Текст книги "Крылом к крылу"

Автор книги: Василий Барсуков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 6 страниц)

О наших добрых и верных помощниках

В ноябре – декабре 1941 года Зима накрепко вступала в свои права. Морозы с каждым днем вынуждали техников все больше и больше хлопотать у своих самолетов. Ночной отдых сократился до предела. Спать механикам приходилось по 2–3 часа в сутки, не снимая одежды. Через каждые полтора-два часа после прогрева мотор остывал. Нужно было запускать двигатель и доводить температуру воды до положенных параметров. За длинные зимние ночи процедуры прогрева приходилось проделывать 4–5 раз.

При близком базировании к линии фронта большое беспокойство и затруднения в работе доставляли артиллерийские обстрелы, особенно ранним утром, когда прогревались моторы. Снаряды ложились в основном с недолетом или между капонирами. В связи с этим техникам приходилось закатывать самолеты в глубь укрытия и выкатывать их для очередного запуска и выруливания.

По аэродрому нередко мела низкая поземка и, не задерживаясь на твердо укатанной снежной корке рулежных дорожек, сквозняком устремлялась под самолеты. Самолетный чехол замерзал до такой степени, что при снятии не терял овальной формы фюзеляжа. Техническая куртка, ватные брюки, валенки лопались в изгибах и складках. При послеполетных осмотрах и восстановительных работах морозы, кажется, выжимали из человека все. Но техники и мотористы не теряли бодрости духа. Всех радовало то, что немецкая авиация в основном стояла на приколе из-за непомерно сильных морозов, густых туманов и неприспособленности немцев к суровой русской зиме.

Немцы почти прекратили полеты. За первые дни декабря 1941 года в воздухе появился только один «Хейнкель-111». Он летел на большой высоте, оставляя за собой белый шлейф выхлопных газов.

Наши же самолеты в то трудное время делали по 2–3 вылета в день, выполняя различные боевые задания. Летчики с братской теплотой относились к своим техникам.

Французские пилоты быстро сдружились с советскими техниками. Высокая надежность самолетов в бою, которые готовили для французских летчиков наши техники и механики, снискала любовь и уважение пилотов к ним.

Французы так привыкли и сдружились с советскими техниками, что стали с ними настоящими неразлучными друзьями. Если самолет французского летчика получал повреждение или требовал выполнения каких-либо работ по устранению дефекта, возникшего в процессе эксплуатации, то и летчик не отходил от самолета, всеми силами старался помочь технику.

Работа в темноте требует от техника дополнительного напряжения, Трудиться с подсветом от трехваттной лампочки да еще с соблюдением обязательной светомаскировки, которая, конечно, не всегда идеальна, затрудняет работу. К тому же приходится периодически выключать свет, прислушиваться, не летит ли где поблизости вражеский самолет. Но, несмотря на все технические неудобства, к утру все самолеты были в полной боевой готовности.

Технику во фронтовой обстановке на полевом аэродроме или в поле нужно было решать все технические проблемы в самое короткое время.

Однажды на аэродроме подскока молодой летчик, разгоряченный первым проведенным боем, при посадке забыл выпустить шасси и «притер» самолет на фюзеляж. Для немедленной уборки самолета людей не было, это же не основной аэродром. Что делать? Решение пришло неожиданное. Выручила техническая смекалка. Со стороны мотора на ширину колеи шасси выбрали землю на глубину высоты амортизационных стоек. Ниша была отрыта с таким расчетом, что имела небольшой пологий подъем. Шасси выпустили аварийным способом. Отгребли землю от центроплана и с помощью тягача свободно выкатили самолет из углубления. Вся работа по уборке самолета заняла не более часа.

Установка нового мотора на самолет без подъемных устройств с кузова автомашины – еще один пример изобретательности и смекалки.

