Текст книги "Космический Гольфстрим"

Автор книги: Василий Бережной

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 7 страниц)

Эвакуация «Викинга» шла полным ходом, и они встретились в шлюзовой камере, куда Алк принес длинный ящик, а Эола – пакеты с медикаментами. В ее присутствии Алк терялся, разговаривал слишком громко и краснел как девушка. Это смешило Эолу, но она не подавала виду. Держалась сдержанно, холодновато.

– А приживутся ли? – высказала сомнение. – Среда непривычная.

– Уверен – вырастут. Выведу гибриды, они быстрее приспособятся. Вообще генетическая инженерия открывает такие возможности…

Сдав свои грузы, вышли из шлюзовой камеры, пропуская туда других. «Викинг» напоминал потревоженный муравейник: все что-то упаковывали и несли в камеру, пока она заполнялась. А затем вход герметически закрывался, и двое мужчин в скафандрах, открыв выходной люк, перегружали содержимое в обширное чрево так называемого спускового контейнера, совершавшего челночные рейсы «Викинг»– Гантель – «Викинг».

Алк торопливо семенил за Эолой, не отставая ни на шаг, и она ощущала его дыхание на своей шее.

– Вырастут и плодовые деревья, и твердые породы… восклицал он, словно давая клятву.

– Жаль только, что не будет птиц, – вздохнула Эола. – И пенье соловья мы услышим разве только в записи.

Ботаник рассмеялся:

– Пенье соловья! Да зачем оно вам? Неужели невозможно прожить без этого свиста? Разве он дает нам какие-нибудь калории?

Эола посмотрела на него через плечо и, сделав над собой усилие, промолчала.

– Вот если физиологи имеют в своих колбах куриные зародыши! У них ведь большой набор. Услышать на Гантели кукареканье петуха – это была бы радость! Согласитесь, куриная ножка была бы неплохим дополнением к пюре из хлореллы.

Эола пожала плечами, ей явно не хотелось продолжать этот кулинарный разговор. Она знала, что для генетических исследований взято было на борт «Викинга» немало живого материала, но в конце концов космический корабль – не Ноев ковчег, где было всякой твари по паре, да и программа полета не предусматривала заселения неизвестной планеты. А что берут для экспериментов? Культуры бактерий, миниатюрных аквариумных рыбок, икру некоторых других видов, может быть, еще лягушек, белых мышей. А певчие птицы… Да неужели в лесах Гантели нет птиц? Планетолог Сиагуру высказал предположение: жизнь на этой планете находится еще в растительной стадии. Но ей так хотелось, чтобы летали, порхали, щебетали птицы. Воображение легко и мгновенно создало живую картину – на поручнях, лестницах, в коридорах сидят большие и малые, серые и пестрые птахи. Летают над головами этих вот озабоченных людей, которые спешат на планету.

И тут же видение исчезло. «Что же еще не уложено? – подумала Эола. – Кажется, все. Электронный диагност возьмут инженеры. А что делает Гордей? Что-то он не очень торопится…»

Направилась к рубке управления.

– Ну как там медслужба? – спросил Нескуба, едва она переступила порог. – Управилась?

– Почти. Остается демонтировать диагност.

Кроме Нескубы были в рубке физик Идерский, психолог Илвала и два инженера.

– А мы здесь прогнозируем, – сказал Нескуба.

Эола обратила внимание на то, что выражение лица у него какое-то растерянное.

– Я не помешаю?

– Наоборот, может быть, что-то посоветуешь.

Эола села в кресло, пристегнулась ремнем, чтобы не поплыть вверх, и приготовилась слушать.

– Так, значит, энергетика, – произнес Нескуба, постукивая пальцами по подлокотнику и как бы возвращая собеседников к прерванному разговору.

– А имеется ли возможность построить хотя бы небольшую электростанцию? – спросил Илвала.

– Какую именно ты имеешь в виду?

– Ну, атомную, тепловую или гидроэлектростанцию – какая разница. Лишь бы давала свет.

– Да, это главное. И быт, и электроника – вся жизнь колонии потребует электроэнергии. Решающее слово за физиками и инженерами. – Нескуба посмотрел на Идерского.

