Текст книги "Полное собрание сочинений. Том 23. Лесные жители"

Автор книги: Василий Песков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

В тени человека

(Окно в природу)

Человек в мире животных – фигура особая. Большинство птиц и зверей смертельно его боятся, стараются не встречаться, убегают, как только увидят, услышат шаги, почувствуют его запах. Не случайно в качестве пугала в огородах ставят чучело человека – рубаха на палках, картуз или шапка.

Есть, однако, животные, которым не страшны люди, они даже селятся исключительно близ человеческого жилья. Таких не много. Почти всегда это всем известные птицы: белые аисты (черные – нелюдимы!), ласточки, скворцы, воробьи. Воробьи кормятся возле людей, а скворцов, ласточек, аистов привлекает покровительство человека – близость его защищает от хищников.

Остальной мир человека боится. Близкая и неожиданная встреча сильно пугает даже крупных зверей: известны случаи гибели от испуга таких хищников, как волк и медведь.

Олень, встреченный в Воронежском заповеднике на повороте лесной дороги, от шока не мог бежать – на глазах у меня лишь судорожно топтался на месте.

А вот характерный случай, описанный тамбовчанином Михаилом Ниловичем Костюковым. «Пас я коров. Лошадь ходила рядом. Разморенный жарой, прикорнул под кустом. Минут десять вздремнув, я вдруг увидел занятную картину: по морде моего Воронка, щипавшего траву, сердито бил лапой лежавший заяц. Не нравилось ему беспокойство, и лошади они не боятся. Я рассмеялся, чуть приподнявшись. И тут заяц такого дал стрекача, что коровы испуганно сторонились. Я зайцу был страшен».

Предрасположенность к боязни людей у животных врожденная. И все-таки малыши опасаются человека вначале как существа лишь незнакомого. Но скоро школа родителей и собственный опыт их заставляют остерегаться людей и даже панически их бояться.

По молодости зверята могут даже из любопытства приблизиться к человеку. Щенок енотовидной собаки, отставший от матери, бежал за мной в лесу у Льгова минут пятнадцать, пока не услышал лай деревенских псов. Лисят в аляскинской тундре я подражанием писку мышей подозвал к самой дороге, проложенной около нефтепровода. Звери в этом месте не пуганы. Мать пятерых шалопаев осталась на месте, а лисята наперегонки неслись на звук, «записанный» в их наследственной памяти. То же самое было однажды на опушке Хопёрского заповедника. Детвору мать-лиса приводила перед сумерками из леса к полю. Я заметил одного малыша и опять попищал мышью. К автомобильному колесу подбежали сразу три мышееда. Но опытная мать, тревожно гавкнув в кустах, вернула детвору в лес.

Взрослея, разные звери начинают постигать степень опасности, исходящей от человека. Волк всю жизнь подозрителен и недоверчив к людям. Но он привык воровством кормиться возле людей – зарежет теленка, утащит из деревни овцу, собаку. Зная свои грехи, человека волки смертельно боятся, проявляя при этом поразительную дерзость и находчивость.

Медведи более покладисты. Встречи с человеком не ищут, а встретившись, стараются мирно с ним разойтись. Но тощий, не легший в берлогу медведь-шатун, терять которому нечего, для человека очень опасен. В то же время в местах, от жилья далеких, привлеченный едой к стану геологов, нефтяников, топографов или туристов медведь начинает регулярно ходить за подачками. Эта близость для человека опасна, поскольку «доброта» у медведя может мгновенно смениться агрессией.

Подсвинок, отставший от стада, еще плохо знает, насколько опасен для него человек.

Лиса – умелый добытчик мышей, и они составляют основу ее питанья. Но лисы охотятся и на кур. И если этот промысел не пресечь, перетаскают всех. Человека они опасаются, но могут жить, выводя потомство, невдалеке от людей, приспособились даже к жилью в городах, посещая свалки отбросов, охотясь на крыс, голубей и мышей. Известны случаи, когда Лизавета, чутко улавливая грани опасности, принимает оставленную человеком еду, подходит к жилищу. Из Швейцарии, с берегов Женевского озера, супруги Татьяна и Сергей Крикорьяны прислали мне снимок, где лиса принимала угощение прямо в жилище. «Сначала были краткие появленья гостьи из леса, – написали мне Крикорьяны. – Схватила еду – и в лес! Потом стала брать угощенье из рук. Потом как бы случайно стала забегать в дом. А теперь охотно в нем остается и ведет себя как хозяйка – расхаживает по коврам, самовольно таскает что ей вздумается со стола. Подумываем теперь, как ее от этого отучить».

