Ночная прогулка

Текст добавлен: 8 января 2022, 23:31

Текст книги "Ночная прогулка"

Автор книги: Василий Пряхин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

Назад к карточке книги

Лиза поднялась с кресла и посмотрела прямо в глаза Виктора.

– Завтра вы встанете пораньше, чтобы купить щенка. Это первое. Хорошо?

– Хорошо.

– Потом приготовите чего-нибудь вкусненького. Купите торт. Это второе. А третье – позовете гостей для празднования вашего рождения. И меня тоже. И мою маму пригласите.

– Хорошо.

– Классно я придумала?

– Классно.

– А сейчас я буду петь песню.

И Лиза спела. А потом начала дергать Виктора за уши. Она кричала и смеялись.

Это было лучшее день рождение за последние годы.

Что-то внутри Виктора открылось.

Обрубленное и обугленное сердце вновь забилось.

***

После шумного ужина с криками, воплями, смехом – не обошлось и без приключений, Кирюша умудрился порезать палец под дикий гогот Арсения – наступило затишье, мальчики пошли смотреть очередное нелепое ток-шоу по телевизору и заснули.

– Ох, лучше бы вы не спали, сорванцы, – шептала Анастасия, – вас ночью не уложить.

И поцеловала детей в щеки, заботливо укрыв легкой простыней.

Когда Анастасия прибралась на кухне, она посмотрела на часы.

18:30.

Опаздывает верный муж, подумала она и включила ноутбук, чтобы посмотреть время начала репетиции творческого коллектива «Куролесица». Пьеса называлась – «Мой мальчик». Настя написала её год назад.

Закончив с красным дипломом Высший Театральный Институт имени Свердлова, Анастасия устроилась в городской Дворец Культуры руководителем театрального юношеского коллектива «Лето белого коня». Временное название Анастасия позаимствовала из классического рассказа о свободе юности американского писателя армянского происхождения Уильяма Сарояна, но после успеха первой пьесы, которую она сочинила за две недели на седьмом месяце беременности, взяв за основу этот именитый рассказ, больше не было сомнения в названии коллектива.

В этом году коллективу «Лето белого коня» исполнялось бы десять лет.

Годы бурлящего карнавала жизни.

Казалось, еще вчера она просила у администрации города дополнительных денег на костюмы, декорации для второй пьесы «Ведьмы», которая провалилась особенно шумно после первого успеха. Один из местных критиков, Шаляпин Эдуард Хакиевич, назвал пьесу – «никчемной пустышкой, не смешной и не страшной». Но неудача не сломила, а как показала история, еще больше закалила Анастасию, ее стальной характер. Анастасия любила повторять, неудача с «Ведьмой» помогла ей отделить хорошее от посредственного.

Искала спонсоров, не жалея сил, а порой и забывая о собственной семье, чтобы свозить коллектив на Всероссийский Большой Детский фестиваль, проходивший в северной столице, где они произвели заслуженный фурор с пьесой «Опавшие листья», повествующей о больных СПИДом детях.

Просиживала ночи напролет за версткой собственных пьес для будущих спектаклей, которые по истечению времени приносили заслуженные награды, а для неё – творческое удовлетворение.

Заставляла мальчиков и девочек полностью отдаваться на сцене, приглашая именитых актеров из Екатеринбурга для уроков актерского мастерства. И не зря. Её сплоченный коллектив на всевозможных фестивалях трижды получал «Диплом лауреата 1 степени за лучший актерский ансамбль», не говоря уже о дюжине личных достижений маленьких, но самых искренних и настоящих актеров, играющих сердцем и душой.

Организовала поездки на природу, в турпоходы, на спортивные мероприятия, на самые значимые, по ее мнению, спектакли, которые создали именитые коллективы в стране. И неважно, если спектакль прокатывали в Москве, Анастасия умела находить деньги, причем, не прибегая к родительской финансовой помощи, которую вряд ли получила бы, многие дети были не из благополучных семей, убегали в театр, чтобы забыть о повседневных тягот и сложностях.

