Текст книги "Вопрос веры (СИ)"

Автор книги: Василий Криптонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Я прыгнул что есть силы. Не рассчитал – упал грудью на броню. Торопливо поднял ноги, боясь, как бы их не зажевало в гусеницы.

– Ей богу, куль с дерьмом, – чуть ли не восторженно сказала Вероника, хватая меня за шиворот.

Объяснять задачу мне не требовалось. Я скользнул в люк и оказался один на один с трупом, которого очередь из АКМ прочертила ровно посередине. Крови почти не было, или же вся она скопилась под герметичной одеждой... Меня чуть не вырвало от этой мысли, я замотал головой.

– Уснул? – крикнула Вероника сверху. – Подай мусор, я выкину.

Почему-то от этих слов стало легче. Стараясь думать о мертвом солдате как о мешке с мусором, я взял его за грудки и потянул вверх. Вероника подхватила его подмышки сверху и, зарычав от напряжения, вытянула наружу.

Усевшись за руль, я бросил взгляд на монитор и увидел в пугающей близости освещенную прожектором палатку. Руль в сторону, сцепление, тормоз... Транспортер чуток тряхнуло, и он встал.

Заглушив двигатель, я откинулся на спинку и закрыл глаза. Сердце постепенно успокаивалось, в ушах перестало звенеть. Как же быстро все произошло...

– Эй! – Вероника просунула голову в люк. – Ты чего, закаляешься? Комбез застегни, дурень.

Говорит все так же бодро, как обычно. Будто и не убила только что троих человек из своего дома. Я застегнул "молнию", с удивлением отметив, что руки не дрожат, хотя моего эмоционального двойника буквально колотило.

– Ты зачем под пули кинулся? – спросила Вероника.

– Джеронимо... Палатка...

– По-твоему, я начала бы перестрелку, не будучи уверенной, что справлюсь? – Она вздохнула. – Слушай, Ник... За рулем от тебя, может, и есть какая-то польза, но и только. Давай ты больше не будешь лезть в чужие дела, хорошо?

– Да, как скажешь.

Она, кажется, насторожилась.

– Ты чего это?

– Ничего. Буди брата. У нас теперь есть транспорт с обогревом и синтезатором воздуха. Можем вернуться в дом Альтомирано.

Вероника покачала головой.

– Иногда тебе в голову приходят мудрые мысли, но никогда – вовремя. Мы поедем к Толедано. Мне очень нужно побеседовать с отцом, и теперь я бы хотела, чтоб во время разговора между нами было несколько сот километров, на всякий случай. Жди, я за братом.

Прежде чем уйти, Вероника сбросила вниз три автомата, отобранных у поверженных воинов. Потом исчезла, оставив меня наедине со своими демонами. Вернее, с одним демоном – равнодушия. Почему я бросился под пули? Потому что так требовалось по правилам игры, вот и все. И теперь, когда инстинктивный испуг прошел, не осталось ничего. Кроме, разумеется, очередной дозы. Тысячу раз прав отец. Я, Николас Риверос, бездарь, моральный урод и безнадежный наркоман в придачу.

Я прильнул к прицелу, увидел белую фигурку Вероники, шагающую к палатке. Рука легла на джойстик. Где-то снаружи шевельнулся пулемет, и фигурка оказалась точно в перекрестье. Палец коснулся кнопки. Одно нажатие, и...

Вероника остановилась, повернулась к бронетранспортеру, будто почувствовав. Стоит, смотрит, ждет.

Я вспомнил нашу первую встречу: на ней был этот же белый комбинезон. Она искала брата и, должно быть, бегала по улице, не зная, чего от него ждать – побега? самоубийства? теракта? Она плакала, чтобы сбить меня с толку и разжалобить, и у нее это получилось лишь потому, что слезы были настоящими.

– Ба-бах, – шепнул я. – Нет, малышка. Ты – слишком драгоценный экземпляр.

Может, отец и прав, но чего же он от меня ждет? Чтобы я в одночасье изменил свою природу?

Я нашел микрофон и, включив репродуктор, проорал на всю равнину:

– Прием, как слышно? Хватит на меня пялиться. Николас Риверос бьет только в спину и никак иначе. Возобновите движение к палатке, дабы получить очередь между лопаток.

