Текст книги "Курс русской истории (Лекции LXII—LXXXVI)"

Автор книги: Василий Ключевский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 46 (всего у книги 55 страниц)

Характер Александра I

Так воспитывался Александр. Надобно признаться, он шел к престолу не особенно гладкой тропой. С пеленок над ним перепробовали немало воспитательных экспериментов: его не вовремя оторвали от матери для опыта натурально-рационалистической педагогии, из недоконченного Эмиля превратили в преждевременного политика и философа, едва начавшего развиваться студента преобразили в незрелого семьянина, а тихое течение семейной жизни и недоконченные учебные занятия прерывали развлечениями легкого эрмитажного общества, а потом казарменными тревогами, гатчинской дисциплиной. Это все было или не вовремя, или не то, что было нужно.

Александру вечно приходилось вращаться между двумя противоположными течениями, из коих ни одно не было ему попутным, стоять между двумя противоречиями, подвергаясь опасности стать третьим, попасть в разлад с самим собой: в детстве – между бабушкой и родителями, в ранней молодости – между отцом и матерью, в учебной комнате – между атеистом Лагарпом и ортодоксальным Самборским, между несогласными наставниками, которые на нем, на его сознании и совести разыгрывали вражду своих вкусов и убеждений, наконец, на престоле, между конституционными идеалами и абсолютистскими привычками. Такие условия не могли выработать открытого характера. Его обвиняли в двоедушии, притворстве (северный Тальма, византийский грек), в наклонности казаться, а не быть. [Это] неточно. Александр не имел нужды притворно казаться тем, чем хотел быть; он только не хотел показаться тем, чем он был на самом деле. Притворство – порок, скрытность – недостаток, вроде глухоты и т.п. Великому князю нужна была прежде всего привычка к деловому, терпеливому и настойчивому труду, больше всего знакомство с той жизнью, которой он призван был со временем руководить. Ни тем, ни другим нельзя было запастись ни в эмилевой детской, ни в лагарповой аудитории, ни в бабушкином салоне, ни на отцовском вахт-параде. Великого князя не научили даже родному языку как следует: один современник говорит, что он до конца жизни не мог вести по-русски обстоятельного разговора о каком-нибудь сложном деле. Даже все было сделано, чтобы затруднить великому князю знакомство с действительностью, которой он должен был управлять. Из воспитания своего великий князь вынес скрытность, внушавшую недоверие к нему, наклонность казаться и не быть [самим собой], скрытое презрение к людям, круг политических идей и чувств, которые должны были наделать ему чрезвычайно много хлопот. Еще в царствование Екатерины он признавался князю Чарторыйскому, что принимает сердечное участие во французской революции, ненавидит деспотизм во всяком его проявлении, любит свободу, которая должна принадлежать всякому, что наследственность власти он признает [как] несправедливое и нелепое установление, что верховная власть должна быть вверяема не по случайности рождения, а по голосу нации, которая сумеет выбрать наиболее достойного управлять ею. Что мог сделать великий князь с обильным запасом таких ненужных идей и чувств? Эти идеи и чувства, [а] всего более воспитание мешали развитию в нем чутья действительности, практического глазомера. Эти чутье и глазомер приобретаются путем упорного труда и продолжительной возни в той грязи, из которой состоит жизнь; а великий князь не приучен был ни упорно трудиться, ни самостоятельно работать, ни возиться в этой грязи. Он знал изящную грязь бабушкина салона, как и неопрятную грязь отцовой казармы, но его не познакомили с той здоровой житейской грязью, пачкаться в которой сам господь благословил человека, сказав ему: «В поте лица твоего снеси хлеб твой».