Техническую службу 303-й истребительной авиадивизии возглавлял инженер-полковник Б. Толстых, 18-го гвардейского истребительного авиаполка – инженер-майор А. Нестеров, 139-го – капитан З. Касицкий, 523-го – капитан Н. Щербатенко и полка «Нормандия – Неман» – капитан С. Агавельян.

^{Удачи в бою, командир!}

Каждого из них можно назвать техническим хозяином материальной части. Особенно выделялся Щербатенко, по прозвищу Борода. Его лицо действительно украшала аккуратная русо-рыжая бородка. Худощавый, высокого роста, подтянутый, с маузером в деревянной кобуре, он энергично расхаживал от самолета к самолету, отдавал распоряжения, помогал советом, а если требовалось, и сам засучивал рукава.

Благодаря жизненному опыту и, как многие всерьез считали, бороде капитан представлялся техническому составу мудрым наставником. И хотя Щербатенко едва переваливало за тридцать, его требования выполнялись беспрекословно.

Материальную часть к его осмотру старались готовить так, чтобы никаких замечаний не было. Знали: от Бороды снисхождений не жди. А самолет чистили до зеркального блеска. Щербатенко при осмотре самолета неизменно шутил:

– Вот тут, где я вижу свою бороду, и аэродинамика на высоте! Если же он обнаруживал хотя бы царапину на поверхности обшивки самолета, тогда берегись техник или механик.

Во всех полках дивизии много уделялось внимания чистоте самолетов. Класть на плоскости инструмент, металлические капоты и другие технические приспособления, что могло нарушить лакокрасочное покрытие, считалось большим злом. Благодаря принятым мерам по шлифовке плоскостей крыльев войлоком, скорость самолета стала на десять – пятнадцать километров выше той, которая была записана в формулярах заводских испытаний. А это для боя – великое дело.

Авторитет инженеров и техников в дивизии был высок. Все авиационные специалисты от моториста до старшего инженера по нескольку раз заслуженно отмечались правительственными наградами. Среди технического состава утвердилась практика взаимовыручки. В авиационном звене ни один техник, ни один механик не уходил с аэродрома, пока все самолеты не становились боеготовыми. Техники, как и летчики, для взаимовыручки организовались в боевые пары. Эти пары были неразлучны не только у самолета, но и на отдыхе.

Техники звеньев были опытными специалистами. И теоретические знания, и практические навыки у них были как бы слиты воедино. Каждый техник звена мог самостоятельно решить все вопросы, связанные с боевой техникой. Да и опыт был велик: фронтовые годы – лучшая академия.

В 1943 году техническую силу соединения подкрепили девушками, которые были подготовлены в военных школах младших авиаспециалистов. Они быстро вошли в строй мастеров по приборам, электрооборудованию и вооружению самолетов. И работали не хуже мужчин. Между прочим, среди механиков, мотористов и солдат не стало тех, кому раньше крепко попадало от командования за неряшливый внешний вид.

В задачу инженерно-технического состава частей кроме обслуживания самолетов входило и отражение возможных атак наземного противника, охрана личного состава и материальной части полков. Благодаря правильной дислокации авиационной дивизии случаев нападения на аэродромы почти не было. Случались единичные заходы в зоны аэродромов незначительных групп фашистских солдат панически удиравших от стремительно наступавшей Советской Армии. Фашистов, приблудших к аэродрому, брали в плен, а тех, которые пытались оказать сопротивление, уничтожали. Помогали техническому составу также расчеты зенитных установок, выполнявших задачу охраны аэродромов от воздушных налетов противника.

Был такой случай. На одном из аэродромов Литвы рано утром несколько человек технического обслуживания решили искупаться в Немане. Через несколько минут они уже барахтались в прохладной, сверкающей утренней рябью, воде. Некоторым даже хотелось переплыть на противоположный берег, уж очень был он заманчивым, с желтовато-золотистым речным песком. Но вот кто-то приглушенным голосом коротко и тревожно крикнул:

– Немцы!

