Текст книги "Редкие земли"

Автор книги: Василий Аксенов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Впоследствии стало известно, что дерзейший вызов редкоземельщиков внес какой-то чрезвычайный перекос в развитии АОПовского варианта национальной идеи. Присутствовавшие там члены правительства, специалисты довольно высокого класса, начали даже укладывать в портфели разложенные на столе бумаги. Иные из них вроде бы даже отнеслись сочувственно к высказанным Геном Стратовым идеям. Они обменивались довольно понятными взглядами, что не ускользнуло от лиц, так или иначе связанных с миошниками. Говорили, что эти обмены взглядами вроде бы привели к некоторым увольнениям из кабинета министров.

В тот момент все так или иначе ждали, как ответит на вызов молодого олигарха указанный им товарищ Махтин-Выгодцев-Бубенко-Щеколдин. Многим из присутствующих были известны кое-какие имена этой персоны, однако никто ранее не слышал целых четыре имени произнесенными вместе. В принципе это были непроизносимые имена. После того как Ген дерзко произнес их одно за другим, главный миошник, похоже, поплыл. Некая трещина проскользнула в деревянном портрете. Прежде он наслаждался своей анонимностью, как тот лесной дух из сказки братьев Гримм, что в одиночестве напевал: «Как хорошо, коль никто не знает, что Румпельштильцхен меня называют!» Все помнят, что, будучи назван по имени, он схватил себя за ногу и разодрался наполовину.

Здесь, в историческом зале, перед лицом патриотической общественности товарищ Махтин-Выгодцев-Бубенко-Щеколдин не собирался последовать этому примеру. Напротив, он подогнал все свои детали и произнес соответствующим скрипучим голосом:

«Смотрите-ка, какой как бы появился новый академик Сахаров! Вот как получается, товарищи (сильный нажим на слове): приглашаешь на как бы откровенный разговор представителей как бы бессовестной буржуазии, расхитителей недр нашей Родины, сплавщиков как бы несметных барышей, как они выражаются, „за бугор“, халтурщиков, заляпавших как бы своими хапками как бы таблицу нашего как бы русского ученого Менделеева, а являются, понимаете ли, как бы ревнители демократических ценностей. Устроили тут, понимаете ли, государство в государстве и почивают как бы на лаврах. Вы что, не понимаете, Стратов, масштабы компромата, накопленного против вас соответствующими как бы органами?»

Лицо Гена при этих страшных словах озарилось предельной дерзновенностью. Казалось, что он карабкается на бруствер, чтобы устремиться в атаку. Свет этот отразился и на лице Ашки. Вот он, мой Ген, думала она, любимый и бесстрашный! Гурам между тем, сжав кулаки на столе, бормотал: «Ну-ка, Ген-дружище, дай этому гаду-миошнику по кумполу, чтобы раскололся до жопы!» Ген выставил вперед палец, будто прицелился в деревянный лоб.

«А вы, Махтин-Бубенко, к какому из соответствующих органов относитесь? Может быть, ко всем вместе взятым, Выгодцев-Щеколдин? Слышали сказку про колдуна Румпельштильцхена, который разодрал сам себя на две части? Вы думаете, мы ничего не знаем про вас и про вашу невидимую структуру?»

Монстр, сидевший прямо напротив трибуны по периметру стола, начал было медлительно вздыматься со своего кресла, дабы низвергнуть на презренного олигарха хоть малую толику убийственного компромата, но вдруг горло у него задергалось как будто от излишка воздуха, и он отвалился на спинку.

Один из участников «академического» совещания позднее рассказывал автору, что негласный владыка всего и вся в полубессознательном состоятии бормотал что-то вроде «взять», «не выпускать», однако в достоверности этого рассказа можно усомниться: как можно отдавать подобные приказы в присутствии телевизионных камер, призванных освещать дальнейшее развитие российского гражданского общества? Единственный момент, позволяющий поверить в подобную бредовину, состоит в том, что мой конфидант вскоре после этого кремлевского собрания переехал на жительство в графство Ферфакс. Собственно говоря, он и рассказывал это мне, пока мы прогуливались по бордуоку в одном атлантическом приморском городке. Не в Биаррице, нет-нет.

