Текст книги "Ночная прогулка"
Автор книги: Василий Пряхин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)
Василий Пряхин
Ночная прогулка
Посвещаяется моим родителям, Василию и Светлане!
ЧАСТЬ I
Через открытое окно доносилось пение соловья, которому солировали неугомонные сверчки и где-то вдалеке женские голоса.
Виктор держал в руке бокал красного, облокотившись на подоконник, и набрал в легкие воздуха, наполненного запахом прошедшего дождя.
Уже давно перевалило за полночь. Небо поманило взор Виктора – звезды, словно мириады сияющих ангелочков, трепетно оберегающих покой одних и дающих надежды другим, и луна, загадочная и холодная, обрамляющая серебром уснувший мир.
В такие моменты, кажется, ничего не случиться и будущее, которое еще днем пугало своей непостоянностью, сейчас, в эту ночь, представлялось таким же безоблачным, как ночное небо. Темнота скрыла уродство, а бесконечность небес шептало о бессмертие.
Виктор, страдающий бессонницей, решил, что сейчас самое время прогуляться.
– Пятнадцать минут и домой.
Он неторопливо шел сначала по дворику многоквартирного дома, потом юркнул через бетонную арку и оказался на безлюдной улице Российская. Наслаждался покоем, уединением: ни машин, ни людей, ни шепота ветра.
Остановился над фонарем, в свете которого кружились светлячки, закурил.
И что дальше, подумал он, пребывая в нерешительности: то ли идти на запад, который приведет к узкой тропинке, а тропка – к пруду, украшенному бликами серебра и небесными светлячками, то ли развернуться и идти домой, чтобы лечь в постель и дать мыслям взять верх над сном.
– Не сегодня, – вслух сказал Виктор и пошел в сторону пруда.
Сев на берег пруда, подле одинокого тополя, Виктор снял шлепки и опустил ступни в песок, омываемый прохладной водой – по телу приятно забегали мурашки.
Плеск воды успокаивал, как и открывающийся вид: за прудом возвышались горы, на них затесались кирпичные и деревянные домики, блекло освещенными уличными фонарями, церквушка, перекошенная от бремени времени, заброшенная каменоломня, густые хвойные леса с многовековой историей и совсем вдалеке поверженный во тьму горнолыжный комплекс.
Неожиданно для себя Виктор начал раздеваться и побежал в холодные объятья пруда, поднимая ворох брызг и пугая мелкую рыбешку.
Закричал, а после – дико засмеялся.
От души.
От счастья, которое, несомненно, упорхнет в то же мгновение и наступит что-то другое, больше похожее на печаль, уныние.
Ногу сковывала судорога и Виктор, ковыляя, обрушился на одинокий берег и принялся растирать непослушные мышцы. Тело окаменело, сжалось от холода.
Когда спазмы отпустили, Виктор на скорую руку оделся и босиком побежал вдоль берега, рискуя повредить ногу осколком стекла.
Но бежал он недолго, услышав детский плач.
Он прислушался.
Не показалось!
Всхлипы сменились плачем.
Виктор, не раздумывая, свернул с намеченного пути и спустился по крутому склону берега, где был построен хлипкий мостик, на краю которого, сгорбившись, сидела девочка в ситцевом платье; ее ножки едва касались воды; длинные волосы были распущены и закрыли личико.
Виктор, крадучись, шел к испуганному потерянному ребенку, чей плач резал острием по сердцу – больно, обнажая старые раны.
Не должны столь юные создания страдать, тем более глубокой ночью, в одиночестве, когда надо спать и видеть волшебные сны, зная, что мама рядом.
Не должны.
– Милая, могу я тебе помочь? – то ли говорил, то ли шептал Виктор.
От заданного вопроса девочка не вздрогнула, не испугалась, чего боялся Виктор. Перестав плакать, она повернула голову и посмотрела заплаканными глазами, большими и чарующими, на незнакомца и сказала:
– Спасибо. У меня все хорошо.
Виктора поразил такой смелый ответ. Особенно для маленькой девочки лет пяти-шести.
– Тогда почему ты плакала?
– Грустно. – И снова ее глаза засверкали. Она отвернулась и взглянула на луну. – Жду маму. Она сказала, что быстро. А ее все нет и нет.
– Куда она ушла?
– Не сказала.
