Текст книги "Мы с Севой в лесу"

Автор книги: Василий Клёпов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Василий Степанович Клепов
Мы с Севой в лесу

Моей внучке Татьяне

Прошлой весной мне пришлось идти по лесной дороге к своим знакомым.

Дорога петляла то вправо, то влево, то возвращалась назад, и я решил пойти прямиком через заросли ольхи, ивы и чёрной смородины.

В кустах шла весёлая птичья возня. Звенели зяблики, заливался соловей, играла на своей флейте иволга, лепетала что-то неразборчивое лесная завирушка. Обитатели леса, видимо, следили за мной, и то один, то другой высовывал головку из кустов и смотрел на меня то любопытствующим, то боязливым взглядом.

И вдруг где-то тревожно затрещали дрозды. Все певцы сразу смолкли. По кустам, перепрыгивая с ветки на ветку, заметались пеночки. Недовольно зачакала горихвостка.

А дрозды кричали всё сильнее и тревожнее.

Я понял, что у птиц случилась какая-то беда, и пошёл на этот крик. Скоро я увидел двух мальчиков. Один из них стоял с фуражкой в руках на земле, другой взбирался на дерево, где виднелось маленькое гнёздышко зяблика.

Я подошёл к мальчикам. В фуражке у них лежало несколько десятков разноцветных птичьих яичек. Меня даже затрясло от негодования.

– Я вас не знаю, – сказал я мальчикам, стараясь говорить по возможности спокойно. – Может, вы и хорошие ребята, но поступаете как… как душегубы. Сколько птенцов вы загубили! А ведь со временем они стали бы взрослыми птицами, веселили бы своими песнями этот лес, уничтожали вредных насекомых и спасали от них наши леса, сады и поля.

Мальчики стояли передо мной, опустив головы.

– Мы больше не будем, – сказал, наконец, тот, который держал фуражку с яйцами.

Действительно ли поняли они, что сделали сегодня что-то очень нехорошее, злое и постыдное? Или это «не будем» было сказано лишь для того, чтобы отделаться поскорее от надоедливых нравоучений взрослого дяди? Как сделать, чтобы это «не буду» было сказано от всего сердца?

И я тогда же решил, что напишу для этих ребят и для всех других мальчиков и девочек книгу. В ней я расскажу о том, как бродили мы когда-то с мальчиком по имени Сева по лесам, как полюбили птиц и сохранили эту любовь к ним навсегда.

Сейчас перед вами лежит эта книга.

Птичка-сестричка

Мы жили тогда в лесу. Наш дом стоял на краю большой поляны, окружённой высоким сосновым бором. Позади двора шёл заросший дубняком, черёмухой и ольхой спуск к реке.

Перед окнами нашего дома росла большая липа, до того старая, что многие ветви на ней уже посохли. Были на поляне и другие деревья, но о липе я говорю потому, что на её сухих сучьях мы всегда видели мухоловку.

Интересная это птичка! Небольшая, серенькая, с белёсой грудкой и усиками около клюва, сидит она на сучке тихо, как будто дремлет, и вдруг сорвётся с места, схватит муху и опять усядется на свой наблюдательный пункт.

Так она охотится целый день.

Мы с Севой любили наблюдать за нашей мухоловкой и всегда восхищались её ловкостью и проворством.

Но вот появились у мухоловки дети, и ей пришлось кормить сразу шесть душ. Мух надо было много, но, на её несчастье, начались дожди, и все мухи попрятались. Носится мухоловка туда-сюда, просто с ног, как говорят, сбилась, а мух всё нет и нет. Севе стало до того жаль птичку, что он сам готов был ловить мух и носить их детям мухоловки. И тут пришла нам в голову хорошая мысль. Мы открыли окно и начали выгонять полотенцами мух из комнаты. Мухоловка тоже не дремала и стала хватать их на улице.

Однажды погналась она за мухой, муха – к нам в окно, мухоловка – за ней… и влетела в комнату! Мы притаились, глядим, что будет дальше. Мухоловка осмотрелась и начала хозяйничать у нас, как у себя дома. Наберёт полон рот мух, отнесёт птенцам, и опять в наше окно.

Утром как-то мы проснулись, а бабушка говорит нам:

– Что вы долго спите, ребята? Там какая-то красавица к вам уже целый час в окно стучится.

