Текст книги "Марс, 1939 год"

Автор книги: Василий Щепетнев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 4 страниц)

Ничего не видно. Не срываются с иглы искры, не разбегаются лучи. Теориям, не подкрепленным практическими результатами, не место в нашей науке. Всякие там открытия на острие пера – вредная выдумка. Открытия должны давать плоды народу. Не дают – удобрить маленько, пусть быстрее зреют. Полить. Потрясти, наконец. На это мы мастера. Я – мастер.

Он смотрел на мрак города, надеясь вопреки своим же выкладкам увидеть сигналы. Ерунда, конечно. Существуй такие – давно бы увидели другие. Сигнал на триста верст – это вам не флажками семафорить.

Или у него зрение притупилось, или нюх врет. А почему, собственно, зрение? Уши есть. Ладно, отметем, хотя если в ультразвуке... Нет, триста миль... Осязание? Почву простукивать. Три точки, тире, точка. Тоже незаметно не сделаешь. Письмо послать, имперской почтой. Голубиной тоже неплохо. Вообще, ерунда лезет в голову. Неуверенность в собственных мыслях.

– Это что, Надя? Шакалы?

Вокруг мигали красные огоньки. Парные, они придвигались ближе и ближе.

– Зайцы, – сразу ответила Надежда. Не спит. Пусть и вправду постережет. Мало ли...

– Чего это они?

– Зайцы всегда к экипажам жмутся. Наверное, принимают за Больших Зайцев, защищающих от шакалов. Или просто тепло манит. Они любят тепло.

– На них, наверное, просто охотиться? Сиди да постреливай себе.

– Мы на них не охотимся. Я не охочусь, – поправилась она. Существенная поправка. Значит, другие охотятся. Да что далеко ходить, других искать, он, капитан Шаров охотится преимущественно на зайцев. Во-первых. это просто, во-вторых, безопасно, а в-третьих – служба такая. Да-с.

Было действительно тепло, неудивительно, что зверькам манило погреться. Там, снаружи, мороз градусов за тридцать, не до гуляний. Опять же темнота. Спи, капитан, отдыхай. Копи силы на день завтрашний. Уже сегодняшний? Тем более копи.

– Надя, только не стреляйте, если кого-нибудь заметите. Меня разбудите прежде.

– Хорошо.

– Я ведь тоже – стрелок отменный. Когда вижу цель.

Так можно всю ночь впустую проболтать. Тары-бары на Марсе.

Он закрыл глаза, удобнее устроился в кресле. Будем считать слонов. Марсианских. Мохнатых-мохнатых, неслышно трубящих за триста верст своим собратьям по хоботу. Такая у них особенность – у слонов, трубить. Даже во вред себе. Не могут они иначе. А приметить слона довольно просто. Нужно только немножко отступить назад и поднять голову.

ГЛАВА 8

Уют кресла оказался обманчив. Тело страдало и плакалось. Совсем не хочет долг исполнять. Не хочет – заставим.

Марсианский рассвет не бодрил, не вдохновлял. Причем тут рассвет? Честно надо признаться – годы. На диванчике надо лежать, или на печи, а не шастать в поисках шпионов. Ничего, лет через двадцать уйдет в отставку с полным пенсионом и медалью за выслугу лет.

Шаров посмотрел на часы. Пять часов сна, однако. Ровно на пять больше, чем он заслужил. И еще жалуетесь, капитан? Стыдно, стыдно, батенька.

– Проснулись?

А Надежда вот не поспала. Охраняла сон мужественного капитана Департамента.

– Проснулся. Давайте, Надя, назад двигать. В город. Великие дела ждут.

Она ни о чем больше не просила, не напоминала. Интересно, что думалось ей ночью? Поняла бессмысленность просьб, или просто разозлилась? Да будет ей Земля, будет. Служба в Департаменте имеет много гитик. Объявить, например, ее свидетельницей на процессе. Правда, как минимум, нужен процесс. Хороший такой показательный процесс. Или, напротив, тайный: никто ничего толком не знает, никому ни о чем не известно.