– И давно ты здесь? Одна?
– Еще было светло, когда мама поспешила в город с большущей сумкой.
– Ох…
– Поначалу было весело. Я придумывала на ходу кучу игр и играла в них. Я так часто делаю. Чтобы не скучать. Но потом я устала и стала ждать. И слезы как-то сами потекли. Нет, я обычно не плачу. И не хнычу как другие избалованные девочки. Не люблю я. Не моё это – плакать. Понимаете?
– Понимаю.
– Но тут… слезы как-то сами по себе побежали из глаз.
– Так и правда бывает. Я вот сегодня, например, засмеялся, когда искупался в пруду.
– Брр! Вы сумасшедший, раз купались в такой холодной воде! Я ни за какие денежки и монетки не согласилась бы купаться.
Виктор выдавил улыбку, уже вступая по мостику.
– Часто мама оставляет тебя?
– Её никогда нет дома. И пару раз она теряла меня в магазине и один раз – в парке. Но быстро находила и давала затрещину за то, что я непослушный ребенок. Правда, я плохо себя вела.
– Ты, наверное, замерзла?
– Немного.
– У меня есть очень теплая толстовка, хочешь укрыться?
– Спасибо. Мне нельзя говорить с чужими. А брать их вещи – вообще преступление.
– Давай познакомимся? – предложил Виктор.
– Хорошо, – согласилась девочка.
– Меня зовут – Виктор.
– Я – мама Лиза.
– Ты уже мама?
– Конечно, – гордо объявила она, и Виктор услышал ее милый невинный смех.
– Пожмем руки? – спросил Виктор, стоявший в метре от хрупкого создания.
Лиза быстро-быстро встала на дощатый пол – рост не больше метра – и протянула холодную руку, утонувшую в ладошке Виктора.
– А вы совсем не замерзли, да?
– Поэтому хочу отдать толстовку тебе, чтобы ты согрелась.
– Вы точно не замерзните?
– Точно.
Виктор снял толстовку и накинул на ее открытые плечи.
– Спасибо.
– Жаль, что у меня нет теплого одеяла.
– Жаль. Но ничего – и так хорошо, – Лиза задумалась. – Вы уйдете?
– Хотел посидеть с тобой, пока твоя мама не придет. Можно?
– Можно-можно.
Они уселись на мостик, и Лиза призналась:
– Я рада, что теперь не одна. А то когда темно, я чуть-чуть боюсь чудище, что прячется вон в той высокой траве.
– Там живет чудище?
– Еще какое! Страшное и большое! – Лиза активно жестикулировала руками. – С огромными клыками. Оно любит лопать маленьких девочек. Но боится взрослых, вроде вас. Я ведь больше из-за чудовища плакала. Да. Я видела…
– Что ты видела?
– Как чудище прилетело с Луны на крыльях Ночи!
– Зачем?
– Как зачем? Я думала, вы все-все знаете. Как маленький. – Она мило покачала головой. – Оно прилетает за детьми. Ну, которые не спят. И хвать – в дремучий лес! Да, да. Понятно теперь?
– Более чем.
– Но… сейчас я боюсь другого. А вдруг мама не вернется?
– Если вдруг она не вернется, отведу тебя домой.
– У меня нет дома.
– А где вы жили?
– В каком-то отеле. Уже не помню, как он назывался. Нас выгнали. Маме нечем было заплатить.
– Ты здесь родилась?
– Конечно, нет. Мы в этом забавном городе только три дня.
Анастасия позвонила в дверь. Два раза. Не услышав топот ног и звонких голосов своих сорванцов, она достала ключи из сумочки и открыла дверь.
В доме ее поджил ожидаемый беспорядок, прошел детский ураган: посуда на столе, капли краски на полу, там же брошенные игрушки младшего Арсения, которому вот-вот стукнет семь лет, на диване скрученная в комок одежда старшего Кирилла, заляпанное – всегда заляпанное, сколько не три! – стекло в ванной, на комоде – фантики от сосательных конфет.
Записку оставили – уже хорошо, подумала Анастасия и улыбнулась когда дошла до того места, где было написано, что ее любят и вернутся не скоро, потому что сегодня деревенский чемпионат по футболу – самое важно событие для мальчишек.