Мы глянули в окно, а это мухоловка просится в комнату. И такая дружба у нас завязалась, что Сева даже разговаривать с ней научился. Откроет окно, посвистит как-то по-особенному, мухоловка и прилетит тотчас.

Всё лето ни в доме, ни во дворе мух не было. Залетит иногда мухоловка в комнату и начнёт все углы и закоулки осматривать, как санитарный врач какой или медицинская сестра. А бабушка ходит за ней и приговаривает.

– Не беспокойся, сестричка… Мух у нас, спасибо тебе, больше нет. Заразы никакой теперь не боимся. Ребята все здоровы, дай бог и твоим деткам того же.

Так и стали мы с тех пор звать мухоловку птичкой-сестричкой.

Храбрая незнакомка

Мы шли с Севой по лесному болоту. Это было совсем недалеко от города, и сквозь редкие деревья нам были видны домики на окраине и заводские трубы.

– Пойдём дальше в лес, – сказал Сева. – Здесь мы никого не встретим.

И вдруг на небольшой, чуть повыше нас ростом, сосёнке находим гнездо. Оно приютилось совсем низко, так что было видно всё, что делалось в маленьком птичьем домике.

В гнезде сидела не известная нам, небольшая, скромно одетая в серенькое птичка.

– Смотри-ка, она нас совсем не боится, – сказал Сева.

Незнакомка и в самом деле вела себя очень странно. Она не закричала, не бросилась в отчаянии на землю, не прикинулась раненной, как сделала бы на её месте другая птица, застигнутая на гнезде. Она только сжалась в комочек и внимательно смотрела на нас чёрным глазом, маленьким, как маковое зёрнышко.

Мы подошли к гнезду совсем вплотную. Птичка не улетала. Нам очень хотелось посмотреть, что у неё в гнезде, но эта странная маленькая особа вела себя так, что нам как-то стыдно было её потревожить.

– Она, наверное, ручная, – высказал предположение Сева. – Жила у кого-нибудь в комнате и привыкла к людям. Ну, лентяйка, давай поднимайся! – и он погладил её по гладкой тёплой спинке.

Птица не шевельнулась, только клюнула острым носиком приблизившуюся к ней ладонь.

Долго мы топтались около гнезда, всячески давая понять хозяйке, чтобы она слетела хоть на минутку. И всё без толку. Пришлось осторожно взять её в руки и снять с гнезда. Под ней оказалось четыре тёпленьких птенчика, ещё не совсем освободившихся от яичных скорлупок, и одно целое голубенькое яичко.

Так вот, оказывается, в чём дело! Мы пришли к нашей незнакомке совсем не вовремя. У неё рождались дети. Маленькая мать, конечно, боялась нас, таких огромных, по сравнению с ней, и страшных. Но она преодолела ужас перед нами и осталась с детьми. Ведь им так нужно было в это время тепло её тела!

Я открыл ладонь и выпустил птицу. Она выпорхнула и… юркнула в своё гнёздышко.

Мы в изумлении посмотрели друг на друга. Вот это – мать! Сева набрал в кармане хлебных крошек и протянул их на ладони птице. Не приподнимаясь с гнезда, она стала жадно есть: наверно, давно не ела и была очень голодна.

Дома мы открыли книгу Брема, где описаны все птицы. Нашли мы там и фотографию нашей незнакомки.

Её зовут чечевица.

Путешественники

Как-то раз мы забрели с Севой далеко вверх по реке. Переночевали с рыбаками у костра, а утром пошли дальше. Очень нам хотелось узнать, где наша река начинается.

Шли, шли, устали, проголодались, а реке нет конца.

Сели на обрыве и бросаем в воду камешки. А под берегом стоял плот из больших брёвен: кто-то заготовил дрова и собирался сплавлять их по реке. Один наш камешек и стукнул по этому плоту. Оттуда птичка выпорхнула. Вся наша усталость сразу куда-то пропала. Взобрались мы на плот и начали обшаривать каждое брёвнышко. А птичка всё время вокруг нас вертится – хоть руками её бери.

– Это кто такая? – спросил я.

– Не видишь разве? Трясогузка, – сказал Сева. – Гнездо у неё тут.

– А ты откуда знаешь?

