Текст книги "Полное собрание сочинений. Том 22. Прогулки по опушке"

Автор книги: Василий Песков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Коза-дереза

(Окно в природу)

Восточный календарь побуждает нас вспоминать о разных животных. В этот раз – коза…

Коз в сельском нашем дворе я помню лучше, чем корову. Козы появились в селе перед войной (коров стаю трудно держать), и как-то сразу нарекли их презрительно «сталинскими коровами». Однако насмешка долго не прожила.

Грянула война, и неприхотливые, проказливые существа оказались для очень многих спасительными. Наша семья – мама и четверо ребятишек – выжила благодаря огороду и двум козам.

Две козы – это пять литров превосходного, без преувеличения, целебного молока. Позже я узнал, что до времен антибиотиков туберкулез в Швейцарии лечили горным воздухом и козьим молоком. А в Подмосковье я встретил человека, пасшего коз. «Мои спасители! С болезнью кишечника приговорили лет десять назад к операции. Но хирург-старичок за два дня до нее мне сказал: «Риск большой. Я бы советовал вам отказаться, а завести коз. Они вас спасут». И вот как видите, живу-здравствую». Поучительна также история с таежниками Лыковыми, о которой стоит сказать особо.

А во время войны, не ведая о целительных свойствах козьего молока, мы просто радовались, что оно было. И не так уж много хлопот доставляла малорослая скотина – на зиму козам хватало сена, заготовленного на межах, канавах и пустошах.

Забавляли повадки коз. По сугробам залезали они на сарай, с сарая прыгали на крышу избы и, были случаи, как бы красуясь, забирались на трубу. Это выдает горное происхождение коз. Старанье занять какую-нибудь высоту неистребимо у коз. У меня есть снимок проказницы, прыгнувшей на спину быка, или вот фотография: козы стоят на ветках дерева. А вот на севере Индии в бродячем ярмарочном цирке я видел поразительный номер «Козел-канатоходец».

Коза знакомится с обстановкой, а Агафья присматривается к козе.

Комментарии вряд ли нужны…

Белый, похожий на бородатого апостола акробат уверенно шел по канату, натянутому между невысоких столбов. Мало того, что он не оступился, в конце дистанции жестом руки дрессировщик заставил козла на канате обернуться и пойти назад. Сидевшие прямо на земле босоногие зрители хорошо понимали, как сложен номер, от восторга они визжали и хлопали друг друга по спинам. Козлу же в награду достался пучок травы.

Характер у коз независимый и игривый. Обидчика они могут исподтишка боднуть в зад, а могут пойти в лобовую атаку. Особо это любят делать козлы. Бывая у Лыковых, я не однажды удостаивался такой чести, хотя только что перед этим кормил хулигана с руки. Как многие другие животные, козы любят табак. Хорошо помню, с каким наслаждением наша Катька жевала окурки от «козьих ножек» соседского деда.

Целая страница жизни таежников Лыковых связана с козами.

Двадцать лет назад во время первых знакомств глава семейства Карп Осипович пожаловался, что все в семье «страдали животами». (У всех от грубой пищи болели кишечники, старший из сыновей, Савин, умер от открывшегося кровотечения.) Я сказал, что всем могло бы помочь молоко.

«Да где ж есть взять…» – сказал старик. «А если завести коз…»

И я увидел, что это заинтересовало и дочь, и отца. Следующий раз я привез им двух иманух (коз по-сибирскому).

Агафья видела эту живность впервые, и надо было научиться козу доить. Процесс этот не могу вспоминать без улыбки.

Старик держал козу за рога. Агафья с кастрюлей сидела у вымени, я же, в детстве доивший коз, руководил операцией. Стакана два молока надоили. И помаленьку дело пошло…

За восемнадцать лет козы тут менялись несколько раз. Некоторых я привозил, других присылал Агафье в подарок. Молоко не просто нравилось Лыковым, оно, как и следовало ожидать, оказалось целебным. У Агафьи много разных болезней, но на живот жаловаться она перестала.

Научилась Агафья сквашивать молоко, делать творог и сушить его впрок. Сам процесс «скотоводства» доставляет ей удовольствие – нянчит козлят, водит коз кормиться, лечит. (Козел, правда, от попыток врачевать его таблетками протянул ноги.) Главная забота «в молочном животноводстве», как и везде, – корма. Сена козам надо немного, но тут, в горах, запасать его особенно трудно, к тому же летом за ограду «усадьбы» скотину не выпустишь – близко медведи. Когда вертолеты в этом краю бывали относительно часто, летчики при возможности прихватывали тюк-другой сена. Сейчас это немыслимо, и козы живут главным образом на веточных вениках. Заготавливать их на зиму-дело хлопотное, но Агафья ни разу не заикнулась даже бросить «животноводство» – молоко!

