Текст книги "Боевые будни штаба"

Автор книги: Василий Савельев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

– Пользы от такой проверки мало, – сделал вывод генерал. – Нельзя проходить мимо главного объекта – подразделений переднего края.

Машина, преодолев балку, выбралась на ровную дорогу.

Справа в редеющей темноте виднелся курган. Генерал вспомнил свой разговор с одним командиром батальона.

– Я ему толкую, что надо было атаковать опорный пункт в обход, а он мне отвечает: «Зачем обходить, прямо – ближе». Этого офицера война ничему не научила, – с раздражением говорил он. – Такого не беспокоит, какой ценой выполнит задачу. Подобных людей на пушечный выстрел нельзя допускать к должности командира.

Новый командир корпуса был горячим сторонником смелых и дерзких маневров. Участник гражданской войны, он, пока ехали до штаба, рассказывал о своей молодости, о лихих кавалерийских атаках во фланг и тыл врага.

7 февраля на рассвете командир корпуса провел рекогносцировку с командирами бригад, отработал вопросы взаимодействия в ходе предстоящего наступления. Мягкий ветер по-весеннему ласкал лица. В поле редкими грязными пятнами лежал мокрый снег.

С высоты хорошо просматривался участок полосы наступления, где намечался главный удар. Обстоятельно разбирались действия войск. Противник мог отвести свои части с переднего края, использовать резервы для контратаки или занятия обороны на первой позиции. Комкор настойчиво перебирал все возможные варианты, чтобы подчиненные были готовы к любым неожиданностям в ходе боевых действий.

Ночью вместе с комкором выдвинулись на НП командующий артиллерией, начальник разведки и два работника оперативного отделения. Атака началась в 4 часа. Рассчитывая на внезапность, атаковали без артподготовки.

Прошло полчаса, прежде чем послышалась стрельба. 7-я и 34-я стрелковые бригады зацепились за окраину Ново-Корсунской. Дальнейшее продвижение застопорилось. Подразделения 10-й гвардейской и 57-й стрелковых бригад залегли под сильным огнем, не достигнув станицы Дядьковской.

Перед рассветом разведчики притащили пленного, втолкнули его в окоп и даже не посмотрели на него. Не представляли они, какая большая цена этому «языку». За два дня – первый. Организовывали наступление, основываясь на старых данных, а противник мог изменить группировку. Пленный, старательно вытягивая руки по швам, торопясь, назвал полк и дивизию. Таких частей здесь, на переднем крае, раньше не было. Ошибки в показаниях не могло быть. Теперь и начальник, разведки, сопоставляя данные об огневой системе, которая вскрылась в ходе наступления, тоже пришел к выводу, что сил и средств в обороне стало значительно больше.

Много трудов вложили в организацию боя, в полном объеме штаб отработал положенные боевые документы. Сколько сил и времени заняла разработка одной только плановой таблицы боя! Трижды ее переделывали. Ни один, даже самый придирчивый, проверяющий не нашел бы в документах ошибок, неряшливо сформулированной фразы. Одним словом, возводили сооружение старательно, любовно обтачивали детали, подгоняли их друг к другу, прочно крепили все части, по, когда здание встало в законченном виде, обнаружилось, что фундамент сделан без расчета – он не выдержит нагрузки я здание может рухнуть, а вместе с ним пропадет и труд людей, вложенный в его сооружение.

Конечно, никто не застрахован от просчетов: нелегко распознать замыслы врага. Если бы на войне командир и штаб, приступая к организации боя, всегда знали планы противника, то победа добывалась бы быстрее и легче. В том-то и состояла особенность планирования боя, что оно в ряде случаев осуществлялось при отсутствии проверенных и подтвержденных данных о группировке и намерениях противника. В каждом замысле командира всегда большая доля риска.

Противник несколько часов назад выдвинул один полк на передний край. Плотность живой силы и огневых средств у него возросла, а наступающие стали слабее. Что же делать? Продолжать выполнять задачу в том же порядке, как было принято раньше, или же нужно вносить изменения в группировку войск и содержание задач?

