Текст книги "Полное собрание сочинений. Том 20. Золотые закаты"

Автор книги: Василий Песков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Год не видались…

(Таежный тупик)

Да, без малого год… Прошлую осень прилетели как раз к уборке картошки. В этот раз ботва у картошки еще зеленеет. Зеленеют под пленкой перезревшие огурцы и недозревшие помидоры. Как на Кубани летом, цветут в огороде Агафьи подсолнухи. Они тут не вызревают. «Зато радость от них…» – улыбается огородница и спешит показать нам что-то укрытое одеялом. В теплом шалашике – чуть побуревшие тыквы.

– Да ты, Агафья, мичуринец.

– Это це такое – мичуринец? – поднимает огородница брови, чутьем понимая: какая-то похвала…

Да, без малого год… Прошлую осень прилетели как раз к уборке картошки. В этот раз ботва у картошки еще зеленеет. Зеленеют под пленкой перезревшие огурцы и недозревшие помидоры. Как на Кубани летом, цветут в огороде Агафьи подсолнухи. Они тут не вызревают. «Зато радость от них…» – улыбается огородница и спешит показать нам что-то укрытое одеялом. В теплом шалашике – чуть побуревшие тыквы.

– Да ты, Агафья, мичуринец.

– Это це такое – мичуринец? – поднимает огородница брови, чутьем понимая: какая-то похвала…

Рожь в огороде сжата, но зеленеет еще овес, посеянный тут для кур, синеют бобы и капуста, бушует зелень морковки, редьки. Но осень уже подкралась к таежному огороду. Уже пятнами по зеленому лес расцвечен желтым и красным, уже по-осеннему от дождей набухла, шумит река, а вершины гор побелели.

Днем тепло. Вертолет, высадив нас, немедленно улетел по таежным делам. Счастливый случай: он может сюда вернуться через два дня. Это значит, можно как следует оглядеться, спокойно поговорить, походить, заночевать у Агафьи под крышей.

Синий дым от костра отчетливо выделяет самую первую тут избушку – крошечную избушку (не хватает лишь курьих ножек). Очень маленькая – два метра на два. С огорода, идущего в гору, кажется: можно избушку поднять, как коробочку. Это жилье-зимовье сладил из остатков лыковской довоенной избы охотник. Агафья, рожденная пятьдесят один год назад, пальчиками, возможно, касалась прокопченных бревен. Николай Николаевич Савушкин, сам полжизни проведший в лесах, увидев Агафью с отцом возле этой избушки и узнав, что в ней они намерены зимовать, написал мне в Москву. «Они там замерзнут. Попытаемся до морозов построить что-нибудь потеплее и попрочнее». Успели построить. Но в спешке не все получилось как надо. Пришлось вскоре срубить еще одну хижину…

Сегодня «жилая точка» в горах напоминает усадьбу: три хижины, козлятник, курятник, изгороди, склад муки и крупы на столбах, оборудованная тропка к реке, огород…

У костра Николай Николаевич Савушкин, Агафья и художник Сергей.

Главная резиденция Агафьи совсем не похожа на прокопченную, вросшую в землю избушку, где прошли три четверти ее жизни. Нынешняя изба просторна и чиста настолько, что можно постлать половики, повесить занавески на окна. На постели – не куча тряпок, а одеяло, подушка. Пахнет печеным хлебом, рыбной похлебкой. Рядком стоит на полке вымытая посуда, висит на стенке барометр. И тикают сразу несколько часов – настенные, карманные и два будильника. Время на всех разное. В соседней избушке живет сейчас пришлый бородатый художник. У него есть приемник – время можно «править» по радио. Но такому способу Агафья не вполне доверяет. Считает, надежней, богоугодней спрашивать время у летчиков. И в этот раз она перво-наперво подкрутила будильник, а потом уж предстала пред нами с обычной, равной для всех улыбкой гостеприимства.

Одета, как всегда, в самодельный «кафтан», на голове – привычные два платка, повязка, как у моджахедов, – знак: находилась в замужестве. Обувка в этот раз необычная. Резиновые сапоги Агафья модернизировала – обрезала голенища и вместо холодной жесткой резины пришила к головкам мягкую, удобную для ходьбы сыромятную кожу от прежней обувки. Мы обращаем на это вниманье, как обычно, хвалим находчивость, и это (слаб человек!) Агафье слышать приятно.

