Текст книги "Дипломная работа"

Автор книги: Василий Панфилов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)

Глава третья

Нежно зашелестела гроздь крохотных колокольчиков на поросших вьюнком ажурных воротах из чугуна каслинского литья, и по каменным плитам тенистой дорожки застучали каблучки.

– И раз-два-три… – вполголоса напевала девушка, почти девочка, кружась в вальсе с невидимым партнёром, мечтательно полуприкрыв большие миндалевидные глаза. Подол её лёгкого платья вился вокруг точёных ножек бежевой вьюгой, и…

– Рахиль? – Песса Израилевна, несколько встрёпанная, выглянула из укрытой кустами беседки, поправляя корсаж лёгкого муслинового платья.

– Ой… – танец прервался, и обворожительная танцовщица, споткнувшись и едва не упав, как по волшебству превратилась в милую, но не слишком-то красивую и очень застенчивую девочку.

– А я тут… – сказала она, и покраснела так отчаянно, как могут краснеть только девочки-подростки в период пубертата.

– Да я тоже… мы, – поправилась женщина, очень выразительно покосившись вглубь тенистой беседки.

– Ой! – взвизгнула она кокетливо и интересно задышала, поглядывая назад с видом глубоко заинтересованным и романтичным, – Семэн Васильевич вон приехал, в гости зашёл. Ты иди, иди…

Рахиль покраснела ещё сильней, на што Песса Израилевна закатила глаза…

… как только убедилась, што девочка развернулась в нужном направлении, и уже не смотрит, куда ей не очень надо! И не то што ей сильно жалко на поглядеть своего интересного мушщину, но девочка ж стесняется! Она, Песса, и сама за целомудрие до свадьбы в разумных пределах, но не настолько же, штоб так краснеть за прозу жизни?!

Покачав сокрушённо головой, Песса Израилевна выбросила из неё до времени всё, всех, и их застенчивые проблемы, вернувшись к более интересной прозе, которая у неё – сплошная поэзия! Семэн Васильевич не был в Дурбане почти месяц, и потому у ней намечается если не вся "Илиада", то явно и не четверостишие!

– Доча, – поздно вечером женщина поскреблась тихонечко в дверь спальни, выжидая ответа. У девочки уже возраст, и если слишком да, то может выйти пикантный интерес нездорового характера!

– Ма-ам? Заходи!

Выждав ещё чуть, Песса зашла, и сев на банкетку у кровати, завздыхала, стараясь не слишком шарить глазами по дочиной спальне. Получалось так себе, потому што есть привычка через одесское общежитие, когда за соседями глаз да глаз просто превентивно! И если ты нет, то они, сволочи, точно да, и кому тогда нужен доктор?!

– Я таки понимаю за проблемы? – выгнула Эсфирь тонкую бровь, взявшая за привычку разговаривать с мамеле на одесском, потому как Родина и ностальгия, – Ты мине только скажи – они пришли за нас или постучались до постороннего человека, на которого немножечко тьфу?

– Фира, доча… – Песса Израилевна прижала руки к полной груди, – ты бы поговорила с Рахилью?!

– А… вы играли таки в Дафниса и Хлою[3]3
  Буколический античный роман любовно-эротического жанра с пастухом и пастушкой.


[Закрыть] с Семэном Васильевичем?! – иронично поинтересовалась девочка, облокотившись на подушки, – Я не против за ваши игры на свежем воздухе, но можно выбирать не только место, но и время!

Вопреки небрежным словам, ушки девочки полыхнули ало, выдавая смущение.

– Да это… – женщина небрежно отмахнулась, не желая даже думать за разные глупости. Если кто хочет стесняться не за сибе, а за почти посторонних людей, то кто она такая, штобы мешать думать глупости? Может, им так жить интересней, через стеснение и пикантность на каждый шорох в кустах!

