Текст книги "Полное собрание сочинений. Том 17. Зимние перезвоны"

Автор книги: Василий Песков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Погонщик весны

(Окно в природу)

Весна идет под грачиное «ура!» и барабанный гул дятлов. Но еще в феврале, при морозах, солнечным утром можно было услышать бодрые посвисты, означавшие: «Весна идет, я ее погоняю!»

Еще молчали синицы. Еще только-только в небе начинались брачные кувырканья воронов, но уже звонко, хлестко, с ямщицкой удалью свистела в феврале птица, взглянув на которую удивишься: откуда такой голосище?

Птица многим знакома. В обществе синиц она посещает зимой кормушки. Встретив ее в лесу, обращаешь внимание на бодрый, независимый нрав, на способность ловко приземисто бегать (ползать!) по стволу дерева, часто головой вниз. Поползень! Окраска неброская, но нарядная – светлое дымчатое брюшко и темная синеватая спинка. Формой тельца и темной полоской, идущей через глаз от клюва по голове, поползень вызывает в памяти барсука. А в окружающем поползня мире пернатых он как бы соединил в себе синицу и дятла. Клювом-пинцетом дерево он не долбит, но клюв очень крепок и может крушить даже вишневые косточки.

Однажды, услышав вверху усердную дробь, ожидал я увидеть дятла, как вдруг к ногам упал тяжелый лесной орешек. Владелец его, нисколько не испугавшись, головой вниз сбежал по стволу и стал высматривать оброненную драгоценность. Я тихо попятился, и птица орешек нашла, взлетела, и опять я услышал барабанную дробь.

«Ковалик» – «кузнец» называют поползня в Польше. Птицеловы в России за бодрый, веселый свист прозвали поползня «ямщиком», а в Белорусском Полесье его называют «глинянкой». Все три названия неслучайны, но последнее следует объяснить. Дупел поползни сами не долбят – поселяются в старых дятловых гнездах. Однако леток для маленькой птицы велик – тот же дятел может гнездо ограбить. Присмотрев еще зимою жилище, поползень с первых проталин начинает носить к дуплу глину и, мешая ее со слюной, сужает леток. Никто крупнее самого поползня в дупло уже не протиснется.

Человек, любопытства ради заглянувший в дупло, обнаружит в нем пять – восемь белых с оранжевым крапом яичек, лежащих на жесткой подстилке. Ни мочала, ни перьев, ни волосков – только кусочки древесной коры. По моим наблюдениям, предпочитает птица чешуйки коры сосновой. На этой рыхлой подстилке вырастают птенцы. Кормят их поползни пищей животной.

Взрослые птицы летом тоже кормятся насекомыми. Зимой же приходится полагаться на всякие семена. И, кажется, нет в природе птицы запасливей поползня. Еще летом, задолго до суровых времен, начинает он прятать в складки коры и во всякие щели запасы корма.

Все идет в ход – орехи, семена бурьянов, подсолнечные и арбузные семечки, семена конопли, проса. Забыла хозяйка на огороде желтый семенной огурец – из него птица выберет, спрячет впрок семечки.

Лет пятнадцать назад осенью я работал у друга в лесной избе и задумал привлечь в дуплянку для фотосъемки парочку белок, живших в лесу по соседству. По верхней жерди ограды разложил я лесные орехи. Насыпал орехов также в дуплянку. И дело пошло на лад – приманка была замечена. Но вдруг помеха – откуда-то появившийся поползень. С неутомимой поспешностью он взялся таскать орехи. Я подкладываю – он уносит. Но поединок я обратил в свою пользу. Проследив полеты воришки, обнаружил орехи между бревнами дома, в щелях колодезного сруба, в трещинах старой лодки.

Без большого труда я собрал все ворованное и пустил снова в дело. Ничуть не смущаясь, поползень продолжал азартное воровство, пряча орехи все в тех же местах. Игра продолжалась дня три. Я сделал снимки белок и поползня. Причем птица настолько освоилась, что стала хватать орехи прямо из рук.

А этот снимок сделан недавно. Агафья Лыкова угостила нас кедровыми орешками. Мы щелкали их на солнышке у избы. И тотчас же появились у нас сотрапезники – поползни. Они сновали между ногами, подбирая то, что мы обронили. Насыпал орехов на шапку другу своему Ерофею – хватают с шапки. Насыпал на березовый кол – получилось фотоателье, снимай в любых позах!

У каждого из животных свой характер, повадки, привычки. У поползня все это выражено особенно ярко. Среди лесных компаньонов – синиц он выделяется подчеркнутой самостоятельностью, смелостью и подвижностью. Заражает энергией своих спутниц, верховодит в их стайке.