Повседневные семейные заботы нисколько не тяготили Анастасию, наоборот придавали сил и отвлекали от мыслей о Викторе, который через час придет с работы и в доме повиснет тишина, гнетущая и эмоционально опустошающая. Анастасии не могла простить мужа, способного изменить, а потом как ни в чем не бывало признаться ей, что он оступился (однажды), поддался желанию и совершил непоправимую ошибку, переспав с коллегой по работе на новогоднем корпоративе. Вот так. Изменил, а теперь просит прощения. Но как простить, когда за спиной двенадцать лет совместной жизни, когда стольким пожертвовала – отдана молодость и сердце любимому человеку, с которым она строила счастье кирпичик за кирпичиком, воздвигая стену доверия и самоуважения по отношению друг другу?
Столько сил и пережитых болей, столько компромиссов и лишений, чтобы стать ближе, понять и полюбить, принимая слабые и уродливые стороны двух противоположных натур, иногда срывающихся с цепи – и тут, словно взрыв среди лесной глуши – измена, после которой глухота и пустота!
Что дальше?
Как дальше жить с человеком, который придет с работы и попросит подогретый ужин?
Как посмотреть в его глаза и вновь полюбить?
Как разглядеть в его глазах того далекого влюбленного восемнадцатого юношу, державшего ее дрожащую руки в погруженном во мрак кинотеатре, чтобы потом поцеловать – так скромно и нежно, что Анастасию озарили миллиарды вспышек?
Она убралась в доме, прогретом от прорывающихся через кружева занавесок лучей солнца, и с книжкой в руках уселась в кресло перед камином. Тихо тикали настенные часы и мурлыкал зализывающий лапы кот, удобно устроившись на ее коленях.
Огляделась – все на своих местах: на кремовом диване ровно восемь маленьких подушек, на комоде – подаренная отцом шкатулка, хранящая немногочисленные украшения, и танцующая фарфоровая балерина, семейная фотография в медной рамке на стене, цветущий гибискус с ало-красными лепестками, тянущимися к солнцу.
Чтение не задалось; мысли вторгались между строк, лишая смысла повествования. Настя перечитывала одну и ту же страницы по два раза.
Ладно, не время отдыхать, подумала Анастасия, отложив книгу, и пошла в сад.
Сад был небольшой, полный плодоносных деревьев и всевозможных цветов. Желтые нарциссы соседствовали с колокольчиками и васильками. Купавы азалий красовались коралловыми и небесно-голубыми оттенками и привлекали пчел благоуханием жизни. Нежные белые пионы с желтыми пестиками изгибались под собственным весом. Ухоженные яблони с созревшими плодами ласкались в легком шепоте ветра.
За садом простирался огород, в основном, высаженный картошкой. За ним – раскинулось пастбище для домашнего скота. Еще дальше проглядывались в дымке летней жары горы. Они поднимались все выше и выше, словно хотели встретиться с небесами. Всегда такие неизменные и величественные. Одинокие.
Анастасия принялась за работу.
– Мама! Мама!
Двое мальчишек ворвались в тихий обитель и заполонили его гомоном – невидимыми нитями жизни, нитями, что уже навеки вплелись в Настино сердце. Она чувствовала, как сердце наполняется любовью, глядя на мальчишек, озаренных улыбками, нетерпением, ворохом эмоций. И ничего, что они запачкали одежду соком трав и грязью, что снова играли в новых кроссовках, которые должны были беречь, что получали несколько синяков и царапин. Она ничего не скажет. Не будет ворчать, играя роль строгой матери.
– Мама! – звонко голосил Арсений.
– Не перебивай старших! – ворчал Кирилл, держа в руках повидавший не одно сражение футбольный мяч.
– Я тоже хочу сказать.
– Не спорьте, мальчики.
– Давай, вместе?
– Давай, давай.
– МЫ ВЫИГРАЛИ!
– Молодцы!
Анастасия обняла мальчишек; они продолжили тараторить.
– Сначала мы обыграли оболдуев с улицы Фрунзе, но их легко было выиграть – слабаков! Потом показали, кто тут главный бешеным Кутузцам… ох как они злились, думали, что выиграют, но не тут-то было. И завершили беспроигрышную серию победой над самым злобным противником – ребят с улицы Дерябина.
– Я уж думал, проиграем, когда пропустили два мяча.