Командир корпуса выслушал мнение подчиненных. Операторы высказались за то, чтобы сосредоточить усилия на овладении Ново-Корсунской. Тем более что там уже захвачено несколько домов и есть возможность скрытно накопить силы для нового удара. Начальник разведки высказался за то, чтобы сделать паузу, произвести перегруппировку и с утра следующего дня продолжить атаку.

Генерал И. Л. Хижняк запросил обстановку у командиров бригад. Доклады их не радовали. Присев к стереотрубе, он долго смотрел на поле боя. Взлетали султаны взрывов, низко над землей полз дым, редко перебегали одиночки. В докладах командиров бригад улавливалось одно: успеха нет и ждать его не приходится. Одни высказывали этот вывод открыто, другие – с оговорками, словно боялись огорчить комкора. К этому выводу пришел и он. Теперь предстояло убедить командующего. После доклада обстановки комкор с обычной твердостью в голосе доложил свое решение: прекратить атаки, с наступлением темноты произвести перегруппировку и с утра повторить удар.

Генерал Хижняк обычно смело высказывал любому начальнику свои взгляды, да и сам не уважал подчиненных, которые не имели своего мнения и жили тем, что всегда ждали указаний старшего. Вот и теперь возникла необходимость убедить командующего в нецелесообразности осуществления ранее намеченного плана. Но командующий не согласился с решением командира корпуса. Предстояло продолжать наступление. Лишь через несколько дней противник не выдержал напора наших войск и с боями стал отходить. Корпус перешел к преследованию. Жирная грязь тяжелыми комьями липла к колесам повозок. Машины с трудом ползли по раскисшим дорогам. Но успех заставлял позабыть об этих трудностях. Подразделения шли бодро, спорым шагом, выбирая места посуше. Впереди действовали передовые отряды.

Вскоре фашистам удалось зацепиться за новый, заранее подготовленный рубеж: Черноерковский, Староджерелиевская, Старонижнестеблиевская, на котором им удалось создать сравнительно высокую плотность живой силы и огневых средств. Значительно усилила активность вражеская авиация.

Попытки наших частей прорвать рубеж с ходу не принесли успеха. А тут еще прошли дожди, размыло дороги. Отощавшие кони даже пустую повозку тянули с трудом. Предстояло изыскивать пути для повышения боеспособности частей. Командование и штаб обратились к жителям, что оставались в станицах, с просьбой помочь доставлять снаряды. Женщины, старики и дети – все, кто мог двигаться, пришли на помощь. Люди с непривычным грузом шли гуськом по обочине грязной дороги. Снаряды и мины они укладывали в мешки или обвертывали в тряпки, несли их за плечами или держали на руках, как маленьких ребятишек. Вблизи огневых позиций, около кустов, вырастали небольшие штабеля боеприпасов. Бережно положив тяжелый груз, многие садились здесь же, на обочине дороги, отдыхать.

На другой день рано утром они опять отправлялись в путь. Штабеля снарядов и мин хранили тепло человеческих рук, капли пота, а может быть, и слез, выжатых из женских глаз болью и усталостью.

Плохо стало и с питанием личного состава. Но самым трудным препятствием на пути к переднему краю обороны противника оставалась местность – топкая, набухшая к весне водой, с редко торчащими пятачками твердой земли. Сложнее всех приходилось артиллеристам и минометчикам. После трех выстрелов станины орудий и опорные плиты минометов погружались в топь, и требовалось немало усилий, чтобы вытащить их и передвинуть на другое место.

С наступлением темноты пустели штабы: все, кто мог, уходили в подразделения. Задача стояла одна: поддержать боевой настрой воинов, помочь командирам в организации боя. При встречах с личным составом никто не спрашивал, для чего мы находимся в плавнях, какая в этом необходимость. Солдаты верили в жесткую разумность решений командования и не ставили под сомнение целесообразность осуществляемых им мер, считая, что они вытекали из высоких оперативных замыслов.