Так или иначе, но после словесной дуэли между Геном Стратовым и московским Румпельштильцхеном триумвират «Таблицы-М» покинул исторический зал БКД. Большая часть телевизионной братии, а также группа газетных политологов устремились вслед за ними. Шестеро охранников, ведомых Суком и Шоком, с предельной вежливостью отстраняли толпу и приглашали всех желающих на завтрашнюю пресс-конференцию в главном здании корпорации. Вдруг уже на лестнице один вроде бы журналист сумел шагнуть прямо к Ясно и спросить с волчьей улыбочкой: «А что, Гурам, Алмаза вы уже успели запрятать? В Африке, небось? Или в Сибири?» Тут вся толпа, влекомая охраной, на мгновение приостановилась, поскольку этот «вроде бы журналист» был схвачен рукой грузина за галстук, за жабо сорочки, за майку под сорочкой и за некоторую растительность средостения. «А ты, палач и убийца, где спрячешься?! – заорал Ясно по-грузински. – Учти, в любом сральнике тебя найдем, если с Максом что-нибудь случится!» И с этими словами толпа вывалилась на монументальное крыльцо дворца, в котором когда-то происходили весьма многозначительные съезды Союза писателей СССР. В дверях еще мелькнула бритая под ноль личность «журналиста», искаженная то ли злобой, то ли страхом. И исчезла.

Через три дня в директорат «Таблицы» пришли бумаги из Прокуренции. Стратов и Ясношвили вызывались по делу о противоправных действиях на прииске «Случайный» в качестве свидетелей. По этому поводу быстро собрали топ-менеджеров из тех, что были под рукой. Набралось таковых не менее дюжины, из них четверо иностранцев. Мнение высшего руководства сводилось к тому, что власть приступает к разборке корпорации. Почему вдруг взялись за дело шестилетней давности? Почему до сегодняшнего дня такое вопиющее дело, как яростный бой в таежном поселке, приведший к многочисленным жертвам, не вызывало особого интереса в правоохранительных органах? Да что тут мудрить – неужели непонятно, почему эти почему? Дело было подвешено со стратегической целью. Нам давали понять, что если мы пойдем на компромисс, если согласимся с общей миошной политикой отката и распила, если мы поклонимся их идеологии к тому же, наша сталинградская битва, к этому времени почти уже забытая прессой, будет забыта окончательно. Если же мы окажемся неуступчивыми на манер ЮКОСа, нас отдадут на расправу государству и прииск «Случайный» навсегда станет символом капиталистического разбоя, который удалось приостановить только благодаря четкой, слаженной работе и героизму наших соответствующих органов.

В этом пункте мнения менеджеров разошлись. Иностранцы, в том числе даже такой продвинутый по части российских нравов, как личный друг Стратовых Дэйна Одом, не все понимали. Как же так, удивлялись они, ведь только благодаря действиям «Таблицы» удалось спасти такую неслыханную ценность, как «Случайный». Насколько известно всей Rare Earth of the world, нападение было совершено наемниками «Сиб-Минерала», не так ли? А противостояли им с подачи «Таблицы» как раз государственные органы и, в частности, Тюменский СОБР; для тех, кто еще не умеет расшифровывать местные аббревиатуры, – Сборный Отряд Быстрого Реагирования.

Нам кажется к тому уж по данности NYSE, что демонтаж ЮКОС будет заставило правительство основательненько подзадумать, ся, ся, ся! Фискальное потеря до конца еще дюже не подсчитаны, согласен, гайз?

Подминирование второй мегаструктуры, испешэлли сач аз «Таблица-М» с ее сто процент транспэранси может тилт шарпли весь бюджет; нет?

Ген, Гур, Ашкей, вуз аве безуэн монте сюр л’ётр ниво...

«Ну, господа капспециалисты, на какой другой уровень нам надо подниматься? Если скажете правильно, попросим остаться до конца сходки. Если ошибетесь, тогда гуляйте», – так высказался Ген и мельком посмотрел на свои знаменитые российские часы «Высший пилотаж».

«Какого черта, Ген? – взъярился Дэйна. – Чего гадаться? Всякая будет понимать, надо выходить в администрация президента. Если ты хотел, я буду говорил с Шереметьев и Нарышкин!»