Козы, попадая в тайгу, ведут себя довольно спокойно – спустившись по лестнице из вертолета, сразу же начинают искать, где что-нибудь можно щипнуть, и Агафья, обо всем позабыв, тут же, рядом.

В мире, пишут, сейчас около 400 миллионов домашних коз. (Больше всего, кажется, в Турции – 60 миллионов!) Но при явной и большой пользе чрезмерное их количество в некоторых местах приносит немалый вред.

Козы не только съедают молодые побеги зелени, они объедают деревья, грызут землю, добираясь до корней и семян. Оголенная почва подвергается коррозии. «Там, где долго пасутся большие стада коз, леса умирают, всякая растительность исчезает с лица земли, на цветущий край наступает пустыня. Козы съедают дочиста леса Северной Африки, юга Испании, Турции, Сирии, Ливана, Палестины и других стран, где зелень из-за засух особенно уязвима. Гибель лесов, куда были допущены козы, – одна из печальных страниц в истории цивилизации.

Лет сорок назад была принята Всемирная программа борьбы с засильем коз. На Кипре, в Венесуэле и Новой Зеландии с «рогатой саранчой» боролись под лозунгом: «Даже одна-единственная коза, оставшаяся на свободе, представляет национальную опасность!» Результаты такой решительности дали нужные результаты – оголенные почвы снова зазеленели. Но в других местах козы продолжают опустынивать землю.

Нашим лесам угрожают, конечно, не козы. И тем, кому не под силу держать корову, можно посоветовать завести парочку коз. Их молоко не просто прекрасный продукт питанья, этот продукт, подобно меду, целебный.

_{Фото В. Пескова и из архива автора. 27 декабря 2002 г.}

2003

Сейчас они спят

(Окно в природу)

Слово «сурок» известно всем, и связано оно почти всегда с представленьем о сне – «спит, как сурок». Действительно, этот грызун, похожий слегка на белку, слегка на бобра, спит долго – полгода! Иначе говоря, половину жизни он спит, точнее сказать, проводит в спячке, особом состоянии, когда жизнь в организме чуть теплится. Это все происходит зимой. Прибавим сюда же обычный сон летом, и выходит, сурки мало что видят в жизни.

Но так уж распорядилась природа. Сурков на земле четырнадцать видов. Прародина их – Америка. Многие животные (как и люди) по суше, некогда соединявшей Азию и Америку, перебрались в Новый Свет, сурки же двигались в обратную сторону. Полагают, что прародитель у всех сурков общий. Обособившись в разных географических зонах и сохранив внешнее сходство (а также необходимость зимою спать), поведеньем они несколько различаются, хотя и тут немало у них одинакового – вегетарианцы, живут в норах, тепло одеты, почти всегда обитают колониями. Выделяются сурки равнинные (байбаки) и горные, живущие в особо трудных условиях, на границе альпийских лугов, куда летнее тепло приходит поздно, а зима является рано. Что делать? Спешно накопить жир и на боковую!

Лет восемь назад на Камчатке я участвовал в переселении сурков в местечко, где они когда-то водились. Зверьков, благополучно переживших зиму в неволе, на вертолете в ящиках отвезли в нужное место. Выпускали их на огороженную сетью площадку, чтобы сразу не разбежались – мы могли бы их снять и как следует разглядеть.

Сурки не метались, не суетились, ощутив некоторую свободу, они, стоя столбиком, осваивались, посвистывали, а когда сеть убрали, мгновенно попрятались меж камнями, а некоторые немедленно начали зарываться в землю.

Сурков на земле четырнадцать видов.

Сурчиная колония всегда заметна – горки земли рядом с норами и протоптанные тропинки, по которым грызуны ходят кормиться и кубарем катятся в норы, если видят опасность.

Подойти незаметным к суркам невозможно. Прекрасные слух и зрение помогают им заметить любое движенье. И кто бы ни заметил – свистит. Все сразу же настораживаются, и, если опасность нарастает, – немедленно в норы!

При играх, однако, опасность можно и проморгать, поэтому в каждой колонии есть часовой. С возвышения он наблюдает за всем, что вокруг происходит, и почти всегда первым видит опасность. Свистит он по-разному. Самый тревожный и сильный свист означает: «Орел!!!» И тут – ни размышлений, ни промедлений, все катятся в норы. Кто не успел, попадает в когтистые лапы – нежным сурчиным мясом орлы кормят птенцов и падают на колонию сверху, как метеоры. Эту неизбежную дань сурки платили орлам всегда и будут платить до окончанья веков. И волку иногда удается прищучить жирного землекопа. Зверь с ночи прячется где-нибудь рядом с колонией и ждет, когда какой-нибудь поглотитель травы утречком зазевается.