– А тогда в чём дело? – удивилась Фира, высунув маленькую ступню из-под подола длинной ночнушки тончайшего льна, – Если ты хотишь сказать за её стеснительность и щепетильность, то я уже говорила много раз, и всё мимо! Вбила себе в голову за срочное получение профессии и съезжание на вольные хлеба к чужим людям, и шо ты хотишь думать? Она упёрлась!

– Золото, а не ребёнок, – закивала Песса Израилевна важно, – да не смотри ты так! Я таки не думаю, шо она нас объест, обопьёт и обоспит! Как по мине, так это немножечко глупо, но кто я такая? Всево лишь хозяйка дома, в котором её приютили и готовы ютить ещё, потому как теперь есть на што есть!

– Мам! – возмутилась девочка честной искренности с налётом одесского цинизма.

– Не мамкай! Имею право на мнение, и вообще… это так глупо, што даже мило, но зато… – женщина назидательно подняла палец, – Ты и мы можем быть уверены, шо она тибе настоящая хорошая подруга, а не просто так за большие деньги и по привычке! Сейчас тибе это кажется смешно через хиханьки, но лет через двадцать ты мине поймёшь и вспомнишь со спасибом за мудрость и большую правоту!

– Так в чём дело-то? – поторопила Эсфирь мамеле, зная за её способность вести долгие и вкусные беседы, особенно если ей не надо просыпаться рано утром для гимназии или иных дел!

– Мине кажется, – Песса Израилевна заговорщицки перешла на шёпот, но тише почему-то не получилось, – шо наша Рахиль влюбилась! Да-да, доча! Я знаю за Рахиль с пелёнок и даже немножечко раньше, так што моё понимание здесь можит быть первее её, и даже сильно первее!

– Ой… – Фира восторженно прижала ладошки к загоревшимся щекам, – как здорово! Рахиль моя лучшая…

– Доча! – перебила её мать, закатив глаза и выразительно сделав руками, – Пока мы не увидим в кого она да, мы не можем говорить за нашу радость, ты мине понимаешь? Одно дело – правильный еврейский юноша любого происхождения. Немножечко совсем другое – какой-нибудь поц со странными планами и чужими идеями, даже если он и аидиш голубых кровей! Теперь ты мине да?

– Ой… – отозвалась Фира, – Рахиль, она же…

– Да! – поставила точку мать, – И я таки хочу ей немножечко женского счастья с обладателем интересного состояния.

– Мам! – возмутилась девочка, привстав на кровати, – Деньги не главное, живут ведь не с капиталами, а с человеком!

– Ша! Деньги не главное, когда они да, и к красивому капиталу прилагается приятный характер с человеческими качествами! А если у жениха в голове сплошное прекраснодушие, а по жизни он шлемазл? Фира! Ты вспомни за отца Рахили, не к ночи будь помянут! Тоже ведь кладезь прекраснодушия в свою пользу! А потом оц-тоц перевертоц, и такой сибе вышел поц!

– Это другое, – надулась девочка, и многомудрая мать не стала спорить, переведя разговор с абстрактного вообще на конкретные частности.

– Ребёнок из кожи вон лезет, хотя выучиться на модистку как можно быстрее и лучше, и из всех развлечений у неё только занятия танцами через раз! Но тибе и мамзель Боннет нельзя назвать сердешным интересом, или я чево-то не знаю?

Песса Израилевна с прищуром уставилась на смеющуюся дочу, у которой сама мысль, шо она, и с девочкой… Ну мамеле даёт жару! Немножечко таких предположений, и можно будет выступать с комическими куплетами!

– Ну и ладно, ну и хорошо… – закивала женщина, – ты не думай, если вдруг и да, то это бывает…

Эсфирь засмеялась вовсе уж в голос, и Песса Израилевна выдохнула облегчённо. Она не то штобы и ханжа, но немножечко спокойней за дочку, когда та не виляет по жизни и судьбе, а идёт к своему счастью, как паровоз на всех парах по проложенным где надо рельсам!

Отсмеявшись, Фира развернулась на живот, положив ступни на подушки и подперев подбородок руками.