Жила театром. Грезила театром.

Всё в прошлом.

Сейчас она занималась написанием пьес.

Анастасия посвящала сочинительству не более двух-трех часов в день, когда она оставалось совершенно одна, и не было никаких домашних дел. Не все пьесы получались (она откладывала их в ящик стола, чтобы доработать, переписать), многие отклоняли, и лишь некоторые самородки удавалось протолкнуть на сцену.

Те пьесы, которые у неё покупали, она ставила условия при подписании контрактов, что будет приходить на репетиции и контролировать творческий процесс. В основном, режиссеры были благодарны за сотрудничество (были те, кто выгонял со сцены или закатывал скандалы). Обычно если Анастасия находила контакт с режиссером спектакля, все получалось лучше, чем просто хорошо. Волшебно. А когда «волшебно», считала Настя, тогда у пьесы впереди много сезонов.

Звонок в дверь. Муж пришел.

18:55.

Мальчишки зашевелились, сейчас проснуться и начнут проситься на улицу, а мы останемся одни. Замолчим, как немые. И я буду задыхаться. Перестану быть собой. Стану рыбой, выброшенной на берег разбитой вдребезги семейной жизни. Что мне делать? Как вернуться в прежнее русло? Как начать жить, плыть, дышать, любить и быть любимой?

– Ты сегодня поздно, – начала диалог Анастасия, поставив перед мужем тарелку жаркого с говядиной. – Фирменный соус добавить?

– Конечно, – ответил муж и в задумчивости уставился на блюдо. – Работы много.

– Понятно. Чего смотришь? Ешь.

– Уже. Как твоя пьеса?

– Спасибо, что спросил. Чай, кофе?

– Кофе.

– Из вон рук плохо. – Анастасия налила кофе и отрезала кусочек его любимого черничного пирога, приготовленного по рецепту бабушки Таси. Выставила на стол. Села напротив мужа. – Тема неподъемная и провокационная. Не знаю, как подступиться.

– У тебя получится.

Он ел медленно, все тщательно пережевывал. Часто втягивал воздух между щелкой передней зубов, издавая противные свистящие звуки. Убирал частички застревающей пищи. Это раздражало Анастасию. Но она молчала.

– У меня такой уверенности нет, – сказала Настя.

– Всегда так.

– В смысле?

– Когда ты только начинаешь писать новую вещь. Пьесу. Ты дико сомневаешься.

– Я всегда сомневаюсь. От первого слова до последней точки.

– Может быть. Может быть. Позвони брату. Как тебе такая идея?

– Шаблонная.

Анастасия пожалела, что села за стол. Сегодня он раздражал ее больше, чем обычно. От приема пищи до его мерзкого голоса, который что-то шептал той проститутке, раздвинувшей ноги на корпоративе. И возможно сегодня она раздвинула худые без варикозных вен ноги. Они же все еще работают в одном отделе.

Как просто. Пойдем, потрахаемся на перерыве в уборной? Хорошая идея. Нешаблонная. Самая главная в тему, потому что моя жена после тридцати и двух беременностей уже не такая сексуальная и желанная.

– Уже звонила, – ответила Анастасия.

– Не ответил?

– Угадал.

– Почему он так себя ведет?

– Сказал, что когда разберется в себе – позвонит.

– И долго это продолжится?

– Переживаешь?

– Нет, но это не по-людски.

– Разве? Человек хочет разобраться в себе. Побыть в одиночестве. Пусть. Я ценю его личное пространство.

– Не боишься последствий?

– Каких?

– Ну…

– Говори, раз заикнулся.

– Не нападай.

– Буду.

– У него есть проблемы со здоровьем.

– Нет у него проблем.

– Есть. Ты понимаешь меня.

– Не совсем.

Молчание. Жевание. В тарелке все меньше жаркого, кофе стыло.

– Вдруг наложит на себя руки.

Анастасия засмеялась.

– Что смешного?

– Ты доел? Убираю?

– Да.

– Почему ты взял, что мой брат наложит на себя руки?