На обрывистом берегу, заросшем сосняком, примерно в метрах тридцати, стояли два гитлеровца, вооруженные автоматами. Три, четыре взмаха, и все были уже на берегу. Схватили свои карабины и пистолеты. Гитлеровцев, как ветром сдуло. На одевание хватило двух минут. Осторожно вскарабкавшись вверх по крутому, пронизанному корнями деревьев берегу, механики услышали недалеко автоматную очередь в нашу сторону. Она стеганула по стволам деревьев. Лес был не густой. В кустарнике маячат убегающие прочь три фигуры. Выстрелы вдогонку, кажется, пришлись по цели. Один немец присел и медленно повалился на бок. Рассредоточившись полукольцом, наши механики стали приближаться к немцам. Они бросили автоматы на землю и подняли руки.

Как правило, авиационные части на прифронтовых аэродромах долго не задерживались. На перебазирование требовалось несколько часов. В тех перелетах, которые проходили без совмещения с боевым заданием, часть техников, с разрешения своего командира, перелетала на обслуживаемом самолете, устроившись в фюзеляже за бронеспинкой сиденья летчика. В этом был несомненный риск. Ведь гарантии на отсутствие противника по трассе перелета никто не давал. Зато после посадки на аэродром перебазирования техник обеспечивал быструю готовность самолета к боевой работе. Летчики такие перелеты считали самыми ответственными и завершали их точной и нежной посадкой.

Когда я возглавил эскадрилью, то, честно говоря, поначалу растерялся: как руководить механиками на земле? И вот тут пришли на помощь мои друзья-инженеры Агавельян, Малолетко, техники звеньев: Зварыгин, Тулупов, Павлов и Попов. Механики высокой квалификации Стулев, Шаглаев, Широков, Гришаков и другие. Они были настоящими и верными боевыми помощниками.

Вася Гришаков, механик моего самолета, кажется, вообще не отходил от машины, здесь же ел и спал. Он никогда не унывал и в часы затишья нередко пел и плясал. А на спортивных соревнованиях эскадрилий он крутил такое «солнце» на перекладине, что все только ахали. Под стать ему были и другие ребята. Просто не верилось, какая сила, выносливость и красота души крылись в этих скромных парнях.

Особенно большое мастерство, самоотверженность и физическую выносливость проявили они в Восточной Пруссии. Несколько дней подряд стояли сильные морозы. Временами со стороны моря дули пронизывающие ветры и поднималась метель, засыпая снегом стоянку и самолеты. Но ни на минуту боевые полеты не прекращались. Тракторы с волокушами и катками днем и ночью ползали по летному полю, срезая снежные сугробы и приглаживая посадочную полосу. Механики то и дело брались за лопаты, чтобы расчистить стоянки самолетов и рулежные дорожки. Часто самолеты прилетали поврежденными с боевого задания, но техники и механики не давали им долго застаиваться. Еще одна бессонная ночь – и машины вновь готовы к вылету.

Любовь технического персонала к летчикам прослеживалась во всем. По возвращении с задания механик стремился сделать все, чтобы пилот мог отдохнуть. Готовил навес и сено. Эта неприхотливая забота просто трогала летчиков. А с каким вниманием слушали рассказ о воздушном бое, как вела себя машина, приготовленная ими. Сколько гордости было, когда летчик сообщал о сбитых самолетах. Сразу появлялась краска, трафаретка звездочки – и на самолете появлялись новые отметки боевых заслуг. Каждый техник, механик, оружейник, приборист и младший специалист жили единой целью – победить врага. И каждая из таких побед в воздухе ковалась ими на земле.

В логове врага

4 июля 1944 года завершился первый этап блестящих сражений в Белоруссии, в результате которых немецкая группа армий «Центр» за двенадцать дней потерпела тяжелейшую катастрофу: были разгромлены и пленены ее главные силы.

Наши войска устремились вперед и, развивая мощное наступление, вышли к западным границам Советского Союза.

Летчики 303-й Смоленской истребительной дивизии за это время провели 202 воздушных боя, в которых сбили 132 вражеских самолета и более 50 самолетов уничтожили на земле.