– Я полагаю, на первых порах обойдемся переносными установками, а со временем используем реактор «Гондолы», – рассудительно начал Идерский.

Нескуба слушал, стиснув губы, чтобы не сорвалась какая-нибудь поспешная реплика. Больше всего он опасался, что физик предложит демонтаж силовых агрегатов «Викинга». Эти мощности могли бы обеспечить энергией новоявленное поселение на сотню лет. Но ведь это означало бы разрушить мост, единственный мост, с помощью которого еще можно достигнуть Земли. А потерять «Викинг»… От одной этой мысли становилось капитану не по себе.

– И помимо всего прочего, – продолжал Идерский, – планета богата термальными водами.

– А водопады? А энергия морских волн? – подхватил Нескуба. И Эола почувствовала, что у него отлегло от сердца. Гантель очень богата гидроэнергией.

Инженеры тоже подбросили кое-какие неожиданные идеи. Они сообщили, что космическая электростанция, смонтированная здесь, на орбите спутника, сможет использовать лучи центрального светила и передавать энергию на поверхность планеты.

Нескуба отнесся к их проектам скептически: дескать, теоретизировать – это одно, а воплотить идею – совсем другое.

– Такие технологически сложные проекты – дело будущего. А сперва, скорее всего, придется соорудить обычную паровую установку, топливо для которой дадут леса, а их здесь тьма-тьмущая! Но даже и такую электростанцию на голом месте, без мощной технической базы построить совсем не просто.

«И верно, – думала Эола, вслушиваясь в теперь уже ровный, спокойный голос мужа, – инженеры и механики соорудят такую или эдакую турбину. А котел? А линия передачи? Трансформаторы? Ох и достанется же нам! Но прежде следует подумать о микромире планеты. Океан микробов, бактерий, вирусов. Чужих, неизученных, может быть, в тысячу раз более опасных, чем земные».

Нескуба словно подслушал ее мысли:

– А что скажет служба здоровья?

– Меня беспокоит биологическая среда и… невнимание к ней. Не следует ли хотя бы выработать программу биозащиты? А то ведь некому будет строить эти самые электростанции.

– Вы, уважаемая, немного опоздали, потому и не в курсе. Разговор на эту тему уже был. Микробиолог и главный врач уже разрабатывают программу биозащиты.

Шутливый тон, которым говорил Нескуба, понравился Эоле, потому что свидетельствовал о хорошем настроении мужа.

– А можно ли надеяться, что и вы подключите свой беспокойный интеллект к разработке этого проекта? – продолжал Нескуба.

– Надейтесь.

Когда они пришли в свою каюту, Эола улыбнулась Нескубе:

– Мне кажется, ты не очень торопишься покидать корабль.

– А ведь еще издавна существует обычай: капитан сходит последним.

– Нет, серьезно. Я, например, так привыкла к «Викингу», что не представляю, как буду жить без него.

– Я тебя понимаю, – задумчиво сказал Нескуба. – К тому же и не развернешься там, внизу, особенно в первое время. Да-да, не удивляйся. Долго еще придется ютиться в санитарных палатках.

– Карантин? Сколько же он будет продолжаться?

– Пока не выявим все вредные факторы среды. Сама понимаешь…

Долго сидели молча, Гордей положил ей руку на плечо, заговорил тихо, вполголоса, будто раскрывая секрет:

– Ну скажи, что это за жизнь без большой цели? Тот, кто мыслит, должен поставить себе сверхзадание.

– А ты поставил? – перебила она.

– Да, я хочу осуществить обратный рейс на Землю.

– На Землю? Опомнись, это невозможно! С каким трудом мы попали сюда! Вернуться на Землю… Это прекрасная мечта, может быть, когда-нибудь, в далеком будущем, наши потомки… А для нас это безумство, Гордей. Ведь были уже споры, и все высказались против. – Она говорила то громко, то шепотом. Несколько раз прикладывалась к тюбику с водой. – Освоить новую планету – вот наша сверхзадача.

– А я надеялся, что ты поддержишь… – Нескуба посмотрел ей в глаза. – Ведь мы всегда были единомышленниками.