Она взяла в руки грязную тарелку и положила ее в раковину. Начала мыть посуду. Вода шумно побежала по трубам. Не хватало музыки.

– Не знаю.

– Вот именно, что ты ничего не знаешь. Помолчи лучше. И пей кофе.

– Дай ложку, пожалуйста.

– Встань.

– Спасибо. – Он встал, взял ложку и обратно сел за стол.

– Не за что.

– Так и будешь?

– Что тебя не устраивает?

Она выключила воду и посмотрела в его лживые глубоко посаженные карие глаза, которые обступали сеточки мимических морщин. Правда, они не старили его. Придавали шарму его внешнему статному виду: густые волосы цвета вороного крыла зачесанные слева направо, высокий лоб с морщинами, длинный мужественный нос, расплющенный на конце, тонкая линия губ.

– Что ни разговор, то междоусобная перепалка, которая ясно, чем закончится.

– Хоть что-то ты знаешь.

– Настя? – Почти без эмоций. Спокоен, как удав.

– Может, лучше любимая?

– Любимая.

– Ты говоришь, что мои отношения с братом странные …

– Я не это имел…

– Не перебивай.

– Не буду. – Он жадно откусил кусок черничного пирога. – Вкусно.

– Спасибо. – У Анастасии было острое желание разбить фарфоровую кружку об его эгоистичную физиономию. Пришлось подавить желание. Бить мужей нехорошо. Скоро будет шаблонно. – Странно, другое. Ты пришел. Снова. Снова домой, как ни в чем не бывало. Пришел. Ешь ужин. Говоришь. Обсуждаешь и осуждаешь моего брата.

– Я не… – ЕЕ взгляд – разгневанной кошки. – Прости, продолжай.

– Пытаешься спорить со мной. Бла. Бла. А ты помнишь, что изменил? Уже забыл?

– Я не забыл.

– Хорошо, не забыл. Наверное, было приятно.

– О, Боже!

– Бог тут не причем, кобель.

– Чего ты добиваешься?

– Ты правда такой тупой, что не понимаешь?

Ответа не последовало.

– Раз молчишь, муженек, значит задела за живое. Обидела, мальчика.

– Мне это надоело, – злобно ответил он, вставая из-за стола.

– Сядь! – прикрикнула Анастасия. – Сядь. – Уже спокойно, потому что подчинился. – Я не закончила. Свой член воткнул какой-то шлюхе и еще на меня злишься? Как по-мужски.

Молчание.

– Потом пришел с повинной в дом, где спят его дети, и вывалил все на жену. Извини, мол, любимая. Я так больше не буду. В первый и последний раз. Ты же знаешь, я не из этих, кто бегает за каждой юбкой. Я примерный семьянин и ты должна простить меня.

– Если бы я мог, я вернул бы время вспять.

– Изобрети машину времени. Или сотри мне память. Потому что ты не представляешь себе, что я чувствую. Как мне больно смотреть. Я смотрю на тебя и вижу, что ты делаешь с ней. В каких позах. – Анастасия не в силах сдержать слезы. – Как она кричит. Стонет. А ты продолжаешь ублажать ее, потому что дома некому ублажить. Все высохло и давно не встает. Так?

– Прости меня.

– Что мне твое прости!?

– Дорогая.

Он хотел обнять ее, но рыдающая Анастасия только вздрогнула как от электрического разряда и зарычала:

– Не трогай меня!

– Что мне сделать? Ты только скажи.

– Почему я всегда должна думать? За тебя? Не хочу. Я не знаю, как это исправить. Я просто не понимаю. Как снова посмотреть на тебя и полюбить. И твое «извини», «я не хотел», только унижают меня.

– Я..

– А теперь замолкни. Оставь меня в покое.

И он ушёл.

***

После собеседования Антон зашел в магазин за хлебом. Прикупил еще две бутылки пива.