Много значит в отношеньях с людьми жизненный опыт каждого из животных. В африканских национальных парках многие звери – львы, гепарды, бегемоты, жирафы, слоны – не боятся автомобилей. Но они сразу сорвутся с места, стоит выйти из стоящей машины, а хищники и напасть могут. Но и машины в разных местах воспринимаются по-разному.

В Ботсване мы снимали слонов, щипавших траву в десяти шагах от нашего вездехода. Это было привычным. И вдруг на открытом местечке около озера мы увидели двух слонов, в паническом страхе убегавших от нас. В чем дело? Проводник объяснил: «Наши слоны привыкли к машинам, знают, что они безопасны. А эти два пришли сюда из зоны, где на слонов охотятся, и машина для них – знак смертельной опасности».

Вороны в городе могут сейчас сидеть у дорожки, по которой мы ходим. В деревне же или тем более где-нибудь на опушке так близко человека вороны никогда не подпустят-эти птицы хорошо чувствуют обстановку.

Особый разговор о случаях, когда попавшие в беду звери и птицы ищут у человека защиты и помощи. Можно вспомнить множество случаев: мелкие птицы, спасаясь от ястреба или сокола-чеглока, садились на плечо человека или опускались к его ногам. Я однажды стал невольным спасителем ласточки, севшей на грудь, – чеглок, увлеченный охотой, отвернул в сторону, едва не задев мою кепку крылом.

Но ласточка знает покровительство человека, а вот тетерев человека очень боится и тем не менее тоже может искать возле него спасенья. Знакомый охотник рассказал такой случай. Тетерев, спасаясь от ястреба, сел прямо у его ног. И так уберегся.

Животные за долгое сожительство рядом с нами хорошо знают могущество и возможности человека. Они боятся его. Но если другая опасность превышает угрозу от человека, они ищут у него защиты. И чаще всего успешно, ибо в этот момент даже у охотников срабатывает милосердие к терпящим бедствие. Известно много примеров этому. Художник Василий Михайлович Звонцов, рассказывая в своей книге об окрестностях пушкинского сельца Михайловское, вспоминает эпизод, когда к трактору, пахавшему поле, из леса подбежала лосиха с лосенком. Оказалось, спасались от волка.

В другом случае (кажется, это было в Смоленской области) в деревню прибежала лосиха «и как-то странно себя вела – не убегала, а тихо уходила, словно бы приглашая идти за ней». Людей лосиха привела к яме на краю леса, из которой не могла выбраться другая лосиха.

И недавний случай, рассказанный мне в дороге шофером. «Вижу, стоит у шоссе лось. Подъезжаю – не убегает. Остановившись, вижу: передняя нога у лося поднята и наступать на нее зверь не может – где-то в лесу впилась ему в ногу донная часть стеклянной бутылки. С известным риском (лось – зверь опасный) монтировкой освободил я его от «лесного подарка», и лось сразу же заковылял в заросли».

И два случая почти невероятных. Рассказывает в письме из Башкирии В. Ф. Латыпова.

«После утреннего приема больных я вышла с другими врачами районной больницы в Бижбумене к палисаднику подышать воздухом. День был тихий, спокойный. И вдруг видим, со стороны дороги к нам идет волк. Мы, конечно, замерли, но не от страха, от неожиданности. Волк прошел на площадку возле больницы и сел к нам спиной. Мужчины перестали курить, воцарилось молчанье.

Я говорю: «Ну вот, еще один запоздавший больной. Пойду посмотрю, что с ним». Все заохали, стали меня отговаривать. Но я имела дела с собаками и совсем не боялась явно страдавшего зверя.

Подошла осторожно: «Ну что с тобой, друг, случилось?» Правая лопатка зверя была прострелена дробью, из дырок сочился гной. «Давай я посмотрю твою рану. Хирурги, – говорю, – это ваш пациент, надо ему помочь».

Операция длилась полчаса. Рану промыли раствором, посыпали антибиотиком. Волк не проронил ни звука и той же тропинкой, что пришел к нам, удалился. Вот такая история была в моей врачебной практике».