Эолу бросило в жар. То, что задумал ее упрямый муж, было абсолютно неосуществимо и могло привести его только к гибели.

– Ты все взвесил? Все обдумал?

– Мы с тобой еще молоды. Времени хватит. А передать на Землю наши открытия – дело исторической важности, наша святая обязанность. Вот соберем всю возможную информацию о Гантели, о плоском солнце…

– Послушай, а это не бегство? Здесь будет страшно тяжело, опасно, а ты…

Нескуба вздохнул:

– Неужели ты можешь допустить, что я так вот возьму и сбегу от своих товарищей? Оставлю друзей, коллег на произвол судьбы, перед лицом неизвестности? Ах, Эола, Эола! Не надо так плохо думать о своем муже. Пока наша колония не укоренится на Гантели, пока не заработает автономный, независимый от «Викинга» механизм жизни, до тех пор я конечно же буду вместе со всеми. А вот когда без моей помощи смогут обойтись, тогда уж я буду иметь моральное право повести «Викинг» в далекий рейс.

В отличие от Эолы он все время говорил негромко, казалось, даже спокойно, но в голосе его была такая неколебимая воля, такая решимость и убежденность, что Эола поняла: все давно взвешено и решено и никакие уговоры здесь не помогут. И все-таки она не хотела отступать. Был у нее в запасе еще один аргумент.

– Я тебе еще не все сказала. Я стану матерью.

Нескуба крепко обнял ее и, целуя в щеки, губы, глаза, приговаривал:

– Вот тебе, вот – за то, что молчала!

Эола покраснела. Ну теперь Гордей останется здесь, ее славный, ее любимый Гордей!

– Как же это хорошо! – воскликнул он, и у Эолы радостно екнуло сердце: останется! – Чудесно! Нас на корабле будет трое. Представляешь? Втроем полетим на Землю!

Эола разочарованно поникла головой.

– Нет, Гордей, я не хочу, чтобы мой сын родился в невесомости. Это же опасно, ты знаешь.

Лицо ее потемнело, губы вытянулись в линию и казались теперь тоньше, чем были на самом деле.

– Ну успокойся, – сказал он ласково и заглянул ей в глаза. – Он может родиться и на Гантели, почему бы и нет? Подождем, пока первый гантелянин встанет на ноги…

«Все-таки у мужчин черствые сердца… – думала Эола. Даже ребенок… О своем сыне говорит как о постороннем первый гантелянин… Придумал словечко… А ведь это твоя родная кровиночка, искорка нашей жизни передается по эстафете поколений… И что же – разве на этом наши обязанности кончаются? Надо же вырастить, выпестовать этот лепесточек, чтобы не погиб он в суровых, может быть, даже враждебных условиях… Ты, конечно, скажешь: у каждого своя логика… Да, у каждого своя. Но ведь правда, истина – одна!»

– Ну пойми же, Эола, ты слышишь? Растравляет мне сердце Земля, родные края…

– А мне, думаешь, не растравляет?

Губы ее задрожали. Она не выдержала и заплакала. И когда стряхивала слезы с ресниц, уплывали они в простор, огибая ее голову по эллиптическим орбитам.

– Этого еще не хватало: превратить каюту в аквариум! попытался сострить Нескуба. Но Эола не восприняла его шутку, и блестящие шарики покатились из глаз еще быстрее. Тогда он сказал: – Ну вот что, пусть будет по-твоему – один я не полечу. Если ты не передумаешь и никто другой меня не поддержит, стану гантелянином. Точка. Один не справлюсь. Да и психологически… не выдержу. Но…

– Что? – Эола смахнула слезу.

– Но я все-таки надеюсь, что ты передумаешь, упрямая гантелянка. Во всяком случае, буду убеждать – а вдруг ты прозреешь.

На заплаканном лице Эолы мелькнула слабая улыбка.

Не один десяток витков сделал вокруг Гантели «Викинг», пока на поверхность планеты была спущена тяжелая техника, легкое снаряжение, разнообразные припасы, электронные роботы Самсон и Далила, а затем и весь экипаж. На борту корабля-спутника осталось только двое: капитан Нескуба и астроном Лойо Майо.