Они въехали в шлюз. Надя, пряча глаза, попрощалась. Стыдится.

Он успел написать рапорт и попользоваться водичкой. Вестовой невозмутимо приветствовал Шарова и подал завтрак: яичницу с салом и большой термос сбитня. На третей кружке подоспел и Лукин со своим списком. Большой получился список, на двадцать листов. Земля, наверное, тоже до этого додумалась и уже готовится их проверять. Сколько там за два года набралось? Сто восемьдесят человек ровно. После эффективного допроса в империи прибавится сто восемьдесят сломленных людей. Рутина, повседневная работа.

– Вот, – протянул он подпоручику пакет с рапортом. – Отправьте. И подождите ответа.

– Ответа? С Земли?

– Откуда же еще?

– Слушаюсь, – подпоручик, наверное, ждал другого. Задушевного разговора, посвящения в тайны ремесла, или просто предложения присесть. Все, все будет – потом.

Он допил сбитень – все-таки здорово сушит Марс, почечный курорт открывать можно, – когда пожаловал Спицин.

– Слышал, вы поездку предприняли, ночную?

– Так, идейка в голову пришла, пришлось проверить. Ничего особенного, но любой пустяк может оказаться важным. А что, имеются возражения?

– Помилуйте, какие возражения? Просто я беспокоился. Случись что – мы и на помощь придти не смогли бы.

– Обошлось, как видите.

– Да, еще Александр Алексеевич просил, как выпадет у вас минутка, навестить его.

– Обязательно зайду. Немножко попозже.

– Я так и передам.

– Вы меня очень обяжете.

Приятно, что ни говори, быть представителем Земли. Какие люди захаживают. И не приказывают – просят. Интересно, что Ушакову нужно? Дела интересуют, или жениться заставит? Какая он партия...

Запасы белья подходили к концу. Пора, пора, друг милый, покончить с этим делом. Пережил два покушения, не дожидайся третьего. Для здоровья вредно.

В переходах он встретил человек тридцать. Час пик. Похоже, он приладился к ритму Алозорьевска, начинает жить в ногу со всеми.

Научный корпус он нашел легко. Скоро сам сможет работать чичероне. Посмотрите налево, милостивые государи: здесь ровно два дня назад впервые побывал капитан Шаров, исполненный рвения и отваги. Где тот капитан теперь, никому не известно. Потому что неинтересно.

Наверное, сработала какая-то система оповещения: магистр Семеняко перехватил его почти у самого входа.

– Опять в наши края? Чем могу помочь?

– Опять. Директор у себя?

– Кирилл Петрович на полигоне. Испытывает аэростат.

– Далеко этот полигон?

– Версты две. Вы подождете, или необходимо подготовить парокат?

– Пешочком пройдусь. Ножками. Что две версты, пустяк. Вы только направление укажите.

– У нас свой выход из города. Пройдемте. Я только распоряжусь, чтобы для вас подготовили костюм.

Шлюз, декомпрессия, облачение в костюм. Положительно, он превращается в обывателя города Алозорьевска.

Трубочка привычно скользнула в ноздрю.

– Надолго хватит батареи?

– Да, часов на двенадцать. Плюс часовая резервная. Выйдете наружу – и направо, там колея наезжена. Вы полигон заметите непременно, по аэростату. Или все-таки дать вам сопровождающего?

– Не стоит. Хочется немного побыть одному.

Магистр попрощался – начиналась декомпрессия. Присядем на дорожку, подумаем. Полчаса туда, с запасом, пол – обратно. как раз успеет ответ придти с Земли.

Вот, капитан, ты и на вакациях. Дорога – словно в Айдаровке, пыльная, неширокая. Того и гляди, на коровьи лепешки наткнешься, да на конские яблоки. Или баба погонит гусей к речке, купаться. Удочки не хватает, да самой речки. Зато здесь грязи не бывает, не развозит шлях. Ступай и ступай, хоть до самой станции Берд.