А дальневосточник, опытный биолог-натуралист Сергей Петрович Кучеренко рассказал о не менее интересном случае. Волк угодил в ловушку. Долгие мученья и голод заставили его искать помощи у человека. И зверь притащился с капканом к леснику, который как раз его и ловил.

Вот такие отношения у человека с миром животных.

_{Фото автора. 30 августа 2007 г.}

Колесо жизни

(Окно в природу)

В августовскую жару оказались мы с другом в центре Мещеры – близ Касимова. Горели леса. На дорогах то и дело попадались пожарные машины, бульдозеры, автомобили с озабоченными людьми. Леса заполнила синева дыма, глаза от него слезились, местами машины ехали с зажженными фарами. В какой-то низине задымленную лощину, как призрак, перебежал лось.

Мы стали искать, где бы надежней заночевать, и, углубившись по проселку с мощеной дороги в сосновый бор, услышали вдруг крик петуха. Это был знак жизни. И сразу мы увидели деревеньку, уютную, но маленькую и, как оказалось, оживающую только летом, когда наезжали дачники из Рязани. «Неужели из старожилов никого не осталось?» – «Да нет, живет кое-кто и зимой. Но хозяйство сохранилось только у дяди Коли. Вон его дом».

Дядя Коля спал после обеда и вышел к нам, щурясь от солнца и приглаживая ладонью густую, как у молодого, шевелюру, побеленную восемью десятками лет. «Ко мне…» – «Да, вот заехали, отчасти убегая от дыма, отчасти – из любопытства». – «Ну-ну, – сказал неопределенно старик, поглаживая рукой черного кобелька. – С пожарами, боюсь, не получилось бы, как в 72-м. Огонь у нас на Мещере всегда был бедствием. Недаром перед избами в деревнях кирпичные амбары ставили. В них добро сохранялось».

Говорил дядя Коля (Николай Гаврилович Клюев), слегка шепелявя. Он, понимая это, со стариковской улыбкой, приоткрыв рот, показал один-единственный зуб. «Остальные колесо жизни съело». Сказано это было без огорченья, всему, мол, свое время. Присев на скамейку, слово за слово, узнали обычную по деревенским меркам жизнь тут, в мещерском бору.

Мальчиком дядя Коля был пастухом. «Скотину держали в каждом дворе. Пастух в деревне – не первое лицо. Но мне это дело нравилось…

С каких лет себя помню? С пяти: пожар тогда был – страшно вспомнить. Все ж кругом деревянное, если и ветерком потянуло, то в амбарах только и можно было спасти барахлишко. А как пастушество… В нем много было приятного для меня. Лес для тех, кто его понимает, – царство небесное. Каждая травинка с травинкой в нем шепчется. По утрам роса блестит под ногами. И едва ли не каждый день видишь что-нибудь новое: глухарка под елью сидит и думает, что не вижу ее; зайчишка под носом у коровы зелень пощипывает; цветы разные появляются; затаившись, видишь, как птица гнездо мастерит. Однажды видел, как лось, смешавшись с коровами, на коленях, вытянув шею, грибы собирал. Мы мухоморов боимся, а лоси едят их жадно и, полагаю, с пользою для здоровья. День у пастуха длинный, но мне в лесу скучно никогда не было.

Николай Гаврилович Клюев.

Но непочетным в деревне считалось пастушье дело, и родня настояла, чтобы я в ФЗУ учиться пошел. Я послушался и поехал в Москву. Учился прилежно. Выучился на сантехника: трубы, раковины, отхожие места в домах. Два месяца проработал в Москве и вдруг потянуло назад в деревню, так потянуло, что снился мне лес с дорожками в сосняках, с муравейниками, с пенечками заветными, где сиживал. Бросил сантехнику и объявился тут, в Бучневе, и опять – в пастухи. Потом армия. Пошел охотно – интересно было новые места увидеть. И повезло очень – попал в пограничники. Ну, знаете – зеленая фуражка, лошадь послушная под седлом, винтовка, бинокль. Гляну, бывало, в стекла через границу – интересно, но сравниваю и с радостью думаю: у нас, у Оки, на Мещере лучше. А как свое отслужил – опять сюда, и опять в пастухи. Как мальчишка, радовался каждому дню. Двенадцать лет баб будил по утрам хлопаньем своего кнута.