Вероника подняла руку с выставленным средним пальцем, и лишь такой старый упырь как я мог уловить в этом жесте облегчение. Она скрылась в палатке, и я, отпустив джойстик, принялся считать секунды. Внутренние часы, запущенные в тюрьме, судя по часам на панели, пока работали бесперебойно. Половина четвертого утра.

– Мне снилось яркое солнце, нудистский пляж и загорелые обнаженные красотки! – прохныкал Джеронимо, плюхнувшись рядом со мной на сиденье. – Чем, скажите на милость, я заслужил возвращение в этот чудовищный мир, где меня будит страшная престарелая дьяволица с душой, черной, как... Ай!

Вероника немного не рассчитала с подзатыльником, и Джеронимо стукнулся маской о приборную панель.

– Карга! – прошипел он, ощупывая маску. – Сломаешь – не будет у тебя больше брата. Ну? Что сидишь? – Он уже обращался ко мне. – Давай, умчи меня в свою страну оленью!

– Он всегда такой спросонья? – поинтересовался я у Вероники.

– О, да, – вздохнула та, задраивая люк. – Иногда приходится колоть карфентанил.

На панели довольно скоро загорелась зеленая лампочка, и мы сняли маски. Я запустил движок и направил могучую машину к дому Толедано. Нас приятно покачивало на пригорках, и я довольно быстро развеселился. Чего нельзя было сказать о моих спутниках. Вероника чистосердечно клевала носом, а Джеронимо продолжал брюзжать:

– Одна из них, блондинка, попросила меня намазать ей спину кремом. До сих пор помню это волшебное чувство, этот контраст – раскаленная на солнце кожа и прохладный крем. А над морем кружили с криками чайки...

– Ты еще маленький, чтобы думать о таких вещах, – пробормотала Вероника.

– Ладно, – не стал спорить Джеронимо. – Чаек убираем. Так вот, когда мои руки опустились ниже спины...

– Слушай, а ты вообще в курсе, что чуть не погиб во сне? – перебил его я.

Джеронимо поперхнулся словами, посмотрел на меня, как на сумасшедшего.

– Бронетранспортер, в котором ты сидишь – он, по-твоему, откуда?

Джеронимо огляделся, и до меня дошло, что по-настоящему он просыпается только сейчас.

– Вероника спасла тебе жизнь, а ты вместо "спасибо" ей грубишь.

Видимо, мои слова прозвучали очень впечатляюще, потому что даже Вероника прекратила засыпать и покраснела. "Как круто! – прошептал мой эмоциональный двойник. – Давай еще!"

Джеронимо насупился.

– Подумаешь, – буркнул он. – Она постоянно так делает. Если бы я говорил "спасибо" каждый раз, как она спасает мне жизнь, у меня не было бы времени выучить другие слова.

Я не ответил. Вероника тоже. Джеронимо сидел между нами, косясь то на меня, то на нее. Минут через пять он не выдержал и, стукнув сестру по плечу, воскликнул:

– Молодец, старуха, так держать! Горжусь. И, если говорить откровенно, ты на этом пляже уделала бы всех вчистую. Я серьезно! Они были даже без оружия.

Вероника рассмеялась и, обозвав Джеронимо дураком, взъерошила ему волосы.

– Ну, – сказал он, убедившись, что мир восстановлен, – расскажете мне, что я проспал?

Вероника помрачнела.

– Этот БТР в собственности СОБР. Парни, если надо, стремительно приходят, убивают и уходят. Ник с ними хорошо знаком. С доном Толедано у нас мир, поэтому единственная мишень тут – мы. Не знаю, почему, но отец отдал приказ на уничтожение.

Поглядев на спидометр, я обнаружил, что он никуда не торопится и переключил скорость. Полетели с ветерком, правда, немного пошвыривало из стороны в сторону – свежий снег не успел слежаться.

– Все очень просто, – оставался невозмутимым Джеронимо. – Он прикинул, что будет, когда взойдет солнце и подпалит его радиоактивную задницу.