Особенно жаркие бои разгорелись в районе Гумбинена и Инстербурга.

Голубов вернулся в свой родной полк. Могучий организм бывшего шахтера и воля к жизни взяли свое. Офицера снова назначили командиром полка. Ходил он пока еще с палочкой, но как только почувствовал себя окрепшим, заспешил к самолету.

И вот Голубов над логовом врага возглавляет полк в бою. Как только он поднялся в воздух, сразу же почувствовал родную стихию и бодрость. Сама высота, казалось, влила в него новый заряд сил и энергии.

…Впереди виднеется вражеский город. Над ним, словно гигантские косматые медведи, вставшие на дыбы, поднялись столбы дыма.

Голубов приказал по радио:

– Группе Запаскина штурмовать аэродром Иукштейн, группе Серегина – аэродром Будупенен!

Запаскин вскоре доложил:

– На аэродроме Иукштейн более тридцати фашистских истребителей.

– Атакуйте цель с ходу! – последовал приказ Голубова.

Десять минут кипела штурмовка. Пикируя, гвардейцы заставили замолчать зенитки врага, не дали возможности ни одному самолету подняться в воздух.

А в это время три четверки капитана Серегина обрабатывали свою цель – аэродром Будупенен, где находилось около сорока ФВ-190. Итак, боевое задание выполнено.

– Всем сбор! – передал по радио Голубов.

Заправившись на аэродроме горючим и пополнив боеприпасы, летчики снова поднялись в воздух. На этот раз пришлось вести бой с вражеской авиацией.

На подходе к цели Голубов заметил на горизонте фашистскую колонну – 50 «Юнкерсов-88», сопровождаемые стаей ФВ-190.

Быстро оценив обстановку, Голубов передал по радио:

– Первым атакует Серегин!

Двенадцать «яков» с ходу устремились на врага. Сильным огнем эскадрилья расколола строй бомбардировщиков. Словно черная стая, те шарахнулись в стороны и сбросили бомбы куда попало. Капитан Серегин сбил их вожака, а старший лейтенант Барахтаев – ведомого. Бой развернулся на всех высотах, распался на отдельные очаги. Противник ввел новые силы.

Голубов решил использовать последний резерв – нашу вторую эскадрилью. Крылом к крылу с летчиками полка «Нормандия – Неман» наша группа завязала бой с вражескими истребителями.

Командир твердо держал управление боем в своих руках. Вот он увидел: к летчику второй эскадрильи Репихову подкрадывается в хвост фашистский истребитель. Еще мгновение – и гибель Репихова неизбежна. Отвесно спикировав, Голубов настиг врага и точной очередью прошил его…

Вечерело. Уходило за горизонт усталое солнце.

– Какой замечательный день сегодня, Анатолий Емельянович, – обращаясь к Голубову, сказал на земле начальник штаба полка Гнездилов.

– Вот сводка. Полк вогнал в землю двадцать вражеских самолетов, а четыре сжег на его аэродромах. У нас потерь нет.

Впрочем, вскоре появились потери и у нас. На войне без них не бывает. Но потери потерям рознь. О гибели старшего лейтенанта Репихова хотелось бы рассказать подробнее.

В то время у нас появилась новая задача – охота за паровозами. В каждой эскадрилье было выделено по две пары для охоты за паровозами с тем, чтобы парализовать железнодорожное движение.

Хорошо помню Репихова – жизнерадостный, никогда неунывающий парень, хороший гармонист. В часы затишья вокруг него всегда собиралась компания.

Но вот ему стала известна трагедия его семьи. Фашисты убили отца, мать и сестру, а младший брат успел сбежать. Репихов устроил брата мотористом в экипаж. Подолгу вели грустные беседы братья.

– После такого я не могу возвращаться с неизрасходованным боекомплектом, – говорил Репихов. В его жизни произошло что-то невероятное. Жажда мести не имела предела. Он буквально яростно рвался в бой. И только успешно выполненное боевое задание немного поднимало его настроение.