Обычный при свидании разговор о здоровье, о новостях, об огороде. Вылавливаю несколько новых словечек в речи Агафьи: «изолента», «кофий», «конфетки», «колорадский жук», «Чечня».

«Политинформацию» тут проводит Сергей-художник, и кое-что еще о Чечне Агафья проведала, когда летом была на Горячих ключах. Вздыхает: «Маменька говорила: в миру много, много греха…»

Главный вопрос в разговоре – продовольственно-энергетический. Летом я получил от Агафьи письмо с деликатной просьбой: «Если приедешь, то хорошо бы – свечи и батарейки…»

Такое же письмо получил Николай Николаевич Савушкин и уже летом с оказией переправил сюда свечи и батарейки, сено для коз, пять мешков комбикорма, четыре мешка муки и крупы. Сейчас мы тоже привезли свечи и батарейки и гостинец от «Комсомольской правды» – муку, крупу, комбикорм, яблоки для сушки на зиму, лук, сливы, дыни, арбуз. Кроме того, Николай Николаевич привез большой ящик посуды, лекарства.

Накрапывает дождик, и проблема – что делать с мешками? Лабаз на сваях забит до отказа, внизу под пленкой – еще гора мешков. Привезенное художник Сергей частично прячет под пленку, частично, поругивая мышей, собирается перенести под крышу.

Словом, зима ни энергетическим, ни продовольственным кризисом в «усадьбе» никому не грозит. Не уродился в этом году кедровый орех, зато в огороде всего – под завязку. Картошки будет ведер четыреста, много морковки, редька, горох, насолила и насушила Агафья грибов, малины, черники. В стеклянной (!) банке стоит брусника. (Я поставил восклицательный знак рядом со словом «стеклянной», вспомнив, как Агафья не хотела взять мед в такой же посуде.)

Оглядевшись и закусив жаренной Сергеем рыбой, беседуем и выясняем: таежную обитель летом посетил Ерофей Сазонтьевич Седов.

Я писал уже: Ерофей, много лет проработавший в этих местах и бескорыстно Лыковым помогавший, в прошлом году лишился ноги. Протез, костыли, мучительное приспособленье к резко изменившейся жизни… Экзамен себе на выносливость и терпенье Ерофей устроил в духе характера своего – в Таштаголе упросил вертолетчиков «подбросить» его в Тупик. И предстал пред Агафьей на костылях. Агафья всплеснула руками, увидев некогда сильного, как медведь, Ерофея «на палках». Поохала, повздыхала. И села рассказывать о своих болячках.

Кончилось дело тем, что Ерофей остался тут «на хозяйстве», Агафью же вертолет «подбросил» на Горячие ключи. (Одиссея самоутверждения Ерофея окончилась благополучно – вернулся домой ободренным, повеселевшим, что и было доложено в письмах нам с Николаем Николаевичем.)

Еще один «квартирант» Агафьи появился тут с вертолетной оказией по весне. Пожил немного во «флигеле» и удалился в свой Харьков. Но летом появился снова. И как! – пешим ходом от Телецкого озера. Сто семьдесят километров по тропке, «которую не столько видел, сколько, как звери, чувствовал». Ночевал под кедрами без палатки. Видавшие виды туристы, встретив его где-то на полпути, не поверили, что идет он один. А когда поверили, стали уговаривать: «Вернись – погибнешь!» Он не погиб и через десять дней пути появился в усадьбе – «Здравствуйте, это я!».

Фамилия пилигрима – Усик. Кормился (а также построил в Харькове дом и накопил денег на неблизкое путешествие) работой по камню – высекал надписи и портреты умерших на кладбищенских плитах. Что ищет в тайге, пожалуй, не знает и сам. Но трезв, не глуп, не ленив – помогает Агафье ловить-солить рыбу, взялся за баню. (До него об этом многие лишь говорили.) К Агафье почтителен, обращается: «Агафья Карповна…» Агафью, по мнению которой безбородые мужики – грешники, покорил своей бородой. «Помогу ей вырыть картошку. А если каким-нибудь чудом сюда прибудут краски из Харькова, то, пожалуй, и зазимую».