Капитан почти не отходил от пульта, а Лойо Майо не отрывался от телескопа. Нескуба не беспокоил его, понимая, что означает для ученого фанатическая увлеченность изучением здешнего «пояса жизни». Сам Нескуба не спускал глаз с Гантели, астроном – с черного пространства, неравномерно усеянного звездами. Участок неба, скрытый пылевой тучей, Лойо Майо фотографировал с разными фильтрами. Время от времени, получив любопытные изображения, он порывался показать их Нескубе, но сдерживал себя, дорожа каждой минутой. Часами возился с телескопом-спектрометром, задавшись целью расширить диапазон инструмента. Характер у него был такой, что, если уж поставит перед собой задачу, не успокоится, пока не решит. Всю свою энергию отдаст, а сделает, добьется, доведет до конца. Право же, удивительное существо человек: сам себя опутывает сетью! Выпутается из одной и тут же попадает в другую.

Нескуба сидел перед обзорным экраном, откинувшись на спинку кресла и закинув ногу на ногу. На экране мелькали знакомые лица товарищей, а он ловил себя на том, что уже ощущает свою отрешенность от них, смотрит на них как посторонний. «Вот останутся они на Гантели, а я полечу… Эола будет рядом со мной… И сынишка… Но ведь и вы, друзья, будете с нами на корабле, все до единого… Буду видеть вас на экране, такими и доставлю на родную Землю – милые озабоченные лица, глаза, в которых отразилось и счастье спасенья, и тревожное чувство неизвестности. Ничего, друзья, Гантель примет вас… А потом человечество перебросит мост, который соединит два мира…»

Нескуба время от времени нажимал на пуск стереокомплекта, чтобы зафиксировать самые интересные и самые существенные, по его мнению, сцены. Хотя, если подумать, вся эта наглядная информация – и мелкие эпизоды, и значительные события – в будущем станет бесценной для него и для Земли. Высадка на неизвестную, невероятно далекую планету, быть может, ручеек новой цивилизации, которая со временем разовьется так же широко, как на Земле…

Вот они, люди «Викинга»: длинный и худой Хоупман, черноволосый Саке Мацу, статный Павзевей, рядом с ним – Рената, Идерский разговаривает с инженерами, к Эоле подошел Алк, показывает рукой куда-то вдаль, ах да, – в сторону леса. Ну понятно, его ботаническая душа рвется к флоре. Пальцы Нескубы шевельнулись, но он не нажал выключатель – пусть… Что он, ревнует, что ли? Этого еще не хватало! Алк. своим смущенным видом напоминал Нескубе переодетую девушку, капитана это смешило и настраивало по отношению к Алку немного иронически. Сейчас, правда, овладело им некое покровительственное доброжелательство ко всем вместе и к каждому в отдельности. Пусть им здесь будет хорошо, на этой Гантели!

Тем временем на поверхности планеты хаотическое движение людей постепенно вошло в русло – вот уже и колонна из тягачей, фургонов, платформ движется к месту временного поселения. Впереди, тяжело переступая с ноги на ногу, вышагивает могучий робот Самсон, а сзади бредет Далила. Их объективы и антенны внимательно следят за окружающим пространством, оберегая людей. «Это хорошо, – подумал капитан, – так и нужно. Хотя на суше не обнаружено животного мира, неожиданности не исключены, океан все еще остается тайной. Да и лесные массивы…»

Именно в эту минуту возникла в голове Нескубы мысль: а не остаться ли?.. Он боялся этой мысли, отгонял ее, но она все-таки прорывалась через психологические барьеры, вносила смятение в душу: а что, если остаться?.. В конце концов, планета совершенно нового типа, и ее изучению стоит посвятить жизнь. А товарищи, друзья, экипаж – это ведь очаг жизни, не говоря уже о собственной семье…

Стало хмурым лицо, между бровями пролегла вертикальная складка, затуманились глаза. Жизнь сложнее шахматной партии, в жизни труднее выбрать ход. Но выбрать можно. И сама по себе эта возможность, эта свобода воли вдохновляет и окрыляет. Чувствуешь себя человеком в необъятном смысле слова, а не каким-то биороботом с обязательной программой. Вот каким создала тебя Природа!