Он приблизился к щиту – большому, на бетонном основании, возвышающемуся над округой на три сажени. Дитя департамента пропаганды. Большими, аршинными буквами выведен был призыв превратить Марс в рукотворный сад, за буквами ветвились яблони с налитыми румяными яблоками. То есть можно было догадываться, что это – румяные яблоки: краски выцвели, выгорели. Солнце, хоть и слабое, а злое.

Он подошел поближе, желая попробовать, из чего сделан щит – дерево, пластик, железо, ногтем провел по поверхности. Похоже, пластик.

Что-то громко треснуло, и в щите – на два вершка выше его головы появилась аккуратная круглая дырочка. Трехлинейка, однако.

Шаров быстро побежал, огибая щит. Быстро, да не очень – еще одна дырочка, и опять выше. Наконец, он укрылся за ним, для верности присел бетон понадежнее пластика будет.

Стреляли в спину. Издалека – верста, не меньше. Он осторожно выглянул. Никого. Так и станут тебя дожидаться.

Кому-то он здорово мешает. Или просто – нелюбовь. Не любит его стрелок хороший, даже отличный, но к Марсу непривычный, иначе сделал бы поправку на низкое притяжение, и была бы у Шарова лишняя дырка.

Ничего, не поздно еще. Подойдет поближе, только и всего. А у него, у Шарова, всего оружия, что фига в кармане. Беспечный и самоуверенный болван. Если бы.

Подумалось, что он теперь может объяснить поведение генералов-заговорщиков. Ведь знали, что ожидает их, а никто не то что поднял верные полки – положим, не было никаких верных полков, – но и просто не бежал, не отстреливался, в конце концов. Им просто не хотелось жить. Устали. Сколько сил хватало – жили, а потом устали.

Так то генералы. Ему не по чину уставать. Лорд Байрон Мценского уезда, понимаете ли, нашелся. Фаталист на жаловании. Вверяю себя судьбе и все такое. Больно ты нужен судьбе, милый. Дешевое кокетство младого юнкера. Стыдно.

Он не устыдился, но разозлился. Немного, но лучше, чем ничего. Можно под прикрытием щита отбежать подальше, а потом попытаться кружным путем вернуться в город. Воздуху хватит, он нынче запасливый.

Из-за горизонта вынырнул парокат. Кавалерия. Как всегда, вовремя. Парокат подъехал прямо к щиту.

– Что-то случилось? – парокат вез двоих. Патруль. Ну, правильно, регулярное патрулирование. Еще Зарядин говорил. Никакого рояля в кустах.

– Стреляли. Со стороны города.

– Стреляли?

– В меня целили, но промахнулись.

Патрульные спешились, осмотрели щит.

– Да, похоже, стреляли. Сейчас проверим.

Один из патрульных пустил в небо ракету, зеленый огонек завис в небе.

– Подкрепление зовем, – пояснил патрульный. – Вы подождите, пока не разберемся.

Карабины у них были кавалерийские, ладные, удобные. Окоротят плохого человека, эти смогут.

Ответные огоньки зависли в воздухе.

– Ну, мы пошли. А вы ждите, экипаж скоро подойдет.

Парокат покатил к городу. Храбрые ребята, не боятся, что стрелок их снимет. Или боятся, но службу исполняют. И ты давай, служи.

Шаров отряхнулся от пыли, оглянулся. Где ж полигон?

Полигон оказался почти рядом. Шаров вышел на него через четверть часа и едва не опоздал: пузырь уже надували.

– Пришли полюбопытствовать? Я тоже, – директор стоял чуть поодаль от воздушного шара. Три человека возились около газовой установки. – С детства люблю, с ярмарки. Счастливые люди – воздухоплаватели. Высоко, в тишине, над нами, суетными грешниками.

Пузырь раздулся до размеров хорошей избы, но все не мог оторваться.