Большое искушенье отведать сурчатины испытывают молодые, неопытные медведи. Этим изловить сурка трудно, но есть силы – раскопать нору. «Перелопатив» несколько кубометров земли и не достигнув цели, медведь «нерентабельной» охотой на сурков уже не соблазняется.

Человек – главный враг обладателей теплых шуб, жира и вкусного мяса. Там, куда добираются люди, сурки исчезают. Переселенье зверьков из других мест и охрана помогают суркам выживать, но как только запрет на охоту снимают – сурки опять исчезают, ибо ничего нет проще, затаившись с ночи, разрядить ружье не в крупную, но близкую цель.

Исстари охотились на сурков и с ловушками. Причем дли охотника Юго-Восточной Сибири это был «подножный корм». Сняв с сурка шкуру и вынув внутренности, охотник клал в утробу ему раскаленные на костре камни и помещал тушку в сумку за седлом. Через пару часов он садился за сытный обед.

В сообществах сурки живут семьями. В норе рождаются два – четыре беспомощных детеныша. Месяц малыши кормятся молоком, а потом робко, под материнским надзором, выползают на травку. Знания опасностей жизни у них врожденные – начинают свистеть, как только видят что-нибудь необычное.

Через год в семье появляется еще один приплод. Подрастающих малышей старшие братья и сестры помогают родителям нянчить.

Две зимы и два лета каждый приплод живет со «стариками», затем родителей покидает.

Корм у всей братии – главным образом травы. Сурки хорошо различают их вкус и питательность – поедают в первую очередь самые аппетитные верхушки растений и всем другим травам предпочитают бобовые. Едят два раза в день – утром и на ночь, но, что называется, до отвала – примерно полкилограмма еды на брата.

Пьют сурки мало, довольствуясь соком растений и росой по утрам. Но если есть возможность добраться к воде, то пьют охотно, громко чавкая и подымая голову кверху, как это делают куры и гуси.

В целом жизнь колонии спокойна, размеренна, упорядочена. Характер каждого из сурков покладистый. В неволе их трудно вырастить, но выжившие привязываются к своему покровителю, отличают его от других, трутся боком о его ноги (то же самое они делают и в природе, ласкаясь к матери). В Средние века подростки в Европе с ручными сурками потешали людей на ярмарках, побуждая сурков стоять столбиком, приседать, неуклюже лазать по наклоненной ноге. Песенка «И мой сурок со мной…» – из тех времен.)

Сурок наряден. Мягкий подшерсток хранит тепло, а длинные остья меха у некоторых видов имеют своеобразную окраску – каждый волосок по длине окрашен ступенчато в черный, рыжий, опять черный и бежевый цвета. Мех сурка переливается всеми тонами красок в зависимости от того, как он стоит и освещен солнцем.

О самом главном – о сне травоедов. Длительность спячки – эволюционное приспособление пережить зимнюю бескормицу и холода. Зимою спят немало животных. Но, например, у медведей и барсуков это всего лишь сон. В теплую зиму медведь спит вполглаза и при опасности покидает берлогу. А вот ежи, сурки и так называемые земляные белки впадают в оцепененье, когда жизнь в их теле лишь теплится.

Летние норы сурков многочисленны (чтобы успеть в какую-нибудь заскочить), но неглубокие. Нора же зимняя глубока. В нее осенью усиленно носят постель – с охапку подсушенной и промятой в лапах травы. Забираясь в нору в конце сентября – октябре, сурчиная семья заделывает вход травой и землей и размещается в обширной спальне, тесно прижавшись друг к другу, чтобы сберечь тепло. В нору сурки уходят с большими запасами жира. Но во время спячки расходуется он экономно – жизненные процессы в их организме снижены до предела.

Температура тела с 36 градусов падает до 8 – 10 и бывает лишь на два градуса выше, чем в спальне. Дыханье с 16 вдохов сокращается до двух-трех в минуту, частота сердечных пульсации с 220 до 30 (в семь раз!).