– Младший брат, как всегда сдался раньше времени.
– Я не сдался…
– Сдался, сдался. А я вошел в азарт и забил два мяча за одну минуту! Представляешь, ма?
Анастасия лишь кивала, боролась со слезами.
– Но я-то ладно, брат у нас отличился – победный гол забил. ГОЛОВОЙ! Я аж рот открыл от изумления.
– Я сам не знал, что так могу.
Что со мной? Соберись, мамочка. Не пугай мальчишек глупыми слезами – не место и не время. И что плакать? Они рядом, живы и здоровы. Любят тебя. Ты для них – Бог.
Пока.
– Мам, ты чё плачешь?
– Нет, Сеня, не плачу.
– Врать не хорошо, мам. Сама так учишь. Мы видим, что плачешь.
– Ты прав. Простите, – Анастасия поспешно смахнула слезы с покрасневших щек. – Я так радуюсь вашей победе.
– Странная радость.
– Не то слово.
– Давайте раздевайтесь, умывайтесь и за стол.
– Мам, а чем так вкусно пахнет? – Арсений облизнулся.
– Твой любимый черничный пирог.
– Круто! Ням-ням!
– Но перед пирогом вы обязательно съедите по большой тарелке жаркого с говядиной.
– Это мы с удовольствием, – сказала Кирюша, и обратился к брату. – Пойдем, бомбардир, ноги мыть.
***
Звенел будильник.
Антон, укутавшись в одеяло, лежал с открытыми глазами, в которых затесались нити грусти, боли – ноющей, как гнилой зуб. Загубленная юность – в прошлом. Неотвратимо убогое существование сейчас. И нет будущего тому, кто оступился. Жизнь во тьме – в теле призрака. Которого не видят, не замечают, а если замечают, стараются избегать.
Он нехотя откинул одеяло, сплошь усеянное кошачьей шерстью, выгнал удобно простившего в ногах черного кота и отключил будильник на мобильном. Проверил сообщения и почту. Пусто, если не считать спама и одного единственного предложения пройти собеседования по профессии «менеджера по уборке».
Они что там курят, подумал он, читая обязанности обычной технички, натирающей глянцевую плитку в бездушном торговом центре.
После методичной чистки зубов, Антон посмотрел на собственное отражение: двухдневная щетина, шрамы на правой щеке, впалые скулы, красные глаза от переутомления и плохого сна, тонкие линии морщин на высоком лбу, короткая стрижка, много седых волос.
Приняв контрастный душ, Антон приготовил яичницу с фасолью и налил крепкий кофе, разбавленный сгущенным молоком.
Во время завтрака включил телевизор. Новости. Ничего нового в капиталистическом строю. Воруют и продают, предают и убивают. Лгут, лгут, лгут. Правда – никому не нужна. А, зачем знать, чтобы расстраиваться? Книги, интернет, телевидение учат мыслить позитивно, не оглядываться в прошлое, жить сегодняшним днем. Здесь и сейчас. Люди так и делают. Живут настоящим, не думая о будущем. Живут, гонясь за тем, что постоянно порхает в дымке блаженного вечернего смога, думая, что если добьются успехов в личной жизни и на работе, ломая чужие судьбы, или купят в «кредит» новую машину или недвижимость, круче чем у других таких же потерянных, то обретут покой и удовлетворение. От жизни. От собственных амбиций и устремлений.
Лишь одна новость приковала его внимание – о чудесном спасении трехлетней девочки из груд бетонных развалин на третий день после ужасного землетрясения на острове Хоккайдо. Антон прослезился не от вида девочки, сплошь усеянной ссадинами и пустым взглядом, а от скупых слез спасателя, стоявшего на развалинах цивилизации, под которыми погребены его близкие и родные, без вести пропавшие. И вот чудо – его руки спасают одну жизнь.
«Что вы чувствуете? – спрашивает корреспондент у спасателя.
«Извините, – говорит он и отворачивается от объектива камеры, чтобы не показывать боль, слабость, душу».
Внутри здания заводоуправления металлургической медной компании его встретили неодобрительными взглядами сонные сотрудники охраны.
– Пропуск прикладывайте к турнику, – сказал один.
Антон выполнил. Зеленая стрелка показала направление, турникет поддался.
– Где отдел кадров?