Еще два жителя Тупика ускользнули отсюда на вертолете, с которым мы прилетели…

Летом Агафья глухо мне написала: живут-де двое – мать с дочерью, пожелали «навек поселиться». Агафья их окрестила, но по тону письма я понял: союз непрочен.

Так и было. По нескольким фразам, сказанным женщиной во время знакомства, когда прилетели, я понял: этого вертолета тут ждали, как ждут дождя в засуху… И уже Агафья с Сергеем поведали мне историю, поразительно похожую на все, что тут уже было.

В нынешней раздрызганной жизни все ищут убежища. Некоторым кажется: спасение там, у Агафьи. Не берусь сказать, на сколько писем пришлось ответить, объясняя людям их заблужденья. И в газете не раз мы писали о невозможности прижиться тут человеку «из мира».

И почему – объясняли. Советовалась с кем или нет Галина Николаевна Д., но решила: спасение – у Агафьи. Из Астрахани через Бийск с тринадцатилетней дочерью добралась она в нужное место, уговорила летчиков взять ее. И появилась тут с намерением «жить всегда».

Выдержав испытательный срок, Агафья «отроковицу» с матерью окрестила, дав им новые имена: Мария и Анастасья. Совместная жизнь предполагает тут пользование общей посудой, что является важным для всякого старовера, особенно для Агафьи, и, самое главное, был принят запрет на «мирскую еду». А каково тринадцатилетней девчонке отказаться от конфетки, от слушанья магнитофона! На Горячих ключах отроковица совершила «грехопаденье» – съела данную кем-то конфетку, чем вызвала гнев Агафьи, абсолютно уверенной, как надо жить, чтобы заслужить царствие небесное. Когда вернулись в Тупик, отношения приняли напряженный характер. Все терпевшая мать молчала, а девчонка дерзко сказала: «Если кто-нибудь даст мне сахар или конфетку, я опять съем!» Это был бунт. И Агафья ответила тоже бунтом. «Вы измиршились! (то есть осквернились, согрешили, поддались мирским соблазнам) – посуду придется теперь выкинуть. А я ухожу в курятник!»

И ушла. В курятнике готовила себе еду. И только лишь спать приходила в «горницу».

Легко представить, что пережили обе стороны этого обычного тут конфликта и каково напряжение было в замкнутом, как на космическом корабле, пространстве. Два месяца все трое ждали какого-нибудь случайного вертолета. Когда послышался его грохот, новокрещеные Анастасья с Марией бросились с горки вниз с узелками, как две лани в открывшиеся вдруг ворота.

– Может, еще вернутся, – для формы, для приличия обронила Агафья. Она и сама вряд ли хочет житья с «отступниками». Размышляет сейчас, что делать с посудой – отдать для пользования «мирским», например нам с Николаем Николаевичем, либо выкинуть как поганую.

Ночевали мы в «горнице» у Агафьи в спальных мешках на полу. Заметили: молится наша подопечная меньше, чем прежде, предпочитает больше поговорить. Ночью во сне несколько раз стонала.

А проснулись мы с Николаем Николаевичем от ее негромкого смеха. Огляделись: на мешках наших резвится рыжая кошка с котятами. Оказалось, честная компания ночью наши мешки окропила и вины за это не чувствовала. «Они все время тут ссуца», – сказала Агафья. Но самое интересное мы узнали чуть позже. В приоткрытую дверь крадучись, явно опасаясь новых людей, шмыгнул диковатого вида серый котище с мышью в зубах. Он бросил семье добычу и пулей скрылся в зарослях огорода.

Агафья нам объяснила: с котятами в доме нянчится не кошка, а кот. Серая кошка-мама, как только бросила кормить выводок молоком, предпочла возне с малышами охоту в тайге. Там все время и пропадает, принося семейству добычу.

Обсуждая эту историю, мы сели у костерка, и разговор пошел о том, что бегает и летает тут во дворе и что близко подходит ко двору из тайги. Кое-что мы могли тут же и наблюдать. Близко к костру у грядки с бобами опустился, как нам показалось сначала, ястреб-тетеревятник.