«Я могу или остаться на Гантели, – размышлял Нескуба, или отправиться в обратное путешествие… Необходимо все взвесить, все рассчитать. А можно ли все рассчитать? О, начинаются сомнения. Этого мне еще не хватало! Можно, черт возьми, проанализировать то, что тебе известно, а чего не знаешь, с тем ничего не поделаешь».

Колонна первых поселенцев Гантели двигалась по высокому берегу реки и напоминала мастодонта, который выискивает место, чтобы залечь. Наконец остановились у невысоких, поросших лесом гор.

«Возможно, Алк считает это место оптимальным для поселения, – подумал Нескуба. – Что ж, может быть, он и прав: горы защитят от ветров, за строительными материалами далеко не ходить – и древесина, И камень под рукой, да еще водная артерия. И местность – даже отсюда видно – живописная. Сколько же здесь холмов? Семь? Вот это совпадение – точно как в Риме или в Киеве!»

И сразу же возникли в воображении зеленые киевские холмы, голубой Днепр – даже сердце защемило. Родные, милые картины… Но их реальность равносильна реальности сновидений.

Гордей Нескуба выключил съемку и непроизвольно принялся рисовать на экране план будущего города, привязывая застройку к рельефу. Начертил несколько прямоугольников, овалов, провел две-три улицы, мост через реку и, смущенно улыбнувшись, оставил это занятие. Сперва ведь, наверно, придется жить в одном доме, максимум в двух. Ну, будет еще спортивный комплекс. Пройдут десятилетия, пока поселение разрастется, так зачем же навязывать свои вкусы будущим поколениям? Не лучше ли пустить рост первого на планете города на самотек? Такие города всегда своеобразны, неповторимы, как неповторим рельеф, как события и обстоятельства жизни любого поселения людей.

Течение мыслей Нескубы прервало неожиданное появление Лойо Майо. Астроном влетел в рубку управления как метеор. Глаза его сверкали, пылали огнем, и уже по одному этому Нескуба догадался, что он заряжен какой-то важной информацией.

– Капитан! – возопил Лойо Майо, как будто обращался к глухому. – Теперь можно не бояться коварных черных дыр!

– То есть? Вы что – изыскали возможность их нейтрализовать?

– Я закончил цикл опытов… Мы с Осиповым сконструировали приставку к телескопу, которая дает возможность обнаруживать черные дыры! Нейтринный спектрометр.

– Интересно, – довольно равнодушно произнес Нескуба. Его тон немного охладил астронома.

– Вам неинтересно? – удивился Лойо Майо.

– Я же сказал: интересно, – иронически улыбнулся Нескуба. – Я слушаю.

– Но… – растерялся Лойо Майо. – Вы так говорите…

– Пожалуйста, Лойо Майо, излагайте суть, и не надо придираться к моему тону.

– Видите ли, давно замечено, что черные дыры – это, как правило, системы двойных звезд. Если из видимой звезды исчезает материя, это значит, что ее высасывает невидимая соседка, то есть черная дыра, имеющая чрезвычайно сильное гравитационное поле. И вот когда шлейф звездного вещества под воздействием этого поля набирает едва ли не скорость света, возникает интенсивное излучение нейтрино, которое и регистрирует наш спектрометр.

Информация Лойо Майо все сильнее заинтересовывала капитана. С его лица исчезло равнодушие, пальцы нетерпеливо постукивали по подлокотнику.

– А как же нащупать такую пару среди миллиарда звезд?

– Одну пару я уже засек. Вот как это произошло. Наблюдая звезды, я заметил, что одна из них меняет степень яркости, и амплитуда колебаний за три испытательных дня составила 0,3 звездной величины.

– Что же это означает?

– Это означает, что звезда вытягивается в сторону черной дыры и теряет форму шара, превращаясь в эллипсоид. При обращении вокруг общего центра тяжести она поворачивается к нам то малой осью, то большой. Дальнейшие наблюдения обнаружили и шлейф…

Нескуба вскочил так стремительно, что едва не взлетел в воздух. Сжал своими ручищами плечи астронома.