Вероника лишь отмахнулась, а я задумался, пытаясь в мыслях проникнуть на запретную территорию. Вспоминал все, что слышал о Ядерном Фантоме, прокручивал вновь и вновь наш единственный разговор. Кто же он такой, этот монстр в свинцовом гробу?

– Что вообще дает ему это... облучение? – вслух спросил я.

Джеронимо тут же ответил:

– Да ни черта! Нет, он, конечно, сильный и неуязвимый, но толку – чуть. Фон такой, что весь дом насмерть пережарится, приоткрой он крышку своего гроба. Его штатные мудрецы высчитывали, что только следующее поколение будет готово к облучению, он и давай таскать к себе в койку всех подряд девок.

– Джеронимо! – воскликнула Вероника.

– Что? Не мешай! Видишь, я показываю другу семейный фотоальбом и делюсь приятными воспоминаниями? Так вот, как уже было сказано выше, репродуктивная функция у папаши оставляла желать лучшего, но, наконец, усилия увенчались успехом. И – о, великий бог обломов! – родилась девчонка. Правда, как сказали мудрецы, идеально подходящая. Вот если Вероника пройдет облучение – это будет адский ад. Она весь мир в коленно-локтевую опрокинет, не задумываясь, да и период полураспада у нее будет – лет двести минимум. Сможет управлять радиацией, расщеплять атом на расстоянии. Целая уйма развеселых плюшек! И все – девчонке, которая не продолжит род! Разумеется, дон Альтомирано взбесился, и койка его заскрипела с утроенной энергией. Четыре года напряженных трудов – и вот он я! Чудо! Мальчик! Без малейшей предрасположенности к облучению, да еще и "ботаник". То-то же папа взбесился! Говорят, рыдал, как сучка, дней десять подряд. А потом психанул и облучился сам. Теперь у дома Альтомирано есть собственное пугало, чертик в табакерке.

Джеронимо выдержал паузу, давая Веронике возможность защититься, но она, отвернувшись, смотрела в стенку.

– Насчет фэйла со мной, впрочем, есть и альтернативное мнение, – продолжал Джеронимо. – Рикардо говорит, что его комната располагалась рядом с траходромом моего якобы папаши. И каждую ночь доброе сердце Рикардо разрывалось от сочувствия к бесплодным стараниям дона Альтомирано.

– Рикардо такой, да, – кивнул я, вспомнив сердобольного лысого тюремщика и палача.

– И вот однажды он понял, что не вынесет страданий дона и решил помочь. Глубокой ночью, когда дон захрапел, как сытый людоед, а очередная кандидатка на роль монаршего инкубатора вышла припудрить нос, сеньор Рикардо перехватил ее и, объяснив ситуацию, любезно оплодотворил вашим покорным слугой.

– Ну это уже совсем бред! – не выдержала Вероника. – Зачем ты слушаешь этого... Этого...

Джеронимо расхохотался.

– Сестричка! Сохрани тебя Христос. Ты правда думаешь, будто мне приятнее считать себя сыном свалки радиоактивных отходов, чем лысого недоумка?

Он еще долго потешался, нисколько не смущаясь тем, что ни я, ни Вероника его веселья не разделяем. Вероника, видно, думала об отце, а я... я тоже думал об ее отце. О том, что наконец-то начал его понимать.

– Так ради чего весь замес? – спросил я. – Ради власти над миром?

– А ты думал? – откликнулся Джеронимо. – Разумеется! Захватить все эти полтора жалких дома и упиваться владычеством. Слышь, сестра? – Он толкнул Веронику. – А когда я дождусь своего "спасибо" за то, что вытащил тебя из этого безумия?

– Для тебя, может, и безумие, а для меня это – жизнь, – сказала Вероника, все еще глядя в стену. – Меня с рождения готовили к войне и, в отличие от тебя, я знаю, зачем живу, а не выдумываю призрачных целей.

– Солнце – это не призрачная цель, солнце – это объективная истина! – произнес Джеронимо тоном наставника.

– Ага, истина. Которой нет.

– Пресвятой Христос, Вероника! Если бы оно было, мы бы сейчас не ехали на краденом бронетранспортере через бесконечную ночь и снежную пустыню.