«Ты их знаешь?» – стрельнула глазками Ашка.

Дэйна приосанился. «Играем гольф тугезер! Хаароший мужик оба!»

«Здорово! – воскликнул Ясно. – Давайте сделаем так: Дэйна, Жан-Люк, Генри и Сол прямо сейчас отправляются в Нахабино, играют вместе с графом и князем, а потом приглашают их на ужин. Во время ужина осторожно постарайтесь узнать, известно ли им о вызове в Прокуренцию. А мы пока потрем здесь по жизни на наш сугубо отечественный манер».

После ухода иностранцев Шок показал на ладони крошечный, как майская муха, элемент, очевидный продукт уникального сплава титана и иттрия. Практически этот прибор, если можно назвать такую крохотулю прибором, покрывал все пространство огромного кабинета и выводил все звуки на неизвестно где спрятанный уловитель. Шок накрыл его почти случайно, когда на всякий случай перед сходкой обходил кабинет с новой штучкой, магнитом-SM. Этот SM, то есть редкоземельный элемент самарий, придавал кусочку металла, размером не более мобильника Nokia, титаническую магнитную силу. Практически вечно невозмутимый Руслан Шокмуратов вовсе не пытался найти что-нибудь лишнее. Под видом избытка бдительности он испытывал свой новый искатель, только что запущенный в лабораторное производство. Даже он, донельзя умудренный в новой технологии, был поражен эффективностью магнита. Ну, скажем, стул с металлическими регуляторами, попав в зону действия прибора за десять метров, отлетал от стола, влекомый неудержимой жаждой соединиться с магнитом. И вдруг неизвестно из какой щелки вылетел и прилип к магниту крошечный «клоп», в котором можно было предположить исключительно экзотический сплав.

Все оставшиеся участники сходки подержали на ладони крошечный элемент, в котором явно присутствовал иттрий. Любопытно, ей-ей, это очень любопытно, враги начинают использовать против нас наши самые последние достижения.

Ну хорошо, теперь можно надеяться, что им остается только сосать свою лапу. Что будем делать с приглашением в Прокуренцию? Гена приглашают как свидетеля, однако Одарковского, Журавлева и Лезвина тоже по несколько раз приглашали как свидетелей, а потом вдруг предъявили обвинение и взяли под стражу. Не совсем так, ребята, Лезвина не успели. Он не пришел на последний вызов и улетел по туристической визе. Гэбуха лопухнула. Может быть, так и надо поступить, на лезвиновский манер? Пока не поздно, а, Ген? Между прочим, почему никто не обращает внимания на дату вызова? Прокуренция дает Гену и Гуру целую неделю. Не исключено, что кто-то намекает на возможность соскочить с крючка. Нужно уехать, предать это дело международной огласке, встретиться с друзьями, с деловым сообществом. Оставшимся в Москве будет легче действовать вне ссылок на руководство. К тому же никто из нынешнего совета не был задействован в деле «Случайного». Никто, кроме Сука и Шока, надеюсь, не забыли? Мда, вот это серьезный момент. Очень серьезный. Серьезный до чрезвычайности. МИО не забудет наших самураев. Может быть, им тоже надо уехать? Или. Что или? Или последовать за Алмазом?

Специалисты по охране, оба в черных майках, в споре вроде бы не участвовали, однако по твердокаменности их лиц можно было понять, что они поступят так, как скажут Ген и Ашка.

Итак, комсомольцы-добровольцы, мы сходимся вот на чем: не дожидаясь даты вызова, а именно сегодня или завтра, Гур, Ген и Ашка покидают пределы родины чудесной, а вслед...

«А между прочим, я никакой повестки не получала, – вдруг с улыбкой заметила Ашка и отбросила челку со лба. – Меня, очевидно, там не воспринимают как члена триумвирата. Меня, очевидно, там просто женщиной считают, а, значит, триумвират для них не связан со словом „три“. А также между прочим хочу заметить, что эта тенденция намечается и в нашем ультрасовременном совете. Женщину щадят, терпят на совете, однако стараются не травмировать. – И вдруг гаркнула совсем не по-женски, а скорее как-то по-атамански: – Так, что ли?»