– Знаю, – буркнул Сева, – у Брема написано. Всегда на плотах вьёт.

«Ну и врун», – подумал я про Севу, хоть и были мы с ним неразлучные друзья. А подумал я так потому, что тоже Брема знаю, но про гнёзда на плотах что-то не читал.

Вдруг и на самом деле в одном бревне с продолговатым дуплом находим гнездо, а в гнезде – птенцы.

«Вот так Сева, – думаю, – больше Брема знает».

Пока мы стояли над гнездом, к берегу пришёл какой-то очень бородатый человек. В руке у него был топор, а на плече – длинные шесты. Он сбросил их на землю и говорит:

– Вы что, ребята, не со мной ли плыть собираетесь?

– Н-нет, – растерялся Сева. – А вы разве на плоту поплывёте?

– На плоту, – отвечает. – Чего ж ты испугался?

– Я не испугался, – говорит Сева. – Я… просто так. – Но он действительно испугался. Как же, думает, плот уйдёт, вместе с ним уплывут птенцы, а кто их кормить будет?

Сева отозвал меня в сторону, пошептались мы с ним, а потом подходим к хозяину плота и спрашиваем:

– Скажите, а если мы попросимся с вами, вы нас возьмёте?

– Возьму, – говорит бородатый человек. – А кто вы такие и куда путь держите?

Мы ему всё объяснили и через полчаса плыли вниз по реке. Надо вам сказать, что попросились мы на плот только за тем, чтобы кормить в пути маленьких трясогузок и спасти их как-нибудь от бородатого человека.

Но дядя Ваня – так звали хозяина плота – оказался совсем добрым.

– Знаете что, ребята, – сказал он нам, – тут у меня ещё пассажиры плывут, так вы их, смотрите, не обидьте.

Сева – хитрый, сделал вид, что ничего не знает, и спрашивает:

– А где же эти ваши пассажиры, дядя Ваня?

Дядя Ваня подмигнул нам и сказал:

– Идите-ка за мной…

И ведёт нас прямо к гнезду. Взял крохотного птенчика на свою большую ладонь и показывает нам:

– Видали такого пассажира? Хо-роший парень! Гроза гусениц и мошек! Когда вырастет, один сможет целый огород от вредителей охранять.

И положил птенчика обратно в гнездо.

– Дядя Ваня! – вскричал Сева. – Как же он вырастет, если его родители на берегу остались?

Дядя Ваня улыбнулся и погладил Севу по голове.

– Милый, да разве мать бросит своих детей? Ты не видишь, что ли, – она за нами летит.

Мы оглянулись и увидели трясогузку. Она быстро бегала по прибрежным камням, порхала по веткам, но от плота не отставала.

– Корм для них собирает, – прошептал дядя Ваня. – Ну, а теперь сидите тихо и не шевелитесь. Сейчас она прилетит их кормить.

Мы притихли. Трясогузка в несколько взмахов перелетела реку и опустилась на плот. Она смело юркнула в дупло и через какую-нибудь минуту снова отправилась на берег за добычей. А следом за ней прилетел отец.

Плот уже поравнялся с нашим домом, и нам надо было сходить на берег.

– Дядя Ваня! – попросили мы перед уходом. – Вы не разоряйте гнездо, когда приплывёте, ладно?

– Идите, не бойтесь! – успокоил он нас. – Не разорю. Ну, бывайте здоровы! Спасибо за компанию!

Мы соскочили на берег и долго смотрели, как удаляется плот. За ним, поблескивая на солнце серебряными крылышками, летели две трясогузки.

Скворец-Сорванец

Весной под большой дуплистой берёзой мы подобрали скворца-Сорванца.

Он сидел нахохлившись, голодный, мокрый, растрёпанный, как беспризорник в кинофильме «Педагогическая поэма». Мы взяли желторотого домой и стали кормить.

Дня через три скворчик повеселел, стал летать по комнате и даже покрикивать, смотрите, мол, на меня: лечу и не падаю.

Скоро он так привык к нам, что садился с нами обедать, подметал с бабушкой пол, а когда мы шли умываться, лез прямо под кран, хлопал крыльями и брызгался водой на всю комнату.