А зимой пастух отдыхает. Домишко себе соизладил, сарай, сеновал, конюшню, курятник, амбар, колодец с соседом вырыли – вот оно все, что полагается иметь человеку в деревне. Но лес и зимой к себе звал. С ружьем я не баловался, любил наблюдать все живое. И как-то так получилось, переманили меня из пастухов в лесники. Двадцать пять лет в этой должности опять топтал я лесные дорожки. Для кого-то лес – дрова и строительный материал, а для меня – радость жизни. Кажется, все живое в лесу меня понимало и принимало. Видел, как ловит ястреб тетерок, как филин слетает с гнезда, как сойка прячет орехи во мху, как лоси от комаров по уши залезают в воду».

– «С волками приходилось встречаться?»

– «А как же, много раз. Волк нахален, но человека боится…»

На этом вечерняя беседа наша окончилась. А утром мы снова встретились на скамейке.

Во всей деревне только у дяди Коли сохранился хозяйский двор с живностью. Корова в нем, теленок, две лошади, две собаки, утки с утятами, генеральского вида петухе гаремом пестреньких кур. Кот Дымок, поглядывая на гостей, ревниво терся о хозяйскую ногу. «Они все его любят…» – вставляет слово в наш разговор жена Николая Гаврилыча.

Корову хозяйке доить уже тяжело. Выручает бывший пастух – ставит ведерко и, как заправский дояр, наполняет его молоком. «Летом две такие посудины в день наполняем».

«А что лошади?» – «Лошади… Сейчас покажу». Николай Гаврилыч выводит из конюшни стройную, с лоснящимися боками кобылу Каштанку. Радуясь свободе, лошадка заливисто ржет – хочет, чтобы выпустили и подругу. Мальчишки дачников сбегаются поглядеть на лошадок. «Каштанка – донской породы. Такой резвости лошадь была разве что у Буденного, – по-мальчишески хвастается хозяин. – Конечно, нелегкое дело в мои-то годы заготовить на зиму сена двум лошадям и корове. Но пока что справляюсь. С лошадями я кое-что подрабатывал раньше – кому огород вспахать, кому дров привезти. Но теперь это уже не под силу. Лошадей держу только из-за любви к этим друзьям деревенского человека. И они эту любовь понимают. Знали бы радость, когда Каштанка мордой тычет мне в щеку, благодарит за гостинец – подсоленный кусочек хлеба».

У двора Николая Гаврилыча стоят сани, телега и возле нее пара старых, давней работы колес. Хозяин этого снаряжения стал рассказывать, как раньше такие колеса гнули. Собака крутится рядом, демонстрируя приязнь Гаврилычу. «Принеси Джеку чего-нибудь на зуб», – просит зятя старик. Собака благодарно сует нос в плошку с едой, а «лесной человек», наблюдая за Джеком, вспоминает вдруг о волках.

«Волк первый раз себя показал, когда я был еще пастушком. Вечером пригоняю стадо в деревню – одного теленка в нем не хватает. Туда-сюда – нет теленка! И только утром обнаружили его возле опушки километрах в трех от деревни. Половину добычи волки сожрали, остальное было уже облеплено зелеными мухами. И обнаружился человек из соседней деревни, видевший, как зверь, вцепившись зубами в ухо теленка, хвостом его подгонял – уводил от места, где паслось стадо.

Позже волков видел я не однажды. Запомнился случай: волк трусцой нес в зубах зайца, оравшего, как ребенок, – видно, хотел отец волчат поучить, как охотиться. По следам видел, как волки гнались за лосем. Этого великана они побаиваются, норовят на лед его выгнать.

Последний случай был в марте три года назад. И где? Вот тут, у дома. Вечером залаяли обе собаки. Хозяйка выбежала и шумит мне в избу: «Волк! Волк! Джека нашего поволок!» Ну, я выскочил не одетый, заорал что есть мочи, палкой по изгороди застучал. Волк бросил Джека и скрылся. Я оглядел пострадавшего – ни ран, ни царапин на нем не увидел, но смертельно волк его напугал. Потолковав о странном случае, успокоились. А через день утром сосед прибежал, рассказывает, что видел волка – рылся в отбросах у дома. Потом еще видели зверя два раза. Я стал догадываться, в чем дело.

И тут опять сосед прибегает: «Волк залез под крыльцо!» Я схватил вилы и к тому месту. Сразу понял, что боя не будет – зверь лежал мертвый. Это была волчица. Старая, со «съеденными» зубами. Охотиться уже не могла и прибилась к деревне – разжиться хоть чем-нибудь. У волка колесо жизни не очень большое – пятнадцать лет, и вот она, старость: бегать, как прежде, не может, и нечем жертву схватить. Этой волчице околеть суждено было под деревенским крыльцом. Она удалилась, как видно, от стаи, иначе ее бы свои сожрали – по волчьим законам это вполне возможное дело. Все живое на кругу жизни имеет конечную станцию».