Помолчав, он добавил:

– Может, твоя цель и более реальна, чем моя, зато моя – благороднее.

Они замолчали. Я на некоторое время увлекся дорогой, прокладывая путь между холмами, и вспоминал тот разговор с отцом у костра. Он говорил о Джеронимо и Веронике, о том, что кого-то из них я должен впустить к себе в душу, заполнить пустоту. Но кого?

Я придирчиво посмотрел на обоих и, будто остатки дурмана ударили в голову, узрел видение. Вероника превратилась в скелет, а Джеронимо повзрослел, вытянулся, черты лица его огрубели, но в глазах горел все тот же негасимый огонь.

Миг спустя видение рассеялось, оставив неприятную тяжесть на сердце. Что, это и называется "заполнить пустоту в душе"? Пока, честно говоря, не впечатляет.

– Вероника, – позвал я. Она повернулась, я ощутил на себе вопрошающий взгляд. – Твои друзья, из солдат... Ты ими очень дорожишь?

Она удивилась, мой эмоциональный двойник почувствовал это, даже не глядя.

– Они – мои единственные настоящие друзья. Как по-твоему, я ими дорожу?

– Думаю, да. Просто хочу понять, насколько.

Вероника перегнулась через брата, который для разнообразия молчал, и сказала четко и раздельно:

– Я за них, если надо, сдохну, как и они за меня.

Джеронимо усмехнулся.

– Ты не поняла? – сказал он. – Да эти...

– Заткни пасть, – перебил я. – И постарайся не открывать. Хорошо?

Джеронимо демонстративно натянул маску. Вероника крутила головой, не понимая, что происходит.

– Их больше нет, – сказал я. – Они ведь обещали дать ложный след, помнишь? А нас искали здесь, причем, прицельно. Послали один БТР, это не чёс.

Вероника промолчала, и я понял, что угодил в самое слабое место. Мысль эта приходила ей в голову, и сидела там, потирая лапки. Поэтому Вероника не возразила... сразу.

– Он бы так не поступил, – тихо сказала она.

Я не выдержал и усмехнулся:

– Да ну? Ядерный Фантом не стал бы убивать тех, кто его предал? Даже я знаю, что в доме Альтомирано существует только один вид наказаний.

– Должно быть, просто Мэтс раскололся, вот и все...

– Слушай, хватит себя утешать, а? – воскликнул Джеронимо. – Николас абсолютно прав, это даже БТР-у понятно. Мне жаль и все такое, но...

Джеронимо поперхнулся словами, потому что Вероника, схватив его за волосы, запрокинула голову, будто желая перерезать горло. Я от неожиданности дернул рулем, транспортер мотнуло, но никто этого не заметил.

Страшных пять секунд Вероника молча смотрела в глаза брату, потом отвернулась. Освобожденный Джеронимо замолчал, сколько возможно подавшись ко мне. Вероника сорвалась с места. В зеркало заднего вида я видел, как она села на скамью для транспортируемых солдат. Достала пистолет, повертела в руках. У меня в глазах потемнело от мысли, что сейчас может случиться, но голос решился подать только Джеронимо:

– Не надо, Вероника, – почти прошептал он.

– "Не надо" что? – От ее голоса в теплом салоне стало холоднее, чем на улице.

Мне все-таки приходилось уделять время однообразному пейзажу, поэтому я скорее на слух понял, что Вероника разобрала и вновь собрала пистолет. Затем пришла очередь автомата. Вероника отстегнула магазин, сняла крышку затвора, затвор, все остальное, названия чего я даже не знал. Под конец, выпростав все патроны из магазина, она замерла над грудой металлолома, будто над пасьянсом.

Вдруг ее руки пришли в движение. Легко, будто семечками, утрамбовала магазин патронами, взялась за остальное. Я не успел моргнуть, как автомат оказался у нее в руках, готовый к стрельбе.

Вероника выждала секунду, словно надеясь, что кто-то невидимый похвалит, потом положила оружие. Я заметил только первое движение, которым она перевела переключатель режима огня в нижнее положение и отстегнула магазин. Потом все слилось в секундное безумие мельтешащих рук и неповторимого, непередаваемого "оружейного" звука.