Таким образом, Александр вступил на престол с запасом возвышенных и доброжелательных стремлений, которые должны были водворять свободу и благоденствие в управляемом народе, но не давал отчета, как это сделать. Эта свобода и благоденствие, так ему казалось, должны были водвориться сразу, сами собой, без труда и препятствий, каким-то волшебным «вдруг». Разумеется, при первом же опыте встретились препятствия; не привыкнув одолевать затруднений, великий князь начинал досадовать на людей и на жизнь, приходил в уныние. Непривычка к труду и борьбе развила в нем наклонность преждевременно опускать руки, слишком скоро утомляться; едва начав дело, великий князь уже тяготился им; уставал раньше, чем принимался за работу. В 1796 г., имея 18 лет от роду, он уже чувствовал себя усталым и признавался, что его мечта – со временем, отрекшись от престола, поселиться с женой на берегу Рейна и вести жизнь частного человека в обществе друзей и в изучении природы Затруднения, встреченные дома при осуществлении задуманной программы, постепенно поселили в нем холодность к внутренней деятельности. Тогда все идеалы императора постепенно уходили из России, с Невы на Вислу, сосредоточивались на Польше и даже переходили за границу, в Западную Европу. Известно, что во вторую половину царствования император очень мало занимался внутренними делами России, все его внимание постепенно сосредоточилось на устройстве политического порядка в Польше, на поддержании устройством Священного союза политического порядка в Западной Европе. Таким образом, прежняя русская национально-политическая идиллия сменилась идиллией всемирно-исторической – Священным союзом, которым думали устроить политический порядок в Западной Европе, на правилах евангелия, т.е. на принципах частной личной морали. После царя Алексея Михайловича император Александр [производил] наиболее приятное впечатление, вызывал к себе сочувствие своими личными качествами; это был роскошный, но только тепличный цветок, не успевший или не умевший акклиматизироваться на русской почве. Он рос и цвел роскошно, пока стояла хорошая погода, а как подули северные бури, как наступило наше русское осеннее ненастье, он завял и опустился.

Такие недостатки, вынесенные из воспитания, всего сильнее отразились на первоначальной преобразовательной программе.

Преобразовательные опыты первых лет

Сделаю обзор главных явлений внутренней преобразовательной деятельности императора Александра. Этот император вступил на престол 12 марта 1801 г. Его вступление на престол возбудило в русском, преимущественно дворянском, обществе самый шумный восторг; предшествующее царствование для этого общества было строгим великим постом. Карамзин говорит, что слух о воцарении нового императора был принят как весть искупления. Продолжительное напряжение нервов от страха разрешалось обильными слезами умиления: люди на улицах и в домах плакали от радости; при встрече знакомые и незнакомые поздравляли друг друга и обнимались, точно в день светлого воскресения. Но скоро новый, 24-летний император стал предметом восторженного внимания и обожания. Самая наружность, обращение, появление на улице его, как и обстановка, производили обаятельное действие. В первый раз увидали государя гуляющим в столице пешком, без всякой свиты и без всяких украшений, даже без часов, и приветливо отвечающим на поклоны встречных. Новое правительство поспешило прямо заявить направление, в каком оно намерено было действовать. В манифесте 12 марта 1801 г. император принимал на себя обязательство управлять народом «по законам и по сердцу своей премудрой бабки». В указах, как и в частных беседах, император выражал основное правило, которым он будет руководиться: на место личного произвола деятельно водворять строгую законность. Император не раз указывал на главный недостаток, которым страдал русский государственный порядок; этот недостаток он называл «произволом нашего правления». Для устранения этого недостатка он указывал на необходимость коренных, т.е. основных, законов, которых почти еще не было в России. В таком направлении велись преобразовательные опыты первых лет. С первых дней нового царствования императора окружили люди, которых он призвал помогать ему в преобразовательных работах. То были люди, воспитанные в самых передовых идеях XVIII в. и хорошо знакомые с государственными порядками Запада; они принадлежали к поколению, непосредственно следовавшему за дельцами екатерининского времени. Во второй половине этого царствования они принадлежали к великосветской молодежи, которая вместе с манерами французских салонов усвояла незаметно и политические идеи французской литературы просвещения. То были граф Кочубей, племянник екатерининского дельца Безбородка Новосильцев, граф Строганов, родственник Новосильцева, и поляк князь Адам Чарторыйский. Эти люди составили интимный кружок, неофициальный комитет, который собирался после обеденного кофе в укромной комнате императора, и вместе с ним вырабатывали план преобразований. Благодаря тому что один из членов этой комиссии – граф П. А. Строганов вел для себя записи его негласных заседаний на французском языке (24 июня 1801 г. – 9 ноября 1803 г.), мы можем следить за деятельностью этого комитета. Он сразу затронул самые разнообразные государственные вопросы. Задачей этого комитета было помогать императору «в систематической работе над реформою бесформенного здания управления империей» – так выражена была эта задача в одной записи. Положено было предварительно изучить настоящее положение империи, потом преобразовать отдельные части администрации и эти отдельные реформы завершить «уложением (так я перевожу слово constitution), установленным на основании истинного народного духа». Начали с центрального управления. Екатерина, как мы видели, оставила незавершенным здание центрального управления; создав сложный и стройный порядок местной администрации и суда, она не дала правильных центральных учреждений с точно распределенными ведомствами, с ясным обозначением «твердых пределов», что было обещано в июльском манифесте 1762 г. Внук продолжал работу бабки, но выведенная им вершина правительственного здания по духу и строю своему вышла непохожей на корпус, не соответствовала своему фундаменту. Собиравшийся по личному усмотрению императрицы Екатерины Государственный совет 30 марта 1801 г. заменен был постоянным учреждением, получившим название «Непременного совета», для рассмотрения и обсуждения государственных дел и постановлений. Он был организован на скорую руку, состоял из 12 высших сановников без разделения на департаменты. Затем преобразованы были петровские коллегии, уже при Екатерине утратившие свой первоначальный характер. Манифестом 8 сентября 1802 г. они преобразованы были в восемь министерств. То были министерство иностранных дел, военно-сухопутных сил, морских сил, внутренних дел, финансов, юстиции, коммерции и народного просвещения с комитетом министров для обсуждения дел, требующих общих соображений. Это последнее является впервые в системе наших центральных учреждений. Прежние коллегии подчинены министерствам или вошли в новые министерства, как их департаменты; главным отличием новых органов центрального управления была их единоличная власть: каждое ведомство управлялось министром вместо прежнего коллегиального присутствия; каждый министр был отчетен перед Сенатом.