Оказалось – кукушка! Агафья, чтобы развеять сомненья, изобразила характерные звуки, какие слышит весной… Потом на обломок кедра опустился дятел-желна. Под его кузнечную музыку мы говорили о козах, курах, о собаке, которая радостно тявкала, как только слышала слово «Пестряк».

Пестряк (белое с черным) служил охотнику, но оказал опасную трусость – при встрече с медведем не задержал зверя, а бросился к хозяину, обняв его лапами. Такого «помощника» никто в тайге рядом с собою держать не будет. И пестрый выродок лайки был Агафье оставлен в подарок. Любопытно, что он не рвался вслед за охотником, сообразил: спокойная жизнь у Агафьи предпочтительней интересной, но опасной жизни в тайге.

При нас Агафья доила коз, объясняя, что одна из них зимой заболела. «Кашляла. Я стала ее лечить…» Любопытно, что не травами, висящими пучками под крышей, пользовала Агафья свою пациентку. «Лечила козу баралгином, тройчаткой, ампинозолином…» Мы, трое мужиков «из мира», с изумлением слушали четкое перечисление знакомых и незнакомых названий и переглядывались. Лет десять назад о таблетках Агафья не желала и слышать, замаливала каждую, если приходилось все-таки проглотить. Теперь вот вера в таблетки. Коза поправилась. Но от болезни, а может быть, от лекарств козленка родила мертвого.

Сейчас у Агафьи три козы, козел и одно просто ангельское существо, баловень хозяйки – белый козленочек.

Кур тут было пятнадцать. Мы привезли еще трех. И с интересом наблюдали кратковременную драку в загоне. Три рослых новосела сразу заняли первые места в иерархии и вместе со старожилами кинулись клевать мешанку из зерна и мелко рубленной крапивы.

Жизнь таежная соприкасается со двором постоянно. Одолевают мыши, привлеченные запасом зерна и крупы. Кошки явно не справляются с превосходящими силами мелкоты – Агафья, как это делали прежде семьей, ставит ловушки-давилки.

Зайцы украдкой наведываются в огород – погрызть капусты. Одного Ерофей подстрелил.

«Жарил зайчатину. Когда ел – меня чуть не вырвало…» По принятому Лыковыми уставу «зверя с лапой» (например, медведя, зайца, лису) есть нельзя. Только если с копытом…

По весне прямо в окошко избушки, не страшась собаки, заглянула маралуха с теленком. Что ее привело, непонятно. А вот медведей сюда постоянно влекут аппетитные запахи. Медведя тут можно встретить, спускаясь за водой к речке. Иногда медведи подходят близко к ограде двора, топчутся, оставляя кучи помета. Оборона против них прежняя: линялые красные тряпки на кольях и кастрюли, «для торканья». Появилась еще новинка.

Три года назад привез я Агафье ботала – железные колокольцы, которые надевают на шею коровам и лошадям. Ботала пригодились. Агафья повесила их на границе огорода с тайгою и протянула от них веревки до дверей хижины. Чуть что – она ударяет в набат, не переступая порога избы.

Один из медведей стал проявлять опасную настойчивость в приближениях ко двору. Пришлось принять меры решительные. Сергей с Ерофеем в нужном месте насторожили петлю, и медведь в нее угодил. Добили зверя выстрелом из ружья.

Сама Агафья ружье со стены не снимает. Мы с Николаем Николаевичем уговорили ее все же попробовать пострелять. Агафья, поколебавшись, вынесла ржавое одноствольное ружьецо, укрепила на склоне огорода кусок березы, долго тщательно целилась, но только одна дробинка оставила след в бересте. Самолюбие было задето, и Агафья зарядила ружье еще раз. Результат был таким же. «Да нет уж, пусть висит на стене…» – сказала она с улыбкой взрослого человека, подбитого участвовать в детской забаве.

Сидение у костра закончилось разговором о воробьях и колорадском жуке. По словам Агафьи, прошлой осенью невесть откуда появились тут воробьи, коих скоро переловили заматеревшие на таежных охотах кошки. Я усомнился: воробьи ли? Агафья в точности описала внешность всюду льнущих к человеку мелких воришек. И рассказала: «Два воробья жили у нас и раньше под крышей избы на горе – кормились конопляными семенами и оба погибли зимой от мороза».