– Где бы она могла влюбиться, а? – задала девочка вопрос, глядя на мать, – Из ателье домой, из дома в ателье, и разве што синагога в шаббат, да иногда удаётся её прогуливать через кафе и парк, и совсем уж редко – к Гиляровским!

– Ой, доча… – отмахнулась женщина, мечтательно вспоминая што-то своё, – в вашем-то возрасте! Как там… пришла пора, она влюбилась[4]4
  А. С. Пушкин «Евгений Онегин».


[Закрыть]! Кто-то не слишком старый, встреченный случайно на улице, улыбнулся любезно, и вот она себе навоображала! А если этот кто-то шаромыжник, авнтюрист и вообще поц, который бросит потом Рахиль в интересном положении и с растерзанной моралью? Или ещё для нас хуже, если он через неё, и до нас! Скажешь, не можит быть да?!

– Расследование! – выдохнула Фира восторженно, соскучившаяся немножко по приключениям.

– Да? И как ты сибе это представляешь? – Песса Израилевна сделала большие скептические глаза и немножко помогла скепсису руками, – Девочка будит идти по улице, а мы с тобой красться сзаду с продырявленными для зрения газетами у лица?

– Надо будет записать! – отсмеявшись, сказала Фира, – Для Егора! Он говорил когда-то, шо хочет организовать небольшую киностудию, а это ведь готовый сценарий! Нет, мам! Мы просто зайдём в синагогу, где спросим ребе, а оттуда – пешком до ателье, заходя в каждый магазин, кафе и кондитерскую на её и нашем пути!

– Но за-ради поговорить придётся што-то покупать, – слабо возразила мать, сдаваясь под натиском дочиного надо и стройных рядов кондитерских изделий…

… в пользу бедной девочки! Сугубо!

– … и я такая, – негромко, но весьма эмоционально рассказывала Фира матери, идя по улице, – любезнейший Антип Меркурьевич, сударь мой, не знаете ли вы… а потом смотрю – знает! И краснеет! Та-ак мило…

– Антип? – переспрашивала мать, немного завидуя, шо в этом расследовании она явно не Холмс, и не факт даже шо и Ватсон!

– Ну! Модный такой, франт настоящий и мастер признанный, да и делец изрядный, недаром же Федул Иваныч доверил ему Дурбанский филиал! А та-ак застеснялся…

– Он же… Песса Израилевна сложила пальцы староверческим двоеперстием.

– А Егор? – возразила дочь с видом триумфатора.

– Ну…

– Вот и я о том же! – припечатала довольная Эсфирь, которой чем больше таких браков, тем меньше взглядов на неё! И вообще!

– Хороший мальчик, – завздыхала Песса Израилевна, – но…

– Пусть лучше через "Но" счастьем, чем через традиции, но без счастья, как у родителей Рахиль! Да и кто што сделает? Антип Меркурьевич не абы кто, а друг и компаньон Мишки Пономаренка через швейный бизнес! А со стороны нас у Рахиль ещё интересней! Ну и?! Кто?

Она задиристо подпрыгнула, сжав маленький кулачок, и тут же смутилась редких прохожих, мило порозовев.

– Это што же получается? – едва не споткнулась Песса Израилевна, кивая машинально встреченному знакомцу, – Вот так всё? Просто?!

– Ну… совсем уж просто не будет, – чуть задумавшись, ответила Фира, – эти двое долго будут делать друг другу нервы, ходить и краснеть, но в целом – да!

– А… – начала было женщина и закрыла рот, – Синода-то нет! И это шо, кто как хочет, тот так и верит? И… в брак?! Доча, я только сейчас это осознала! Нет тех, кто своей работой выбрал – мешать людям жить! И сколько такого "Нет" по Африке и Кантонам?! Просто… не мешать? И ведь всё! Ничего больше не надо, а как надо, люди сделают сами!

* * *

– Бах! – открывая двери головой, в участок ввалился сперва странный субъект, а затем Соломон Маркович с алой повязкой ДНД на правом бицепсе. Бывший биндюжник и немножечко бандит, известный в Одессе забияка и драчун, после Англо-Бурской Соломон Маркович осе́л в Дурбане.