– Мы наполняем его раскаленным гелием. Все равно, подъемная сила мизерна. Всей аппаратуры два фунта, а поди ж ты, подними.

Стенки пузыря были полупрозрачными, и сквозь них проглядывали горы, проглядывали мутно и неясно.

Пузырь увеличивался на глазах, вдвое, втрое, вчетверо, наконец, он начал медленно подниматься. Кто-то отсоединил кишку, обрубил балласт, и шар устремился вверх.

– Далеко улетит? – спросил Шаров Леонидова.

– Увы. Как только газ остынет, пойдем ловить. На версту поднимется, если повезет. Сглазил!

Шар передумал. Не поднявшись и на сто саженей, он замер, а потом мало-помалу начал опускаться.

– Оболочка старая, пропускает. Новую нужно варить. Из топора не сваришь, придется у Земли просить, а Земля – барышня капризная. Ладно, капитан, так что же вас привело сюда, на полигон, помимо зрелища?

– Служба, Кирилл Петрович. Разговор у меня к вам.

– Прямо здесь разговор? А то я мерзнуть начал. Давайте в город сначала вернемся.

Шар пошл вниз быстрее. Его отнесло немного в сторону, и люди побежали за ним вслед. На руки хотят принять, что ли? Муравьи и арбуз.

– Давайте вернемся, – согласился Шаров. Он тоже замерз. Во всяком случае, дрожал.

– Только придется подождать, пока не сложим баллон. Гелий газ благородный, не след терять.

– Неужели без вас не управятся, господин директор?

– Управятся, безусловно управятся. Но у нас с транспортом, не как у вас. Плохо с транспортом. Один экипаж, и на нем установлен компрессор. Придется ждать.

– А мы пешочком. Я вот прошелся, знаете – благодать. Просторы наши, российские. Мысли в голову приходят всяческие, мечты. Право, пойдемте, Кирилл Петрович.

– С людьми вашего ведомства спорить трудно. Если вы настаиваете...

– Не то, чтобы я. Опять служба.

– Тогда, с вашего позволения, я распоряжусь...

Шаров смотрел, как Леонидов подошел к вожатому экипажа. Хорошо бы послушать, что в таких случаях говорят академики. Оставляет научное завещание? Просит не поминать лихом? Приказывает почистить экипаж по возвращении, чтоб блестел и сверкал?

Но возвращаться пешком не пришлось: подоспел броневичок Департамента.

– Иван Иванович, вы рискуете просто безрассудно! – Спицин выговаривал не шутейно, похоже, он в самом деле волновался. – Мы бы вам любую охрану дали, эскорт, а вы...

– Кого-нибудь нашли? – невежливо перебил его Шаров.

– Нет. Ищем. И подпоручик с вас пример берет – пешком. Неужели трудно приказать подать экипаж?

– Лукин здесь?

– Так точно, камрад капитан, – Лукин показался в проеме люка. – Вам депеша с Земли. Сказали, вы в научный корпус пошли. Я туда. Там узнал про полигон, подумал, за четверть часа добегу, что возиться с колесами. А по пути меня нагнали.

Шаров взял конверт, сломал печать. Так, пришло время делить пироги. А пирог у него еще в печи, и удастся, нет – неизвестно.

– Видите, Кирилл Петрович, все и уладилось. Поедем с шиком, за броней.

Академик молча полез внутрь.

Лучше бы шли пешком. Хотя... Психическое давление, оно разным бывает.

Спицин тоже помалкивал, сказал лишь, что местность прочесывать будут, пока не найдут стрелявшего. Третий вожак явно верил в вечную жизнь.

По просьбе Шарова, их высадили у шлюза Научного Корпуса. И костюм наружный отдать нужно, и просто удобнее.

– Вот вы и дома, господин директор. Не пригласите к себе? Сушит очень Марс, пить хочется. Опять-таки – разговор, не забыли?