О колорадском жуке первой заговорила с тревогой Агафья. Кто-то сказал ей, что жук появился в Горном Алтае. Мы подтвердили это известие. И я подробно рассказал о жуке. Агафья хорошо поняла, какая напасть может обрушиться на ее огород. Попросила нарисовать ей жука. «Наказание Божье. Надо молиться, чтоб миновало». Мы постарались Агафье внушить, что, кроме молитвы, нужен еще карантин, и пояснили, что это значит. «Никакие подарки новых сортов картошки ты не должна принимать».

«Едак!» – согласилась хозяйка «усадьбы».

День, проведенный у костра во дворе, закончился ловлей рыбы. Дело это столь важное для Агафьи и столь интересное, что о нем особо следует рассказать.

Возле ловушки.

Река-кормилица

При хорошей погоде вертолет движется высоко, и летчики ориентируются по вершинам гор. Если погода прижмет, вертолет ныряет в каньон, по которому вьется безлюдный в этих местах Абакан. Не заблудишься, но надо повторять все изгибы реки, лишь кое-где срезая углы поворотов.

Справа и слева тянутся к Абакану ручьи и речки – летом от пены белые, зимой по белому снегу вода в них видится черным шнурком.

Еринат – левый приток Абакана в самом его верховье. Пролетая не очень далеко от устья реки, видишь синий дымок жилья. Сделав разворот, вертолет садится прямо у речки на каменную дресьву. К дому Агафьи от вертолета надо преодолеть протоку и подняться метров на двадцать в гору. Отсюда речку видишь как на ладони. Серебристым прозрачным потоком, стиснутым с двух сторон лесистыми скалами, Еринат летит встретиться с Абаканом. И разве что выдры, норки да птицы рискуют проникнуть в узкую горную щель с бурным потоком на дне.

Встретив на пути воду, мы непременно заглянем в нее – что там в ней обитает? Еринат с первого взгляда кажется безжизненным.

Снеговая вода прозрачно-чиста – ни козявки, ни стрекозы у камней. Но если постоять неподвижно, то видишь вдруг: что-то мелькнуло над галечным дном. Рыба! Спина ее серая, как и камни, и что-то она, как видно, находит в этой «дистиллированной» стихии. Ей надо быть зоркой, чтобы не проморгать упавшего в воду жучка, она издали замечает червяка на крючке и бросается на него с хваткой голодного существа. На базе геологов, в пятнадцати километрах ниже впадения в Абакан Ерината, бурильщики, забавляясь удочкой, в конце вахты увозили домой по ведерку соленого хариуса.

Кроме этой «главной» рыбы, есть тут еще налимы, сиг, ленок, ниже по Абакану – таймень. Но я за четырнадцать лет прилетов сюда увидел лишь хариусов.

Для Лыковых эта рыба значила то же самое, что кедровый орех, добытый в тайге, и картошка на огороде. По рассказам покойного Карпа Осиповича, в том самом месте на Еринате, где приютилась сейчас Агафья, семья налавливала к зиме по многу пудов этой рыбы.

Когда в год рожденья Агафьи – осенью 45-го – семейство спешно скрылось в горах, то рыбачили аккуратно, боясь выдать свое присутствие на реке. Ловили хариусов удочками. Леску свивали из конопли, крючки ковали из иголок, когда ломалось ушко, из старых вилок.

При всем старании удочкой много рыбы не запасешь. Стали, как прежде, делать заколы («заездки») – загородки от берега к берегу, преграждавшие рыбам путь, направлявшие к «мордам» (ловушкам). Но такая плотина, попадись она кому-нибудь на глаза, сразу бы выдала: тут живут люди. И потому от этого явного знака присутствия у реки отказались – ловили удочками. Потом нужда заставила снова перегородить речку.

В семье Лыковых рыболовами были все. Летом у воды жили братья – Савин и Дмитрий. Для их бытия в укромном малозаметном месте срубили избушку. Но главным специалистом промысла был отец, Карп Осипович. Под его наблюдением реку к осени перекрывали быстро – в три-четыре дня. И так же скоро городьбу из воды убирали.