Дома в тесной кухоньке гремел пришедший после ночной смены отец – Геннадий Петрович. Невысокий, метр шестьдесят семь, с покатыми плечами и пивным животиком. Суетливый. На широком беззлобном лице в уголках карих глаз выпячивались уродливые шрамы, густая поседевшая бородка скрывала другие увечья, полученные после несчастного случая на производстве. Но не шрамы портили впечатления от его внешности, а покрасневшие щеки от злоупотребления алкоголем. Но надо отдать должное Геннадию Петровичу, когда Антон вышел из тюрьмы, он взял в себя в руки, перестал напиваться до потери сознания. Появился смысл, отцовская забота, долг помочь сыну приспособиться в новом мире.

– Привет.

Отец и сын пожали друг другу руки.

– Что готовишь? И почему не спишь?

– Не спится. Два часа подремал – а потом голодный котяра хороводы заводил, епта. Потом любимая соседка активизировалась и давай расхаживать по паркету, сам знаешь, как у нее пол скрипит. Обычная история. Убил бы её! – Геннадий Петрович посмотрел на брошенный сыном пакет. – Не рано для пива? Час дня!

– Всего по одной, пап.

– И мне купил?

– Что б ни ворчал.

– Ладно, не буду. Но сын… не злоупотребляй.

– Ты тоже.

– Обнаглел.

– Что готовишь? Вкусно пахнет.

– Конечно, вкусно. Доставай вилки, тарелки, кружки. И садись. Ща попробуешь. Пальчики оближешь, епта.

– Другого я и не жду, па.

Суп с квашеной капустой, тушеная в сметане куриная печень с отварным рисом, жареный хлеб на сковороде под хмельное пиво – удовольствие для гурмана. Антон уплетал за обе щеки. Геннадий Петрович был не только кудесником в сталеплавильном деле, но и еще и поваренном. По сути, только он и готовил дома, работа по железнодорожному графику обязывала. Мама Антона, Антонина Игоревна, работала педиатром на две ставки, с понедельника по пятницу, приходила домой поздним вечером, уставшая, с красными от напряжения глазами, валилась с ног. Она вставала за плиту только в двух случаях, когда отец болел (что редкость) или был в затяжном запое (что было не редкостью).

– Вкусно. – Антон добивал себе кипяточку. Отец закурил. За столом. После смерти матери он устанавливал правила. – Спасибо, я нажрался.

– Свиньи жрут.

– Я специально так сказать, если что.

– Знаю, паршивец.

– Спасибо, па.

– На здоровье. Как собеседование?

– Ты помнишь…

– А ты молчишь. Так плохо или хорошо?

– Боюсь говорить.

– Заявление написал?

– Да.

Геннадий Петрович просиял в улыбке. По-отечески похлопал по плечу.

– Начальник визу поставил?

– Я уже отнес заявление в заводоуправление.

– Тогда можешь расслабиться.

– А служба безопасности?

– Не думай об этих козлах. У меня в бригаде каждый второй с синевой на теле. Ничего. Пропускают. Работают. И ты будешь работать.

– Нет у меня такой уверенности, па, после стольких отказов.

– Тебе не отказывали.

– Мне недавно предложили работать уборщиком производственных помещений. За копейки. Это равносильно отказу.

– Я говорил тебе, можно три месяца и уборщиком поработать. Главное залезть. А там – разберешься. Не послушал.

– Мне хватило за других убирать дерьмо.

– Выражения выбирай, – осадил Геннадий Петрович сына, – я тебе не друг.

– Извини.

– Когда позвонят?

– В течение трех дней.

– Ясно. Хорошая новость. Хорошая. Я посуду мыть, у тебя какие планы?

– В гараж к дядьке. Потом хочу в кино сходить.

– С Вовкой?

– Нет. Один.

– А куда Вовка пропал?

– Был у него две недели назад. Попили чаю на кухне. Шепотом. Семья. Работа, ипотека. Матриархат, короче.

– Епта, мужики пошли. Ну, молодежь. Сколько детей?

– Один ребенок. Девочка. Его копия. Глаза такие же голубые, как магниты. Красивая. Но мне не дали поводиться. Его жена была не рада мне. Глаза выдали ее.

– Ничего, успокоится.

– Наверное. Хочешь, пойдем со мной?