Такова была первая попытка перестройки центрального управления, предпринятой новым императором. Одновременно с реформами административными затронуты были и общественные отношения. Здесь также резко заявлено было направление, в каком предполагалось действовать; направление это состояло в уравнении всех общественных состояний перед законом. В числе первых мер нового императора было восстановление жалованных сословных грамот, отмененных, как мы видели, прежним императором в их главных частях. Но в неофициальном комитете император признавался, что он против воли восстановил жалованную грамоту дворянству, потому что исключительность дарованных ею сословных прав была ему всегда противна. Затронут был робко щекотливый вопрос о крепостном праве. Рядом мер с начала царствования заявлено было намерение правительства постепенно подготовить умы к упразднению этого права. Так, в правительственных периодических изданиях запрещено было печатать публикации о продаже крестьян без земли. С 1801 г. запрещена была раздача населенных имений в частную собственность. 12 декабря 1801 г., в день рождения императора, обнародован был еще более важный указ, предоставлявший лицам всех свободных состояний приобретать вне городов в собственность недвижимые имущества без крестьян; этим правом могли воспользоваться купцы, мещане, казенные крестьяне. Закон 12 декабря разрушил вековую землевладельческую монополию дворянства, которое одно дотоле пользовалось правом приобретать землю в личную собственность. Ободренные этим первым начинанием, некоторые свободомыслящие помещики возымели желание, вступая в соглашение со своими крепостными крестьянами, освобождать их на волю целыми селениями. Доселе не существовало закона о таком массовом освобождении крестьян. Так, воронежский помещик Петрово-Соловово заключил сделку с 5001 душой своих крестьян, предоставив им в собственность земли, которые они обрабатывали, с условием выплатить ему в 19 лет 1 1/2 млн руб. Сын екатерининского фельдмаршала граф Сергей Румянцев задумал отпустить на волю 199 душ своих крестьян с землей по добровольному соглашению с ними, но при этом он представил правительству проект общего закона о сделках помещиков с крепостными крестьянами. Правительство приняло этот проект, и 20 февраля 1803 г. издан был указ о свободных хлебопашцах: помещики могли вступать в соглашение со своими крестьянами, освобождая их непременно с землей целыми селениями или отдельными семьями. Эти освобожденные крестьяне, не записываясь в другие состояния, образовали особый класс «свободных хлебопашцев». Закон 20 февраля был первым решительным выражением правительственного намерения отменить крепостное право.