Агафья приобщилась к рыбному промыслу с двадцати лет и, будучи хваткой во всяком деле, освоила его хорошо. Соли не было. Рыбу варили, жарили и сушили на зиму в печке.

В первый год появленья у Лыковых я пробовал эту рыбу, хранившуюся с осени в берестяном коробе, помещенном в лабаз на сваях. Вкусной рыба не показалась. В те годы старик с Агафьей запасали ее немного – все силы клали на огороде и на сборе кедровых шишек в тайге. И тут на Еринате до рыбы руки не доходили.

Запор-загородка требовала много усилий и немалой сноровки. Старик был на это уже не годен. Рыбу добывали как лакомство. Но после злосчастного «замужества», когда Агафья взяла обет не есть мяса, пришлось оборотиться к реке.

Решено было уже не удочкой, а ловушками добывать рыбу. Запор на реке помогал строить еще Ерофей. И всех, кто мог подсобить, Агафья к этой работе старалась привлечь.

И вот в первый раз я вижу в действии нешуточное гидротехническое сооружение. Оно не новое для меня. Речные запоры, так же как «морды»-ловушки, – изобретение разных народов во всех частях света. В детстве я видел такие же загородки у нас на Усманке. Но там вода тихая, неширокая, загородка не превышала десяти метров. А тут все сто! И должна загородка противиться стремительному потоку.

Забор из жердей поддерживает «кобыльник» – трехсвайные опоры, и впрямь чем-то похожие на забредших в воду лошадок. А по фронту всей загородки вода перекрыта щитами из прутьев.

Задача – пропустить воду, не дать ей подняться и идти поверх загородки, рыбу, напротив, надо тут задержать, заставить ее искать выход. Он есть, но именно там расположен зев «морды»-ловушки.

Все ладно идет, пока вода невысокая: приходи утром с ведерком, выгребай хариусов. Но чуть дожди, вода льется через преграду, и с нею – рыба. По осени вместе с рыбой по реке вниз плывут опавшие листья. Они забивают решетку плотины. Чистить надо почти непрерывно. Агафья показала нам, как это делается.

Вооруженная лопатой, топором и мешком, она, как белочка, пробежала по верхнему бревну загородки. Чем-то вроде мотыги с тремя рожками она, наклоняясь, чистила загородку от листьев и веток. Иногда в мешок что-то клала. Я попросил показать – кедровые шишки! Их сверху несло теченьем, и Агафья эти гостинцы тайги ловила.

Часа два шуровала, чистила она сооруженье, чем-то напоминавшее бобровую плотину на равнинной реке. Сама она издали тоже напоминала хлопотливого работягу бобра. Достала ловушку, вытряхнула из нее улов, почистила, подлатала прутьями ивняка. Потом сноровисто водрузила «морду» на место. Ловко работая топором, загнала в дно рядом с ловушкой несколько кольев, оглядела – нет ли где щелей на стыке ловушки с забором, придавила ловушку ко дну камнями и только потом разогнулась и огляделась.

Ход рыбы только-только начался. Пик его совпадает тут с листопадом. Вот тогда плотину чистить приходится часто. «Однажды я тут ночевала. Зажгла смолье и еще фонариком свет давала. Пройду всю плотину, а назад возвращаюсь – опять надо чистить. Промаялась до рассвета. Прямо на берегу на куче хвороста от усталости и уснула».

Давайте представим все, что стоит за словами бесхитростного рассказа. Ночь в совершенно безлюдном месте. Темнеют горы справа и слева.

Небо то звездное, то с облаками. Шумит река. Горбится над нею запруда. Смолье горит у воды. И, как ночная зверушка, то стоя на бревнах, то забредая в воду, хлопочет с граблями, с топором, с лопатой добытчица рыбы. Одна в диком безмолвном мире. Крикни – только эхо с горы отзовется или загремит по камням потревоженный зверь.

– Агафья, ночевать-то не страшно было?

– А це страшного? – улыбается, не знает, как лучше мне объяснить, что страшно ей не было.