Последние исследования показывают: раз в три недели сурки в норе просыпаются на двенадцать – двадцать часов. Видимо, это необходимо для стабилизации жизненных процессов в организме. В это время расход энергетических ресурсов большой. И все-таки наружу в апреле проснувшиеся сурки появляются отнюдь не тощими. Запасы их жира (до 90 процентов) расходуются в первые три недели житья, пока не подросла зимняя трава. И все пережившие зиму возвращаются на круг полноценной жизни под солнцем – едят, играют, следят за опасностями. Если житейские беды сурка минуют, живет он долго – до двадцати лет.

_{Фото из архива В. Пескова . 4 января 2003 г.}

Сонька-болтунья

(Окно в природу)

Ее увидишь под пологом леса.

«Сонька-болтунья» – так называл эту птицу мой друг, охотник-волчатник Василий Александрович Анохин. Речь идет о сойке, птице, всем хорошо известной. «Ее сначала слышишь, а потом уже видишь», – говорил все тот же волчатник. Сама же сойка сначала что-нибудь видит и тут же издает свой жесткий и хриповатый, роднящий ее с сорокою крик: «То-хар!» От этого крика тревоги «ушки на макушке» сразу у всего леса.

Нетрудно сойку увидеть. В полете она неуклюжа и неуверенна. Широкие крылья-лопаты машут почем зря, «видно птицу по полету» (опять слова Василия Александровича), и она всегда спешит укрыться в кронах деревьев. Осторожна, но иногда ее можно увидеть с близкого расстояния. Зимой сидит шаром, побрав голову в перья и прикрыв перьями ноги. Летом, воровато озираясь, что-нибудь ищет, разглядывает – улетит сразу, как только заметит, что за ней наблюдают.

Очень красива. Буровато-красное оперение тела. Хвост и перья – черное с белым. И на крыльях еще, как опознавательный знак, сине-черная рябь. Глаза большие. И клюв, с черными пятнами «усов» по сторонам, большой, подтверждающий родство сойки с воронами и сороками. Но в целом птица невелика – с галку. В особых случаях сойка топорщит на голове перья. Этот хохолок – тоже отличительный ее знак.

Сойка – птица очень распространенная. Я видел ее во Франции, в Швеции, обычна она в подмосковных лесах, на Урале, на Дальнем Востоке. Во Вьетнаме на согнутом стебле бамбука вижу знакомую птицу. Сойка! В прошлом году в горах у Агафьи Лыковой на реке Еринат гляжу, кто-то спешно глотает рыбьи потроха на камнях у воды. Сойка! Рыбу только что чистили. Но сойка, видимо, знала: после этого процесса кое-что вкусное у воды остается.

Распространенность соек объясняется их выносливостью – терпимостью к холодам и жаре, но, главное, их всеядностью. Сойка, как и ворона, везде найдет пропитанье – схватит жука, кузнечика, найдет личинку под корой дерева, поймает мышь, молодых ужака и гадюку, ящерицу. Из растительной пищи ест сойка бруснику, чернику, терн, груши, горох, кукурузу, но главный объект ее пищевых интересов – желуди, орехи-лещина, орешки буковые и кедровые. Особенная любовь этой птицы – желуди, в дубовых лесах ее чаще всего и встретишь. Желуди твердые. Срывая их прямо с дерева, сойка носит добычу в зобу и в подъязычном мешке. Размягчив плод, она очищает его от жесткой рубашки и старательно размельчает мощным «вороньим» клювом – каша из желудей любимая ее пища не только осенью, но и дальше – весною и летом.

Сойка – великий мастер делать заначки. Отборные желуди, озираясь, она прячет в земле где-нибудь у пучка трав, у лежащего сучка, камешка. По этим приметам сойка знает, где надо искать захоронку, и находит ее даже под слоем снега. Каждая птица прячет по нескольку тысяч желудей, причем каждый в отдельном месте. И поскольку не все свои клады она посещает, то таким образом способствует расселенью дубов. Где-нибудь в стороне от дубравы вдруг видишь крепкий, в полметра росток. Это бессознательная работа сойки. Спасибо ей! – говорят лесоводы.

Но есть за что помянуть эту птицу и словом недобрым. Ранним летом, когда подрастают в гнезде птенцы, корма им надо много, и сойки становятся хищниками, опустошая в окрестностях гнезда маленьких птиц – воруют яйца, сами глотают и носят своей детворе птенчиков.

Зоркие, наблюдательные, они легко обнаруживают чужие гнезда и разоряют их начисто, успешно преследуют тут же и взрослых птиц, даже таких, как дрозды. Лесная мелкота ударяет в набат, объединяется в шумные стаи – изгнать бандита. Но сойку трудно шумом пронять, она и сама горазда шуметь. Из-за нрава грабительницы за сойкой издавна тянется шлейф дурной славы. Во времена Брема, когда все живое делилось на «полезных» и «вредных», сойки подвергались проклятью, в том числе и самим Бремом. Сегодня такой ожесточенности нет, соек мстительно не стреляют, и человека они не сторонятся, поселяясь не только в лесах, но также в садах и парках.