Тут все зашумели. Да ладно тебе, Ашка! Ты прекрасно знаешь, как к тебе здесь относятся. Стоит тебе хоть слово поперек сказать, и переломишь всякую дискуссию. Ну скажи, как, ты считаешь, нужно действовать?

Она свела ладони вместе и склонила голову на манер женщины Востока.

«Пусть повелитель решит».

Муж улыбнулся, «спасибо тебе, Аш», и протянул к ней руку, как бы желая потрепать гривку, хотя при всем желании этого нельзя было сделать, не обежав большой стол.

«Вот видите, как по воле повелителя меняется мое имя, – со смешным смирением посетовала она. – Сначала я была Наташка, потом Ашка, теперь стала Аш, ну а потом от имени только одна гласная останется. Или одна шипящая».

Тут все расхохотались и поаплодировали супругам, как бы напомнившим им всем, что рано еще становиться занудами, да и вообще нет никакого повода занудничать, вокруг нас мир, полный великолепнейших редкоземельных элементов, и что такое в сравнении с ним какое-то письмо из свинарника.

«Давайте сделаем ход конем, – предложил Ген. – Один из вызванных поедет сейчас в Нью-Йорк и там предаст это дело международной огласке. Второй останется и явится на допрос в качестве свидетеля. Таким образом свинарник окажется в довольно двусмысленном положении. Уверен, что эта ситуация заинтересует „Коммерсантъ“, не говоря уже об „Эхе Москвы“, „Файненшл Таймс“ и „Уолл Стрит Джорнэл“. Какие будут мнения, братва?»

«Кто поедет и кто останется?» – нервно спросил Ясношвили. От прежнего веселья не осталось и следа. Он имел свойство в минуты сомнения и тревоги стремительно набирать возраст. Вот и сейчас он выглядел не на свои сорок, а на все шестьдесят. Орлиный нос навис баклажаном.

«Поедешь, конечно, ты, брат, – мягко сказал Ген. Он и в самом деле за эти годы полюбил однокурсника по-братски. – Останусь я. В назначенное время мы придем с Ашкой в свинарник. Немедленно после допроса мы выйдем с тобой на связь».

«Я знаю, почему должен ехать я, а не ты. – Гурам поднялся со своего места и быстро стал ходить, почти бегать по кабинету. – Тебе кажется, что я в Москве подвергаюсь большей опасности, чем ты; признайся! Хочешь вывести меня из-под огня? Это после стычки с тем миошником в Кремле, с Ихтой, ну да? Я не могу об этом даже думать; вы понимаете, Ген Эдуардович? И вы все, комса, как я могу отсекаться от вас?! Все! Я ухожу!»

И вылетел в дверь, не завершив одного из своих стремительных кругов.

Через несколько минут Ген позвонил ему на мобильный. Послушай, Ясно, давай встретимся сегодня вечером у нас. Нет-нет, Ген, только не сегодня, ответил тот. Я на ходу. Ты где? Да вот сейчас, вот в эту говенную минуту, выезжаю из гаража. Еду в Нахабино. В Нахабино? Вот именно в Нахабино.

В аристократическое общество? Ты правильно понял, в него, в сердцевину! Пока, я тебе отзвоню завтра утром.

Не отдавая себе отчета, не понимая зачем, Ген быстро прошел к стеклянной тонированной стене. Ах да, вот в чем дело – надо посмотреть, он сам за рулем или едет с шофером.

Через минуту из гаража выехал любимый вездеход Гурама, «Хаммер» оливкового цвета. Он сам сидел на заднем сиденье. За рулем был телохранитель Глеб. Больше вроде бы никого в этой огромной тачке не было, если никто не лежал на полу. Дикое предчувствие охватило Гена. Неужели это может произойти вот прямо сейчас под нашими окнами? Он услышал за спиной стук каблучков Ашки. На бегу она кричала: «Сук! Немедленно! Высылай ребят!» Сук тоже подбегал к стене, кричал в свою рацию: «Разыщите Подцероба, пусть выезжает с тремя ребятами. Догнать машину Ясно! Оранжевая готовность! ОО на изготовку!»