Отец засмеялся.

– Не шути так. Никогда не ходил туда. И не пойду. А вот если бы мама была сейчас жива-здорова, она попросила бы с тобой. Она любила кино.

– Надело бы лучшее платье. Вообще, выглядела бы сногсшибательно.

– Ох, и не говори, сынок.

На этом разговор был закончен. Отец и сын погрузились в дорогие и в тоже время раздирающие сердца воспоминания.

Антон ушел в свою комнату.

Он пропустил мамины похороны. Ни спасибо не сказал, не простился, не стал тем, кем она хотела его видеть. Антонина Игоревна не раз заикалась во время семейных застолий на тему будущего её Антошки:

– Механик цеха, а то и завода, – на полном серьезе говорила она.

Не оправдал маминых надежд. Продавал наркоту малолеткам в клубе, чтобы жить на широкую ногу. Чтобы не ждать больших честных денег. Жить – сейчас. И покупать, и покупать, и покупать. Ни в чем себе не отказывать. Мечта…

Антон лег на диван и представил маму: вьющиеся волосы до плеч, утонченная шея, тонкие черты лица, красивая скромная улыбка и проницательные глаза, от которых ничего не скроешь.

– Как тебя не хватает, мам, – не открывая глаз, шептал Антон, лежа на кровати. – Без тебя все по-другому. Не объяснить.

– Сходи на кладбище.

– Что? – Антон открыл глаза и гневно посмотрел на отца. – Тебя что, стучать не научили?

– Дверь была открыта.

– Ты испугал меня.

– Принес тебе яблоко. Будешь? – Геннадий Петрович протянул сыну зеленое яблоко.

– Спасибо.

Яблоко оказалось безвкусным, отдавало травой.

– Я тоже скучаю. Схожу на могилу. Посижу. Выговорюсь. Легче. Сходи, давно прошу.

– Не могу.

– Через «не могу». Надо попрощаться. Месяц прошел после твоего возвращения, а ты так и не соизволил сходить на кладбище. Она ждет.

– Мама уже никого не ждет.

– Ты уже мужчина, не могу тебе указывать. Я просто хотел как лучше. А ты не слушаешься.

– Папа, я разберусь.

– Ладно, намек понял.

Отец вышел из комнаты.

В автосервисе работы было мало, Антон за четыре часа заменил передние стойки стабилизатора и выполнил две диагностики ходовой части. Для сервиса заработал 1600 рублей, для себя – 400. Честные двадцать пять процентов от прибыли, по слова дяди, равносильно большому кушу. Он не спорил. Взял выручку и перед тем, как уйти, спросил:

– Завтра во сколько подойти?

– Надо подумать. – Сергей Васильевич открыл журнал регистрации заказов. – Так. Завтра. С утра. Так, так. Есть диагностика ходовой, ага. Полное ТО. Замена передних колодок на Шеви Орландо. Короче, Антоша, есть работа. Приходи.

– Приду.

– Какие планы на вечер, сынок?

– Сходить в кино.

– Сто лет не ходил в кино. Как женился. – Улыбнулся. – С подружкой?

– Один.

– Значит тебе задание, Антоша.

– Какое?

– Пойдешь в кино и познакомишься там с девчонкой. Понято?

– Понято.

– Нечего ходить мне тут с волосатыми руками. – Сергей Васильевич смеялся. Озорно, по-мальчишески. – Не обижайся, сынок. Шутки шуткую.

– Какие обиды, дядя Сережа.

– Я серьезно у нас, у мужиков, мозги плавятся без баб. Вообще, завтра расскажешь. – Зазвонил телефон. Еще один клиент. – Ало, мастерская «Восход».

– До свидания.

Сергей Васильевич махнул рукой, а Антон вышел на освещенную солнцем улицу. Было хорошо, тепло, по-летнему уютно.

До кинотеатра – пятнадцать минут неспешной ходьбы. Антон и не торопился, начало сеанса через полчаса, а погода благоговела озираться по сторонам и наслаждаться свободой, красотой мироздания, сплошь расставленной то там, то сям. Только надо открыть глаза.

