Текст книги "Дом, который сумашедший"
Автор книги: Василий Лобов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 13 страниц)
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
Бронированная дверь открылась, и в бронированное хранилище просунулась корона братца Клеопатры II.
– Чего изволите? – рявкнула он.
– Ну-ка, зайди, братец Клеопатра II, – пригласила его братец Белый Полковник в очередной личине.
Братец Клеопатра II прошла в хранилище и крепко-накрепко закрыла за собой, братцем Клеопатрой II, на толстый бронированный засов толстую бронированную дверь.
– Братец Клеопатра II отлично зарекомендовала себя на прежнем месте: по последнему делу, которое он вела, два недававших подписку о неразглашении сотрудника Министерства внешних вертикальных сношений отправлены прямиком в ближайший участок Ордена Великой Ревизии, а трое посвященных – прямиком на арену гладиаторов. Кстати, братец Клеопатра II, сегодня как раз состоится матч с непосредственным участием одного из них, надеюсь, ты не пропустишь это поучительно-наглядное зрелище.
– Так точно! – расплывшись в улыбке, рявкнула братец Клеопатра II.
– Да и тебе бы, братец Пилат III, не мешало бы не пропустить.
– Так точно!
– Братец Клеопатра II будет помогать тебе в твоем святом деле спецзадания насчет братца Принцессы. Он будет помогать тебе в твоих связях с братцем Цезарем X, поскольку служит у братца Цезаря X на полставки. Все, на этом моя миссия закончена…
Братец Белый Полковник сбросила с себя личину, превратилась в дымное белое облачко, колыхнулась… и дематериализовалась в телефонную трубку Скоро дематериализовалась и несколько отличу! ющаяся от меня личина.
– На матч пойдешь? – спросила братец Клеопатра II.
– А как же?! Приказано…
– Знаешь, мне бы очень не хотелось отправлять тебя на арену гладиаторов. Но отношения отношу ниями, а служба службой, так что ты при мне корону держи востро.
– И ты при мне корону держи востро, – ответил я. – Я уже при тебе держу.
Сказав друг другу это, мы прослезились нашим отношениям и обнялись.
Потом братец Клеопатра II присела на край стола, который был у стола впереди, и взяла в руку телефонную трубку. Набрав номер, он спросила:
– За тебя на бывшего братца Бисмарка VII поставить?
– Поставь.
– Сколько? – это мне, а в трубку: – На бывшего братца Бисмарка VII. Пять семизубовиков. Говорит братец Клеопатра II, – и снова мне: – Сколько?
– Десять.
– Десять одиннадцатизубовиков на бывшего того же братца от братца Пилата III.
Когда он положила трубку, я спросил:
– Братцу Малюте Скуратову XXXII заветную бутыль отнесла?
– Конечно.
– А что он?
– А он сказал, что очень хочет тебя увидеть.
– Ясно…
Я вдруг почувствовал, что мне очень хочется братца Клеопатру II.
Я притянул его к себе, он весело хихикнула. Задрав подол его платья к его вместилищу разума, я натянул покрепче на глаза корону и повалил его на пол.
– Ласковый, – сказала он.
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
Мой преемник прибыл в департамент ровно в тринадцать ноль-ноль. Братец Клеопатра II передала ему инструкторскую книгу, я передал ключи от сейфа и хранилища. После этого мы с братцем Клеопатрой II перебрались в мой персональный кабинет.
Мой персональный кабинет пятого зама оказался просторным и светлым. Вечная песня радости Железного Бастиона пелась в нем гораздо радостнее, чем в хранилище. Возле окна там стоял большой пластмассовый письменный стол, по стенам – стулья, два кресла, персональный бар пятого зама, холодильник, причем ни с чем не совмещенный, торшер, кожаный бело-черный диван, столик для закусок, телевизор. И, конечно, флаги между висевшими на стенах портретами братцев из Кабинета Избранных, возглавляемых самим портретом Самого Братца Президента.