Оливковый вездеход описал полудугу, огибая клумбу. На выходе из полудуги под кузовом, между колесами, полыхнул огонь. Взрыв оказался настолько сильным, что машина взлетела в воздух и только после этого упала на бок, на клумбу. Затем взорвался бензобак, залитый «под завязку». Из гаража не на колесах, а на своих родных двоих выскакивала команда Подцероба. Увы, они не успели обеспечить оранжевую готовность и защитить председателя Ясно. Из-за затемненных окон пятнадцатого этажа все это было похоже на компьютерную игру.

VII. Прокуренция

Среди промелькнувших во мраке портретов одним из самых ярких для узника Стратова был слегка пошевеливающийся портрет замглавпрокурора генерала-лейтенанта Колоссниченко Светланы Устиновны. Если взвешивать на патриотический манер, в ней было пудов ажник семь. На общепринятый манер можно было килограммчиков десять сбросить. Так или иначе, в своем голубом мундире с двумя большими звездами, с миленькими сережками-слезками в сочных мочках чуть-чуть подсохших ушей, с солидной башней начесанных волос, сближавшей ее с античным женским персонажем по имени Лизиска, в цейсовских очках, за которыми то расширялась, то сужалась негустая голубизна ее очей, Светлана Вячеславовна естественно олицетворяла стабильность да, пожалуй, и непреклонность нашей правоохранительной системы. Экий монстр, поскрипывал зубами узник, экая «Славянская Джоконда»; любила ли она, страдала ли, рожала ли, производила ли детей?

В тот день, когда Ген предстал перед ней в качестве свидетеля, Колоссниченко продемонстрировала ему всю массу своего женского обаяния. Он очень ей понравился, этот зловещий ультрабогач, враг трудового народа. По секрету говоря, Коллегия давно уже его приговорила, а вот Светлане он понравился, такой, каким он оказался, – по-юношески худой, с седыми висками, похожий на одного кинорежиссера-невозвращенца, которого так и не удалось осудить за измену Родине.

«Очень приятно с вами познакомиться, Геннадий Эдуардович», – сказала она.

«Я не Геннадий, а Ген», – поправил он.

«Ой!» – всплеснула руками она.

«Что „ой“?» – поинтересовался он.

«Да ведь у нас вы по всем бумагам проходите как Геннадий. Признаться, думали, что Ген – это кличка».

«Нет, это не кличка, а имя».

«А ведь в святцах, наверное, и нет такого имени, Ген Эдуардович? Ген Стратов – это ваше собственное имя или такой псевдоним интересный? Стратовы – это какого же корня фамилия?»

«Из греков».

«Это надо же, как интересно! Вы, значит, из греков?»

«А что в этом особенного? Ведь вы, кажется, тоже из греков?»

«Я?! Из греков?!»

«Да я вот на ваших дверях заметил фамилию – Колоссниченко, с двумя „с“. Разве это не от Колосса?»

«Ой, а я-то всю жизнь думала, что от колоса хлебного».

«Значит, не от Колосса Родосского?»

«Да что это вы, Ген Эдуардович, так странно подшучиваете над... – Она чуть не промолвила „над бедной женщиной“, но вовремя проскочила опасный риф: – Над государственным прокурором?»

Молчание. Он разводит руками. Она углубляется в какие-то бумаги. Он покашливает и в ответ на ее взгляд делает прелюбезнейший жест ладонью: дескать, алле-оп!

«Так что ж, господин Стратов, давайте по делу?»

«Давайте».

«Жаль все-таки, что вы один пришли».

«Но вы, конечно, знаете, почему Ясношвили не пришел».

«Я что-то слышала, но не совсем в курсе. Может быть, просветите?»

«Он попал в теракт».

«Во что попал?»

«В террористическую акцию. Его автомобиль был взорван».

«Ах да, я что-то слышала. Но ведь, кажется, остался жив, верно? Все в порядке с ним?»

«Жив, но не в порядке. Погиб Глеб».

«Это как понять? Какой еще Глеб?»

«Это наш друг, водитель».

Несколько секунд они молча смотрели друг на друга. Не пойму, какого цвета у него глаза: то зеленые, то темнеют до карих.