Сорванцом мы назвали его за то, что он никогда не сидел спокойно. Вечно ему надо было возиться, шуметь и озорничать. Сядет, например, на стол, столкнёт катушку ниток на пол и смотрит вниз одним глазом: что будет? Как только катушка покатится, Сорванец моментально слетит и начнёт возить её по всем комнатам.

На втором или третьем месяце у Сорванца неожиданно обнаружился музыкальный талант.

Получилось это так. Сидели мы с Севой у радиолы и слушали новые пластинки. И вдруг наш Сорванец начал подпевать. Сначала тихонько, вроде голос пробовал, потом громче, громче, да как зальётся на всю квартиру.

Сева, конечно, сразу возгордился и побежал хвастаться перед товарищами.

С этого дня у нас в комнате мыть полы не успевали. Только вымоют, смотришь, новое представление началось. Опять полна комната ребят, и опять весь пол затоптан.

– Да что вам у нас, оперный театр, что ли? – ворчала бабушка. – Тоже мне, солиста нашли.

Но она и сама была не прочь послушать нашего солиста. Соберутся, бывало, ребята, бабушка сядет в уголке и скажет:

– Ну, что же, Сева, зрители все в сборе, – начинай концерт.

Сева встанет, постучит, как дирижёр, палочкой по радиоле и провозгласит:

– Лейтнер, «Весёлый лес». Солист – заслуженный певец наших лесов, Сорванец.

И только включит радиолу, как Сорванец слетит на спинку стула, пробежит по ней несколько раз, затем станет в позу, головку поднимет – и зальётся. Своего у него, как и у всех скворцов, было мало в песнях, но попурри[1]1
  Попурри – музыкальная пьеса, составленная из разнообразных музыкальных отрывков.


[Закрыть] у него получалось замечательное. Тут и щёлканье соловья, и заливистое пение пеночки, и флейтовые переливы иволги.

Многие любители певчих птиц хотели купить у нас Сорванца, но бабушка наотрез отказалась отдать его в чужие руки.

Осенью вылетел Сорванец через форточку в сад. Наш сосед, Павел Митрофанович, поймал его и принёс к нам домой.

– Возьмите своего солиста, а то, чего доброго, – горлышко простудит или в Африку улетит. Все скворцы сейчас туда летят.

– Да как же вы его поймали? – удивился Сева.

– А он сам на плечо ко мне сел, – сказал Павел Митрофанович. – Сел и засматривает в лицо: «Чей ты, дескать, такой? Что-то я тебя не знаю». Я его взял в руку, а он так рассердился, что всю руку мне в кровь искусал.

– Известно, – Сорванец! – улыбнулась бабушка. – Иди-ка, хулиган, я тебя покормлю.

Но с этого дня Сорванца словно подменили. Он не пел, когда мы заводили его любимые пластинки, перестал кушать и всё сидел на подоконнике и смотрел сквозь стекло на улицу.

Бабушке стало жаль скворчика, и она сказала нам:

– Тоскует ваш Сорванец. Не иначе в тёплые края захотел. Выпустите его, ребята…

Мы надели Сорванцу на лапку колечко с нашим адресом и вынесли в сад. Он долго порхал по веткам, несколько раз садился к Севе на плечо, тёрся головкой о его щёку, а потом всё же взлетел на верхушку дерева, что-то крикнул напоследок и полетел.

Наверно, помчался в Африку, где собираются на зиму все скворцы.

Димка Потрошитель

Мы очень не любили нашего кота и соседского мальчишку Димку Синцова. Вечно они бродили по лесу и разоряли птичьи гнёзда. Кота мы за это драли, а Димке дали прозвище Димка Потрошитель Птичьих Гнёзд.

– Давай Димку проучим, – не выдержал раз Сева.

– Как же ты собираешься его проучить? – спросил я.

– Набьём, как нашего кота. Помнишь, когда он в скворешню полез… Ведь теперь не лазает.

– Ну, знаешь, – то кот. Кот может понять. А Потрошитель упрямый, и всё наоборот будет делать.

И всё-таки мы проучили Димку.

Дело было так. Недалеко от нашего дома в дубовой роще поселилось очень много дроздов. Чуть ли не на всех деревьях виднелись их большие, как шапки, гнёзда. Дрозды очень бдительно охраняли своё поселение. На окраинах рощи у них сидели, спрятавшись в ветвях, сторожа. Стоило появиться кому-нибудь подозрительному, как сторож подавал сигнал, и все дрозды бросались на врага.