У рыбного места есть у Агафьи и конкуренты. Благородная выдра проходит «заездку» не останавливаясь, иногда лишь влезет на бревно – осмотреться и созвать детвору. Ворон аккуратно прилетает сюда поглядеть – не принесла ли чего к плотине вода и ему. Врагами Агафьи являются норки. Для них ловушка с рыбой все равно что для мыши мешок крупы. «Взяла бы, да и ушла. Нет, все перепортит и опоганит».

Но войну норкам объявить Агафья не может – не одолеет. Приходится только чаще появляться тут у плотины, попугивать.

А друг у Агафьи зимою и летом – птица оляпка. Веселая, жизнерадостная, все время приседающая, как в танце. Рыба ее не интересует, только козявки в воде на камнях. «Смешно по дну бегает – пузыри за ней сзади».

К двадцатым числам октября Еринат замерзает. До ледостава запруду с ловушками надо с реки убирать, и Агафья это каждый год делает.

Вечером не слишком большой улов – десятка три харьюсков – попал гостям Агафьи на сковородку. Хвалили рыбу, хвалили работу Агафьи на Еринате. Засиделись около сковородки за полночь, не подозревали, какие события завтра нас ожидают.

Осенняя страда на реке.

Вторая ступень ракеты

Вертолет. Но в неурочное время и не тот, которого ждали…

Целый десант пассажиров – штатские и военные. Четверо улетают, четверо – остаются.

Через пять минут вертолет скрывается за горой, и в тишине можно как следует познакомиться.

Прибывшие – москвичи из Военно-космических сил и столичного университета. Возглавляет группу полковник Виталий Васильевич Самброс, с которым, выясняется, мы могли бы в былые годы встретиться на Байконуре – он лейтенантом заправлял ракеты горючим.

– Сюда-то зачем?

– Есть, есть дела, – улыбается полковник.

Поднимаемся тропкой от речки к «усадьбе» Агафьи. Полковник, оказывается, с Агафьей знаком. И она его вспомнила сразу.

Занятная картина: блестит на солнце вода норовистого, дикого Ерината, доит у огорода козу Агафья, вопросительный знак застыл на морде пестрой собаки. А мы сидим у врытого в землю стола, разглядываем прижатую по углам камнями карту и говорим о ракетах.

С Плесецка и Байконура они летят по строго определенным трассам. Я насчитал их на карте пятнадцать – четкие линии от точки пуска за край карты. Одна из них от Байконура пролетает мимо Телецкого озера и (вот в чем дело!) как раз у района, где приютились вот эти избушки, огород, козы. По этой самой южной трассе пускают ракету «Протон». Она выносит на орбиты Земли спутники связи, грузовые корабли для космической станции «Мир» и вообще «все тяжелое». Ракета огромная. (В Москве в штабе Военно-космических сил мне показали видеозапись старта – грохот, море огня. Через несколько секунд «Протон» как бы чуть наклоняется в небе. «Вот пошел уже в сторону вашей Агафьи», – сказал генерал.)

Сюда ракета, сбросив в районе старта первую отработанную ступень, прилетает через семь минут. Это время работы второй ступени ракеты. Над Горным Алтаем либо тут вот, в верховьях реки Абакан, ступень отделяется, падает вниз. На карте эти места обозначены аккуратными, вытянутыми вдоль трассы эллипсами. Ширина – 60 километров, длина – 110.

Опустившись в плотные слои атмосферы, вторая ступень с остатками топлива разрушается. Эллипсы очерчивают район, куда могут упасть обломки и, может быть, выпадают остатки топлива.

Слушая ракетчиков из Москвы, я теперь только ясно начинал понимать рассказы покойного Карпа Осиповича и Агафьи, видевших тут «огонь, дым, гром» и осколки «белого железа», падавшие в тайгу. Они вполне понимали небожественное происхождение этих не очень частых, но и нередких явлений. (Генерал в Москве: «С 70-х годов по этой трассе прошло сто с лишним ракет».)

Почему над Горным Алтаем и над этим районом Хакасии отделяется вторая ступень?