– Забудешь с вами, – академик, похоже, успокоился. Или плюнул на все. Кончился страх ожидания страха.

Подлетел магистр Семеняко, Но остановился, словно лбом о ворота. Ну и чутье у малого!

Сэр Исаак Ньютон по-прежнему грустил, обделенный историческим оптимизмом славян. Не повезло ему, не в той стране родился.

Леонидов помешкал мгновение, затем решительно сел в свое кресло.

– Чайку нам, – прокричал в переговорную трубку. – Моего чаю, и заварите в автоклаве.

– Под давлением завариваете? Любопытно.

– Иначе какой чай, декохт. Ну, начнем разговор, или подождем? Ждать недолго, автоклав маленький, быстро поспеет.

– Начнем, Кирилл Петрович. А поспеет, так вот мы, все здесь.

– Значит, начнем... Так чем же я могу быть вам полезен?

Шаров не спешил с ответом. Действительно, чем? Небо такое большое, палец такой маленький. Что, если догадка неверна? Да ничего. Ничего особенного. Эка невидаль – ошибка. Не римский папа, позволено и согрешить.

– Вы уже помогли, Кирилл Петрович.

– Да? Не припоминаю...

– В прошлый мой визит вы заметили, что знать вопрос – все равно, что знать ответ. И я начал искать не ответ, а вопрос. Думаю, вы знаете причину, по которой я нахожусь здесь, я имею ввиду – на Марсе.

– Представьте – нет.

– Ой, лукавите. Ладно. Но про аварию на Свотре хоть слышали?

– Да.

– Спустя несколько дней об этом сообщили в одной из английских газет. Как просочилась к ним информация? Узнать это поручили мне. Не только мне, многим, но на Марс послали именно меня. И я начал искать: кто. Кому удалось передать информацию в Англию? И никак не мог найти, не мог даже понять, с какого боку подступиться.

– Это бывает.

– Сплошь и рядом. Но потом вспомнил ваш совет и склонился к тому, что главное – понять, как кому-то удалось передать сообщение.

– Разумно.

– Рад, что вы так считаете. Итак, прежде всего приходит в голову, что некто, пока неважно, кто, передал сведения обычным путем – через канал перемещения. Увы, ему бы потребовался сообщник, если не здесь, то на Земле обязательно. А на Земле проверили всех, имевших отношение к каналу. Проверили самым тщательным образом. Вы понимаете: самым. Мы же Департамент, а не Смольный институт. И – ничего.

Академик не ответил. Ничего, уважаемый Кирилл Петрович, это – даже не цветочки, а завязь.

– Тогда закономерно предположить, что некто смог сообщить о происшествии англичанам на станцию Берд, а уж те по своему каналу на Землю. Опять не получается: триста верст. Транспорт более, чем на сутки, поселения не покидал, пешком – несерьезно, да и по времени не получается, успехи воздухоплавания вы сегодня продемонстрировали.

– Какой же вывод? – академику чая явно не хватало. Пересохло горло, руки беспокойно трутся друг о дружку.

– Заговор. Документы подделаны, а кто-то из вожаков, или даже может быть все санкционировал-таки переход на Берд.

– Сложно все это.

– Но единственно возможно. Если бы не то обстоятельство, что никто из вожаков не имел никакой причины сообщать об аварии на Свотре англичанам. Это абсурд. Сообщил человек совестливый, непрактичный, донельзя наивный. В чем-чем, а в этих пороках упрекнуть вожаков нельзя.

– По вашему, получается, что никаким образом сообщение о катастрофе в поселении до англичан дойти не могла?

– Получается, Кирилл Петрович.

– И в то же время англичанам о катастрофе известно?

– Вне всякого сомнения.

– Парадокс.

– И еще какой, Кирилл Петрович.

Принесли чай: фарфоровый с заваркой, медный самовар кипятку, сахарницу, щипчики, и даже сливочник.

– Поспел, поспел. По запаху чую: липтон. Угадал?