«Кости мои чуют: погода должна измениться. И слава богу, это поможет пожары в лесах потушить», – сказал на прощанье старожил мещерского Бучнева.

_{Фото автора. 4 октября 2007 г.}

Река-легенда

(Окно в природу)

В степи близ Острогорска течет речка с названьем Потудань. Одни говорят, что название связано с данью кочевникам, другие – что речка течет по ту сторону Дона. Речка невелика, но почему-то еще в детстве я слышал о ней от охотников, приезжавших к Потудани из разных мест.

Читаю земляка Платонова, и у него Потудань – действующее лицо. Проезжал по песчаным дорогам над Доном я много раз, но познакомиться с речкой не удавалось. И вот опять же охотники из Воронежа предложили: «Это же почти рядом. Два часа – и мы на Потудани!»

В августе по раскаленным пескам съезжаем к зеленому морю тростников, осоки, вётел, ольшаника и черемухи, перевитых плетями хмеля. Все кругом пожелтело, а тут – зеленая крепость с узкой тропинкой к воде. На двух плоскодонках отчаливаем и сразу уподобляемся путешественникам, плывущим где-то вблизи Амазонки.

На карте речка, текущая в Дон, имеет крутой и очень высокий правый берег, а левый – широкая равнинная пойма с большим числом стариц, озер и болот. Местами они с рекою соединяются. К некоторым добраться по зарослям вряд ли возможно. В целом пойма Потудани – царство зелени, по которому река петляет подобно серебристой змее. Наши лодочки речка подхватывает и несет узким камышовым каньоном с хорошей скоростью – грести не надо, действуй веслом, как рулем. Но время от времени заросли расступаются, река замедляет бег и разливается плесами с кувшинками, рогозом, осоками. Сквозь водные заросли продвигаешься тут с трудом и облегченно вздыхаешь, когда Потудань сузится до пяти метров и опять понесет тебя к Дону.

В прогалине слева видишь деревья, никогда не знающие жажды, ключи и запасы весенних разливов питают пойму до самого ледостава. А справа в прогалинах видишь горы с выгоревшей травой. Пастух с коровами на вершине, одинокое дерево. А на пути снова заросший плес, потом опять резвый бег холодной, прозрачной воды, качающей донные травы. Вверху, не махая крыльями, скользит, наблюдает за лодками коршун. Повсюду редкий орлан-белохвост срывается с сухого старого тополя и сразу пропадает в кронах деревьев за поворотом Потудани. При хорошей глубине (до семи метров) и здоровой воде в реке много рыбы – той, что любит стоячие воды, и той, что не может жить без теченья. – «Сомы есть?» – «А как же, – с кормы отзывается рулевой. – Иногда и очень большие. Весенний разлив все это море зелени затопляет, объединяя мир Потудани с Доном».

Зеленые двери к воде.

Летом пойма маленькой речки богаче жизнью, чем пойма Придонья. Но мы сейчас видим лишь коршуна темным крестиком в небе. Все остальное скрыто от глаз. Но кто-то, возможно, следит за нами – у воды видно много разных следов. Живут тут олени, кабаны, исчезнувшие почти везде выдры, норки. Много больших и маленьких птиц живут в зеленом непроходимом пространстве, не попадаясь на глаза человеку. Охотились тут, надо думать, с давних времен, но извести живность в зеленой крепости – среди болот и озер – невозможно. И те, кто не любит легкой добычи, приезжают сюда испытать свои силы и сметку.

Непросто тут взять, например, кабана. Умный зверь спасается там, куда человеку добраться трудно или совсем невозможно. Рассказывают о «заговоренном» кабане-одиночке, который «обводит охотников вокруг пальца». Вес его в молве непрерывно растет и достигает сейчас едва ль не полутонны.

На носу одного из наших челноков сидит пес, «не раз повисавший на кабанах». Как и мы, зверей этот завзятый охотник не видит, но чует близкое их присутствие. От напряженья он повизгивает, иногда не выдерживает – бросается в воду и плывет, раздувая ноздри, к берегу. Он побежал бы по следу, но боится отстать от уносимой течением лодки и возвращается, довольный тем, что слегка охладился в воде.