Немножечко оглядевшись и выздоровев после всякого, он понял, шо в новой стране и при новой власти можно бить людей при полной и горячей поддержке власти и общества! Ну это ли не подарок?! Необходимость соблюдать при этом немножечко законности удручает и гнетёт, но нет в мире совершенства…

– Эт-та што за… – участковый даже бутерброд с салом обронил, благо и подхватил тут же, а быстро поднятое, как известно, считается упавшим на газетку, – покемон?!

Крепкое словцо, подхваченное у Егора Кузьмича, прижилось в Дурбане, и всё больше в районе Новой Молдаванки, обозначая того, кто ещё может и не поц, но идёт верной дорогой к етому званию.

– Покемон как есть! – хохотнул Соломон Маркович, пхая вперёд самонастоящево казака при лампасах и фуражке, – вон… на рынке завёлся, как таракан!

– Та ладно… – не поверил участковый, сбиваясь от волнения в сторону суржика. В интересном волнении он забыл даже об сале, а ето, зная Ивана Андреича – прицидент!

– Я природный казак… кхе! – лампасник подавился воздухом, а участковый старательно не заметил самоуправство старинного приятеля, вбившево немаленький кулак в дыхало задержанново.

– Нет, ты слышал?! – просиял жид, улыбаясь золотозубо и щасливо, – Да не падай ты!

Соломон Маркович заботливо придержал казачка, за шиворот, приподняв над полом одной рукой. Вышло даже немножко интересно и символично, потому как щитается, што казаки, они богатыри и мо́лодцы, а жиды как бы наоборот. Но это щитается всё больше теми, кто не видел блондинистых здоровенных ашкеназов, работающих мясниками и биндюжниками, и киргизистых казачков, местами ни разу не крупных.

– Та слышал, слышал, – отмахнулся хохол, тыкая пальцем в казака, не исчезнет ли? – не глухой.

– Да я своим ушам и глазам не да, – заулыбался Соломон Маркович, – когда увидел такое. Я сказал сибе – Шломо, надо прекращать пить по утрам! А потом выдохнул, выдохнул и радостно понял, шо это не белочка в лампасах, а настоящий казак! Пить можно!

– Их по всему Союзу двух десятков нету, и те расказачились, а тут – нате! – солнышком сиял правоохранительный жид, – К именинам подарочек!

– Шломо, я тебе вот што скажу, – палец участкового упёрся уже в друга, – если чилавек казак, то это не повод хватать ево ко мне, как бы тебе етово не хотелось!

– Ваня… – всплеснул руками друг, – у мине полрынка свидетелей! Вон… Ираида Ильинишна со мной!

Высунувшаяся наконец из-за жидовской спины склочная и насквозь православная старушонка закивала, поджав ссохшиеся губы.

– Лаился и Коституцию нарушал, – наябедничала старушка, – злостно!

Учитывая, што старушка та ещё жидоедка, то таки да и немножечко ой! Не врёт. Наверное. Казачков Ираида Ильинишна не любит ишшо больше, чем жидов, хотя…

… она вообще никаво не любит. Такая себе праведница и терпеливица из тех, которые поедом едят всех прочих, начиная с близких.

– Ой… – выдохнул Иван Андреич, разом представляя интересное дело и много писанины, отчево лень в нём заборолась с любопытством и карьеризмом. А потом вспомнилось, што он хоть и маленькое, а всё ж таки начальство, и писать придётся не ему!

Участок заполнили свидетели и видоки, а также те, кто ничего и никак, но желал поучаствовать и посмотреть. По словам их, преступление выходило страшенное!

– … вот таки-таки и сказал? – не вдруг поверил участковый, остановив помощника насчёт писать, – Што он казак и етот привилиги… привилегированное сословие?! При людя́х?!

Толпа разом загомонила, делясь впечатлением.