Братцев охранников из вневедомственной охраны Д-1151 охранения портретов и знамен сюда пока еще не прислали.
Братец Клеопатра II сразу же расположилась на диване, справедливо решив, что отныне это его основное рабочее место. Я же стал осматривать персонально свой кабинет, основательно осмотрев, заглянул в замочную скважину сначала одной таинственной бронированной двери, потом – другой. За одной была ванна, за другой – унитаз. Оказывается, в персональном кабинете пятого зама ванна и унитаз были не совмещенными.
– Время? – спросил я братца Клеопатру II.
Он посмотрела на стену, где висели часы, и, отвечая, рявкнула:
– Тринадцать десять!
– Если уже тринадцать десять, то нам пора обедать. Пойдем, что ли, в буфет?
Заместители начальника департамента обязаны заказывать обеды в персональные кабинеты.
– Ну так и закажи.
– На сколько братцев? Ты что, не голодна?
– Вот еще! – ответила братец Клеопатра II и позвонила куда надо.
Откуда надо минут через пять в мой персональный кабинет приехала автотележка, которой управлял братец рассыльный обедов. Он переставил привезенные тарелки и блюда с автотележки на стол для закусок, дал мне расписаться в ведомости и уехал. Я внимательно осмотрел мой персональный бар и нашел, что его содержимое вполне соответствует моему новому довольно низкому персональному положению. Выбрав из нескольких заветных бутылей самую заветную, я наполнил божественным нектаром бокалы. Мы выпили. Я подцепил с тарелки вилкой серый, тонкий, в белых прожилках ломтик кусочка колбасы и сказал:
– Говорят, в Великой Мечте колбасу делают из настоящего мяса.
Глазами братец Клеопатра II стала круглая.
– Мясо… это ведь вот что… – Он ущипнула себя за ляжку.
– Ну да, – спокойно ответил я.
– Ты что, хочешь сказать, что братцы из Кабинета Избранных питаются человечиной?
Кусочек гак и не проглоченной мною колбасы выпал обратно в тарелку. Из истории, в которую я так неосторожно вляпался, нужно было срочно выляпываться. Я возмутился:
– Ничего подобного я тебе не говорил. Просто я слышал, что колбасу, которую употребляют в Великой Мечте, делают из птиц, проживающих в ядовитой окружающей среде.
– Вот еще! – возразила братец Клеопатра II. -Все, что находится в окружающей среде, – это иллюзии.
– Конечно, иллюзии, – подтвердил я. – Я и говорю, что колбасу, которую употребляют в Великой Мечте делают из иллюзий. Именно это я тебе и говорю, а ты говоришь, что из человечины…
– Я говорю?! Да я вообще молчу, не слышишь, что ли?!
Я прислушался. Братец Клеопатра II действительно молчала.
– Правда молчишь.
– Конечно, молчу… А мы из чего едим колбасу, тоже из иллюзий?
– Скажешь… Это только в Великой Мечте из иллюзий, на то она и Великая Мечта.
– Ну а мы-то из чего?
– Чтобы ответить на этот вопрос, нужно сначала разобраться в географии.
– А это еще что такое?
– У тебя какое образование?
– Низшее. Окончила институт межбратцевских отношений.
Я выпил, закусил так и не проглоченным кусочком колбасы и сказал:
– Ну, география – это наука о том, что где находится. Например, вон за той дверью находится моя персональная ванна, а за той – мой персональный унитаз. Они – не совмещенные. Но то, что они не совмещенные, это уже социально-экономическая география. Или вот за нашими нулевыми ярусами расположен разваливающийся Верх, наш заклятый враг, с которым мы ведем священную теплую войну за торжество наших идеалов и потому, что у них там все не как у нормальных братцев. Знаешь, ихний Сам Братец Президент, хотя он – никакой не Сам, носит корону только с одним зубом…
– Вот еще! – не поверила братец Клеопатра II. – У них там все наоборот, – продолжил я, – у них там все выворот на шиворот: чем ниже ранг, тем меньше зубьев на коронах. Нулевые ярусы находятся в самом низу, а их псевдобратцы из их продажного Кабинета Избранных прописаны на самом верхнем ярусе, где и располагается их Псевдовеликая Мечта. Счастливчики, которые там не хозяева, а слуги, могут носить на головах короны хоть с сотней, хоть с тысячью зубьев…
– Вот еще! – возмутилась братец Клеопатра II.