О поползне много написано. Есть и такие вот строчки: «Поползень, неведомая, ни на что не похожая птица… В этой дымчатой пичужке есть что-то жуткое, она кажется одинокой, никто ее не любит, и она никого». Это впечатление Горького, сохраненное с детства.

Известно, окружающий мир мы пропускаем сквозь призму своего настроения, состояния в данный момент. В детстве ловивший птиц Алеша Пешков увидел поползня, возможно, в минуту душевных сумерек. И потому показался он ему жуткой, одинокой, никем не любимой птицей. Между тем стоит услышать, как весело поползень «подгоняет весну», стоит увидеть его в суровое время зимы предводителем у синиц, всегда бодрым, находчивым, энергичным, чтобы дружески ему улыбнуться.

Сейчас, когда весна сгоняет снега, поползни ищут в лесу проталины с глиной – уже готовы к ремонту жилищ.

 _{Фото автора. 2 апреля 1988 г.}

Близнецы

(Окно в природу)

В феврале я получил письмо от охотников из Уфы: в южноуральской тайге у поднятой на берлоге медведицы обнаружено четыре медвежонка. Через неделю еще письмо: там же, в Башкирии, – еще четверня у медведицы.

Опытные медвежатники были озадачены – по четыре медвежонка в берлоге никогда не встречалось.

Я заглянул в справочники. Там говорилось: обыкновенно – один медвежонок, нередко – два, случается – три, исключительно редко – четыре. Таким образом, два исключительно редких случая пришлись на один год и на один таежный район.

Число детенышей у медведицы всегда вызывает особенный интерес, зимой медведица не питается, кормить в берлоге четверню близнецов – предел возможностей организма. Кроме того, медвежата проходят с матерью школу сурового воспитания, выходить четверых сразу – задача для медведицы непростая.

А как обстоит дело с близнецами других животных? С Николаем Николаевичем Дроздовым мы просмотрели недавно изданные французскими зоологами таблицы и вот что обнаружили. Одного, всегда только одного детеныша приносят самки дюгоней, муравьедов, панголинов, американских дикобразов. Как правило, одного детеныша приносят самки китов, слонов, носорогов, тапиров, оленей, зебр, кенгуру. Но против названия этих животных в таблицах стоят примечания: иногда бывает и двойня. Два-три-четыре детеныша – обычны для многих млекопитающих. А вот те, что приносят десять и больше в одном приплоде, уже выходят из общего ряда. Среди них зайцы и белки, приносящие от одного-двух до десяти малышей, кролики – от трех до двенадцати, американские луговые собачки – от двух до десяти. До пятнадцати в одном помете могут приносить волки, хотя чаще всего бывает четыре-пять волчат. До двенадцати малышей водит иногда за собой самка дикого кабана. У домашней ее родни число малышей в опоросе такое же, но зафиксированы случаи, когда поросят у свиньи было: двадцать четыре, двадцать восемь, тридцать четыре. И это пока рекорд, зафиксированный у млекопитающих.

В рекордсменах числятся хомяки, приносящие иногда до восемнадцати малышей. Семнадцать-восемнадцать детенышей обычны для австралийской сумчатой кошки, приносящей иногда и двадцать четыре детеныша.

Тенрек, небольшое насекомоядное существо, живущее на Мадагаскаре, приносит до двадцати пяти малышей. Но зафиксирован случай, когда самка тенрека, жившая в зоопарке Голландии, принесла тридцать одного тенреченка. (Смотрите снимок. Он сделан в день рождения малышей.) Таким же образом прославилась одна из собак, принесшая в 1945 году (штат Пенсильвания, США) двадцать три щенка.

У птиц рекордсменами являются куропатки – двадцать пять яиц в кладке. До пятнадцати яиц бывает у некоторых уток. В гнезде страусов находили до ста яиц, но это были общие кладки нескольких самок. Мало яиц – одно-два – бывает в гнездах птиц хищных. У змееяда, например, никто не видел в гнезде более одного яйца.

Единственное, грушевидной формы яйцо кладет на скалах кайра. Всего одно яйцо способны сохранить от мороза императорские пингвины.

По одному яйцу кладут в гнездо альбатросы и кондоры.

Икру рыбы мечут тоже в разных количествах.

Корюшка несколько десятков своих икринок кладет в специальное гнездышко и бдительно его стережет. Треска же, бросая в воду миллионы икринок, никакой заботы о потомстве не проявляет. Гарантия выживания рыбы – ее плодовитость. Приспособление это надежно срабатывает у большинства рыб. Плотва мечет двадцать пять тысяч икринок, щука – сто тысяч, налимы – пятьсот тысяч. Рекордсменом икрометания является рыба-луна – триста миллионов икринок! Но рыба эта немаленькая, два с половиной метра – длина, полтонны – вес.