– Ишь, – качнул головой участковый, – вы ему тово… объяснили, што у нас сословий нет? Ни привилиле… тфу ты! Ни привилегированных, никаких ишшо? Только граждане?

– В душу объяснили? – переспросил Иван Андреич, – А… не сразу хоть бить стали? Не, не… я ничево, если осторожно и без вредительств членов, то можно! Нужно даже, потому как оскорбление общества.

– Стоп! – остановил себя и людей участковый, потому как он болеет за Закон и Правду, а нравятся ли ему казаки или вообще нет, дело двадцать пятое, – А он не из дилигации какой? Нет? С корабля сошёл и гражданство запросил? Кхе… С убежищем? Кхе…

Допрос шёл тяжело, но после тово, как Соломон Маркович по просьбе Ивана Андреича удалил всех лишних, и в участке осталось всего-то три десятка чилавеков.

– … привиле… – высунув язык, бойко выводил пёрышком молоденький стажёр.

– Даже и не раз? – уточнял участковый, поглядывая на казака.

– Мужичьё… – сплюнул тот на пол и разразился речью.

– Тю… – Иван Андреич остановил Соломона Марковича со второго раза, – эта, похоже, для дохтура клиент. Который…

Он многозначительно постучал сибе по лбу.

– … по голове.

– Да тьфу ты… – расстроился дружинник, – так шо, в камеру ево?

– Да, – участковый загромыхал ключами, – Сёма… Сёма! Набери номер психиатра, похоже, работёнка для ево!

– … головушкой поехал, стал быть, – рассказывал на следующий день Иван Андреич за рюмкой чая в обед, – у себе на Дону со старши́ной боролся, бо оне там всю землицу общинную под себя гребут. Ну и… то ли до полново расказачивания дошло, то ли сбёг как дезертир, это власти уточняют покамест.

– А здеся, – мужчина пожал плечами, – может, в трюмах головушку перегрел во время путешествия, а может, просто, как ето… прогрессировал! Решил, шо там казаки неправильные, а здеся он новое войско создаст и атаманом при ём станет.

– Таки да… – протянул Соломон Маркович.

– Ну и я же и говорю, – снова пожал плечами участковый, – больной чилавек!

Четвёртая глава

– Вот тоже, кулинарная Мекка! – бубнил Санька, вяло ковыряя ложечкой пирожное, – По мне, так в Клозери́ де Лила́[5]5
  Клозери́ де Лила́ – кафе на бульваре Монпарнас, одно из самых популярных мест встреч богемы в то время.


[Закрыть] куда как душевней, и рожи вокруг знакомые, а не эти…

Он покосился на чинных посетителей "Серебряной башни[6]6
  Серебряная башня, она же «La Tour d’Argent» – старейший ресторан Парижа, и наверное, самый аристократический.


[Закрыть]", разодетых в вечерние платья, и вздыхая тяжко, принялся терзать несчастное кондитерское изделие, размазывая его по фарфоровой тарелочке. Вид такой несчастный, будто не в одном из лучших ресторанов Парижа сидим, а в тошниловку я его затащил.

– И на манеры можно почти не обращать внимания, – подковырнул я насупившегося брата.

– И што? – тот даже и головы не поднял, продолжив терзать несчастное пирожное, раздавив его карамельно-ореховые внутренности по фарфоровой тарелочке, – Спорю разве? Не последнее дело – уютно тебе за столом сидеть, или давишься, на рожи эти глядючи. Глянь! Зоопарк человеческий как есть!

– Пф… – одним только звуком показав раздражение, я стал лениво есть, поглядывая в панорамное окно, из которого открывается потрясающий вид. На Париж неспешно опускается вечер, и катящееся к горизонту солнце, отражаясь в Сене, совершенно волшебным светом озаряет город.

– Гиойм звал, – всё бубнил Санька, сбивая созерцательное настроение, – Андрэ Жид обещался, а мы тут как сопля под носом скучаем!