– Под нами расположен Низ. Братцы, которые там живут, называются антиподами…
– Это еще почему?
– Потому что они ходят вниз головами.
Братец Клеопатра II подавилась куском антрекота, который был у него во рту. Я ударил по антрекоту через тело кулаком, отчего тот наконец проглотился. А братец Клеопатра II, отдышавшись, заявила:
– Если они там все ходят вниз головами, почему же мы с ними не ведем теплую войну?
– Зачем? – удивился я.
– А зачем они ходят вниз головами?!
– Вниз головами? Знаешь, у них там все, кроме хождения вниз головой, как у нас: нижние ярусы – внизу, верхние с ихними хозяевами счастливчиками – наверху. Там Сам Братец Президент носит двадцатиоднозубую корону. Кабинет Избранных состоит ровно из двадцати одного мыслеводителя… Говорят, что Низ – это модель Нашего Дома. Ну а всякая модель должна же хоть чем-то отличаться от оригинала, вот они и ходят вниз головами.
Я плеснул в бокалы божественный нектар и провозгласил:
– Лишний зуб тебе в корону!
– Два зуба в твою! Ну?
– Ну-ну… Вот с ними, особенно с Верхом, мы и торгуем, поскольку с Низом что торговать, что не торговать – у них там точно такие же товары. Мы поставляем на Верх не-иллюзии, а они нам – иллюзии. Поскольку, кроме иллюзий, они вообще ничего производить не могут. Вот этими-то иллюзиями и иллюзиями ядовитой окружающей среды и питаются наши братцы мыслеводители. А мы питаемся продуктом переработки этих иллюзий в не-иллюзии, понятно?
Я замолчал, а когда замолчал, перестал говорить и плеснул в бокалы очередную порцию божественного нектара.
Когда мы поели, мне стало очень хорошо, а когда мне стало очень хорошо, я вспомнил, как мне было хорошо в министерском персональном автомобиле, где была ванна. До выхода за Железный Бастион оставался час, и мой ум подумал, что братцу Пилату III необходимо для еще большего улучшения настроения принять ванну, тем более что братец Пилат III ванну никогда в жизни не принимал, точно так же, как и она не принимала его, поскольку в шикарном дворце братца Пилата III ванна была накрепко совмещена с унитазом и в ней можно было разве что принять душ, да и то не очень.
– Набери в ванну воду, – приказал я братцу Клеопатре II.
Братец Клеопатра II включила кран, а когда вернулась, включила оружие массовой информации.
По телевизору показывали многосерийный художественно-документальный детектив о братце детективе, который замаскировался под братца интервьюера, и братце счастливчике, который ударно работал метлой, подметая десятый ярус, а его преследовал братец детектив-интервьюер, задавая разные остросюжетные вопросы… Это была сто сорок седьмая серия.
«– Как живешь, братец счастливчик? – спрашивал братец интервьюер.
– Хорошо живу, братец интервьюер, – отвечал братец счастливчик.
– А как будешь жить, когда дометешь этот участок?
– О, когда домету этот участок, буду жить еще лучше.
– А как работается, братец счастливчик?
– Хорошо работается, братец интервьюер.
– А как будет работаться, когда дометешь участок?
– О, работаться будет еще лучше, когда домету этот участок.
– Почему, братец счастливчик, ты будешь лучше жить и тебе будет лучше работаться, когда ты дометешь этот участок?