Выбор места можно было варьировать режимом полета ракеты. Для отделения второй ступени выбрали места наиболее безлюдные. По той же причине в малодоступном районе осело со своей старой верой семейство Лыковых. Линия жизни горстки людей и путь ракет на орбиту мистическим образом пересеклись.

Военным важно знать сейчас все, что видела тут Агафья. На пеньке в стороне от стола положили видеокамеру. Меня попросили по нужной схеме Агафью расспрашивать. Она говорила охотно, подробно – как увидели «огонь и дым» в первый раз, как стали прятаться от «белого железа». «Один обломок вон и сейчас лежит в огороде. А за речкою в кедрачах – изогнутая труба, – Агафья ладонями показала ее диаметр. – Когда все падает – шлепки такие, будто большие поленья летят в тайгу».

Я, прерывая беседу с Агафьей, расспрашивал и военных. В этом месте под обломки дюраля попадет скорее олень и медведь, чем Агафья или кто-нибудь из охотников. А на Алтае, где есть население? «Пока такого случая не было – населенных пунктов в зоне падения нет. Но могут пострадать пастухи, туристы, охотники.

О каждом запуске (время его известно с точностью до секунды) мы сообщаем местным властям, и они обязаны в нужных местах людей предупреждать. Агафью в последнее время прилетали предупреждать специально».

Не все во второй ступени «Протона» разлетается на осколки. Огромные баки, содержавшие окислитель, падают целиком. Мне показали снимки этих «гостинцев с неба», обнаруженных в разных местах Хакасии и Алтая. Все три избушки Агафьи с курятником и козлятником поместятся в этом «бидоне» диаметром более четырех метров.

Еще одно направленье в расспросах Агафьи касалось болезней – ее болезней, а также болезней кур, коз, растений на огороде. На нездоровье Агафья тут жаловалась всегда. И не связывала его с тем, что падало с неба. Радикулиты, простуды были в жизни ее неизбежно обычными. Коза вот, да, странно болела этой весной. Живущий тут харьковчанин Сергей тоже весной неожиданно слег – «температура – 39, слабость невероятная. Но через несколько дней прошло». Сопоставляем сроки. Это было как раз после майского пуска одного из «Протонов». Но Сергей, уже знающий суть проблемы, склонен думать о не слишком свирепой форме энцефалита – «клещей десятками смахивал с себя ежедневно…».

Более часа шел разговор. Звездное небо обещало мороз. Агафья ушла укутывать пленкой

Вторая ступень ракеты огромна!

помидоры и прятать тыквы под одеяло. А мы перебрались во «флигель» к Сергею и продолжили разговор уже у свечи.

Оказалось, полковника Самброса и его спутников – биологов, химиков, медиков – осколки ракет занимали постольку-поскольку. Куда важнее возможное рассеивание в местах паденья второй ступени остатков ракетного топлива.

Помню, на космодроме я слышал об этом топливе под названьем гептил. Лейтенант Виталий Самброс эту «специфическую, пахнущую гнилым мясом жидкость» заливал в баки стоящих на старте ракет. «Мы знали: гептил ядовит. Очень ядовит. Цикл заправки был замкнутым. Но все мы принюхивались – нет ли утечки? Меры предосторожности соблюдались.

Предусмотрено было все, что в технике принято называть «защитой от дурака». И не помню, чтобы кто-нибудь пострадал. Вот я перед вами – жив-здоров, имею детей, не утратил вкус к жизни. И волею судеб теперь вот следы гептила ищу в этих благословенных местах».

Что за следы? Дело в том, что в каждой ступени ракеты топливо полностью не выгорает и летит вместе с «белым железом» вниз.

Первая ступень падает вблизи старта ракеты, и зона возможного зараженья невелика. Вторая ступень отделяется на высоте ста сорока восьми километров. Остатки горючего в баках при разрушении всего устройства в плотных слоях атмосферы сгорают, но какая-то часть гептила с большой высоты, рассеиваясь в пространстве, выпадает на землю. Теоретически это синтетическое вещество, главной частью которого является азот, достигать земли не должно, как не достигает ее керосин из другого класса ракет. Но ведущиеся уже несколько лет полевые исследования специалистов из нескольких институтов в местах отделенья второй ступени показали: следы гептила обнаруживаются в почве, в снегу, в растениях.