К моменту описываемых событий на его счету уже было более ста боевых вылетов, восемь сбитых самолетов врага. Вот и по новому заданию Григорий уже уничтожил четыре паровоза и немало вагонов с техникой и боеприпасами.

Вот что рассказывал о последнем бое старшего лейтенанта Репихова летчик Герасименко, который был у него ведомым:

– Видимость отличная. Высота 1000 метров, и мы летим в совершенно спокойной обстановке, «Редут двадцать восемь», я «Редут двадцать шесть», подойдите поближе, осмотрим железную дорогу в Гольдап», – слышу я голос ведущего. Выполняю его команду, и вот мы летим теперь уже над железной дорогой.

Внизу, совсем рядом с нами, в небо поднимается белый столб: это дым паровоза – в этом нет никакого сомнения. «Двадцать восьмой, под нами цель» – Я покачиваю крылом, что означает – цель вижу. Мы спускаемся еще ниже и летим параллельно составу на некотором удалении, чтобы не обнаружить себя. Надо застигнуть состав врасплох, иначе он может увеличить скорость и скрыться в туннель. К тому же это не позволит зенитным пушкам, что установлены на платформах, вести прицельный огонь. Мы по-прежнему в пологом пикировании скользим низко над землей. Разворот – и мы над целью! Теперь – не спускать глаз с прицела! Еще небольшой доворот влево – и маневр окончен. Огонь! Все пальцы на гашетках, впереди сплошные трассы. Они хлещут по составу. Делаем заход с другой стороны. Глубокий вираж на бреющем полете. Огнем пушки и пулеметов прочесываем состав по всей его длине. Зажигательные пули повсюду разбрасывают пучки огня. Фрицы, которым удается спрыгнуть на насыпь, гибнут от осколков рвущихся в вагонах снарядов.

Но что это? Самолет Репихова набирает высоту, за ним тянется густой шлейф дыма. Потом он разворачивается и вдруг пикирует на паровоз, а пламя на самолете разгорается все ярче, как будто летчик поднял Красное знамя и двинулся на врага.

– За кровь отцов и матерей! Прощайте, товарищи!..

^{Огненный таран Григория Репихова}

Так отдал молодую жизнь сын Белорусского народа Григорий Репихов, уроженец Могилевской области.

Мы поклялись отомстить за боевого друга и выполнили свою клятву.

Воздушные разведчики

523-й Оршанский четырежды орденоносный истребительный авиационный полк в Великой Отечественной войне вел боевые действия на многих участках фронта, выполняя самые различные задания.

Находясь в составе 303-й истребительной авиадивизии, летчики полка до июня 1944 года, как и другие полки дивизии, выполняли боевые задачи по сопровождению штурмовиков, бомбардировщиков, ведению воздушной разведки, осуществлению прикрытия наших наземных войск от ударов фашистской авиации, нанесению штурмовых ударов по аэродромам противника.

В июне 1944 года решением командующего 1-й Воздушной армией генерал-полковника авиации Тимофея Тимофеевича Хрюкина 523-й истребительный авиаполк был переключен в основном на ведение воздушной разведки в интересах командования 3-го Белорусского фронта и 1-й Воздушной армии. Задачи, выполнявшиеся раньше, с полка не снимались, а только уменьшалось их количество по нагрузке в вылетах.

В связи с новым характером боевой деятельности в полку была проведена необходимая подготовка летного, технического состава и авиационной техники в сжатые сроки. Самолеты ведущих пар были оборудованы фотоаппаратами, позволяющими вести съемки объектов с малых и средних высот. В скором времени каждый летчик произвел по нескольку тренировочных полетов на фотографирование. Кроме этого, от летного состава потребовалось улучшение ведения радиосвязи, что очень важно при воздушной разведке. Опытом ведения разведки делился с боевыми друзьями командир 3-й эскадрильи капитан М. Ануфриев. Не все и не у всех получалось сразу. Но упорная учеба и тренировки помогли делу.