Таковы были первые опыты перестройки управления и общественных отношений, они составляют первую эпоху преобразовательной деятельности Александра. Опыты эти недостаточно обдумывались и страдали важными недостатками: недостаточно соглашались одни с другими, велись чрезвычайно торопливо; так, новые центральные ведомства, министерства явились единоличными учреждениями, а руководимые ими губернские учреждения сохранили прежний коллегиальный строй. Затем последовали известные внешние события, на некоторое время отвлекшие императора от внутренних работ; то было участие в двух коалициях против Франции – в 1805 г. в союзе с Австрией, в 1806—1807 гг. – в союзе с Пруссией. Во время этих войн расстроился интимный кружок первых советников императора. Походы и неудачи охладили первоначальное либерально-идиллическое настроение Александра; наблюдения, им собранные, поселили в нем недовольство окружающим. Члены неофициального комитета один за другим удалились от императора. Их опустелые места занял один человек, который стал единственным доверенным сотрудником императора. То был Михаил Михайлович Сперанский.

Сперанский и его преобразовательный план

Я передам лишь главные черты его жизни до того времени, когда он стал близок к императору. Сперанский вышел из общественной среды, которой не знали прежние государственные дельцы. Сперанский родился в 1772 г. и был сын сельского священника села Черкутина Владимирской губернии. Первоначальное воспитание он получил в Суздальской духовной семинарии и довершил свое образование в Петербургской главной семинарии, которая при Павле была преобразована в духовную академию. Отлично кончив здесь курс, он остался преподавателем академии; преподавал сначала свой любимый предмет – математику, потом красноречие, философию, французский язык и т.д. Все эти разнообразные предметы Сперанский преподавал с большим успехом. Жажда знания заставила его перейти на гражданскую службу. Он думал ехать за границу и довершить свое образование в немецких университетах. Рекомендованный в домашние секретари князю Куракину, Сперанский при его протекции поступил в канцелярию генерал-прокурора, которым тогда и стал этот вельможа. Так в 1797 г. 25-летний магистр богословия преобразился в титулярного советника. Сперанский принес в русскую неопрятную канцелярию XVIII в. необыкновенно выправленный ум, способный бесконечно работать (48 часов в сутки), и отличное умение говорить и писать. По всему этому, разумеется, он был настоящей находкой для канцелярского мира. Этим подготовилась его необыкновенно быстрая служебная карьера. Уже при Павле он получил известность в петербургском чиновном мире. По воцарении Александра он был переведен в новообразованный Непременный совет, где в звании статс-секретаря ему поручено было управлять экспедицией гражданских и духовных дел. Когда образованы были министерства, министр внутренних дел граф Кочубей перезвал его в свою канцелярию с оставлением в прежней должности статс-секретаря при Государственном совете. Все важнейшие проекты законов, изданных с 1802 г., были редактированы Сперанским как управляющим департаментом министерства внутренних дел. С 1806 г., когда первые сотрудники императора удалялись от него один за другим, Сперанский за болезнью Кочубея раз послан был с докладом к императору. Александр, уже знавший ловкого и расторопного статс-секретаря, был изумлен искусством, с каким был составлен и прочитан доклад. С тех пор они сблизились. Отправляясь на свидание с Наполеоном в Эрфурт (1808 г.), император взял с собой Сперанского для докладов по гражданским делам. В Эрфурте Сперанский, отлично владевший французским языком, сблизился с представителями французской администрации, присмотрелся к ним и многому от них научился. Раз на балу, говорят, император спросил Сперанского, как ему нравятся чужие края в сравнении с отечеством. «Мне кажется, – ответил Сперанский, – здесь установления, а у нас люди лучше». «Воротившись домой, – заметил император, – мы с тобой много об этом говорить будем». По возвращении в Россию Сперанский назначен был товарищем министра юстиции и вместе с императором начал работать над общим планом государственных реформ. Этот план отличается особенностями, которые имеют тесную связь с характером и складом ума его составителя. Впечатлительного, более восприимчивого, чем деятельного, Александра подкупило обаяние этого блестящего ума, твердого, как лед, но и холодного, как лед же.