– Отскучались похоже, – заметив в отражении сплочённую группу, целенаправленно двигающуюся к нам, спешно вытер рот салфеткой, – да не оглядывайся ты!

– В конном строю практически, – съязвил брат, косясь на неверное отражение и залпом допивая кофе, поморщившись от попавшей в рот гущи, – не иначе как с манёвров отпускники. Нога к ноге идут, и впереди командир!

– Господа! Не кажется ли вам, что здесь воняет дерьмом? – отчётливо и очень громко произнёс по-русски рослый усатый мужчина лет сорока, остановившись у нашего столика и с неотвратимостью орудийной башни поворачивая голову в нашу сторону.

Ну… так, по крайней мере, ему кажется. Наверное. На мой взгляд, выглядит это всё донельзя манерно, отдаёт плесенью и нафталином глубоко провинциального театра. Группа поддержки, с выразительность скверных актёров играя эмоциями и лицами, поддержала и одобрила лидера, вбросив ряд тщательно отрепетированных реплик.

Да… пожалуй и верно – провинция-с! Слишком уж пристальное внимание к деталям моды. Затянутые в корсеты и облитые фраками, они напоминают скорее… кондомы. Притом жизненная потрёпанность у них такая, что… использованные. Неоднократно.

Ну или говоря языком более светским – это никак не денди, а скорее фаты[7]7
  Фат – театральное амплуа для ролей эффектных, ограниченных и самовлюблённых молодых людей («салонных любовников»). Одна из «ролей с гардеробом», где костюм и аксессуары являются ключевыми элементами образа.


[Закрыть] из провинции. Притом с дурным вкусом, ну или просто отсутствием оного.

Ни единой нотки индивидуальности в зализанных обликах, и даже специфические алкогольно-кокаиновые крылья носа практически одинаковые. Ни дать ни взять – прожившиеся провинциальные помещики из отставных офицеров, решившие то ли поправить свои дела дурной лихостью[8]8
  Предупреждая вопросы некоторых читателей пишу сразу, дабы не писать потом по десять раз в комментах. Да, персонажей такого рода в Российской Империи хватало, и даже более чем, особенно во Франции. Собственно, как раз на рубеже веков помещики и заканчивали «проедать» выкупные деньги.
  В РИ крестьяне платили выкуп за землю (завышенный в разы и без возможности отказаться платить) до 1907 года. Большая часть выкупных платежей (что-то свыше 90 %, если не ошибаюсь) была потрачена в Европе, и преимущественно как раз во Франции.
  И да, поведение "ля рюс Бояр" и им подражающих мелкотравчатых помещиков, было крайне вызывающим и скандальным.


[Закрыть], то ли…

… чорт его знает! Внезапно стало скучно, и я позволил эмоциям отразиться на лице. Нам с братом плевать на этикет хоть по большому, хоть по маленькому, и соблюдаем мы его ровно настолько, насколько это удобно нам! И такое нелепое представление… на кого оно было рассчитано?

– Жопу надо вытирать, если кажется, – буркнул Санька, откидываясь на спинку стула, и взглядом эстетствующего мясника окидывая троих мужчин.

– Идиоты, – сухо констатирую я, – пытаться шокировать разговорами о дерьме бывших пастухов, которые не скрывают и не стесняются своего прошлого, – гарсон!

Ловлю взглядом официанта, взмахом руки привлекая внимание персонала и публики.

– В-вы… – с огнём в глазах и пузырькам слюны на губах, лидер кокаинистов левой рукой схватил меня за грудки и то ли замахнулся, то ли захотел вздёрнуть со стула ввысь…

… но я, ухватив его за пальцы, с готовностью начал падать на спину, выворачивая кисть на излом. Короткий, какой-то собачий взвизг, перешедший в скулёж, и рослый мужчина скрючился в позе эмбриона, баюкая сломанную руку…

… а я уже на ногах.

– Долго ты, – буднично сказал брат, пробивая ногой в голову стоящему на одном колене щеголеватому мужчине с жидковатыми тоненькими усиками на одутловатом лице. Второй, обладатель "Николаевской" бороды и рыхлого, сбившегося набок большого живота, раскинулся на спине морской звездой, вяло шевеля конечностями и явно пребывая в глубоком нокауте.