Особенно много пришлось потрудиться летному составу в период наступательной операции «Багратион», которую войска 3-го Белорусского фронта осуществляли в июне 1944 года и за месяц непрерывных боев дошли до логова фашизма – границы Восточной Пруссии.

Враг всеми силами стремился задержать наши войска. В таких условиях командование фронта усилило разведку всех видов, в том числе и воздушную. Разведка велась при любой погоде.

Как-то в конце июля в один из боевых дней, когда солнце уже было на закате и боевая деятельность с обеих сторон затихала, командиру 2-й эскадрильи 523-го истребительного авиаполка была поставлена задача: произвести воздушную разведку участка железной дороги от города Эйдкунен до города Гумбинен с целью выявления железнодорожных составов на перегонах и станциях. Ее выполнение было поручено заместителю командира эскадрильи капитану. Н. Свитченку. Быстро заняв место в самолете Ла-7, летчик произвел взлет и лег на курс.

^{Пара Ла-7 в разведке}

Через 15 минут наш разведчик доложил по радио данные разведки станции Эйдкунен и затем, взяв курс на запад, вдали увидел дым паровоза, движущегося в восточном направлении к линии фронта. Быстро сблизившись с составом, с высоты 800—1000 метров летчик окончательно установил, что это грузовой поезд, состоящий из 16 цистерн. Все стало ясно. Пустые цистерны к линии фронта враг передвигать не станет. Видимо, его танки остались без топлива и, используя глубокие сумерки, решено было срочно доставить бензин для заправки.

Медлить летчику было нельзя, так как наступала ночь. Он, находясь над целью, по радио коротко и ясно передал то, что наблюдал. Его информацию получили на командном пункте Воздушной армии. Было принято решение: эшелон с горючим уничтожить. Для этого единственную группу штурмовиков Ил-2, идущую на выполнение боевого задания, по радио перенацелили на атаку эшелона. Для более точного выхода к нему капитану Свитченку сообщили координаты нахождения штурмовиков. Их встреча состоялась, штурмовики появились над поездом, построились в круг и всей мощью своего вооружения обрушились на фашистский эшелон. Сразу возникли пожары и взрывы. Наш разведчик также принял непосредственное участие в атаке, сделав несколько заходов, расстреливая из пушек паровоз и цистерны. Насколько большое значение имела успешно выполненная разведка капитаном Свитченком, говорит тот факт, что в скором времени он был награжден высшей наградой Родины – орденом Ленина.

А через некоторое время Николай Свитченок вел тяжелый бой с вражескими истребителями. В этом бою он был ранен в обе руки, в ногу и в бок. Пришлось покинуть самолет, воспользовавшись парашютом. После лечения вернулся в строй в 523-й истребительный полк.

В это время летчики 523-го полка летали уже над логовом врага – Восточной Пруссией, ежедневно пробиваясь сквозь заградительный огонь к узлам вражеской обороны.

Фотографирование огневых средств и позиций противника на переднем крае считалось очень сложным и опасным делом. Да так оно и было. Ведь нужно пройти над головами гитлеровских войск, не реагируя на интенсивный зенитный и автоматно-пулеметный огонь. Такие задания обычно поручались Ануфриеву, Сычеву, Разяпкину, Суслову, Затоне. Они привозили отличные снимки, на которых во всех деталях воссоздавалась панорама переднего края. Когда требовалось фотографировать объекты в глубоком тылу врага, большие аэродромы, крупные железнодорожные станции, то лучшие летчики полка шли на такие задания в одиночку. Здесь особенно выделялся Николай Свитченок, и, пожалуй, никто не мог соперничать с ним. Человек нашел себя, это было его призванием, главным делом боевой жизни. Попав в истребительный разведывательный полк, он как будто переродился. Широкое поле деятельности, личная инициатива и изобретательность для выполнения задания по воздушной разведке оказались его стихией.