В конце февраля 11-й гвардейский стрелковый корпус был передан из 9-й армии в состав 58-й. Но содержание задач и условия их выполнения от этого для войск корпуса не изменились. Однажды я всю ночь пробыл в подразделениях 10-й бригады. Со многими гвардейцами поговорил. Ни одной жалобы. А командир роты старший лейтенант И. Ф. Юдаков даже пошутил:

– Я своим орлам говорю: «Когда мало ешь, то легче становишься – болото не засосет, да и в атаку можно бежать быстрее».

Недавно его рота выдержала натиск врага, находясь в огненном кольце. В том, что устояла она тогда, нанесла врагу большой урон и без боеприпасов проложила себе дорогу к своим, – во многом заслуга ротного, Здесь он тоже не терял бодрости духа, верил в успех.

Я посмотрел на его сапоги – на одном отскочила подошва, шинель заляпана грязью, лицо совсем осунулось, выдались скулы. До чего же терпелив и скромен этот офицер! Притащили термос с похлебкой. Какая бы она там ни была, но запах ее аппетитно щекотал голодный желудок. Никто не поставил бы в вину старшему лейтенанту, если бы он первым получил свою порцию, но ротный ждал, пока все подчиненные не наполнили котелки и не принялись за еду, и только потом сам занялся обедом. При мне он похлебал ложкой одну жиденькую похлебку.

– Всем поровну. Такой порядок на переднем крае, – пояснил он.

Конечно, скромничал командир роты, не все поровну делил с рядовыми. На нем лежал неизмеримо более тяжелый груз ответственности за судьбы вверенных ему людей, за выполнение боевой задачи. Пока бойцы, положив руки под головы, спали, он принимал решение, по-разному расставлял гвардейцев, огневые средства, менял направление атаки, настойчиво искал тот самый, единственно лучший, вариант, который обеспечивал достижение цели. Он первый поднимался в атаку, сильнее всех радовался успеху и с болью переживал, когда события развертывались не так, как ему представлялось.

Близко раздались два взрыва. Иван Филиппович придавил меня за плечи и сам лег рядом.

Противник здесь слабый, – сделал он неожиданный вывод. – Один сильный удар – и побежит. У него две выгоды: сидит на сухом месте и имеет много снарядов. В лоб его не одолеть, надо просачиваться через передний край, бить во фланг и с тыла…

За редкими кустами находилась рота старшего лейтенанта П. В. Козака. Есть люди, которые не оповещают мир о своих успехах, не шумят, когда выполнят поставленную задачу или даже совершат подвиг. Если не знать их близко, то можно поставить под сомнение достигнутые ими успехи. Павел Васильевич один из таких. Скромный и деловой.

В этих условиях его рота сделала немного больше, чем другие. Она преодолела заболоченную местность, вклинилась в оборону противника и прочно вросла в землю. Фашисты понимали, что скорее всего отсюда русские нанесут удар. Ротный доволен, что удалось форсировать болото и захватить плацдарм. Ночью он рассчитывал овладеть полностью опорным пунктом.

– Батарея задушит три пулеметные точки, а две, что на флангах, возьмет под контроль, – коротко пояснил он свой замысел. – Главное – огонь пехоты. По пять гранат на каждого бойца. В два часа ночи – бросок.

Соседи пока просматривались. Но ведь выгоднее сосредоточить здесь основные подразделения батальона и, не ожидая общего сигнала, обрушить удар по опорному пункту. После моего разговора с комбатом тот согласился на проведение ночной атаки. Командир и штаб бригады поддержали эту инициативу, выделили средства для поддержки батальона.

Вернувшись на КП, часа два писал отчет. Не сгущал краски, но и не опускал колючие мелочи. События преподносились без обтекаемых фраз, коротко, а в конце – предложения. Мне казалось, что если их реализовать, то сразу произойдет перемена, батальоны резко повысят боеспособность и смогут быстрыми темпами продвигаться в глубину обороны противника.