– А как же иначе, братец интервьюер, ведь когда я домету этот участок, на следующем участке мне выдадут метлу не с пятью железными прутиками, как сейчас, а уже с шестью, слава за это Самому Братцу Президенту, дай ему Сам Братец Президент здоровья.
– А когда дометешь следующий участок, – преследовал братца счастливчика братец интервьюер, – на следующем за следующим участке будешь жить лучше?
– Конечно, лучше, ведь на следующем за следующим участке мне выдадут метлу с семью железными прутиками, слава Самому Братцу Президенту…»
Художественно-документальный детектив был исключительно интересен, но я смотрел его уже пять раз, да и братец Клеопатра II, как выяснилось, тоже, поэтому мы переключили телевизор на другую программу.
По другой программе шел прямой телерепортаж из приемного отделения какого-то участка Ордена Великой Ревизии… В просторной полосатой приемной на табурете сидел какой-то братец в клетчатом фраке на братце и в бумажной короне на голове, на его коленях лежала раскрытая книга.
Комментатор за кадром сказал:
– Осуждают все братцы Нашего Дома. Передаю микрофон нашему главному племенному производителю романов братцу Нерону IV.
– Я, как и все наше младое племя производителей стихов и прозы, горячо осуждаю! Этот так называемый братец в своей, слава Самому Братцу Президенту, последней сказке «Исповедь одинокого братца» до полной неузнаваемости извратил замысел братцевского бытия. Да и о каком тут замысле может идти речь, когда уже в названии этой так называемой сказки зарыта собака бессмысленности!
И все же я проведу краткий разбор так называемого братца, слава Самому Братцу Президенту, уже бывшего. Вдумаемся в следующую цитату… Цитирую: «Синий цвет глаз чудовища, явившегося ей во сне…» Позвольте вас, дорогие мои братцы, спросить: что же это такое-разэтакое – синий цвет? Где, когда, в каких извращенных небратцевским развратом снах видел этот так называемый цвет этот так называемый братец? Белый и черный! Черный и белый! А посерединке – благородный серый! Вот наши цвета! И я не позволю пачкать Наш Дом! И я, как все наше младое племя производителей стихов и прозы, осуждаю!
Мне могут возразить некоторые вражеские прихлебатели мутной воды вражеского Верха, что так называемое слово «синий» – это, так сказать, некоторая гиперболизированная аллегория, некий метафоризированный плод вымысла, но я на это решительно отвечу: и в плодах вымысла нужно уметь отсеивать зерна истины от плевел вредоносного дурмана! Братцам Нашего Дома не нужны плевелы дурмана! Братцам Нашего Дома нужны только зерна истины! И, как все наше младое племя производителей стихов и прозы, я осуждаю!
Далее… Так называемое слово «цвет», употребленное так называемым и как будто бы автором в данном конкретном контексте, наводит всякого вдумчивого -да здравствует наш самый вдумчивый во всем Нашем Общем Доме читатель! – – на противоречивые, полисемантические размышления о природе некоторых явлений, лежащих за границами опознаваемой реальности. Термин «цвет» в данном конкретном контексте не несет на себе своей истинной смысловой нагрузки и поэтому является нам глубоко чуждым. Слово «цвет» может обозначать только цвет, а вовсе не то, что имел в виду так называемый. И, как все наше младое племя производителей стихов и прозы, я осуждаю!
Но оставим пока в стороне филологию и философию, займемся литературоведением, в котором я основательно поднаторел. «Синий цвет глаз чудовища…» Если уж на то пошло и поехало, то нам не нужна неясность! Нам нужно точно знать, сколько этих самых глаз было у этого самого чудовища: один, два, три, четыре, пять… Вышел зайчик погулять?! На что намекает этот самый так называемый? На враждебные нам иллюзии зайцев? К чему между строк призывает? К непредсказуемости, к насилию, к неподчиняемости, к неверию? Я осуждаю! Наш самый вдумчивый читатель так же, как я, вправе спросить: где, в каком месте эти самые глаза у этого самого чудовища расположены – на морде, на животе, хвосте, лапах или, быть может, там, где и произнести это слово страшно? Если там, где страшно, так ведь это уже порнография! Порнографию написал так называемый, а не сказку! И как все наше младое племя производителей, я осуждаю!