В рождении близнецов прослеживаются некоторые закономерности. У крупных животных число рожденных, как правило, невелико. Среда обитания тоже диктует свои условия, пример – пингвины и кайры.

У человека обычно рождается один ребенок, на восемьдесят восемь случаев приходится двойня, на семь тысяч шестьсот родов – тройня. И зафиксировано около семидесяти случаев рождения пяти близнецов.

Известно рекордное число детей, рожденных женщиной в течение жизни, – 69. Это результат двадцати семи родов, при которых было 16 пар двойняшек, семь раз рождались тройни, и четыре раза близнецами были четыре ребенка. Имя женщины неизвестно. Известен отец детей, крестьянин из Шуи (Ивановская область) Федор Васильев. Роженица была его первой женой. Этот любопытнейший феномен относится к концу XVII века. 67 из 69 детей Васильевых достигли совершеннолетия.

_{Фото из архива В. Пескова . 9 апреля 1988 г.}

Свадебный пруд

(Окно в природу)

Это было в прошлое воскресенье. Мы с другом «встречали весну» – навестили речку Волгушу, текущую по лесным увалам у Дмитрова. Речка в тот день быстрым своим течением несла не– счетное число байдарок. Мы видели их то рядом, то сверху, поднимаясь на крутые овражистые берега. Но в середине дня байдарки перестали нас занимать. Углубившись в лес, мы вдруг обнаружили великое кочевье лягушек. За годы хождения по борам ничего подобного мы не видели.

Оглянувшись, с одной точки насчитываем три-четыре десятка: по одной и в крепких объятьях – парочки. На южных склонах увалов средь жухлой старой листвы мы замечали лягушек во время длинных нечастых прыжков. Но когда нестройные их легионы достигали полосы затененного снега, их видно было издалека. Снег умерял страсти. Лягушки на нем цепенели, и, казалось, «босоногое» шествие их прекратится.

Нет. Прыжок, две минуты отдыха и раздумий – еще прыжок. Обрыв на пути, и внизу бегущий в речку мутный весенний ручей… Прыжок.

Одни препятствие одолевают и следуют дальше уже по теплому скосу оврага вверх, другие, очутившись в ручье, плывут вниз.

А к переправе между тем подвигались новые странники. Взяв в руки парочку, видишь самку с рыжеватой спиной и чуть меньшего по размеру дымчато-голубого самца. Книжное название этих существ – остромордые лягушки. Обе только сегодня проснулись в лесу, прогретом апрельским солнцем, и сразу двинулись в брачное путешествие. По дороге состоялась помолвка. И вот теперь самке прыжками надо одолеть немалое расстояние – до километра и более, – неся на спине голубого от страсти избранника. Путешествие окончится где-нибудь у теплого бочажка, который, возможно, дал жизнь им самим.

Следуя за лягушками, мы такой бочажок сразу и обнаружили. При взгляде с обрыва у речки весь он был в темных пупырышках, и исходившие от него звуки напоминали бег воды по камням. Подойдя к бочажку, мы увидели: весь он кишит лягушками. Дымчато-голубые самцы, наполовину высунувшись из воды, пели, точнее сказать, икали от страсти, призывая из леса в бочажок самок. Но коллективное это иканье было приятно для слуха и, уж конечно, сводило с ума соплеменников, спешивших сюда из леса.

Пять или шесть таких свадебных мест обнаружили мы, пока добрались под вечер к деревеньке Муханки, стоящей на увале около леса так уютно, так живописно, что мы не раз уже делали крюк, чтобы только взглянуть на деревню. Живописное сельцо человеком, увы, покинуто.

Зимой живет тут только лесник. Летом кое-кто из прежних селян приезжает на огороды. Но до того, как зазвучат тут весной первые человеческие голоса, из леса к Муханкам спешат на свадьбу лягушки. Небольшой обрамленный рогозом прудик на краю деревеньки облюбован лягушками, как видно, уже давно. Для апрельских их свадеб он, видно, так подошел, что не смущает лягушек лобастое поле между лесом и прудом – скачут по открытому месту на свадебный зов. И в этот раз мы застали вершину лягушачьего торжества.

Сколько их тут собралось, сосчитать было немыслимо. Посредине пруда еще плавала синеватая крышечка льда, но вода широко разлилась и уже прогретое мелководье было посыпано маковым семенем темных головок. Лягушки не спрятались, когда в резиновых сапогах забрались мы в самую середину гулянья.