– Зато чисто, – хмыкаю в ответ, и прижав руку к сердцу, с виноватым видом кланяюсь миловидной даме, ставшей свидетельницей произошедшего, – считай, полресторана видело, што не мы первыми начали. Мы белые и пушистые!

– Эт да, – согласился Чиж, носком ботинка трогая "морскую звезду" и пряча кастет в карман, – никак перестарался? А нет…

"Звезда" повернулась на бок и звучно наблевала на пол, приведя в комичное отчаяние официанта, самую чуточку не успевшего с тазиком.

– Сават, месье, – улыбаюсь одному из ближайших соседей, заинтересовавшихся скандалом. Приврать несложно, а французам всё национальное – бальзам на сердце!

– Месье… – метрдотель был вежлив, но твёрд и настойчив, обращаясь к агрессору, – вы меня понимаете?

Лидер троицы, держась за сломанную руку, кивнул… далеко не сразу и изрядно заторможенно. Не факт, что понимает он в полной мере, ибо переломы я обеспечил сложные и со смещениями. Чорт его знает, как сознание не потерял от болевого шока…

– Мы вызвали врача и… – метрдотель покосился на нас, мастерски выдерживая паузу.

– На полиции не настаиваем, – жму плечами с видом человека, не нуждающегося в надуманных сенсациях, – если только эти агрессивные месье не считают иначе.

Месье, в лице пребывающего в шоке плешивого лидера, у которого слетела волосяная накладка с макушки, не считали. Покинув поле боя с помощью персонала, оставили нас победителями как де-юре, так и де-факто.

– Месье… – материализовался метрдотель у нашего столика, на котором не иначе как попущением Божиим, не пострадала ни одна салфетка, – хочу заверить Вас, что лично я и персонал "Серебряной башни" не винит Вас в произошедшем. Также уверяем вас, что эти… клошары не ступят более ногой в наш ресторан.

Чорт знает, лукавил ли этот осанистый немолодой мужчина, склоняя гордую выю, но блевоту и кровь замыли, а нам, в качестве компенсации за как бы испорченный вечер, принесли изрядных размеров блюдо со сладостями.

– Хоть так, – вздохнул брат, у которого явно прорезался аппетит, – и не подрались толком, а… ладно!

– Ничего они не понимают в благородном искусстве кабацкой драки, – съязвил я, и Санька закивал согласно. Тьфу ты… даже неинтересно…

Ан нет! Вон, глаза блестят насмешечкой!

– Ах ты… а молодца, – улыбаюсь ответно, – ей-ей молодца! Подловил на дурачка!

– А то!

* * *

Отложив документы в сторону, Лубе прикрыл веки и помассировал их кончиками пальцев.

– Информация полностью достоверна? – глухо поинтересовался он у секретаря, не открывая глаз.

– Месье Лепин лично ручается, – бесстрастно ответил тот.

– Между Сциллой и Харибдой, – пробормотал президент Французской Республики, растекшись по креслу снулой медузой.

– Месье… – напомнил о себе секретарь.

– Ступайте, Пьер, – отпустил его Лубе, и молодой мужчина, склонив голову, закрыл за собой дверь массивную дверь, отсекая звуки приёмной.

Некоторое время Лубе сидел молча, полуприкрыв глаза. Наконец, шумно вздохнув, он нашарил в ящике стола коробку сигар, и отрезав кончик при помощи гильотины, раскурил табак из заморских колоний Франции, подаренный плантаторами.

– Русские… – пробормотал он, прикусывая в досаде сигару и перекатывая её в уголок рта, – республиканцы и монархисты, и нам, тысяча чертей, нужны и те, и другие!

Выпустив дымное колечко, Лубе снова открыл принесённые секретарём документы и принялся их просматривать, хмыкая и делая пометки карандашом. Не вызывая Пьера, он достал с полок "русские" папки и принялся делать выписки, не выпуская сигару изо рта.