– Что? Ах, чай... Да, липтон.

– Позвольте поухаживать за вами. Устали, наверное, мои разглагольствования выслушивать. Вам со сливками? – Шаров заученно скупыми движениями разлил заварку по чашкам. Два месяца половым у Палкина служил, под конец даже на чай давали. Тогда он был подпоручиком, молодым и смышленым. Но Рейли в трактире так и не появился.

Чай удался средненько. Староват. И лист пересушен. Но он похвалил:

– Отменный у вас чай, Кирилл Петрович. Берите патент на автоклав заварочный. Большущие деньги получать будете, как Марс заселим.

Леонидов на шутку не отозвался. Он, похоже, ее и не слышал, прихлебывал себе чай, не замечая ни вкуса, ни аромата, как пьют купчики поутру с похмелья.

– Признаться, вы заинтриговали меня, капитан. Не думал, что в вашем Департаменте решают подобные головоломки.

– Департамент, Кирилл Петрович, столько же мой, сколь и ваш. А насчет головоломок – это запросто. Не приходилось видеть, как мужик локомотив чинит, или веялку заграничную? Не подходит деталь, или передача капризничает, так он ее ломом, ломом. На удивление, иногда помогает.

– Где же ваш лом?

– Придет черед и лому. Но – вдруг детали подойдут? Очень, знаете, хотелось бы. Так вот, я подумал: раз никаким известным способом весть до англичан дойти не могла, а она все-таки дошла, значит, дошла она способом доселе неизвестным. Меня учили: если все варианты, кроме одного, невозможны, то этот единственный вариант, каким бы невероятным он не казался, и произошел в действительности.

– Неизвестный способ... Знаете, не убеждает.

– Был неизвестный, станет известным. Шило в мешке утаить можно, если постараться, но способ передачи информации – нет. Потому, что о нем знают минимум двое – передающий и принимающий. Тайна двоих – уже не тайна. А если до газет дело дошло...

– А какой способ, все-таки?

– Почти волшебный. Способ, в который никто не верит, потому и не ищет. Беспроволочный телеграф.

– Экий вы сочинитель, господин капитан! Таланты в землю зарываете.

– Бывает, и зарываем. По вынесении приговора.

– Пугаете.

– Предупреждаю. Впрочем, таланты сейчас в цене, и всякие мелкие шалости им порой прощаются. По недомыслию которые.

– Приятно слышать. Но только я-то здесь причем?

– Так ведь вы, глубокоуважаемый Кирилл Петрович, беспроволочный телеграф и открыли. Во всяком случае, я очень на это надеюсь.

– Надеяться, конечно, я вам запретить не могу.

– Только у вас имеется, пусть и относительная, свобода проведения научных разработок. Все остальные работают по планам сверху, и у них просто нет возможности хоть что-нибудь сделать вне плана. А у вас есть.

– А воду в вино я не превращаю? Мертвых не воскрешаю?

– Не надо, Кирилл Петрович. Сейчас сюда прибудет парочка экспертов с Земли, и, думаю, они найдет в вашей лаборатории нечто любопытное.

– Вы смеете...

– Еще как смею.

– А если не найдут? Искать заведомо несуществующую вещь... И не подбросишь. Да любой ученый просто высмеет саму идею. Беспроволочный телеграф, надо же... – академик рассмеялся. Слабо и неубедительно.

– Я ведь не маститых старцев в эксперты взял, Кирилл Петрович. Выпускников Петроградского политехнического, alma mater. Ребята молодые, глаза не зашорены. Найдут.

– Когда найдут, тогда и поговорим.

– Тогда поздно будет, Кирилл Петрович. Люди ведь гибнут.

– Не понял. о чем вы?