Какие это были глаза – вот что спрашивает меня наш самый вдумчивый читатель: круглые, квадратные, пирамидальные или нам абсолютно чуждые? Ни о чем подобном так называемый нам не сообщает. И кто такое это чудовище? Кого из нас и из вас, дорогие мои братцы, вывел на страницах и обложке своей так называемой этот так называемый? Меня? Или, быть может, кого-нибудь из наших славных, нами мыслеводящих братцев? Или, не хочу произносить. Самого Братца Президента, дай ему Сам Братец Президент здоровья… Нет слов… Мое горло сжимает костлявая рука возмущения… Но мой святой долг свято ведет меня на разбор Дальше… «Явившегося»! И этот моральный недобиток, антинашдомовская подпевала, посмел употребить это священное для всех братцев слово в своем зловонном шипении! Кто к нам, братцы, является? Кто к нам, спрошу я вас? И любой из вас и из нас ответит, что являются нам в наших благостных снах наши нами любимые братцы мыслеводители, возглавляемые Самим Братцем Президентом. Являются и несут нам и вам заслуженный отдых, являются и благословляют всех нас и всех вас на новые ратные дела и трудовые победы на нивах нашей бесконечной борьбы за наше светлое будущее, которое будет еще светлее, чем наше самое светлое настоящее…
Тут братец Клеопатра II сказала:
– Вода, наверное, уже набралась видишь, уже течет по полу.
– Ну так иди и выключи, а мне в телевизоре интересно.
– Ты же будешь принимать ванну, а не я. А если вместе, то ты никуда не успеешь.
Я досадливо крякнул. С минуты на минуту в приемном отделении должно было начаться самое захватывающе интересное: бывшего братца начнут сечь…
Я досадливо крякнул еще раз и пошел в ванну. Когда я закрывал за собой дверь и кран, братец Клеопатра II спросила:
– Ты, случайно, не знаешь, что это такое синий? Они опять повторяют это загадочное так называемое слово.
– Бывший написал, что кроме белого и черного есть какие-то другие цвета.
– Это как же?
Я пожал плечами и скинул с себя, братца Пилата III, фрак. Действительно, как можно писать о том, чего никогда не видел?
ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ
Лампы в кабине лифта пылали вовсю, но все равно я невольно зажмурил глаза, когда двери Шлюза открылись и братцы из спецотдела Ордена Великой Ревизии вытолкнули меня во враждебную мне ядовитую окружающую среду.
Примерно минуту я был ослеплен, ослеплен даже слепее, чем в персональном кабинете братца министра, где я был. Потом лившийся с потолка окружающей среды свет несколько потускнел, и я увидел глазами, что он начал превращаться в иллюзии различных ярких фигур, объемов и сплетений, выкрашенных в различные не бело-черные краски. Похожий на купол цирка гладиаторов, но только гигантский и более высокий, чем даже в Великой Мечте потолок оказался совсем не таким, каким я видел его ночью, он был почти черным и будто бы прозрачным, похожим на глаза братца Принцессы возле глазка в Железном Бастионе с нашей стороны, на нем не было лампочек. а были нарисованы тут и там черные пятна, которые напомнили мне клочья мыльной пены в моей персональной ванне. Я подумал, что эти клочья следовало бы разукрасить белыми полосами, чтобы они стали полосатыми, и тогда бы было очень красиво, а то было не очень красиво без белых полос… Купол надо мной, вспомнил мой ум, называется «небо»… Я перевел взгляд глаз на иллюзии деревьев, которые торчали из пола окружающей среды, они были вообще ни на что не похожи и начинали торчать в нескольких десятках метров от Железного Бастиона с вражеской стороны.