– И ссориться ни с кем нельзя, – меланхолично констатировал президент, приходя в самое дурное расположение духа.

С одной стороны Российская Империя, надёжнейший рынок сбыта, поставщик дешёвого сырья и…

… пушечного мяса в случае боевых действий.

Страна-должник, дворянство которой, начиная с представителей Дома Романовых, самым решительным образом стремится тратить деньги во Франции. Имея такого союзника за спиной, можно не бояться решительно ничего!

– Нет… – поправил себя Лубе вслух, – не за спиной, ни в коем случае не за спиной! Впереди, и только так! Россия – замечательный пример того, как можно выиграть все битвы, проиграв в итоге войну. Замечательный союзник…

С другой стороны – Русские Кантоны, ключ к Африке. Огромные, почти незаселённые территории, с богатейшими недрами и плодородными почвами. Стремительно развивающаяся страна, которая ещё много десятилетий будет нуждаться в…

… Старшем Брате.

Страна, которая при наличии надёжных союзников и капельки везения, способна стать доминирующей силой на материке. Африканский плацдарм Франции!

– Юный коммандер ведёт свою игру? Или кто-то из его окружения играет коммандером? – Лубе ещё раз бегло проглядел папку и кивнул удовлетворённо, – Хм… пусть. Если верить Лепину, а не доверять ему решительно нет резона, лёгкие, точечные провокации русской фракции лишь чуть-чуть ускорили течение событий.

– Чуть-чуть, – задумчиво повторил он, катая по столу карандаш, – Даже… я бы сказал – изящно! Если бы не пристальное внимание к Георгу и его делам, то пожалуй, мы могли бы и пропустить эти детали как малозначительные!

– Значит, – Лубе склонил голову набок, будто прислушиваясь к кому-то, и пару минут спустя вновь принимаясь листать документы, – ему нужно обострение конфликта… сейчас? Именно сейчас?

– Ах ты ж… – он восторженно хлопнул ладонью по столу, – делёжка африканского наследства в разгаре! Вот оно!

Сделав в общем-то логичное допущение, президент Французской Республики выстроил цепочку действий Георга в частности, и русской фракции вообще, на не вполне верном выводе.

По его мнению, получив кусок африканского пирога, авиатор демонстративно удалился от последующей неизбежной грызни. Свои активы он обезопасил на первых порах авторитетом военного, а затем и тесной кооперацией с промышленными и аристократическими кругами Франции. Ныне же Георг получил возможность вернуться в Африку арбитром с незапятнанной репутацией, равно усилив свой экономический и политический вес.

– Хлопнуть дверью… а ведь и выйдет у мерзавца! – невольно восхитился Лубе, и тут же поправился, – Могло выйти! Ему – повод удалиться в Африку, а нам – головная боль… экий подлец!

Несмотря на нелестные эпитеты, президент настроен вполне благодушно. Желание Русских Кантонов максимально осложнить для Российской Империи ситуацию на политическом поле логично, закономерно и пожалуй – исторично. Сыграли изящно, не переходя негласных, но достаточно жёстких рамок политической подковёрной борьбы, так чего ж обижаться?

– Н-да… а ведь придётся отойти от роли арбитра и подыграть Георгу в этой партии, – озадачился он, раскуривая погасшую сигару, – Пусть провокации и имели место быть, но ведь первыми начали никак не Кантоны! Да и удалить из Парижа одного человека много проще…

– … и дешевле, – вздохнул президент, вспоминая о невероятных суммах, ежегодно оставляемых русским дворянством в Париже. Если же репутацию русского дворянства скандализировать в глазах французского обывателя ещё больше, то…

… этот источник может сократиться весьма существенно. А что ещё хуже – ряд контрактов окажется под большим вопросом!

– А ведь придётся с Георгом договариваться, – меланхолично констатировал президент Французской Республики, – Вот уж действительно, Возмутитель Спокойствия!