«А вы знаете, господин Стратов, мы с вами чуть было не познакомились однажды. В девяностом году меня послали из Пролетарского райкома ВЛКСМ на ваш семинар в ЦК. Кажется, на тему о молодежных движениях Запада. Я так это событие предвкушала, однако попала в затор из-за демонстрации. Помните этот кошмар – миллионные толпы на улицах?»

«Значит, вы тоже из комсомола? – Он усмехнулся. – Любопытное совпадение, вы не находите?»

«Да, – с какой-то отрешенностью произнесла она. – Любопытное, любопытное совпадение».

Странная бабища, подумал он, то подбирается, как кот к добыче, то разыгрывает советскую светскость, то зловещина в ней мелькает, то простоватость.

«Жаль, конечно, что с Гурамом Ушангиевичем стряслась такая беда, – сказала прокурорша и заглянула в бумаги явно для того, чтобы проверить, правильно ли назвала грузина. Да, не ошиблась: У-шан-ги-евич. – Конечно, если бы вы были вдвоем, Ген Эдуардович, больше бы было пользы делу. Двое свидетелей, как вы догадываетесь, всегда дополняют друг друга».

«Да я как раз вдвоем к вам пришел, госпожа Колоссниченко. Мы вместе с женой приехали, с Аш... то есть я хотел сказать, с Натальей Стратовой».

Некоторые реакции генерала-лейтенанта при всех ее габаритах своей молниеносностью заслуживали истинного восхищения. В данном случае она мгновенно перекинула налево несколько листов бумаги, уперла указательный палец в нечто искомое и тут же разыграла неслыханный восторг:

«Как? Наталья Анатольевна здесь?! Да где же она?!»

«Она у вас в приемной. Со мной ее не пустили».

Светлана Вячеславовна тут вскочила и прямо побежала через весь кабинет. Обута она была в огромного размера кроссовки «Найк». Распахнула дверь, басовито возмутилась: «Да вы что, девчонки, „Аргументы и факты“ не читаете?! Госпожу Стратову не узнали?! Наталья Анатольевна, милости просим!» И даже дверь попридержала, чтобы пропустить столь желанную гостью.

Ашка быстро вошла, вся в тщательно подобранных туалетах от «Селина». Почему-то первым делом осмотрела стены: Путин, Дзержинский, Столыпин. Позднее она сказала мужу, что отбор лиц был явно не случайным. Три исторических деятеля были связаны друг с другом каким-то странным способом. Даже Столыпин? Вот именно и Столыпин тоже. Крутизной обладал, не дай Боже. Вспомни: «столыпинский галстук», «столыпинский вагон»... В кулисах где-то припрятан злодей Богров. Его не успели замочить в сортире.

Гостья протянула руку любезной хозяйке. «Рада с вами познакомиться, Светлана Вячеславовна». Ген с интересом наблюдал за встречей двух женских персон. Огромная прокурорша смотрела на тоненькую олигархиню с явным восхищением. Не хватает только полупрожеванной стрекозы.

«Вот видите, Ген Эдуардович, как ваша супруга просто и мило адресуется по имени-отчеству, а вы все „госпожа“ да „госпожа“. Садитесь, Наталья Анатольевна, вот в это кресло, прямо напротив вашего благоверного».

Смущенная секретарша внесла тут поднос с боржомами, на этом мизансцена полностью устаканилась. Ген непринужденно, с пузырящимся в руке, уточнил ситуацию:

«Вы, конечно, Светлана Вячеславовна, как читатель „Аргументов и фактов“, знакомы с иерархией нашей корпорации „Таблица-М“. Она возникла еще в те времена, когда мы втроем, я, Гурам и, хм, Наталья Анатольевна, организовали торговый кооператив. Мы тогда и не помышляли о редкоземельных элементах, а торговали тем, что подвернется под руку: кетчупом, кассетами, кожаными выкройками... У всех троих были равные права, и так мы дожили до серьезных дел, то есть до редкоземельных элементов. Тогда на собрании акционеров нас троих утвердили как руководящий триумвират. С тех пор в корпорации управленческий аппарат усложнился за счет как отечественных, так и иностранных специалистов по нашей отрасли, однако триумвират периодически продолжал утверждаться на всех уровнях. Что касается Натальи Анатольевны, она обладает таким же сильным голосом, как я и Ясно, то есть как Гурам Ушангиевич».