Нас с Севой дрозды знали. Сторожа пропускали нас в рощу беспрепятственно, и мы могли наблюдать за ними.

Когда Димка Потрошитель разорил гнездо знакомой нам мухоловки, мы не выдержали больше и решили осуществить свой план мщения.

Был какой-то праздник. Мать нарядила Димку в новый костюм, и Потрошитель Птичьих Гнёзд ходил важный и надутый, как бычий пузырь.

– Димка, – сказали мы ему, – а ты видел, сколько гнёзд построили дрозды в дубовой роще? Тьма-тьмущая!

У Димки глаза так и загорелись, как у нашего кота, когда он смотрит на птичку. Через несколько минут Потрошитель уже мчался к роще, а мы поспешили туда другой дорогой и сели наблюдать в кустах.

Слышим, сторож подал сигнал. Дрозды закричали и помчались навстречу Потрошителю. Вот подходит он к одному дубу и собирается лезть на дерево. Дрозды закричали так, что хоть уши затыкай, и все пикируют на Димку, швыряют в него мусором, мелкими веточками, всякой дрянью. Потрошитель схватился за лицо – дрозды засорили ему глаза.

Потом какой-то смелый дрозд как долбанёт Димку по макушке! Димка заорал и припустился бежать.

Когда мы вернулись из рощи, Димка сидел на пороге своего дома в одних трусиках и всё ещё протирал глаза. Рядом с ним лежал его бывший новый костюм: теперь он был невероятно грязный и рваный.

Из двери вышла Димкина сестра, посмотрела на Потрошителя Птичьих Гнёзд и сказала:

– Ох, Димка, и даст же тебе мамка дрозда.

– Я больше не буду-у, – заревел Потрошитель.

И верно, больше Димка не разорял птичьих гнёзд. Наверно, дрозда боялся.

Щеглы на шкафу

До случая с дроздами Димка Синцов занимался ещё тем, что ставил в лесу силки на птиц.

Мы его силки уничтожали, но это мало помогало. Уничтожим, а он опять поставит, опять уничтожим, а он опять…

Как-то зимой мы пошли по его следу в лес и нашли двух запутавшихся в силке щеглов – щегла и щеглиху. Птицы, наверно, уж долго бились, потому что совсем почти замёрзли и не могли лететь. Мы положили их в варежку и принесли домой.

Скоро щеглы выздоровели, почистились и стали порхать по комнате.

Щегол был нарядный, расфуфыренный – шапочка красная с чёрным верхом, пиджачок коричневый с золотой отделкой, воротник белый. Щеглиха была скромнее, но тоже ничего; – красивенькая.

Всю зиму жили они у нас в комнате на шкафу. Только тогда, когда мы устроили ёлку, щеглы оживились, запорхали и обязательно норовили сесть на самую верхушку ёлки, рядом со звездой.

Щегол даже песни петь стал. Песенки были короткие, но щеглихе они, видимо, очень понравились, и она стала подпискивать щеглу.

Скоро ёлку вынесли, а потом и весна пришла. И вот забеспокоились наши щеглы. Всё что-то ищут и всякую ниточку или соринку тащат к себе на шкаф, в коробку из-под Севиных ботинок.

А бабушка наша очень любила прясть. Принесла она как-то свою кудель[2]2
  Кудель – волокно льна или конопли.


[Закрыть] из чулана, а щеглы – тут как тут. Бабушка тянет волокно, и щеглы тянут.

– Брысь вы, озорники! – кричит на них бабушка.

Щеглы отнесут свою порцию кудели на шкаф и опять летят «помогать» бабушке.

– Ну, что мне с вами делать, пряхи несчастные, – ворчит бабушка, а самой, видно, очень нравится щеглиная надоедливость. Разбросала она клочки кудели по полу, да ещё горсточку пуха из подушки подкинула.

Щеглы подобрали всё это и построили в коробке настоящее гнездо.

Недели через три появились у щеглов дети. Но их надо было кормить чем-то, а пшена они не едят и хлеба не едят. Подай им листовых тлей, – и всё тут. А где их взять?

Собрала нас бабушка и говорит:

– Придётся, ребята, выпускать щеглов на улицу. Пусть корм детворе добывают.