Глонти долго читал, некоторые места подчеркивал, выписывал к себе в блокнот. Отложив в сторону листы доклада, потер подбородок:

– От земли не надо отрываться. Не мы определяем – наступать или обороняться. Ты вроде прокурора, тот всех обвиняет, а сам безгрешен.

Глонти не витал в облаках. Он всегда трезво оценивал события и дела людей. Терпеливо разобрал все мои замечания и предложения, как через решето их просеял. Осталось не так много – остальные проскочили, оказавшись пустой породой.

– Чем ты помог командирам подразделений? – спросил, выжидательно глядя мне в лицо.

Я знал, что Глонти не терпел, если представитель штаба в ходе проверки фиксировал факты, чтобы доложить о них командованию, и не принял нужных мер на месте. Довести новое – значит передать полезный опыт, подмеченный представителем штаба у других. У командиров подразделений обычно много своих забот и дел, не всегда удавалось им найти время, чтобы внимательно присмотреться к действиям соседей, уловить у них полезное, заслуживающее внедрения в практику. Работник же штаба в более выгодном положении: он не только мог быстрее заметить новое, но и обоснованно доказать полезность его. Весь опыт штабной работы убеждал, что, чем больше представитель штаба выдвигал разумных предложений, направленных на повышение боеспособности подразделений и на успешное выполнение боевой задачи, тем выше становился его авторитет в войсках.

Когда я доложил о том, что было сделано в ходе проверки, Глонти снова взял в руки исписанные мною листки.

– Вроде наши части оказались в тупике, – он сердито постучал карандашом по столу. – Можно подумать, что они исчерпали все возможности.

Глонти достал ведомость соотношения сил и средств, которую я позавчера составлял вместе с разведчиком. В сухих цифрах не просматривалось даже намека на такие безрадостные выводы. Заговорил задумчиво:

– Кому же верить? Согласен – трудные условия, но воины наносят врагу урон. По показаниям пленных, в ротах у фашистов осталось по 25–30 человек. Кто, по-твоему, их обескровил? – Глонти встал, закурил. Что-то было в нем свое, особенное, мудрое. Продолжил: – А вдруг подошьют твои бумаги в дело, на обложке поставят штамп: «Хранить вечно». Исчезнем мы с тобой, возьмут в руки эту папку наши потомки, прочитают и удивятся. До чего же, скажут, наши предки плохо воевали, бестолково распоряжались людьми! А ведь не так. Черное не должно забивать другие краски…

У Глонти свой подход к проверке: начинать ее с поисков хорошего, в отчетах и докладах ставить хорошее на первое место. Он взял цветной карандаш, начал подчеркивать в моих листках, как он выражался, ценные крупинки.

Прочитал:

– «Снаряды в первой батарее выдают только снайперским расчетам»…

Резюмировал:

– Умно. Зачем же напрасно жечь боеприпасы, которые на руках приносят жители? «Командир второй роты считает, что выгоднее проводить атаки ночью»… Правильная мысль. «Приближать исходное положение для атаки до 100 м к переднему краю обороны противника»? – И опять подчеркнул: – Разумно. Меньше будет потерь в подразделениях.

Он неторопливо выбирал эти полезные зерна, оценивал их, записывал для памяти в блокнот.

Разговор уже подходил к концу, когда зашел новый командир корпуса генерал М. Ф. Тихонов. Он только что приступил к своим обязанностям. Я снова повторил основные результаты проверки. Глонти предложил написать приказ, но генерал не согласился.

– Одними бумагами положение не выправить, – пояснил он. – Надо искать другие пути.

Он выехал в 10-ю бригаду, чтобы, как он выразился, «своими глазами посмотреть на обстановку». Командир бригады подполковник Н. Е. Терешков встретил нас на командном пункте. Генерал поздоровался, сразу перешел к делу.