Едва он закруглил свой параграф, как Ашка внесла в дело еще большую ясность: «Иными словами, Светлана Вячеславовна, вы можете меня задним числом включить в ваше расследование как свидетеля».

При этих словах прокурорша как-то сразу погрузнела и помрачнела. Похоже было на то, что ей не очень-то хотелось переходить от светских любезностей к расследованию.

«А что же с господином Ясношвили, он что же, отпадает?»

«Надеюсь, нет, – сказала Ашка. – Сейчас он в тяжелом состоянии, но если выкарабкается... – Она быстро перекрестилась, что вызвало в прокурорских очках некоторую вспышку изумления. – ...Если он преодолеет свои увечья, он, должно быть, сможет присоединиться к расследованию».

«Где он сейчас?» – с нарастающей мрачностью поинтересовалась Колоссниченко.

«Он в госпитале, в хирургии», – ответила Ашка, не спуская глаз с прокурорши. Она понимала, что приближается один из самых важных для следствия вопросов.

«За границей?» – последовал этот вопрос.

«На этот вопрос мы не ответим», – отсекая все любезности, сказала реальная хозяйка «Таблицы».

«Но почему же так? Ведь мы, Наталья Анатольевна, разбираем важное дело».

«Местонахождение тяжелораненого Ясношвили не относится к этому делу. А вот подрыв его автомобиля, без сомнения, к этому делу, то есть к захвату прииска „Случайный“, относится».

«Это как же прикажете понимать?»

Прокурорша Колоссниченко смотрела теперь только на изящную дамочку Стратову. Во взгляде ее, как сейчас говорят, «было много чего намешано». Во-первых, ощущалась основательная обида. Экие, мол, благородные, в свою стильную среду, с какого бока к ним ни подступись, не допустят. А сами жулики, расхитители народных недр; редкоземельными элементами только прикрываются. Во-вторых, нарастающая угроза. Скоро увидите, субчики, как мы растрясем ваши миллиарды. Зона по вам плачет. Неумолимый закон простирает над вами свою карающую длань. И, в-третьих, чувствовалась странная, с трудом превозмогаемая похоть. Огромная бело-розовая плоть, казалось, даже подрагивает от желания подмять под себя собеседницу, добровольную «свидетельницу», лобзать ее без конца, сжимать так, чтобы затрещали косточки, запустить лапу ей под юбку, сгрести там все, жать, сосать всякие там ушки, губки, пупочек, хоханчик, стонать от недостатка анатомии...

Ашкины глаза сузились, она, казалось, поняла все три основных составляющих того, «что там намешано». В ней что-то проглянуло уголовное, в этой прокурорше, генеральше и, уж конечно, докторе юридических наук. Нетрудно, ей-ей, представить ее в женском бараке ГУЛАГа в роли «кобла».

«Ну что вы, Светлана Вячеславовна, как-то странно так разгорячились? Давайте будем все держаться в рамках юриспруденции. А понять то, что случилось с Ясношвили, нетрудно. Ему отомстили миошники, устроившие захват прииска „Случайный“.

«Спасибо, Наталья Анатольевна, что вы напомнили мне о рамках юриспруденции. – Кресло скрипнуло, прокурорша развернулась в сторону Стратова. – А вы, Ген Дуардович (звук „Э“ ей никак не удавался, как и многим ребятам из охраны), разделяете мнение супруги? Тоже на пресловутых миошников гневаетесь?»

«Не то слово, Светлана Вячеславовна, – спокойно ответил Ген. – Не гневаюсь, а презираю».

«Очень жаль, товарищи комсомольцы, что вы, такие интеллектуальные, подхватываете обывательские сплетни, которыми кишит город. Нет никаких таких миошников».

«Скажите, а какие временные рамки устанавливает закон для опроса свидетелей?» – поинтересовался Ген.