Страстное иканье, погоня за непрерывно прибывавшими через поле из леса необрученными самочками, пузыри от свежей икры, блеск тысяч синеватых головок – все это заставляло нас сесть на камешки возле пруда и просидеть до захода солнца, наблюдая весеннее торжество жизни…

Остромордые лягушки – животные для нас обычные и привычные. Но летом в лесу мы их видим нечасто – на охоту из укромных сырых местечек выходят они лишь в сумерках. На зиму лягушки зарываются в листья в низинах, ямах, в норках и щелях. И спят. Спят до апреля. Разбуженные теплом, они сейчас же стремятся на свадьбы. Прудик возле Муханок – типичное место для спаривания и метанья икры. Каждая из лягушек бросает в воду от пятисот до двух с лишним тысяч икринок. И, сделав свое материнское дело, немедленно возвращается в лес досыпать в ожидании большого тепла. Самцы же продолжают «икать», призывая все новых и новых самок. Они держатся в прудах дней двадцать. И за это время из лягушачьей икры появляется уже новое потомство. Пласты икры, каждый не раз это видел, бывают огромны. Их трудно удержать в руке – выскальзывают подвижной льющейся массой. Каждая икринка в отдельности – прозрачный разбухший шарик с черной точкой зародыша. Прозрачная линзочка оболочки собирает солнечные лучи, и зародыш в икринке развивается быстро. Через пять – восемь дней в воде уже плавает крошечная личинка с хвостиком.

Большие головастики, которых мы видим летом в прудах, – это дети озерных лягушек, живущих постоянно в воде. Эти лягушки в апреле еще спят в холодной воде мертвым сном и даже не подозревают о свадьбах своих сородичей.

Головастик же остромордой лягушки довольно быстро теряет хвостик, приобретает лапки и становится крошечным лягушонком, немедленно покидающим свой роддом, и маленькими прыжками направляется в лес. Встречая иногда лягушат размером с ноготь, мы любуемся ими, как ювелирными изделиями природы, так хороши и изящны! Лягушата эти – дети остромордых лягушек. Путь к взрослой жизни у них тернист. Многие погибают еще в икринке, отложенной по оплошности в случайной, быстро пересыхающей канаве, многих кто-то склюет, проглотит по пути в лес. Да и в лесу немало врагов у малюток. И все же, как видим, их взрослое племя пока велико.

Какая-то память влечет лягушек в направлении того бочажка или пруда, где они родились. Попав в зону звуков апрельской свадьбы, они никакой силе уже не дадут изменить или замедлить движение…

Мы сидели на камешке, наблюдая за прудом, почти до заката. Удивительное зрелище стояло перед глазами. Пруд «икал» тысячами лягушачьих глоток. А лобастое поле со щетиной желтой стерни было покрыто черными точками. Сотни лягушек спешили на свадьбу.

 _{Фото автора. 24 апреля 1988 г.}

Мастера

(Окно в природу)

Вот перед вами один из них. С искусством ткача этот пернатый мастер строит гнездо. Птица печник с таким же искусством лепит гнездо из соломок и глины. Дятел долбит дупло. Есть мастера в птичьем мире рыть норы в земле.

Чомга строит плавучий плотик, синица ремез сплетает висящую на тонких ветках плетеную теплую рукавичку, настолько прочную, что, было время, деревенские ребятишки кое-где надевали старые гнезда ремезов на ноги вместо домашней обувки.

Чаще всего у нас на виду – птичья работа. Но почти все животные что-либо строят. Присмотритесь после сошедшего снега к лужку на опушке – мыши выстригли на нем разветвленную сеть дорог. Все животные не бродят в лесу как попало. У них есть излюбленные пути и маршруты, но мыши строят именно дороги.

Не путаясь в травинках, они всю зиму ходили друг к другу в гости, к запасам корма, прогуливались. И сейчас, при опасности, они бегут по этим утрамбованным просекам, словно по желобкам. А вот на ветке блестит паутина – мастерски сработанная ловчая сеть. На прогретом солнцем песочке можно увидеть и ловчую яму. Ее соорудил «муравьиный лев» – личинка насекомого, похожего на стрекозу. Оступится муравей у края этой воронки и катится прямо в лапы охотнику. Строят животные убежища.

Барсук и лиса укрываются в них от врагов и выводят потомство. Жители жарких мест роют убежища от жары. Белый медведь – от морозов. Строят животные кладовые, площадки для брачных игр, сооружают большие дома-колонии, в которых живут громадными сообществами. Остановитесь у муравейника – это как раз такая постройка, уходящая в землю ровно на столько, на сколько возвышается над землей. Она вся пронизана ходами, галереями, камерами и вентиляционными щелями.