– Это же великолепно! Замечательно! Поздравляю вас, Лойо Майо! Это такое открытие…

Астроном заморгал черными ресницами.

– Теперь нам, считай, открыт путь к нашему миру, к Земле! – почти закричал Нескуба.

– А разве вы… собираетесь?..

– И я, и вы, Лойо Майо! Полетим, а?

Астроном не успел ничего ответить, потому что Нескуба подтолкнул его к выходу:

– Пойдемте скорее, я тоже хочу увидеть эту великолепную звезду!

С огромным усилием Нескуба раскрыл глаза и долго не мог понять, где он и что с ним. Вместо круглого иллюминатора четырехугольное окно, и какой-то розовый свет, и высокий плоский потолок.

– Ну как?

Узнал голос Эолы, но откуда он доносится – трудно было определить. Попробовал повернуть голову, но она почемуто оказалась удивительно тяжелой. Едва пошевелил ею, не отрывая от подушки, но и этого было достаточно, чтобы поле зрения расширилось и сквозь розоватое марево проступило лицо Эолы.

– Ты меня слышишь?

«Конечно, слышу» – так он хотел сказать, но слова почему-то застряли в горле. Неужели он потерял голос? Этого еще не хватало!

– Не надо волноваться, милый… Все будет хорошо…

Голос ее отдалялся, слабел, лицо начало расплываться в розовой дымке.

Эола быстрым и уверенным движением взяла шприц, уже наполненный стимулином, и сделала укол в предплечье. Прошло не больше минуты, как датчики кровяного давления, пульса и температуры показали, что системы организма Нескубы начинают работать немного лучше.

Заметно отяжелевшая Эола села у изголовья, не отрывая взволнованного взгляда от его измученного, посеревшего лица. Бедный, как ему тяжело…

Сама она осунулась, под глазами темные круги – недосыпала, извелась, были моменты, когда она теряла надежду, отчаяние кромсало сердце острыми лезвиями, и странно, как оно только выдержало. А ведь ей нельзя, нельзя волноваться! Но теперь бесконечное нервное напряжение спало. Болезнь Гордея начала отступать, кризис миновал, и он поправляется. Она поглядывала на его измученное лицо, прислушивалась к его дыханию. И надо же – такой вот могучий богатырь, который, кажется, никогда в жизни не болел, совершенно неожиданно слег. Первый больной на Гантели. А бывало, как он подтрунивал, когда кто-нибудь заболевал! «Человеческий организм – это космический корабль. И если ты плохой капитан, не умеешь им руководить, он и выходит из строя». А сам? Доруководился…

С чего же все началось? Появилось легкое головокружение. Впервые он заметил это, когда читал лежа. Затем общая слабость. На следующий день симптомы болезни проявились резче. Появились боли – в желудке, в мышцах рук и ног, и было такое ощущение, что прокатываются они волной по всему телу. Идя по комнате, Нескуба шатался как пьяный. Еще день спустя не мог уже и читать – все расплывалось перед глазами, сузилось поле зрения… Эоле стыдно вспомнить, но сперва, когда Гордей пожаловался на здоровье, она… обрадовалась, да, именно обрадовалась. Болей, болей на здоровье, не думай только ни о каком полете!

Конечно, в ту минуту ей и в голову не приходило, какая это опасность: чужой, инопланетный возбудитель набросился на человека. Это поняла она, когда увидела, как, узнав о заболевании, побледнел главный врач, а ему выдержки не занимать. Сразу же объявил поселение на особом медицинском положении. Все прошли тщательную проверку – даже лимфа взята была на анализ, провели повторную стерилизацию помещений, выходили только в скафандрах БЗ – биологической защиты.

Вот какая завертелась карусель.

Кто он – возбудитель болезни Нескубы? Каковы его агрессивные возможности? Способен ли человеческий организм вырабатывать против него иммунитет?

Настроение колонии землян заметно упало. До того такие живые, энергичные, счастливые тем, что Космический Гольфстрим наконец вынес их на твердую почву, сейчас все помрачнели. Патогенный взрыв возник внезапно, посеял неуверенность и страх. Что день грядущий им готовит? Никто ничего не знал. А отсутствие информации, слепая неизвестность действуют угнетающе.