– Кирилл Петрович, как вы думаете, почему англичане опубликовали сообщение о Свотре? Из человеколюбия? Вы, я понимаю, движимы самыми высокими чувствами. Английские ученые, на станции Берд, возможно, тоже. Год назад вы виделись с ними, говорили, делились идеями, и беспроволочный телеграф открыли, похоже, одновременно. Примеров параллельных открытий в науке тьма. Ломоносов – Лавуазье, Бойль – Мариотт, Уатт – Ползунов, Черепанов – Стеффенсон. Леонидов и мистер Икс. Так вот, вас, как человека интеллигентного, совестливого, просто честного, гибель людей возмутила. Вы сообщили об этом англичанам. Те – в Лондон. Появилась публикация. А дальше – что?

– Что? – переспросил Леонидов.

– Сообщению-то цена – грош. Источник не указан, значит – поклеп, навет.

– Но ведь...

– Но ведь люди погибли, это вы хотели сказать? Совершенно верно. И поэтому источник информации начали искать. Прежде всего допросили людей на Пулковской станции перемещения. Двенадцать человек запишите на свой счет, Кирилл Петрович. На очереди – отбывшие с Марса за последний год. Затем придет черед живущих здесь. Всех, от последнего поселенца до первого вожака. Вы что, действительно думаете, что в Департаменте будут интеллектуальные загадки решать, что да как? Метода простая – допрос расширяющимися кругами. Тысячу человек сломать? Сломают столько, сколько сочтут нужным. И когда очередь дойдет до вас, вы расскажете все. Обязательно расскажите. Любой расскажет. Только допрошенные до вас – вы ведь действительно их не воскресите. Пока будут идти массовые допросы, пока подберут новую администрацию, пока пришлют новых поселенцев – вся деятельность на Марсе будет стоять. Добыча русина приостановится, остановится производство красной стали, армия недополучит десятки, а, может быть, сотни бронеходов. Вот зачем англичане и опубликовали сообщение, переданное вами, вот почему они пока держат открытие беспроволочного телеграфа в тайне.

– Это... Это шантаж, милостивый государь!

– Не знаю. Вряд ли. Просто обрисовываю положение вещей. И даю советы.

– Какие такие советы?

– Полезные. И приятные. Вы сообщаете всему миру о своем открытии. Приоритет за Россией! Становитесь национальной гордостью державы. Получаете уйму научных премий и всеобщее признание. Разумеется, возвращаетесь на Землю, создаете институт, сможете взять сотрудников отсюда, из Алозорьевска. И работаете, работаете, сколько душе угодно. Плохая перспектива для ссыльного ученого?

– Полная, безграничная свобода?

– Во всяком случае, клетка станет куда просторнее, и прутья вызолотят.

– А взамен что?

– Ну что с вас возьмешь, Кирилл Петрович? Вы и так со всеми потрохами принадлежите Отечеству. Как и я, и любой другой. Ну, попробуют англичане сослаться на вас, я имею ввиду инцидент на Свотре, так вы скажете – враки, ложь. Не беспокойтесь, они-то вас подставили безо всякого сожаления.

– Ваши предположения настолько дики и несуразны...

– Что соответствуют действительности, верно? Так я могу сообщить на Землю о вашем великом открытии? А то, боюсь, Департамент вот-вот начнет расширять круг подозреваемых...

Шаров надеялся, что говорит правду. Что круги еще не разошлись. Что удасться быстро погасить инерцию Департамента. И что все, о чем он сейчас говорил – правда.

Леонидов долил остывшей воды, щипчиками попытался раскусить кусок сахару, но никак не мог захватить его меж зубьев. Дрожали руки.

– Хорошо. Поспешите, капитан. Поспешите, и пропадите вы все пропадом.

ГЛАВА 9

– Мы уверены, что вы с честью оправдаете оказанное вам доверие и сумеете перестроить службу безопасности в соответствии с сегодняшними задачами.

Шаров только склонил голову.

– До встречи, подполковник, – начальник второго Отделения Департамента еще раз пожал руку Шарова и направился в камеру перемещения.