– Листья деревьев зеленые, – прошептал я вчерашний шепот братца Принцессы. У меня закружилась корона. Может быть, корона у меня закружилась потому, что я был в насыщенной ядом атмосфере, а может быть, потому, что я вспомнил о братце Принцессе, от воспоминаний о которой у меня теперь уже всегда кружилась корона. Но, может быть, моя корона кружилась и потому и поэтому.
Скоро неопрятные линии и объемы иллюзий перестали меня раздражать. Я повернулся налево… и что-то жутко яркое обожгло мне два глаза. Из правого оппозиционного и даже из левого неоппозиционного глаза брызнули слезы, забрызгав пуленепробиваемое стекло скафандра, и я подумал, что я уже сильно тоскую по Нашему замечательному Дому, по родному департаменту и его знаменам, по братцам таможенникам, по портрету Самого Братца Президента… Потом я подумал, но не умом уже, а будто бы чем-то совсем другим, будто бы со стороны, что эта окружающая среда, вероятно, таит в себе еще много разных страшных опасностей, но эту мою постороннюю думу вдруг прервала мысль, которую я вдруг вспомнил, которую было начал уже думать, а потом почему-то бросил, да так и забыл, а вот вспомнил. А мысль эта была вот какая: «Да ведь это же дневной фонарь! Солнце, которое ночью луна, которую я уже видел! Солнце должно быть теплым и ласковым, как рука братца Принцессы!» И вот эта самая мысль мгновенно разогнала все мои страхи.
Мои ноги по колени ног обвивали тонкие иллюзии прутиков, совсем не железных, похожих и не похожих на деревья. «Трава…» – сказал я себе, нагнулся и потрогал иллюзию перчатками скафандра. Мне показалось – да, именно показалось, – что иллюзия была не-иллюзией. Потом я присел на корточки, снова потрогал… и увидел, как по одной траве шло длинное, мохнатое, с множеством ножек. Мне стало весело, и я засмеялся.
Кто-то коснулся плеча моего скафандра. Я как раз вовсю поражался красивости мохнатости с множеством ножек. От касания я упал. А как упал, посмотрел вверх – надо мной стояли два братца охранника из отдела контриллюзий Ордена Великой Ревизии. Один из них пнул меня носком скафандра в бок и показал куда-то рукой, видимо, сказав по-глухонемому, что нам пора идти. Я поднялся на ноги и очутился с ним пуленепробиваемое стекло к пуленепробиваемому стеклу. Его глаза были того же цвета, что и купол неба, но только такими не братцевски полоумными, как у сумасшедших. Видимо, даже несмотря на то, что его психика бьиц самой лучшей психикой во всем Нашем Доме, эта психика не выдерживала дикий натиск всех диких иллюзий.
Охранники встали слева и справа от моего ск фандра братца Пилата III. Мы направились к группе, которая расположилась перед раскрытыми настежь воротами ангаров, полосатыми металлическими коробками приткнувшихся к громаде Нашего Общего Дома. Я знал, что, если я сделаю хоть четверть шага в сторону, меня расстреляют на месте.
Тут, возле самой громады Нашего Общего Дома, уходящего высоко-высоко вверх и далеко-далеко в стороны, на полу ядовитой окружающей среды лежали кучи чего-то сильно знакомого. Приглядевшись, я понял, что в них лежат старые рваные фраки, поломанные телевизоры, поломанные стулья, бумага, какие-то железки… и много чего еще, от одного взгляда на которое родное мое сердце заныло в невыносимой тоске обо всем остальном родном, оставленном дома…
Из ангаров вывели танки. Их было два. Построенную в шеренгу группу охранники взяли в кольцо, направив на кольцо автоматы. Нс всех и себя всех самих пересчитали, разбили на две подгруппы, и братцев из группы поиска направили в танки, а братцев охранников – на танки сверху.