Но есть, конечно, враги и у соек. Главный из них – ястреб-тетеревятник. Сойка, маневрируя на широких крыльях, стремится от яростного охотника схорониться в гуще деревьев, но ястреб тоже мастер «слаломного» полета.

И когда где-нибудь под деревом на опушке видишь куртинку перьев (ястреб ощипывает добычу) и среди них перышки черно-синие, это значит, сойка от ястреба не спаслась. Разоряют гнезда соек куницы, а взрослых ночью ловят крупные совы. Но это все – «естественный отход», не влияющий на судьбу одной из врановых птиц.

Сойка процветает повсюду. Держатся эти птицы сообществами, и если вдруг слышишь надтреснутый горловой крик сойки, не удивляешься, если где-то откликнулась ее соплеменница. Сообща сойки перемещаются по избранной территории. Причем в суточных перелетах придерживаются определенных маршрутов, следуя друг за другом.

В Тверской области два года назад осенью я караулил медведя, сидя на лабазе у овсяного поля. Медведя я не дождался, зато видел, как с равными промежутками друг за другом летели на ночлег сойки, присаживаясь на верхушки одних и тех же елок.

Весною сойки у какого-нибудь любимого дерева собираются числом десятка в дна-три на смотрины. Тут они беспрерывно порхают, принимают затейливые позы, демонстрируя краски перьев, и верещат. В такой обстановке происходит воссоединение распавшихся осенью пар и образование новых. Ухаживание начинается с того, что самка, как птенец, просит ухажера ее покормить. И тот либо кормит, либо исполняет ритуальное подношение корма.

А когда пара образовалась, самочка становится иждивенкой поклонника. Неутомимо он носит ей все необходимое для формирования яиц. И на гнезде, когда яйца насиживаются, еду наседке поставляет самец – кормит каждые два часа. Птенцы и самка вместе с ними (она распределяет еду) первое время находятся на довольствии у отца, и только когда молодежь начинает орать, требуя больше и больше еды, оба родителя «сбиваются с ног», чтобы утолить голод быстро растущих чад. Вот когда вспоминаются припрятанные запасы – перекусить на ходу. Птенцам же нужно главным образом мясо, и сойки опустошают окрестные гнезда, таская своим едокам яйца и птенчиков.

Несколько слов об особом характере «Соньки-болтуньи». (Так птицу называл не только хоперский волчатник, латинское название сойки Gamilus, что значит болтунья.) «Эта птица все видит, все знает, обо всем успевает уведомить лес, но кое-что обязательно утаит в свою пользу.

Характер у сойки лукавый, хитрый, птица осторожна, но в то же время дерзка, предприимчива, расторопна. В поисках пищи ей равных нет», – писал Брем, признаваясь, что сам он соек нелюбит.

Я бы добавил к сказанному: сойка, как и лиса, никогда не теряет присутствия духа. На Куршской косе в Прибалтике огромными сетями орнитологи ловят для кольцевания птиц. Скопившись в «мотне» ловушки, все хищники, почуяв неволю, как бы теряют инстинкт охотников, только сойки и тут норовят прищучить тех, кто слабее.

Кроме подачи крика тревоги, сойка временами и музицирует. Помню, я сидел, наслаждаясь мартовским солнцем, на скамейке в поселке Малеевка (Рузский район Подмосковья). И вдруг слышу какое-то странное незнакомое бормотанье. Оглянулся – никого нет. Поднял глаза кверху и на суку дуба увидел сойку. Забыв обо всем на свете, птица негромко пела странный мотив, состоявший из обрывков пения других птиц, лая собаки, скрипа железной калитки. Пишут, сойка – редкостный подражатель. «Летит над колонией цапель – кричит цаплей, видит сову – кричит совою, повторяет крик петуха, хор болотных лягушек». И все это, видимо, только для удовольствия.

Есть у сойки много разной родни. На Аляске я видел поразительно небоязливых птиц, ожидавших на дереве, когда мы закончим лесной обед. Не дождавшись, они слетели на стол и стали хватать еду из-под рук. Этих милых нахалок зовут на Аляске пикниковыми птицами. Обликом – это сойки, но мельче наших, с ярко выраженным хохолком и дымчато-голубым опереньем. Вот только не помню: болтливы ли?

_{Фото из архива В. Пескова . 10 января 2003 г.}