Став воздушным разведчиком, он создал свой особый почерк, выделявший его в числе лучших летчиков полка. Свитченок почти никогда не повторял одного приема дважды. Он творил в воздухе. Был смел и хитер. Даже многоопытные товарищи, которые сами не раз лезли к черту на рога, удивлялись его умению проникнуть в самые труднодоступные районы. Он обладал поразительным чутьем на вражеские зенитки, которых больше чем достаточно у объекта съемки.

Свитченку, как и другим летчикам полка, приходилось вести и воздушные бои в глубоком тылу врага, хотя его главная задача – разведка. В этих боях он добивался победы, добавляя к своей репутации славного разведчика репутацию умелого истребителя.

* * *

Однажды Свитченок в паре с Рыжовым получил задание сфотографировать крупный вражеский аэродром, К объекту они подошли на большой высоте. Под собой заметили, что над аэродромом ходят парами «мессершмитты». Чтобы произвести съемку, разведчикам необходимо было снизиться. Но обстановка сложилась явно не в их пользу. Даже Свитченок затруднялся что-либо предпринять. Над аэродромом противника и на небольшой высоте принимать бой с «мессерами», когда моментально могут взлететь еще несколько пар, – прямое безумие. И тут, к своему удивлению, Рыжов увидел, что Свитченок дал две ракеты… Перчатка брошена. Если раньше, благодаря большой высоте, они могли оставаться незамеченными, то теперь о внезапности и говорить нечего. Свитченок сделал все, чтобы гитлеровцы им заинтересовались как с земли, так и с самолетов, находящихся в воздухе.

– Ты что, Фомич?! – с изумлением крикнул по радио Рыжов.

– Так надо, – недовольно буркнул в ответ Свитченок. – Следуй за мной да помалкивай, – спокойно передал он и пошел со снижением, не торопясь.

Рыжов не понимал, что происходит. Свитченок снижается в сторону врагов, словно «мессершмитты» его давние закадычные друзья… Фашисты не кинулись на них. Свитченок спокойно прошел на нужной высоте и сфотографировал весь аэродром. Так же спокойно стал удаляться, постепенно прибавляя газ.

– Теперь не тяни, – бросил он Рыжову, и оба разведчика на максимальной скорости пошли к востоку. Что происходило в это время на аэродроме, они не видели. После того как гитлеровцы позволили сфотографировать себя, Свитченку уже было все равно. Догнать разведчиков они уже не могли…

Рыжов вскоре все понял и очень жалел о своем вопросе, который вырвался у него над вражеским аэродромом. Он мог выдать себя и товарища. А замысел Свитченка был на редкость прост.

Дело в том, что у противника, да и у нас, существовала система оповещения «Я – свой», которая осуществлялась при помощи ракет. Эти сигналы устанавливались заранее на день, на два. Или одна ракета, или две определенных цветов.

Выстрелив из ракетницы наугад, Свитченок рассчитывал на то, что едва ли все летчики помнят, какие ракеты надо было давать вчера, позавчера или три дня назад. Знал, в случае неясности, наверняка засомневаются. Засомневается и тот фриц, который отвечает за противовоздушную охрану аэродрома. На уточнение сигнала потребуется несколько минут, а Свитченку, чтобы пройти над аэродромом и сфотографировать его, требовалось всего 20 секунд.

Дерзкий расчет оправдался полностью. Свитченок был неистощим на выдумки, смел, находчив и не любил повторяться.

* * *

В самом начале войны, когда Митрофан Ануфриев летал на разведку Юхнова и мостов через реку Угру, он каждый раз огорчался вынужденным отказом от боя. Ведь Ануфриев отчаянно смел и драчлив в небе. Но он не имеет права ввязываться в бой, не смеет без нужды рисковать добытыми сведениями, фотоснимками.