Снова пауза, и следом – стремительная сборка. Я покосился на Джеронимо, который тоже не сводил глаз с сестры. Почувствовав мое внимание, он кивнул, и у меня отлегло от сердца. Значит, мы видим что-то обычное, а не начало синдрома навязчивого состояния.

– Джеронимо, – тихо сказала Вероника, растерзав автомат не меньше двадцати раз. – Надеюсь, ты запомнишь этот день. Когда за твою дурацкую идею погибли первые невинные люди.

– Даже сейчас ты будешь обвинять меня? – возмутился Джеронимо. – Не отца, который...

– Замолчи.

Она закинула автомат за плечо и уставилась в стену. Против всех здравых смыслов и инстинктов самосохранения мне захотелось остановить броневик, сесть рядом с ней и положить руку на плечо. Кажется, ей я сочувствовал сам, без двойника. Странное ощущение.

– Другого я от него не ждала, – произнесла Вероника. – Но от тебя – да. Просила, умоляла тысячу раз: досиди спокойно до церемонии, а потом получишь все, чего только пожелаешь...

– Кроме моей сестры, – прошептал Джеронимо, и тон его был так непривычен и жуток, что я содрогнулся. Впрочем, у меня были и другие причины. Вернее – причина. Проблемка, с которой я не мог справиться, испробовав все имеющиеся в наличии передачи, включая заднюю...

– Неужели ты думаешь, от меня что-то зависит? – горько спросила Вероника. – Думаешь, откажись я, папа улыбнется и скажет: "Bueno fortuna"? – Она покачала головой. – Нас очень по-разному воспитали. Я в ситуации между силой и смертью выбираю силу. А ты между жизнью и смертью выбираешь петрушку и реактивный самолет. только я-то беспокоилась о тебе, делая выбор. А ты? Думал ли обо мне, когда творил все это? Не отвечай. Знаю, что нет. Думал лишь о том, что знаешь, как мне лучше.

– Простите, – сказал я, уныло глядя на черный экран. – Я не должен бы вмешиваться, но разве ты, Вероника, поступала не так же? Решила, что ему будет лучше потерять сестру...

– Ты ведь могла сначала родить мне племянников! – горячо подхватил Джеронимо. – Это и для дома было бы прекрасно. Ведь финал мутации гена предвидится только через два поколения!

– Наверное, вам нужно было просто сесть и от души поговорить, – продолжал я.

– А если Рикардо прав, и между нами нет кровного родства? – не унимался Джеронимо. – Я мог бы стать отцом своих племянников!

– В любом случае, – говорил я, закрыв в ужасе глаза, – Джеронимо дал тебе возможность выбирать. Так отчего бы не воспользоваться ею? Я тебя знаю всего ничего, но даже мне было бы грустно услышать, что ты положила жизнь без остатка на алтарь процветания дома.

– Вот! – Джеронимо поднял палец. – Слушай его! Он говорит мудро!

– Нет, Джеронимо, – сказала Вероника, на которую наши речи не произвели ни малейшего впечатления. – Он просто пытается заговорить нам зубы и отвлечь от очевидного. Что, Николас, мы опять падаем?

Джеронимо резко повернулся к монитору, потом заглянул в прицел и застонал:

– Черт побери, Николас, ты угодил в зыбучие снега!

– Мы угодили, – уточнил я. – И что еще за "зыбучие снега"?

– А что, не видно?

Было, конечно, не видно, но я понял, что задал глупый вопрос. Коли уж транспортер медленно и уныло ползет вниз сквозь снежную толщу по какой-то нескончаемой шахте, то вопрос о зыбучих снегах даже не стоит.

Вероника подошла к нам. На лице у нее блуждала безумная улыбка матушки Мидоус, застывшей с тазом кипящей патоки над братцем Кроликом.

– Словами не передать, как я рада, что связалась с вами, ребята! – сказала она. – И эта возможность выбора... Вы не подумайте, я правда ценю!