Проплываем бобровую хатку. Видим гнездо ремезов, вплетенное в гибкие косы дерева над водой. «А вот – если не видели – следы выдры. Лучше ее никто тут рыбу не ловит». Косо над поймой пролетает повсюду редкий орел-змееяд. Сверху он может видеть ужа, плывущего по воде, и змею где-нибудь на болотной кочке. Повсюду стесненный в добывании пропитанья, тут похититель змей процветает. Но главная птица качаемых ветерком, шуршащих зарослей – камышовка. Свои гнезда искусный строитель сплетает между трех-четырех камышинок.

В мае эти постройки ищут кукушки – подкинуть камышовкам свое яичко. А кукушек тут жучит похожий на них же ястреб-перепелятник. На пролете весной можно увидеть скопу, гусей, лебедей. Забредают в зеленое море нередко и лоси. Для пролетных гостей места лучшего, чем это, для отдыха не сыскать. И всех речка тут бережет как заповедник, созданный самой природой. Это ее и прославило.

Плыть по извилистой Потудани до самого Дона не было времени. В каком-то месте вылезаем на берег размяться и с высоты глянуть на волнующий мир камышей, древес и воды. В дымке слева угадывается исток Подутани, видны блюдечки плесов, а где-то справа за горизонтом чудится Дон.

Плывем назад по протокам между озер и стариц – против теченья плыть трудно. Пугаем стрекоз, сидящих на прутиках у воды. С сухой ветлы дружно взлетает стайка щурок, для которых стрекозы – объект охоты. В стороне суши на мыске видим двух словно бы одичавших в этом безлюдье коров.

Но люди в этот мир все-таки проникают. В одном месте из воды торчат старые сваи моста, в другом егерь показывает сваи водяной мельницы, говорит, что много жерновов крутила тут мускулистая речка. Одна мельница будто бы сохранилась, но стоит в стороне от Потудани, близ селения Колодяжного.

Путь к мельнице нам указали, и почти в сумерках мы к ней подъехали. Огромное колесо мукомольного сооружения крутил когда-то мощный родниковый поток, поныне бегущий из прибрежного склона. Снаряд для размола зерна, построенный еще до Октябрьской революции, работал до 1995 года. Сейчас не работает, но находится почти в полной сохранности.

Мы не единственные, кого молчаливое сооружение привлекает. Порадовались: постройка не только сохранилась, но и выглядит очень опрятно, ничем не загажена. Люди с любовью заглядывают в открытую дверь массивного сруба – увидеть огромных размеров деревянные зубчатые колеса жерновов. Водяное наружное колесо с висевшей на нем высохшей тиной тоже хорошо сохранилось. Ручей его сейчас обтекал стороной. Все сюда пришедшие как чуду дивятся старинной постройке. Отцы поднимают детишек на плечи, чтобы те могли как следует все рассмотреть. Мужчина в казачьей одежде привез сюда из Воронежа пятнадцать подростков и водит у мельницы, объясняя, что и как тут работало.

Мы тоже порадовались этой встрече, пожалев о невозможности в сумерках сделать снимки. Хочется посоветовать местной власти и селянам славного Колодяжного сохранить маленький островок старинного быта для всех, кто хочет его увидеть. Речь не идет о восстановлении мельницы до рабочего состоянья. Важно сберечь то, что осталось. Средства для этого нужны маленькие – надо поставить пару прочных опор, мощеную дорожку продлить так, чтобы она мельницу огибала, аккуратно направить ручей мимо мельницы в нужное русло, а на сруб повесить резную доску с такою примерно надписью: «Водяная мельница. Построена тогда-то. Находится под охраной. Просим бережно относиться к этому памятнику сельского быта».

Такого «экспоната» сейчас уже нигде не найти. Уверен, старая мельница будет привлекать всех, кто в этот край приезжает. И, если опека над нею будет существовать, я с радостью побывал бы тут еще раз – сделать снимки этого пусть уже не живого, но хорошо сохранившегося «мамонта» не таких уж далеких времен.

Путешествие наше у Дона было коротким, но интересным. Спасибо охотоведу Александру Владимировичу Рощупкину, егерю Вадиму Нечаеву и моим друзьям в Воронеже Александру Масалыкину и Алексею Туркову.

На быстром течении…

_{Фото автора. 11 октября 2007 г.}