Сева, конечно, в рёв. Не хочется ему расставаться с птицами.

– Не плачь ты, не плачь, – говорит бабушка. – Никуда они от своих детей не улетят.

Открыла бабушка форточку и выпустила щеглов. Минут через пять появляются в форточке щеглиха, потом щегол, и летят оба на шкаф. И такой там писк поднялся, будто кто тащил этих щеглят из гнезда. А их просто кормили. Такая уж у них привычка – как только родители принесут что-нибудь, так и запищат: «И мне дай… И мне…»

– Ну, – сказала бабушка, – теперь наши щеглята будут живы.

И верно. Щеглы кормили птенцов до тех пор, пока они не оперились и не стали летать.

Тогда мы распахнули окно, щеглы выпорхнули и улетели, весело переговариваясь, куда-то в лес.

Прошёл год. Мы сидели с Севой в своей комнате и готовились к весенним экзаменам. Вдруг слышим, кричит нам из кухни бабушка:

– Вы что, не слышите, что ли, – почтальон стучит. Наверно, телеграмму принёс.

Мы посмотрели в окно, а там никакой не почтальон, а наши щеглы в окно барабанят.

– С приездом! – сказали мы. – Милости просим.

И открыли форточку.

Подкидыш

Весной все птицы строят себе гнёзда. И только кукушки не знают никакой заботы.

День-деньской носятся они по лесу и будто играют в прятки. То тут, то там слышится их озорной крик – «ку-ку, ку-ку».

Свои яйца кукушки подкидывают в гнёзда разных маленьких птичек, а те их высиживают. Многие люди не любят за это кукушек, но нам с Севой они нравились, и мы хотели бы посмотреть маленького кукушонка.

Однажды в густых черёмуховых кустах на берегу реки мы обнаружили гнездо малиновки. В нём сидело несколько птенцов. Все они, как по команде, открыли розовые рты и жадно потянулись к нашим рукам. Только один из них – самый большой и серый – спокойно смотрел на нас большими чёрными глазами.

– Подкидыш, подкидыш! – закричал Сева и захлопал в ладоши.

В гнезде малиновки вместе с её детьми, действительно, сидел кукушонок.

Мы отошли от гнезда и стали наблюдать. Обе малиновки – и мать, и отец – очень беспокоились за судьбу птенцов и сердито трещали на нас, перепархивая с ветки на ветку. Потом они, видимо, успокоились и принялись кормить детей. Но маленьким малиновкам мало что доставалось. Их прожорливый приёмный брат успевал схватить пищу своим огромным ртом быстрее их, и они смогли приступить к еде только когда кукушонок насытился и задремал.

Сева очень возмутился жадностью кукушкина сына и даже грозился, что вышвырнет его вон из гнезда.

Через несколько дней мы снова пришли на берег и решили проведать малиновок. Нашли в кустах гнездо и вскрикнули от возмущения. Всё жилище малиновок занимал огромный, раскрылившийся серый обжора, а на земле лежали голые, уже окоченевшие дети малиновки. Кукушонку стало тесно в маленьком гнезде, и он вытолкнул из него своих маленьких братьев.

Тут уже Сева не выдержал. Он вытащил за шиворот кукушонка из гнезда и бросил в реку.

Малиновки с отчаянным криком кружились над птенцом, но ни помочь, ни спасти его не могли. Ведь подкидыш был в несколько раз больше их.

Севе жаль стало малиновок, он влез в воду, вытащил кукушонка и положил его обратно в гнездо.

А дня через три нам пришлось увидеть, как кукушонок вылез из гнезда, почистился и полетел в лес.

Малиновки тревожно бросились за ним. Но кукушкин сын не обращал на них никакого внимания и исчез в чаще.

– Что же это за птица такая, кукушка? – не раз задумывались мы после этого. – Пользу она приносит или вред?

Долго мы не могли ответить на этот вопрос. Но приехал к нам как-то учёный лесовод и рассказал, что кукушка, может быть, самая полезная птица. Из всех птиц только она питается мохнатыми гусеницами, уничтожающими деревья.

– Если вы хотите сохранить леса, – сказал этот учёный лесовод, – заботьтесь о том, чтобы на свете было как можно больше кукушек.