– Идешь прямо по коридору. Кабинет 102. Справа. Увидишь.
– Спасибо.
На полу светло-бежевая плитка, стены скрывали однотонные обои под покраску, натяжные потолки, кофейного оттенка двери с золотистыми ручками и табличками с номерами.
102.
Антон для приличия постучался, зашел и обнаружил, что дверь скрывала трех сотрудниц, сидевших за столами и уткнувшихся в мониторы мерно работающих компьютеров. Друг от друга их отделяли стеклянные перегородки. Три рабочих зоны – три разных мира. Семейные фотографии, напечатанные изречения древних мыслителей, статуэтки, косметика, дивно пахнущие астры в стеклянной вазе, кактусы в горшках среди корпоративной безликой серости – создавали атмосферу, располагающую к беседам.
– Доброе утро, – поздоровался он и обратился к девушке лет двадцати трех, с кудрявыми непослушными волосами и уставшими глазами, но не лишенными живительного огонька. – Я по трудоустройству. Мне к кому?
– Здравствуйте, садитесь.
Антон сел напротив девушки. Воздух словно пропитался ее духами с нотками апельсина и чего-то такого греческого, морского. На белоснежней юбке, заправленной в черную юбку, висел чуть выше груди бейдж.
Екатерина Шолохова.
Специалист по подбору кадров.
– Можно ваши документы.
Ухоженные руки специалиста, взявшие трудовую книжку, военный билет, справку о неоконченном высшем образовании и менее приятную справку об отбытии наказания, заставили скрыть его руки, с въевшейся грязью на пальцах после сотни выпотрошенных и собранных машин у родного дядьки, Сергея Васильевича, который заботился о непутевом племеннике. И забота проявляется не только в материальном плане. Он единственный, кто не отвернулся из близких родственников, а поддержал. И будет поддерживать, в этом Антон не сомневался. Сергей Васильевич не был святым, как и любой другой гражданин в теле разумного примата, пытающегося создать цивилизацию, но его широкая душа и большое сердце, способное сострадать и помогать в трудную минуту, искупали все грехи.
– По какой профессии хотите работать? – спросила специалист, глядя, по сути, в пустую трудовую книжку. Упаковщик гвоздей в шестнадцать лет на период летних каникул. Официант в ресторане «Своя компания» на втором курсе. Специалист службы безопасности – тот же охранник в ночном клубе «Бесстыжая кобыла». Дальше – пустота, вычеркнутые годы из его жизни, белая бумага. И пара-тройка неофициальных работ на больших и мелких частников. В том числе у Сергея Васильевича.
– Слесарем.
– По какому направлению?
– Механика. – Молчание. – Я не окончил УПИ по профессии «Ремонт и обслуживание механического оборудования в металлургической промышленности».
– Вижу, – она отложила трудовую книжку. Посмотрела на него. Без осуждения. Пока. – Четыре курса. Почему не закончили?
– Там есть другая справка.
Все встало по местам.
Шах и мат.
Пробел в трудовой книжке заполнен – за белой бумагой прятался уголовный срок.
Статья 281.1 УК.
– Ясно.
Екатерина начала печатать, заполнять специальную форму согласно стандартам предприятия. Правила и свод законов – фундамент для цивилизации.
– Перед тем как отправить Вас к начальнику ремонтно-механического цеха на собеседование, я обязана предупредить: даже после успешного собеседование Вам может быть отказано в трудоустройстве службой безопасности предприятия.
– Знаю. Не первый завод.
– Хорошо, – их взгляды снова встретились. Антон удивился, она смотрела так же добродушно. Никакого неодобрения. – Сейчас необходимо заполнить анкету. Я задам несколько вопросов и отпущу к начальнику цеху.
Начальнику цеха Сергею Витальевичу Озорнину было за пятьдесят. Под метр девяносто ростом, с предательски вывалившимся брюшком из ремня штанов, со сверкающей лысиной на голове и с изучающими глазами, он произвел на Антона самое благонадежное впечатление.
Ему точно можно доверять, подумал Антон.
– Проходи, – сказал Сергей Витальевич, складывая документы в шкаф. – И садись напротив меня. Кстати… как зовут?
– Антон.
– Сергей Витальевич.
Крепкое рукопожатие. Уверенный взгляд. Выверенные движения. Сергей Васильевич удобно расположился в кресле. Закурил, успевая отхлебывать из кружки остывшее кофе.