Есть постройки животных, поражающие воображение. Крошечные существа, термиты, сооружают замки высотою до семи метров столь прочные, что о них приходят почесаться слоны. Плотины бобров – еще один пример инженерных способностей у животных. Известны плотины длиною до 700 метров и выдерживающие всадника.

Но большая часть всех сооружений у насекомых, у птиц, у крупных животных связана с выведением потомства. Надо беспомощных малышей защитить от врагов, от непогоды, от перепадов температуры ночью и днем. Для этого плетутся, долбятся, лепятся гнезда у птиц, роются норы, сооружаются логова у зверей, насекомые лепят для личинок глиняные «кувшины», сшивают трубочки из листьев, лепят ячейки из воска, строят дома бумажные. Пауки делают для потомства мешочки из паутинок. Некоторые из лягушек помещают икру в пенные гамачки – всего не перечесть.

Материал для построек – самый разнообразный: глина, песок, деревянные поленья, ветки, травинки, листья, пух, перья, мочало, древесная стружка, хвоинки, растительные волокна. Некоторые материалы производят сами животные – затвердевающая слюна, воск, струйки белкового вещества, превращающиеся на воздухе в паутину или шелковую нить. Инструмент при строительстве тоже различный, но это почти всегда исключительно то, чем владеет животное, – клюв, лапы, рыло, жвальца, шильца. Известно лишь несколько строителей, пользующихся, подобно людям, привлеченными к случаю инструментами – птица шалашник, зажав в клюве мочальную кисточку, соком ягод красит свадебную беседку, а одна из ос пользуется трамбовочным камешком.

Долговечны ль постройки? Для многих животных они сезонны. Медведь берлогу чаще всего строит заново. Большинство птиц строят новые гнезда, и этот процесс, как можно заметить, радостная пора их жизни. Но некоторые из птиц возвращаются в старые гнезда, лишь подновляя их ежегодно. В Сибири гнездо орлана-белохвоста занималось птицами 80 лет подряд, а одно гнездо аиста дошло к нам из средневековья, продержалось на башне почти 400 лет.

В Африке столетиями стоят термитники. Сотни лет служат барсукам норы. Многие поколения этих аккуратных, скрытных животных, если их не тревожить, держатся родового места.

Главный вопрос: как, по каким «типовым чертежам» строят животные? Кто учит ласточку лепить из грязи гнездышко строго определенной формы? Откуда знание геометрии у пчелы? Кто учит плести гнездо-корзинку вот этого ткачика?

Как муравьям удается сложнейшая конструкция их общественного жилища? Чем руководствуется паук, сооружая сети строго определенной формы и в определенной последовательности?

«Проекты» построек и методы их возведения животные получают с врожденной памятью по наследству. Они сформировались и утвердились в течение миллионов лет эволюции, приспособления каждого вида к среде обитания. Строительная программа наследуется животными, как и вся сложная структура их поведения.

Однако есть в этой стройной программе допуски и припуски, позволяющие животному учитывать меняющиеся условия. У низших животных, например у пчел, муравьев, ос, этих допусков-припусков мало. Для нас они во всяком случае незаметны. Муравьи строят свой муравейник так же, как строили его их предки сто миллионов лет назад. Более высокоорганизованным животным природа в поведении их, в строительных делах в частности, «поводок» слегка отпускает. И кое-что тут зависит от жизненного опыта, от меняющихся условий жизни, от научения и подражания. Обезьяна шимпанзе, например, в наследственной памяти от рождения хранит способность строить ночлежные гнезда. Программа эта подобна фотобумаге со скрытым изображением, которое надлежит проявить. Таким «проявителем» для обезьян служит поведение «родителей». Опыты показали: если малыш шимпанзе не видел, как строят гнезда родители, он вырастет неумехой. В этой части «карточка» наследственной памяти оказывается непроявленной. Муравей же всегда знает, что ему надо делать. И паук знает, с чего начать и чем кончить плетение сети. И бобренку «проявитель» не нужен. Проверено: он так же умело построит хатку, как строили его далекие предки, он знает также, что надо делать, когда вода размоет плотину, знает, что надо немедленно броситься в сторону, когда, падая, скрипнет подточенное им дерево… Надежна и велика память у всего, что летает, бегает, ползает, плавает. Наблюдая ее проявления, мы говорим: «Без рук, без топоренка построена избенка».

 _{Фото из архива В. Пескова. 30 апреля 1988 г.}