Что проще?

Сейчас глаза Антона были широко распахнуты. Он не замечал уродливых расписанных граффити переулков. Перекошенных, с облупившейся краской, заборов. Бездомных собак, семенящих в поисках лучших дней. Серых, словно всеми покинутых домов, за которыми почти никто не следил. Не замечал сбывающих запрещенные препараты дворовых мальчишек, не слышал их накуренных голосов, как из отбойника выстреливающий мат.

Не сегодня.

Золотистые кроны тополей в свете вечернего светила, рой мошек на фоне бездонного неба, по которому плыли облака, напоминающих кудрявых барашков, пестрая зелень под ногами, клумбы с цветами, шумные шмели внутри ало-сиреневых фиалок, кусты барбариса во дворах. И конечно услада для всех мужских глаз – красивые, летние, словно солнцем озаренные, сияющие девушки в платьях самых разных оттенков, в шортиках, обнажающих стройные загорелые ножки, в маячках, открывающих пикантных треугольник на груди, в причудливых и сносных шапочках. А их смех – звонкий, невинный, озорной – был подобно чуду.

И почему он не надел чистую белую майку и цветастые шорты, как все уверенные, не обделенные свободой парни. Черные штаны, серая футболка и поношенные кроссовки – однозначно не подходили для этого летнего наполненного буйством красок вечера.

Антон не унывал. Зашел в продуктовый магазин. Сам себе удивился, что не купил пива, а взял мороженное. Вафельный рожок с шоколадным вкусом.

Что может быть лучше?

Перед кинотеатром тусовались молодые люди из другой прослойки, не дворовые, с определенными планами на будущее, они знали, чего стоят. А если не знали, то родители среднего класса, напоминали, а кому-то и вдалбливали. Раньше Антон был таким же, но сейчас… Ни тот, ни другой. Потерянный. Странник, который уставился на две дорожки и не может решить по какой двигаться дальше. Выбор простой, но важный.

В полупустом зале было душно. Шумно. Молодежь не умела говорить шепотом. Много влюбленных парочек. Одна большая компания, человек десять, не меньше. Не одной одинокой девушки. А на что он рассчитывал? Какая девушка пойдет одна на вечерний сеанс в не самый благополучный район города?

Фильм оказался очередной голливудской поделкой (обещали главное кино события лета). Никакого драматизма, никакого сопереживания за героев. Красивая, но безжизненная картинка с целым набором дорогих спецэффектов, пытающихся скрыть сырой и бездарный сценарий.

Антон вышел за десять минут до начало титров. Обычно он досматривал до конца самые низкопробные фильмы, а тут его словно кто-то подгонял, выталкивал из зала.

И не зря.

На оставшиеся деньги он купил в кинобаре шоколадный батончик. Расплатился. И тогда услышал громкие женские голоса, медленно перетекающие в крики. Истерика. На оранжевом диванчике сидела та самая девушка, специалист по кадрам, и хваталась за сердце. На искаженном от боли лице – маска страха. Ее подруга, не понимающая, что происходит, бесполезно сотрясала руками воздух и что-то несвязанное ворковала.

Первым к девушкам на помощь подбежал сотрудник кинотеатра, молодой человек восемнадцати лет, Эльдар. Виктор подошел секундой позже.

– Вам помочь?

– Да, пожалуйста, мужчины, помогите. Моей подруги плохо.

– Где больно? – спросил Виктор.

– Сердце. Больно.

– У нее инфаркт? – предположил Эльдар, у которого тряслись руки.

– Можно? – Екатерина разрешила, и Антон положил руки на ее грудь. Сердце билось так быстро, словно хотело вырваться наружу. – Звони в скорую.

– Ага. – Эльдар достал служебный телефон. Набирал. Сбрасывал. – Сейчас вспомню. Черт! Да, 902, точно!

– 903!! Не паникуй, парень. Скажи только адрес верный. – Антон теперь смотрел в ее глаза и почти шептал, чтобы не напугать. – Не бойтесь. Все будет хорошо.