Сперанский был лучшим, даровитейшим представителем старого, духовно-академического образования. По характеру этого образования он был идеолог, как тогда говорили, или теоретик, как назвали бы его в настоящее время. Ум его вырос в упорной работе над отвлеченными понятиями и привык с пренебрежением относиться к простым житейским явлениям, или, говоря философским жаргоном, к конкретным, эмпирическим фактам жизни. Философия XVIII в., как известно, народила много таких умов; русская духовная академия всегда изготовляла их достаточно. Это был Вольтер в православно-богословской оболочке. Но Сперанский имел не только философский, но еще и необыкновенно крепкий ум, каких всегда бывает мало, а в тот философский век было меньше, чем когда-либо. Упорная работа над отвлеченностями сообщила необыкновенную энергию и гибкость мышлению Сперанского; ему легко давались самые трудные и причудливые комбинации идей. Благодаря такому мышлению Сперанский стал воплощенной системой, но именно это усиленное развитие отвлеченного мышления составляло важный недостаток в его практической деятельности. Продолжительным и упорным трудом Сперанский заготовил себе обширный запас разнообразных знаний и идей. В этом запасе было много роскоши, удовлетворявшей изысканным требованиям умственного комфорта; было, может быть, даже много лишнего и слишком мало того, что было нужно для низменных нужд человека, для понимания действительности (у него больше политических схем, чем идей); в этом он походил на Александра, и на этом они сошлись друг с другом. Но Сперанский отличался от государя тем, что у первого вся умственная роскошь была прибрана и стройно расставлена по местам, как дорогие безделки в уборной опрятной светской женщины. Со времен Ордина-Нащокина у русского престола не становился другой такой сильный ум; после Сперанского, не знаю, появится ли третий. Это была воплощенная система. Ворвавшись со своими крепкими неизрасходованными мозговыми нервами в петербургское общество, уставшее от делового безделья, Сперанский взволновал и встревожил его, как струя свежего воздуха, пробравшаяся в закупоренную комнату хворого человека, пропитанную благовонными миазмами. Но в русский государственный порядок он не внес такого движения, как в окружавшую его петербургскую правительственную среду. Тому причиной был самый склад его ума. Это был один из тех сильных, но заработавшихся умов, которые, без устали все анализируя и абстрагируя, кончают тем, что перестают понимать конкретное. Сперанский и доработался было до этого несчастия. Он был способен к удивительно правильным политическим построениям, но ему туго давалось тогда понимание действительности, т.е. истории. Приступив к составлению общего плана государственных реформ, он взглянул на наше отечество, как на большую грифельную доску, на которой можно чертить какие угодно математически правильные государственные построения. Он и начертил такой план, отличающийся удивительной стройностью, последовательностью в проведении принятых начал. Но, когда пришлось осуществлять этот план, ни государь, ни министр никак не могли подогнать его к уровню действительных потребностей и наличных средств России. Нет надобности подробно излагать этот неосуществившийся план. По словам Сперанского, «весь разум его плана состоял в том, чтобы посредством законов учредить власть правительства на началах постоянных и тем сообщить действию этой власти более достоинства и истинной силы». Сперанский заплатил в своем плане щедрую дань политическим идеям XVIII в. о воле народа как истинном источнике власти и т.п. План его излагал основания уравнения русских сословий пред законом и новое устройство управления: крестьяне получали свободу без земли, управление составлялось из тройного рода учреждений – законодательных, исполнительных и судебных. Все эти учреждения сверху донизу, с сельской волости до вершины управления имели земский выборный характер. Во главе этого здания стоят три учреждения: законодательное – Государственная дума, состоящая из депутатов всех сословий, исполнительное – министерства, ответственные перед Думой, и судебное – Сенат. Деятельность этих трех высших учреждений объединяется Государственным советом, состоящим из представителей аристократии, устроенной наподобие английской. Эта аристократия – блюстительница законов по всем отраслям управления и охранительница интересов народа. Вот этот изумительно смелый план, насколько он нам известен. План составлялся с необычайной быстротой: он начат был в конце 1808 г. и начале октября 1809 г. уже лежал на столе императора вполне готовый. Едва ли нужно прибавлять, что этот план не мог быть осуществлен в полном объеме, ибо нисколько не был рассчитан на наличные политические средства страны. Это была политическая мечта, разом озарившая два лучших светлых ума в России: один светлый, но презиравший действительность, другой теплый, но не понимающий ее. Впрочем, кое-что из этого плана было осуществлено, и я сейчас укажу на эти осуществленные его отрывки.