– Что мешает выполнить задачу? – спросил он. – Мало людей? Дайте ведомость боевого и численного состава. Противник сильный? Покажите карту с последними разведданными. Снарядов но хватает? Пригласите начальника артиллерии.

Документы изучал внимательно. Неторопливо вникал в детали, уточнял сведения у непосредственных исполнителей. Делал это не потому, что не доверял данным штабных документов и сообщению комбрига. Просто хотел попутно познакомиться с другими должностными лицами.

Без всяких записей схватывал генерал основные данные. Жизнь убеждала, что командиру положено помнить, держать в голове все важнейшие данные. Бесспорно, штаб всегда имел эти сведения, но ведь командир постоянно жил обстановкой, яснее и ближе всех видел поле боя, и вряд ли он смог бы вовремя отдать обоснованные распоряжения, четко не представляя сам состояние и возможности подчиненных частей.

К вечеру комкор определил, что для успешных действий необходимо еще больше сузить участки прорыва, предусмотреть сосредоточение на них основных сил и средств. Он считал также, что полезно работникам штаба почаще осматривать поле боя не в окуляры бинокля и стереотрубы, а с переднего края. Там ярче выступают нужды и заботы однополчан, легче нащупывается верный путь для успешного выполнения боевой задачи.

На другой день мы пошли в подразделения. Настойчиво искали, что можно сделать, чтобы добиться перелома в ходе боя. До рассвета я пробрался в роту лейтенанта П. М. Волошина. Местность заболоченная. Командир роты приподнялся, раздвинул камыши: в серой дымке выделялись бугорки на рубеже противника.

– Три пулемета, – показал лейтенант на видневшиеся окопы. У сарая – автоматчики, а чуть дальше, в кустах, – минометный взвод. Сюда надо две пушки выкатить на прямую наводку. Если не подавить огневые точки – успеха не будет.

Волошин сдвинул камыши. Мы с ним лежали рядом. Он окончил курсы младших лейтенантов, месяц командовал взводом. Был ранен, вылечили и сразу назначили на роту. Он снова раздвинул камыши, обвел рукой, показывая своих подчиненных. Сказал:

– Все считают, что здесь рота, а реально-то – взвод. Задачу ставят как роте, с меня требуют как с ротного. Был командир взвода – вчера ранило.

Вблизи хлопнул взрыв, затем еще один. Волошин пояснил, что у противника норма: огневой налет – шесть мин; через полчаса повторяет. Я сосчитал шесть взрывов. Немцы аккуратны и точны.

Командир роты поведал о нуждах воинов, о снабжении боеприпасами, качестве пищи, о том, что неделю назад представил к награде двух рядовых, а ответа пока не было. Десятки нитей тянулись от лейтенанта к разным начальникам, от которых зависели боеспособность роты и моральный настрой воинов.

Не меньше часа я пробыл в роте. Перед уходом лейтенант показал мне, как лучше доползти до лощины.

– Голову не поднимайте, – посоветовал он.

Земля была сырой, с холодными лужами. Короткими перебежками я проскочил опасную зону.

По результатам таких проверок штабом были подготовлены предложения по объединению мелких подразделений и использованию командиров, высвобождающихся при этом, о выводе части сил во второй эшелон для отдыха и подготовки к предстоящему броску. Для всех стало ясно, что одно дело – когда штабной работник оглядывал колонки цифр, отражающих укомплектованность, состояние и обеспеченность подразделений, и совсем другое – если он лично встречался с бойцами и командирами, на месте выяснял готовность их к наступлению, вблизи наблюдал арт-налет по обороне противника и атаку стрелковых рот. Тогда эти цифры наполнялись плотью, становились вполне реальными величинами, из которых вырастал успех.

В начале марта противник под натиском наших войск отошел за реку Протока, ширина которой немалая – до 120 м, а глубина – 3–4 м. Вдоль западного берега тянулась насыпь, местами доходившая до двух метров высоты. В нее фашисты врезали огневые точки.