– Вы доктор?

– Нет.

– Но я знаю, что делаю. Вы должны мне довериться. Хорошо? – Она кивнула. – Ложитесь на диван. Откройте все окна настежь, – обратился он к её подруге.

– Больно.

– Знаю. Сейчас я подушечками больших пальцев надавлю на ваши глазные яблоки.

– Я…

– Тише. Не буду сильно давить. Скажите, если будет больно. – Антон проделывал данную операцию чаще, чем хотелось бы. У сокамерника Димки, по клички «мутный», была тахикардия. – Ну как? Лучше?

– Да.

– Считаю десять секунд. Отпускаю. Жду три секунду. И так по кругу, до приезда скорой помощи. Хорошо?

– Да.

– Вызвал скорую? – спросил Антон у Эльдара.

– Да.

– Молодец. А теперь принеси мне холодной воды. Да поживей.

– Понял.

– Что со мной? – спросила Катя.

– Тише. Старайтесь дышать ровно, спокойно. Разговор сейчас некстати.

– Вы доктор? – спросила уже подруга.

– Не мешайте мне, я сбиваюсь в счете.

Прибежал взволнованный со всклокоченными волосами Эльдар с бутылкой воды.

– Мои руки заняты. Поэтому умой её. И воду не жалей.

– Я не умру?

– Не сегодня. – Антон улыбнулся прелестной девушки. Улыбнулся и потому, что был искренне рад помочь незнакомке. Сделать что-то важное, настоящее. Доброе.

Через некоторое время приехала скорая помощь. Два фельдшера инъекционным способом ввели спасительную порцию Анаприлина и увезли Екатерину с подругой в приемный покой.

– Фу, – выдохнул Антон, стягивая пропитавшуюся потом футболку. Выпил воды, которую принес . Толпа зевак разошлась, шоу закончилось.

– С ней все будет нормально? – спросил Эльдар все такой же беспокойный и нервный. – У меня у самого чуть сердце не выпрыгнуло!

– Я заметил. Успокойся уже. Ты – герой. Спас девушку.

– Кто герой, так это ты.

– Я сделал то, что умел. И только.

– Так обычно и говорят. С ней все будет в порядке? – повторил вопрос Эльдар.

– Да. Врачи найдут причину сильного сердцебиения. Назначат лечение. И все будет тип-топ.

– Теперь она должна на тебе жениться, – сказал Эльдар.

– Классный ты парень, Эльдар! Как можно дольше не выпускай из рук наивного мальчишку, что сидит в тебе. Покедова!

– Как тебя зовут?

– Разве это важно?

– Я хочу о тебе написать в твиттере.

– Хочешь мне прославить в инете?

– Ага.

– Не надо. Один раз я уже прославился. Хватит.

И он ушел, скрывшись за ночным покровом теплой летней ночи.

***

Лиза, свернувшись калачиком, уснула прямо в кресле. Виктор укрыл ее пледом.

Не знал, что делать.

Не каждый день брошенные матерями девочки спали на его любимом кресле.

Привел чужого ребенка в дом, увел с «места преступления» и не позвонил «02». Провал по всем статьям. Что может подумать правоохранительные органы? Девочка, одинокий мужчина без семьи, ночь. Зачем он привел невинную Лизу в свой дом? Почему сразу не сообщил? И что он делал с ней до трех часов ночи?

Сама мысль была отвратительна.

Надо позвонить сестре, подумал Виктор и посмотрел на настенные часы. Без пяти минут три ночи.

– Черт!

Набрал номер. Три гудка. И сонный и встревоженный голос сестры. Без ноток раздраженности и злости она спросила, нужна ли помощь ему.

– Да, сестра. Нужна.

– Хорошо. Ты дома? Я уже еду.

– Постой, постой. Я жив. Здоров. Не переживай. И ехать никуда не надо. Ночь на дворе.

– Ты правда в порядке?

– Конечно.

– Столько времени не звонил, я столько всякого… Ужас!

– Прости.

– С днем рождения. Видел сообщение?