Сидя у постели больного мужа, чего только не передумала Эола. Но его ровное дыхание понемногу успокаивало ее, тревога уходила, уступая место надежде.

Нескуба снова раскрыл глаза. Шум в голове стихал, понемногу возвращалась способность восприятия окружающего, некоторых простейших понятий. Смотрел и отмечал про себя: свет, окно, помещение. Требовалось усилие, чтобы все это объединить в одну фразу. «Я в помещении, куда проникает свет через окно, – констатировал он. – Окно? Так это же…» Но вот память озарила события, предшествовавшие болезни. Строительство поселения. Разговоры и споры с Эолой. Теперь есть у нее почва под ногами, над головою – небо, о космосе не хочет и слышать. Но ведь почва эта сухая и небо чужое. Да, беременность… Хватит ли силы воли оставить ее и ребенка здесь? Вряд ли. И она об этом догадывается. Хитрая: хочет выиграть время. Но я же люблю ее, великий Космос, как я ее люблю! А еще сынок, сыночек…

Мысль о сыне вызвала истому во всем теле. Нескуба пошевелился и вздохнул.

– Проснулся? – спросила Эола. Голос у нее был особенно нежный и ласковый. – Вижу, вижу: тебе значительно лучше. Лицо уже не такое серое, и глаза блестят. Ты победил!

Нескуба слабо улыбнулся – скорее глазами, чем губами. Прошептал:

– Это не я победил, это они…

– Кто они?

– Экипаж.

– Какой экипаж?

– Мои микробы.

– А-а… – улыбнулась Эола, хотя и не могла понять, что он хочет сказать.

– Эта команда сразу бросилась на пришельцев, сама видела, какие ожесточенные бои шли на борту.

– На каком борту? – вскочила Эола, подумав, что он бредит. – Что ты такое говоришь?

Передохнув, Нескуба продолжал:

– Мое тело для микроорганизмов – гигантский космический корабль… Понятно? Вот и получается, что я был ареной опустошающих боев.

– Ничего, милый, – Эола осторожно погладила его лоб. Скоро эти опустошения заживут. У твоего корабля большие ресурсы.

– Надеюсь. Вроде бы прихожу в себя. Но война еще идет. Знаешь…

– Не утомляй себя разговорами. Прими вот это лекарство и лежи тихо.

Послушно проглотив серую горошину и запив ее теплой водой, он спросил:

– А как электростанция?

– Вчера закончили котлован. Там-то ты и простудился, в этом котловане. Вспотел, потом ветер… Здесь надо осторожнее… Лежи тихо.

– А фундамент? Еще не начали?

– Еще только вырыли карьер. А как они этот камень будут нарезать?.. Лежи тихо.

– Нарежут. Это несложно. А вот рефлекторы-гелиостаты…

– Некоторые говорят, что лучше было не солнечную строить, а обыкновенную гидростанцию. Да ты будешь лежать тихо или нет?

– Солнечная эффективнее, – бормотал Нескуба. – Ток непосредственно из лучей.

– Слушай, ты нарушаешь режим. Хватит, перестань разговаривать. Лежи тихо. Постарайся уснуть. А я пойду.

– Ну не сердись, – Гордей попытался улыбнуться. – Я… просто соскучился.

Эола встала, еще раз погладила его лоб, поправила одеяло и вышла.

Оставшись один, Нескуба закрыл глаза, надеясь заснуть. Но сон не шел, и начали одолевать совершенно неожиданные мысли. почему-то обратил внимание: руки лежат на груди. Как у покойника.