– Выкладывай, почему ты хочешь работать в моем цехе?
– Я умею крутить гайки. Ремонтировать. Восстанавливать. Люблю это дело.
– Обожди. Настя сказал, что у тебя нет опыта работы слесарем.
– По трудовой книжке – нет. Вам нужна трудовая книжка?
– Не вижу смысла. Значит, официально опыта нет, так?
– Так, – подтвердил Антон. – Работал в гараже у дяди. У него частный бизнес.
– Это конечно хорошо. Но сам понимаешь, что это ничего не значит.
– Если вы дадите испытательный срок – я не разочарую.
– Судя по твоим рабочим рукам, охотно верю. За что отбывал срок?
– На четвертом курсе продавал наркотики.
– Долго?
– Меньше месяца.
– И стоило ли?
– Определенно, нет.
– Не стоило. Не стоило. А теперь ответь мне честно. Зачем ты хочешь устроиться в мой цех?
– Я уже отвечал.
– Больше не буду повторять.
– Чего вы добиваетесь?
Молчание.
– Я хочу стабильности, – сдался Антон. И добавил. – Стать специалистом, чтобы утвердиться как личность.
– Вот это честный ответ, – Сергей Витальевич взял в руки чертеж, развернул и протянул Антону. – Скажи следующее: основные габариты насоса, варианты ремонта и можно ли устанавливать насос согласно этому чертежу? Справишься?
Антон справился с задачей.
– Хорошо, мне нравится. Выйдет из тебя толк, – Сергей Витальевич протянул белый лист бумаги, ручку. – А теперь за дело. Пиши заявление.
– Спасибо.
Антона бросило в пот.
– Рано благодаришь. Знаешь, как писать заявления?
– Нет.
– Закономерно.
***
На мостике, в оковах умиротворенного пруда, все так же сидели двое, потерянные в дымке ночи девочка и мужчина, шепчущие, как ночные сверчки, и созерцающие на звезды, далекие и божественные.
– Звезды смотрят вниз, указывают нам путь, – сказал Виктор. Дрожь по телу, пальцы на руках онемели, но он не подавал виду, что замерз. Ночь была непростительно холодна для начала августа.
– Звезды – это небесные светлячки. Ну, то есть наши умершие родные там. Следят за нами. Помогают.
– Не знал.
– Я заметила, что вы вообще мало что знаете. А вы случаем не маленький мальчик в теле взрослого?
– Ты разгадала мой секрет.
– Я знала, что тут что-то нечисто. Что вы какой-то странный. И как тебя мальчик зовут по-настоящему?
– Так же.
– И клички у тебя нет?
– Клички?
– У всех маленьких есть кличка. Меня вот, например, в садике называют Шапкой. Потому что фамилия Шапкина.
– Овчарка.
Виктор вспомнил Афганистан, мгновенно обожгло от воспоминаний.
За два часа до смертельного ранения боевого товарища Гриши Волкоморова, ежеминутно шутившего по месту и не к месту, дал Антону боевую кличку – Овчарка.
– Это еще почему? – злобно отреагировал прятавшийся в тени палатки восемнадцатилетний Антон. Во рту – песок.
– Пошутить? – его озорные глаза блестели. Гриша излучал потоки энергии, которую замечали даже ненавистники. – Или по серьезному тебе ответить?
– Если не боишься по шее получить, то советую не шутить.
– Кого ты пугаешь? Я же знаю, что мой друг, никогда не обидит меня. Кстати, я не говорил тебе, что у меня была овчарка Дина?
– Нет.
– Не говорил, потому что не люблю вспоминать. Трагичная история. Ее сбил один пьяный недоумок во дворе. Гнал как бешеный. А я в этот момент играл с Диной с ее любимым теннисным мячиком на детской площадке. Не рассчитал силы и бросил прямо на дорогу, идиот. Мне было–то двенадцать. Как я плакал. И не передать то, что я чувствовал, когда любимая собака – можно сказать единственный верный друг – скулил от дикой боли, а потом испустил дух на руках. Я ненавидел себя. Потому что считал, что я убил Дину. Не водитель. Сам же бросил мячик на дорогу. Прошло шесть лет, а слезы и сейчас на глазах.
