожиданности и снял трубку:

– Алло!

– Это Тоболин-младший? – раздался в наушнике незнакомый мужской голос. – Евгений, кажется?

– Да, это я. Кто говорит?

– Знакомый вашего покойного батюшки. Меня зовут Алексей Владимирович. Я тоже русский и тоже коллекционер. Мы договаривались с вашим отцом относительно продажи некоторых экземпляров его коллекции, а вчера я прочел в газете об ужасном несчастье, постигшем вашу семью. Примите искренние соболезнования. Прискорбно, очень прискорбно.

– Благодарю за участие, – сдержанно отозвался Евгений. – Чем могу быть вам полезным, Алексей Владимирович? Отец мне ничего не рассказывал.

– И не мудрено, – печально вздохнул на том конце провода невидимый собеседник, потом закашлялся и продолжил: – Простите, немного простыл, ренит мучает и некоторые бронхиальные явления. Сыро. Так вот, не согласились бы вы, как правопреемник и наследник безвременно ушедшего от нас профессора, возобновить со мной переговоры относительно продажи некоторых вещей? Поверьте, я дам очень неплохие деньги.

– Что именно вы хотите приобрести?

– Об этом я предпочел бы говорить лично, а не по телефону. Может быть, встретимся завтра днем? Тогда и обсудим проблемы купли-продажи.

– Хорошо, – нерешительно протянул Евгений. – Где и в котором часу?

– Лучше договориться точнее завтра. Если не возражаете, я позвоню часов в десять утра. Да, кстати, если вас не затруднит, прихватите, пожалуйста, с собой документы, удостоверяющие ваше право на наследование коллекции, а я заранее приготовлю чек. Если договоримся, то сразу оформим сделку. Видите ли, я здесь проездом, а дела настоятельно требуют моего скорейшего возвращения. Не откажите в любезности.

– Я могу пригласить на встречу своего адвоката?

– Вне сомнения, – заверил Алексей Владимирович.

Положив трубку, Евгений задумчиво побарабанил пальцами по крышке стола: идти на встречу или нет? Но если здраво рассудить, то зачем ему коллекция? В завещании отец разрешил продать часть ее, так не все ли равно, когда это сделать? Тем более неожиданно нашелся богатый покупатель, готовый хорошо заплатить. Отец оставил не так много денег, а сам Евгений еще не профессор и не умеет зарабатывать на жизнь.

Сняв трубку, он набрал номер меблированных комнат, где жил Сарычев.

– Господин еще не приходил, – ответил портье.

– Попросите его, как только вернется, позвонить Тоболину.

Еще один звонок, теперь уже семейному адвокату. Но и того не оказалось дома.

«Ничего, – подумал Евгений, – завтра попрошу его присутствовать при сделке и оформить ее, как положено. А Павел Петрович мне позвонит, когда вернется. Надо и его попросить пойти вместе со мной. На всякий случай…»

* * *

Павел Петрович не объявился ни вечером ни утром – и напрасно Евгений ждал, нетерпеливо поглядывая на телефон и готовясь сорваться с места, как только раздастся звонок, но… В начале десятого, потеряв всякое терпение, юноша вновь снял трубку и набрал номер меблированных комнат «Бристоль».

– Господин Сарычев еще не приходил, – ответил портье.

«Бог мой, – положив на рычаги аппарата трубку, подумал Евгений, – неужели после поминок Сарычев запил? Вроде бы на него это не похоже. Выпить он может, но никогда не теряет головы. Сел играть в карты? Если так, то искать его гиблое дело: никогда не знаешь, в каком игорном притоне он нашел себе развлечение, либо выигрывая, либо спуская все, что есть в карманах. А притонов в этом огромном городе превеликое множество».

Как бы то ни было, но Сарычев отсутствовал, а стрелка часов медленно ползла к десяти – скоро должен звонить Алексей Владимирович.

Набрав номер телефона юриста, Евгений услышал от его жены, что адвокат приболел – вчера пришел довольно поздно, почувствовал себя нехорошо, а сегодня был врач и строго-настрого приказал лежать в постели: с сердцем не шутят.