Мысль, что какой-то немецкий летчик может подумать о нем как о трусливом противнике, приводила его в негодование. Не раз он подумывал даже сменить воздушную специальность, но с каждым полетом на разведку он все больше убеждался, какую приносит пользу командованию, и чувствовал, что любителям подраться нет места в воздушной разведке. И пусть немец, от которого ему приходилось уходить, думает, что имеет дело с трусом, «слабаком». Теперь это ему стало совершенно безразлично. Он озабочен только одним – донести в сохранности данные разведки и обстоятельнее их доложить командованию.

Конечно, и сам Ануфриев не упустит возможности броситься внезапно в атаку и уничтожить врага. Зазевавшийся «мессер» от него не уйдет. Но он пойдет в атаку только в том случае, если это не в ущерб боевому приказу, если он не рискует разведданными, которые ждут на земле.

В воздушном бою, если уж его навяжут фашисты, разведчик Ануфриев сражается с великолепным мастерством и дерзостью.

Был такой случай. Ануфриеву навязали бой. Он носил скорее оборонительный характер, чем наступательный. Пара самолетов Ла-5 (ведущий – капитан Ануфриев и ведомый – младший лейтенант Шуваев) получили задачу разведать аэродром противника. На подходе к объекту разведки наша пара была атакована четырьмя Ме-109. Зная, что на высоте, превышающей 3000 метров, скороподъемность «мессера» превосходит «Лавочкина» и что на таких высотах с ним вступать в бой невыгодно, Ануфриев огнем и маневром решил затянуть противника на высоту 2000 метров.

«Мессершмитты» легко пошли на эту уловку. Они парами начали заходить нашим самолетам в хвост. Сделав полупереворот, Ануфриев с ведомым ушли вниз, увлекая за собой противника. Потом Ануфриев и Шуваев «горкой» набрали высоту и стали в вираж. Этот маневр привел к тому, что «мессеры» потеряли главное, без чего нельзя вести воздушный бой, – преимущество в высоте.

Инициативой владели уже наши самолеты и по маневру, и по скороподъемности. Видя угрозу захода в хвост, «мессеры» рассыпались в разные стороны. Бой так же внезапно прекратился, как и возник. Ануфриев и Шуваев продолжали выполнять задание.

«Мессеры» снова, набрав высоту, со стороны солнца, пытались атаковать Ануфриева. Предупредив своего ведущего об опасности, Шуваев пошел в атаку на противника и заградительной очередью вынудил его отвалить. Выйдя из атаки, он по радио услышал предупреждение Ануфриева:

– Гляди, сто девятые заходят тебе в хвост!

Шуваев сделал правый полупереворот, вышел из-под удара и занял свое место в строю. Наши летчики вышли в сторону солнца и заметили, что следом за ними увязался один Ме-109. Немец, как видно, попался упрямый, не отставал ни на шаг.

Тогда разведчики пошли на хитрость, решив увлечь его на свою территорию. Перетянув линию фронта, наши разведчики взяли фашиста в клещи, атакуя и справа, и слева. Враг вынужден был перейти на бреющий полет, чтобы удалиться восвояси. Но не тут-то было, от Ануфриева не так-то просто уйти.

Догнав вражеский истребитель, Ануфриев с дистанции 70—100 метров расстрелял немецкого летчика. Вот бой, который не помешал разведчикам выполнить основное задание.

* * *

Характерная черта Ануфриева – любознательность, пытливость. До всего ему есть дело, все ему надо разузнать, высмотреть, сравнить, запомнить. Вот и сейчас, несколько минут назад, Ануфриев пролетел над центром Кенигсберга, набережной Прегеля, северным вокзалом, над кривой сетью узких улочек и переулков, застроенных домами с островерхими крышами.

– Как сегодня зенитки? – запрашивают у Ануфриева с командного пункта.

– Стреляют, не стесняются…

– А что нового в гавани?

– Наши опять огоньку подбросили. Дым. Воды не видно совсем.

Это сегодня не первый вылет Ануфриева. Он уже был в районе порта Пиллау и успел «прогуляться» вдоль косы Фриш-Нерунг.