«Два cегмента по сорок минут с перерывом десять минут, – спокойно ответила генерал, после чего склонилась отвисшей нижней губой к селектору и пробормотала что-то совершенно нечленораздельное. Кабинет почти немедленно заполнился голубыми мундирами. – Это мои помощники – подполковник Усач, майор Аль-Бородач, капитаны Гопелкина и Скромнопятская. Дальше с вами будут работать они, а к концу я вернусь, чтобы согласовать дальнейшие сессии».

Она отошла к стене и вдруг растворилась меж книжных полок. Ген, который сидел спиной к той стене, даже и не заметил столь поразительного исчезновения. Что касается Ашки, она так обалдела, что несколько минут даже не могла ответить на формальные вопросы чинов Прокуренции. Самое удивительное было в том, как мягко восстановились стены. Что касается Дзержа и Петра Аркадьевича Столыпина, то они лишь чуть-чуть качнулись. Президент Путин не качнулся вовсе. Ашка слегка оттянула мужнино ухо и шепнула в глубину органа: «Ты меня любишь?» Он оттянул ее противоположное ухо и с шекспировской ядовитостью влил в него свое: «Даже больше, чем Ранис Анчос Скова Жаромшоба». Чины Прокуренции невозмутимо пронаблюдали обмен ритуальными олигархическими (они не знали, что габонскими) знаками внимания.

Дальше началась довольно занудная процедура формального опроса. Кто командовал тюменским СОБРом? Сколько в нем было бойцов рядового и офицерского составов? Где утверждалась эта экспедиция? Согласовывалась ли она с главой поселка Случайный? Кто тогда был главой? Где он сейчас? Какое вознаграждение выплачивалось бойцам быстрого реагирования и кем? Можете ли вы утверждать, что финансовые органы «Таблицы-М» не участвовали в выплате вознаграждения милиционерам? Можно ли предположить, что вознаграждение выплачивалось из частных средств? По некоторым сведениям, в операции по подавлению общественной активности трудящихся прииска участвовал агент по имени Максим Алмазов; можете ли вы это подтвердить или опровергнуть? Соответствуют ли истине сведения о том, что данный гражданин в течение последующих шести лет являлся активным сотрудником вашей корпорации? Где в данный момент находится Алмазов? Фигурирует ли он по сей день в платежных ведомостях «Таблицы-М»? Известно ли вам, что корпорация «Сиб-Минерал» возбудила в правоохранительных органах дело о привлечении Алмазова к уголовной ответственности?

Подполковник с безучастным выражением лица выслушивал ответы свидетелей. Майор время от времени делал пометки в гроссбухе, который принес с собой. Одна из капитанов вела стенографическую запись, другая отвечала за магнитофонную запись, а также время от времени включала видеокамеру. В перерыве Стратовы прошли в буфет заведения и съели по бутерброду с сыром, подсохшие ломтики которого, как в старые добрые советские времена, проявляли тенденцию к искривлению вверх. В конце опроса появилась Колоссниченко и со скучающим видом подписала пропуска на выход. На этот раз она вроде бы прошла через реальные двери кабинета, однако портрет П.А. Столыпина все-таки чуть-чуть содрогнулся.

Пока шли по коридорам, Ген все старался не произнести вертящуюся в башке одну из главных фраз русской литературы: «...и вы, мундиры голубые...» Вот произнесешь ее на людях, и будут люди усмехаться: Стратов-то, а? Каков! Сразу цвет подметил и цитату вспомнил! Он поглядывал на идущую рядом жену и был уверен, что она тоже в уме бормочет: «И вы, мундиры голубые». У них давно уже, как и у всех ветеранов женитьб, проявлялось частое совпадение мысли и слов. Ну, например, оба могут одновременно произнести: «А что, если сегодня на Спивакова сходить?» – и так далее.

В лифте Ашка чуть-чуть повисла у него на плече. «Знаешь, эта баба, ну, Светланка-то, мне иногда казалось, что она может меня вые...ть».

От этой фразы у него сразу все вздыбилось, он даже как-то нелеповато завозился, поправляя носовой платок в кармане брюк. «Мне тоже так показалось, когда вы так мило любезничали. Быть может, это был мужчина женского рода, а? Тебе не приходило в голову, что слово „мужчина“ вообще женского рода? – Вдруг ни с того ни с сего по-английски: – It has a totally female ending, hasn’t it?»