Пробормотав упавшим голосом извинения, Евгений положил трубку. Все, встречу с покупателем надо отменять. Или все же рискнуть? Пойти, поговорить, познакомиться, выяснить, что именно он желает приобрести из коллекции и по какой цене?

Ровно в десять раздался телефонный звонок, и Евгений услышал уже знакомый голос:

– Доброе утро. Это Алексей Владимирович. Надеюсь, не разбудил? Как настроение, согласны встретиться?

– Думаю, что это возможно, – ответил Евгений. – Где вы хотели бы назначить встречу и в котором часу? Честно говоря, я не могу обещать, поскольку мой адвокат неожиданно заболел.

– Прискорбно. Кстати, у меня здесь есть хороший юрист. Можно пригласить его, если вы не возражаете?

– Наверное, – неопределенно отозвался Евгений. – Но вы так и не сказали, когда и где предлагаете увидеться?

– Знаете ресторанчик «Золотой якорь» на Большой набережной? Давайте встретимся там, через час. Успеете? А я пока заеду за юристом.

– Хорошо, – согласился юноша. Ресторан «Золотой якорь» он знал: место достаточно бойкое, не так далеко от центра города. – Я приеду.

– Жду. Как только приедете, скажите мэтру, что вы к Алексею Владимировичу. Он проводит. Да, на всякий случай, моя фамилия Григорьев. Алексей Владимирович Григорьев.

Перед тем как выйти из дома, Евгений позвонил Сарычеву и вновь услышал отрицательный ответ портье. С досадой бросив трубку, юноша взял легкий плащ, повесил его на руку и закрыл за собой дверь. Что же, придется обойтись без Павла Петровича и адвоката. Пора начинать учиться жить самостоятельно.

* * *

До «Золотого якоря» Евгений дошел пешком – погода отличная и прогулка помогла успокоиться, привести в порядок мысли, скакавшие как зайцы. А сосредоточиться надо – состоится деловой разговор, предстоит торговаться и не продешевить, не то потом будет поздно. И посоветоваться не с кем. Возникло желание плюнуть на все и вернуться домой, а когда вновь позвонит Алексей Владимирович, принести ему извинения и предложить встретиться в другой раз. К тому же как-то тревожно на душе, словно в предчувствии близкой, но неизвестной опасности. Ну что, повернуть назад?

Обругав себя рохлей и слюнтяем, Евгений прошел мимо китайских кварталов с множеством харчевен и магазинчиков с белыми полотняными вывесками, свисавшими сверху вниз. Темные закорючки иероглифов на вывесках шевелились, как паучки, когда полотнища колыхались от ветра, и замирали, когда ветер стихал. Пробегали рикши, изредка проезжали автомобили, цокали подковами лошадки извозчиков, сияли витрины, кричали зазывалы – обычная, мирная жизнь большого города.

Показался ресторан «Золотой якорь». Замедлив шаг, юноша огляделся по сторонам. По реке плыли большие белые пароходы и легкие джонки под косыми парусами, у парапета набережной болтали о чем-то двое нищих, гуляли люди, бегали бродячие собаки, важно шествовали католические монахини – здесь, в этом городе, смешение всех наций и языков, вер и цветов кожи, ходит по рукам практически любая валюта. Удивляться нечему: все стало знакомо и привычно за те почти десять лет, которые они прожили здесь с отцом, эмигрировав из России.

Евгений перешел улицу и толкнул солидные, с ярко начищенными медными ручками двери «Золотого якоря». Сняв шляпу, прошел через холл, украшенный большими напольными вазами с цветами, мельком оглядел себя в зеркало – все ли в порядке в одежде, – и вошел в зал. Отыскав взглядом мэтра, сделал ему знак подойти. Но тот уже сам заметил посетителя и торопился к нему. Зал ресторана был почти пуст, занавеси на окнах подняты и на хрустале играли солнечные лучи. Уютно, красиво.