Я сидел около небольшого иллюминатора и не отрываясь смотрел на деревья. Их цвет был зеленым, но не однообразно. Тут и там в пятна зеленого цвета вкрасили уже не зеленые, а какие-то совсем другие цвета, от цвета которых у меня постоянно кружилась корона. Я подумал о братце Принцессе… Вот бы было радостно совершенно, если бы он находилась рядом, здесь, в танке, возле иллюминатора! Он верила, что ядовитая окружающая среда неядовита. Но если не ядовитые испарения, то откуда же тут взялась эта невозможная иллюзорная красота?
Танки остановились на площади. На площади росла только трава, деревья на площади не росли. Люки открылись, мы вышли на площадь.
Рядом с нашими танками стояли два вражеских клетчатых танка разваливающегося Верха. Я было решил, что сейчас между нами вспыхнет теплая война, но вдруг с удивлением обнаружил, что наши истинные братцы пожимают руки псевдобратцам.
Один из псевдобратцев приблизился ко мне. Я стал держать себя начеку, но он похлопал меня рукой по плечу братца Пилата III и достал из кармана скафандра пригоршню вражеских конфет, на обертках которых по-ненашдомовски было написано что-то ненашдомовскими буквами. Я догадался, что он предлагает мне вражескую сделку с моей братцевской совестью, но я не знал, что он требует от меня взамен, да к тому же у меня при себе ничего не было, только скафандр, который я было и решил обменять, но потом вспомнил, где нахожусь, и менять братцу Пилату III стало совсем нечего.
От этого я развел руками, и братец, который был псевдобратцем, перешел к другому нашему братцу.
После всего происшедшего мы опять забрались в танки, на этот раз – и охранники, люки задраили, танки и все, кто в них был, поехали. Минут через пять все повстречали на своем опасном пути большую группу счастливчиков, которые под дулами взятых наизготовку охранниками автоматов собирали с деревьев и складывали в контейнеры иллюзии каких-то странных фруктов.
Когда мы опять остановились, ни псевдобратцев, ни их вражеских танков рядом не было. Группу поиска выгнали наружу, чтобы тут же поставить в шеренгу, которую тут же взяли в кольцо и разбили, всех как следует пересчитав, на несколько маленьких групп.
Мои прямые обязанности никакими инструкциями пока установлены не были, и я не знал, что мне делать. Все разошлись, кто куда, в разные всякие стороны, которых в ядовитой окружающей среде было гораздо больше, чем в Нашем Доме, около танков остались только я да два моих персональных охранника. Один из них повел меня к иллюзии дерева, подведя к которой, показал рукой, обутой в скафандр, на иллюзии фруктов, похожих на обыкновенные деликатесные груши, но только не очень груши, поскольку эти иллюзии были странного цвета. Они висели прямо в деревьях. Охранник со злобой начал их рвать и складывать в большой полосатый мешок, Я перевел взгляд, который был у меня, на другого охранника; он рвал со злобой с другого дерева висевшие на нем иллюзии не очень персиков.
Я сорвал две иллюзии не очень груш, полосатого мешка у меня не было, и я положил их в карман скафандра. Потянулся за третьей, но тут невдалеке приметил расположившееся на одном из множества листьев странное нечто с тонкими разноцветными листиками по краям, с длинными шевелящимися усами и мохнатым белым животом. Я протянул к нему руку – оно дрогнуло листиками и… перелетело выше.
Птица, решил я, ага, вот, значит, она какая! А эти листики крылья. Вот она, птица, какая… Птица, которая не знает ни таможен, ни ярусов, ни охранников, поскольку она – всего лишь иллюзия. Мне стало очень и очень весело. Я приподнялся на цыпочки и протянул руку к птице – она полетела, красиво так полетела, плавно, совсем не так, как ходят, или бегают, или ползают, или прыгают братцы, даже красивее и плавнее, чем плавающие автомобили на двадцать первом ярусе, где я уже как-то бывал. Я стал провожать ее взглядом своих удивленных глаз и вдруг увидел на ветке другое странное нечто: больших размеров, мохнатое, с невообразимо смешным крючковатым совсем не братцевским носом. Оно смотрело на меня круглыми от удивления нашей встречей глазами.