До встречи. На Земле или на Марсе? Как знать. Не тяжелы ли новые погоны, подполковник? Так ведь не дома. Тут, на Марсе, все легче. Погоны тоже. Карьеру делаешь? Не делаешь, а делаем, нечего отделяться. Никакой шизофрении, просто задушевный разговор меня со мной. Ну, поговорим, поговорим. Других собеседников у тебя-меня-нас долго не будет. Это почему же? Я теперь высоко вознесся. Третий вожак Марса. Головокружительная карьера. Помни, кому обязан новым назначением. Да уж запомню. Век на Лукина молиться буду. Пока ты – я всякими умными штучками интересовался, он, молодец, нарыв расковырял. Ну, положим, дело нехитрое, так и так Спицину конец был. Хотел утаить от Отчизны важнейшее открытие, передать англичашкам. На тебя покушался трижды. А главное – ускользнувший сорняк заговора генералов. Пустил, сволочь, корни на Марсе, думал, спрятался. От Департамента не спрячешься. Чистка собственных рядов, беспощадное избавление от инородной заразы. Ладно, ладно, мне-то не заливай. Что будешь делать с Лукиным? А что теперь с ним сделаешь? Сам отпустил. А что, нужно было его убить? Пытался же он убить тебя трижды. Всепрощенчество, да? Иди русская рулетка? Кстати, запомни или запиши, придется тебе-нам поискать его сообщника, да и решить – от себя он убивать задумал, по злобе и зависти, или кто приказ ему такой дал. Департамент большой, сторукий, часто враздрай идет. Себя не жаль – обо мне подумай, я ведь жить хочу. Я тоже. Чем не жизнь? Воды первичной – залейся, воздуху – тоже, жилье просто хоромы. И дел всего – пошерстить службу безопасности. Проще сказать – создать заново. Искоренить саботаж и вредительство. Как искоренять, знаешь? Знаю, не учи. Сначала вредительство надо организовать, тогда будет, что искоренять. Умничка, капитан. Подполковник. Попрошу не забывать! А куда это мы идем? В наш новый кабинет, подполковник. Видишь, адъютант, подчиненные. С докладами пришли. Подождут. Мы теперь – фигура. Из пешки во ферзи. Это тебе не Леонидова соблазнять, Мефистофель с товарами лавки-алтынки. А все-таки я оказался прав. Ну и что с того? Еще скажи, что спас тысячи людей. Спас тысячи людей. Себя ты спас. А я что не человек? Две ноги, без перьев, значит, человек. И сижу в хорошем месте, оно меня красит, я его – неважно. Вон, портретик напротив, с ним поговорить можно, если ты надоешь. Я? Себе? Хорошо, поговори, попробуй. Лицо у него симпатичное. Первый покоритель Марса, отдавший жизнь за Освоение. Привет! Привет. Только я не первый, кто жизнь отдал. Нас отряд был, двадцать человек. Я пятым шел. Задание простое – установить матричный отражатель. Посылали-то нас напрямую, перемещение энергии требовало город год мог греться. Не Урюпинск – Москва. Ответственность какая! Готовились днем и ночью. Не знаю, что было с первыми, но канал не работал. Послали меня. Я успел, установил отражатель, на Землю навел, и – тромбоз. Кровь кипела. Да я бы все равно умер, обратный путь так просто не сделаешь, пока матрицу откалибруют... Поговорил, подполковник? Поговорил. Невеселые у нас разговоры. А меньше болтай, дело делай. Их у нас невпроворот. Начинай, начинай. Я пособлю.

Шаров взял бумагу. Направление в Высшее Училище. Департаменту требуется свежая кровь. Нужны юные, преданные души. В твоей власти послать человека на Землю. А дальше – как сложится.

Пером, гусиным, от предшественника наследство, он вписал: "Ушакова Надежда Александровна". Затем тряхнул колокольчик.

Адьютант – влетел.

– Офицеры собрались?

– Так точно, ваше превосходительство. Ждут.

– Проси, – и он устало откинулся на спинку кресла.