И вдруг померещилось ему что-то вроде эскалатора или движущейся ленты и там – множество людей со сверкающими глазами, в которых отражаются все новые и новые живописные пейзажи. А эскалатор, не останавливаясь ни на секунду, несет их в черную пасть туннеля, и оттуда нет возврата…

Нескуба усмехнулся. Действует закон энтропии… Ну что ж, пусть себе действует…

Инстинктивно убрал руки с груди, левую подложил ладонью под затылок, правую протянул вдоль тела. Будь она неладна, эта смерть, все-таки лучше о ней не думать, чтобы в крови не появились ее токсины. Естественно, если о ней думают старики, а ему пока еще рано, он молодой. «Мыслю – значит живу», – вспомнил известный афоризм. – Жить – это моя обязанность перед Природой, и я должен исполнять ее как можно лучше. Ведь столько впереди неосуществленного – и здесь, на этой необычайной планете, и в космосе… Где-то там затерялся в пространстве голубой шарик. Да и вообще – не пройдена еще и половина жизни. Нервы надо сдерживать, иначе…»

Усилием воли заставил себя успокоиться и, когда эмоциональные всплески улеглись, приступил к аутотренингу, прерванному болезнью. Разве он потерял управление своим организмом, своим живым космическим кораблем, разве не контролирует свое тело и свою психику? Нет, анархии он не допустит, у него есть цель, и светит ему из дальней дали путеводная звезда – родное Солнце, а рядом с ним – Земля. И хотя их пространство сомкнулось для него до размера элементарной частицы, он все равно будет стремиться туда годами, десятилетиями, всю жизнь. И уже слышалась ему музыка небесных сфер, и казалось: раскрываются необъятные объемы Вселенной, и через гравитационные шлюзы выплывает «Викинг» в то, в свое пространство… Для этого стоит жить, жить и действовать!

И, несмотря на физическую слабость, появилось у Нес кубы приподнятое настроение. Думалось легко, в дымке фантазии возникали какие-то неясные, но привлекательные картины будущего, и это окрыляло, пробуждало радость бытия.

На следующий день, сразу после медиков, вошел в палату Лойо Майо. Настороженное выражение его лица сразу начало таять: астронома успокоил вид Нескубы. Капитан лежал хотя и изможденный болезнью, но не сломленный ею. Взгляд у него был не безвольный, не апатичный, как бывает у тяжелобольных, наоборот – ощущалась в нем внутренняя сила. Впечатление было такое, что Нескуба сейчас встанет и возьмется, как всегда, за работу.

Секунду-другую астроном смотрел на больного, словно желая убедиться в этом своем впечатлении. Потом закивал головой и, потирая руки, подошел к кровати.

– Не надо быть врачом, чтобы увидеть – вам лучше.

– Вроде бы помаленьку выздоравливаю, – улыбнулся Нескуба. – Садитесь.

Визит чудака-астронома был ему приятен. Лойо Майо стал союзником Нескубы с того самого момента, когда продемонстрировал приспособление, с помощью которого можно демаскировать черные дыры космоса. В определенном смысле они были заговорщиками, и это их сблизило. Да еще настроение жен: обе боялись обратного космического полета и, кажется, уже не сомневались, что их мужья «одумаются».

Лойо Майо знал, что Нескубы ждут ребенка, и пришел выяснить, не изменились ли намерения капитана, для которого сынишка был золотой мечтой. Сам Лойо Майо всеми фибрами души принадлежал космосу и не мог понять, как можно отказаться от такой великой идеи, хотя бы даже ради семьи. С другой же стороны, думал он, а почему бы женам не согласиться с мужьями? «Викинг» – корабль большой, для четверых был бы если уж не планетой, то астероидом. Жить можно.

Сгорбившись на стуле, Лойо Майо повел тонкий дипломатический разговор с намеками и недомолвками. То сетовал, что здесь, на Гантели, условия для наблюдений неба весьма неблагоприятны и даже Осипов – на что уж терпеливый человек! – и тот ворчит, то хвалил обсерваторию «Викинга».

Капитан, конечно, догадывался о том, что беспокоит астронома, однако слушал не перебивая. Но когда закрыл глаза, Лойо Майо умолк на полуслове.

Нескуба глянул на него, пошевелил пальцами под одеялом.

– Что же вы? Продолжайте, я слушаю.

Глаза Лойо Майо сверкнули, он нервно потер свои худощавые руки.

– Может быть, рано еще об этом говорить, но…

– Вы о возвращении на Землю?

– Да. Об этой идее.

– Идее? – удивленно вскинул брови Нескуба. – Но разве вы не верите в реальную возможность?

Лойо Майо снисходительно улыбнулся:

– Откровенно говоря, шанс достижения нашей Солнечной системы равен нулю.