С полковником Глонти выехали на НП бригады, чтобы ознакомиться с рекой и обороной противника. По донесению из бригады, наши подразделения занимали рубеж вдоль восточного берега. Но находиться на открытом месте вблизи огневых точек врага не было смысла, и командир решил отвести их на 200 м от реки. Отодвинули подразделения, а в штаб корпуса почему-то не доложили.

– Кого вы обманываете? – без всякого вступления навалился Глонти на начальника штаба бригады. – Почему безответственно подписываете документы?

Голос твердый, сердитый. Никогда я не видел таким возбужденным Михаила Варламовича. Он знал, что у меня имелась махорка, попросил закурить. Скрутив козью ножку, задымил, продолжил:

– Могу простить глупость: с кем не бывает. Выдержу, если офицер старался, но не смог выполнить к сроку задание. Все мы люди, можем ошибаться, не все знать и уметь. Но не могу простить обмана. Никто ведь вам не поставит в вину, что отвели подразделения. Но если сделали – доложите. По-честному.

Долго он отчитывал начальника штаба. Возмущение Глонти было понятно: в данном факте он видел значительно более серьезное, чем просто случайный промах в работе подчиненных. В нем просматривалось пренебрежение штаба к точности, четкости и объективности в воспроизведении обстановки. Если штаб счел возможным не доложить в вышестоящий орган даже об изменениях в положении своих войск, что являлось одним из серьезнейших нарушений, то не было гарантии, что и другие, тем более мелкие, вопросы им не упущены или не скрыты от старших начальников.

По возвращении в штаб М. В. Глонти поручил майору Т. Н. Дроздову написать приказ о недостатках в работе штабов, в котором предстояло указать и этот случай.

На другой день рано утром я вернулся из 10-й бригады, где по поручению Глонти изучал работу штаба. Недостатки в работе, которые я обнаружил, сообщил Дроздову. Тот выбрал наиболее важные и вписал в приказ. Когда приказ был подписан, я еще раз взглянул на него, и меня поразило, что значительное место в нем заняли факты из работы штаба 10-й бригады. Получилось неладно: хороший штаб отругали, а о тех, которые допускали в работе непростительные ошибки, упоминали вскользь.

Я попытался отстоять правду, по не проявил нужной настойчивости, и приказ остался в силе.

Это, естественно, вызвало обиду в бригаде. Через день, когда пришлось заехать туда, сразу почувствовал прохладное и даже недружелюбное отношение ко мне. До этого я приходил в штаб как близкий и доверенный человек, где меня не считали посторонним и вели разговор открыто обо всем, не стесняясь, делились нерешенными проблемами, обсуждали имевшиеся недочеты. Теперь пропало прежнее доверие, словно пролегла незримая граница: здесь – наше, куда запрещено ходить другим лицам, а там, за незримым барьером, – место контролера. Начальник штаба майор П. П. Климентьев, увидев меня, сказал с обидой:

– Отругали ни за что.

Я пытался объяснить, что все в приказе указано правильно, за каждый факт я мог ручаться. Тем более я не обходил штаб бригады, даже когда направлялся в батальоны. В подразделения меня обычно сопровождал кто-нибудь из штаба, чаще старший лейтенант Н. В. Попов или же майор Н. В. Минаев. Результаты проверки сразу же становились известны командиру и начальнику штаба бригады.

Климентьев не оспаривал факты, но ставил под сомнение практику доклада командованию мелких недочетов, которые разрешимы непосредственно штабом бригады.

Начальник штаба был, несомненно, прав в том, что в каждом штабе всегда можно отыскать мелкие недочеты, которые можно устранить быстрее, чем они попадут в приказ. Тот случай заставил меня с особой силой прочувствовать высокую личную ответственность за проведение проверки работы подчиненных штабов и оценку их деятельности. Проверку в тот раз я провел добросовестно, однако основная часть работы проверяющего – устранение обнаруженных недочетов – осталась не выполненной, а значит, и деятельность моя принесла мало пользы и вызвала вполне оправданную обиду в штабе бригады.