Гришкины глаза блестели. Он не боялся чувств. Он был открыт для чувств, как любая творческая личность.
– Но я отвлекся, и заметить, не на очередную несмешную шутку. У тебя была собака?
– Нет, – ответил он, изнывая от жары. От скуки военной повседневности, когда ничего не происходило месяцами.
– Обязательно заведи.
– Хорошо.
– Обещай.
– Обещаю.
Виктор так и не выполнил обещание. Старался забыть о Грише. Об Афганистане, на пропитанной кровью земле которого Антон пережил все муки ада.
– Не забудь.
– Ты мне напомнишь.
– Не факт.
– Это еще почему?
– Ты не забыл где мы?
– Гриша, не тяни кота за яйца. Переходи уже к сути разговора. Покемарить хочу.
– Поспишь на том свете, но не факт, – пошутил Гриша.
– Придурок!
– Мудачок-дурачок ты! – парировал он и добавил. – Лови комплимент! Ты умный, преданный, мужественный как любая Овчарка. И тот человек, на которого можно положиться. Если я доживу…
– Снова ты старую песенку включил.
– Не перебивай, когда я признаюсь в любви к мужчине! – Дивный, дивный смех еще ребенка, которому выдали боевого ружье и приказали убивать невидимых врагов. – Я уверен, что у нас будет крепкая мужская дружба на гражданке.
– Будет, можешь не сомневаться. И спасибо, друг, за признание.
Виктор крепко пожал руку Гриши.
– А пошутить-то можно?
– По поводу клички? Валяй.
– Воняют твои потные ноги так же улётно как от овчарки после прогулки!
И снова смех. А потом смерть. Один выстрел – и нет целой Вселенной. Гриши, который мечтал попасть в КВН, к самому Маслякову, так и остался гнить под покровом чужой земли.
– О чем вы задумались? – спросила Лиза. Ее губы дрожали.
– Я не выполнил одно обещание. Умершему другу обещал.
– Нехорошо. Как его звали?
– Гриша.
– Вот он сейчас смотрит на нас. Ну, оттуда. – Лизин пальчик устремился в небо. – Со звезд. И что интересно о Вас думает?
– Я забыл.
– Я тоже часто забываю. Забываю прибирать комнату после игр. Или почистить зубы перед сном. А однажды учудила – забыла пописать и описалась в кроватки. Ох, как мне было стыдно.
Лиза прикоснулась холодными пальчиками к руке Виктора, а потом сжала его указательный палец.
– Не волнуйтесь вы так. Какое вы дали обещание?
– Я обещал другу завести собаку.
– Дак это проще простого!
Удивительная девочка, подумал Виктор и захотел прижаться к ней, обнять, но сдержал эмоциональный порыв, чтобы не подорвать доверия посланного со звезд маленького ангела с чистой душой.
– Я предлагаю следующее: завтра мы должны снова встретиться и купить щенка на рынке. Только после сна. Мне надо спать, чтобы вырасти большой и здоровой.
– А сейчас что будем делать?
– Маму ждать, что же ещё?
– Я замерз.
– Я тоже, если честно.
– Хочу предложить тебе теплое одеяло и кружку горячего чаю. Или какао.
– Какао – это вкуснятина. Ммм!
– Согласна?
– А далеко идти?
– Минут пятнадцать.
– А если мама придет?
– Если мама придет… Мы ждали ее целую ночь. Неужели она не подождет часок-другой нас?
– Но она испугается. Заплачет. А я не хочу, чтобы мамочка плакала.
– Если мы останемся здесь, мы замерзнем и заболеем.
– О! Мама не любит, когда болею я. Вся на нервах. Кричит.
– Тем более. Я обещаю тебе, что мы ненадолго. Погреемся – и обратно.
– Ты плохо выполняешь обещания, помнишь?
– Я исправлюсь.
– Выпью одну, нет, две кружки горячего какао – и сразу обратно.
Лиза оценила скромные владения Виктора. Тесная однокомнатная квартира на третьем этаже построенного в прошлом веке панельного дома, была отремонтирована и обустроена под строгим контролем и непосредственным участием бывшей женой Виктора.
Гармонично и просто, без лишних деталей и хлама, говорила Евгения и часто корила мужа за барахольный стиль.