«А это еще что такое?» – удивился я тоже.
Мохнатое нечто с крючкообразным носом сорвалось с ветки и полетело к головам деревьев. Тоже птица, подумал мой ум. Как же красиво птицы летают…
Мне было очень жарко во враждебном ядовитом окружении, все мое тело покрылось потом, плечи сдавливала усталость. Я лег отдохнуть в иллюзию травы и стал смотреть в небо. В небе было глубокоглубоко, но совершенно не было пузырей отслоившейся штукатурки, и от этой глубины у меня опять закружилась корона. А может быть, она закружилась потому, что я вспомнил о братце Принцессе, о его глазах, в которых возле Железного Бастиона отражалось все то, что теперь я видел воочию… По небу плыли неполосатые клочья пены, плывя, они меняли свои очертания, и одно из них было похоже на бескоронную голову какого-то забавного братца, другое – на шикарный дворец, третье – на персональный автомобиль братца министра… Скоро я понял, что на небо можно смотреть как угодно долго – никогда не надоест. Совсем как в театре на братцев актеров, которые пересказывают братцам зрителям, как им хорошо живется в Нашем замечательном Доме.
Фонарь солнца висел на небе за листьями деревьев, его свет пятнами ложился на лежавшего меня, и мне представлялось, что меня касаются нежные, ласковые, теплые ладошки братца Принцессы. Мы будто бы вместе были за Железным Бастионом, мы будто бы превратились в птиц и летели по небу, задевая крыльями иллюзию синего цвета…
Кто-то пнул меня в бок. А так как этот бок был боком братца Пилата III, я подумал, что мне приказывают подняться. Вскочив на ноги скафандра, я увидел, что все уже собрались возле танков и рядом с каждым из собравшихся на полу стояли мешки.
Нас построили в шеренгу, шеренгу взяли в кольцо, шеренгу и кольцо пересчитали… Взревели двигатели, которых я не слышал из скафандра, а только видел по дыму, и мы поехали назад, то есть вперед к Нашему Общему Дому.
Вдруг, за одно какое-нибудь мгновение, без всякого заката, положенного в Нашем Доме по инструкции после завершения каждого трудового дня, наступил вечер. Закачались иллюзии деревьев, задергались иллюзии листьев, что-то застучало в танк… И словно из душа на ядовитую окружающую среду обрушились потоки воды, размывая, смазывая очертания всех иллюзий. Мне захотелось вдруг, разодрав на себе скафандр, выбежать из танка наружу, чтобы подставить под капли обезумевшее свое лицо…
Когда мы подъехали к Железному Бастиону, душ неба закрыли. Вечер внезапно закончился, и снова пришел день. На всем в окружающей Наш Общий Дом среде теперь лежали, светясь и переливаясь различными невообразимыми красками, солнечные капли, похожие на осколки не переставшего гореть фонаря. Я было хотел снова улечься в иллюзию травы, чтобы вглядеться в небо, но братцы из группы поиска начали строиться в шеренгу, а братцы из отдела контриллюзий Ордена Великой Ревизии эту шеренгу окружать. Нас всех пересчитали и повели к Шлюзу в Железном Бастионе, от одного только взгляда на который всего меня охватил жутко священный трепет перед могуществом нашего братцевского духа, сумевшего возвести в хаосе ядовитой окружающей среды непреступную твердыню Нашего Общего Дома.
Тут, прервав мой трепет, какой-то братец из группы поиска, тронул меня за плечо скафандра и показал всем своим видом в сторону иллюзий деревьев. Над ними висело огромное, невозможно-невероятное, нереальное, небратцевское семицветное полукольцо, которое навело меня на мысль, что я точно сошел с ума и теперь в ум уже никогда войти не сумею…