Чтобы скрыть обшарпанный скрипучий паркет, Евгения уговорила мужа расстелить линолеум теплых бежевых оттенков, стены оклеить однотонными обоями (без всяких закорючек и аляповатых цветов), красок добавить за счет интерьера и портьер, потолок побелить и украсить причудливыми лампами.
И все получилось, по скромному мнению Виктора, идеально. Особенно когда молодожены стали обставлять гнездышко техникой, мебелью и прочей домашней утварью.
В тесном коридоре нашлось место для миниатюрной открытой вешалки для одежды, подставки для обуви, настенного квадратного зеркала, обрамленного позолоченной рамкой и обитого тканью в викторианском стиле пуфика, на котором лежала обувная ложка.
В комнате выделялся украшенный желтыми подушками пепельно-серый угловой диван с деревянными ножками. Над диваном, по центру, нарисованный карандашом портрет Евгении. Напротив – белая гостиная стенка с множеством ящиков и шкафов для хранения верхней одежды. Единственный свободный угол у окна занимало кресло, рядом – высокий желтый торшер с белым абажуром и журнальный столик. В центре комнаты – прямоугольный белый ковер.
– Вы живете один? – спросила Лиза, когда помыла руки и уселась на кресло, спрятав босые ноги в тапочки не по размеру.
Дома было тепло и уютно.
– Сейчас, да, – ответил Виктор, готовя шоколадный напиток на кухне.
– А кто эта красивая тетя?
– Ты говоришь про портрет?
– Ага.
– Моя жена.
– Как её зовут?
– Евгения.
– Как мальчиков. Она красивая. Очень. Такие длинные волосы. А кого они цвета?
– Цвета солнца.
– Ого. Где она?
– Э…
– Умерла? Только не говорите, что она умерла! Ненавижу смерть!
– Нет, Лиза, она не умерла. Дай ей Бог здоровья.
– А у меня папа умер. Вот. Я правда, его ни разу не видела. Поэтому и не скучаю, как по маме. Но решила: что смерть буду ненавидеть. Надо же какая бяка эта смерть, взяла и забрала моего папу. Так ведь нечестно. Я играла бы с ним. Честно скажу: любила. А она забрала его. Эгоистка. Так меня мама часто называет. – Молчание. И вопрос. – Тогда почему ваша жена не здесь? Уехала и скоро вернется? Я угадала?
– Все очень сложно. Не просто объяснить.
– Вы попытайтесь, а то я совсем запуталась. И я не из глупых.
Виктор вышел из кухни, держа в руках две кружки с горячим шоколадным напитком, и поставил их на журнальный столик.
– Что будешь кушать? Что любишь?
– А конфеты у вас есть?
– Сейчас принесу.
Набив рот шоколадными конфетами «Ромашка», Лиза с шумом отхлебывала какао и успевала повторить вопрос:
– Так где ваша жена?
– Уехала в другой город. Живет с другим дядей. Она рада переезду.
– А с вами ей было невесело?
– Наверное, нет, раз ушла.
– Вы любите её?
– Да, – без раздумий ответил Виктор, продолжающий любить Женю по сей день, даже не смотря на то, что прошло два года после развода.
– А она – не любила, да-да. Я знаю. Поэтому у вас такие грустные глаза.
– Откуда ты все знаешь, маленькая леди?
– Как откуда? Вы знаете, сколько мне лет?
– Пять.
– Ну уж пять, тоже мне нашли малышку. Мне уже почти шесть! – гордо объявила Елизавета. – Исполнится двадцать третьего августа. Запомните эту дату. Я буду ждать подарка от друга.
– Я запомнил.
– Большого подарка. Я люблю большие подарки. А вы любите?
– Каждый любит подарки.
– Когда у вас день рождение?
– День рождение…
– Когда? Я хочу знать, чтобы и вам чего-нибудь подарить.
– А если скажу – сегодня, ты поверишь?
– Нет.
– Это правда.
– У вас сегодня день рождения? – Ее глаза изумились и смешно округлились.
– Да.
– В день рождение без гостей, подарков и праздничного торта? Что это за такое день рождения, ничегошеньки не понимаю? Вы взрослые такие странные.
– И так бывает, Лиза. Особенно, когда начинаешь работать.
– Не надо мне про работу! Не хочу слышать! Моя мама целыми днями работает, круглые сутки.