Джеронимо принял услышанное за чистую монету, обнял сестру, ткнувшись головой ей в живот. Видит бог, я мог бы поступить так же, и это было бы чертовски мило и романтично. Только в любой, даже самой страшной ситуации должен быть герой, который сделает не то, что хочется, а то, что нужно – пусть даже ценой жизни друзей.

Я пристегнул ремень как раз вовремя – шахта закончилась, и мы полетели куда свободнее.

–

Глава 8

Будучи тонко-бесчувственной натурой, я всегда очень много читал. Помнится, однажды меня поразил Маркес, начавший свои «Сто лет одиночества» как-то так: «Много лет спустя, перед самым расстрелом, полковник Аурелиано Буэндия припомнит тот далекий день, когда...» Ну и так далее. О, это немедленно возникающее ощущение бренности существования! Величия! Интриги и безысходности! Хотел бы я так же начать если не книгу, так хоть одну из глав своей жизни. Впрочем, отчего бы и нет?

Когда год спустя я стоял посреди покинутой базы перед армией Фантома во главе с ним самим и подбрасывал на ладони колбу с тремя граммами антиматерии, глядя на приближающуюся ракету с ядерной боеголовкой, я вспоминал, как грустно и потеряно улыбалась Вероника в бронетранспортере, падающем со снежных небес на каменный пол, как обнимала она брата, который только что послужил причиной смерти ее друзей, но изъявил желание зачать ей ребенка. Это было лишь одно из воспоминаний, пронесшихся в голове за миг до того как все в радиусе сотни километров превратилось в одно большое ничто. Вряд ли здесь можно усмотреть трогательную романтику, потому что я вспоминал и виселицу, и Джеронимо с шарманкой, и умирающего Рикардо, и обворожительную, хотя и недалекую принцессу Жозефину...

А еще многие писатели делают так:

Педро Амарильо, один из жителей Нового Красноярска, прогуливался в свете газовых фонарей по платформе, свободной от триффидов. Педро оправдывал свое существование тем, что писал революционные стихи в местные газеты. Но сейчас ему не хотелось в очередной раз повторять набившие оскомину слова. Сейчас Педро хотел сочинить прекраснейшую любовную поэму, которая, будто солнце, вернувшееся, наконец, в мрачный мир, должна будет растопить лед в сердце неприступной красавицы.

Педро ходил, вертя в руках диктофон, пока не обнаружил место наивысшей концентрации вдохновения. Лицо его озарилось улыбкой. Он остановился, нажал на кнопку "запись" и чистейшим сопрано пропел:

– Как будто свет звезды далекой, пробившийся сквозь полог туч...

На этом поэма завершилась. Видимо, небеса решили избавить Педро от необходимости подбирать рифму к слову "туч" и, проявив недюжинную выдумку и фантазию, сбросили ему на голову бронетранспортер.

Впрочем, можно поступить гораздо проще и сказать:

Растянувшийся в вечность краткий миг падения подошел к концу. БТР грянул в землю так, что Вероника и Джеронимо подпрыгнули и кубарем покатились по полу. И только я, сильный и независимый мужчина, остался сидеть, вглядываясь в экран. Одна моя рука на руле, другая – на джойстике управления пулеметом. Хотя никто не бежал нас убивать, горящие по всему залу фонари не оставляли сомнений: люди здесь есть.

– Уйди! – визжал едва ли не в истерике Джеронимо. – Пошла вон! Слезь с меня, престарелая, страшная, уродливая бабка! Я пошутил про детей! Ах ты, развратная скотина семидесяти шести лет, ко...

Услышав звук удара, я резко обернулся. Джеронимо лежал на полу молча и неподвижно, а на нем в позе наездницы сидела Вероника, прижимая ладони ко рту. Ее перепуганный взгляд встретился с моим – холодным и покровительственным. Как будто это ментальное касание привело ее в чувство, Вероника положила руку на шею Джеронимо и обмякла от облегчения.

– Живой, – прошептала она и тут же принялась оправдываться: – Я никогда его не била! Это как-то само собой вышло. Просто как нервный тик. Сама не понимаю...

Я выбрался из кресла, подошел к ней и протянул руку.

– Мне помощь не требуется, – сказала Вероника. – Сама встану.

Тем не менее, она продолжала сидеть, скрывая дрожь.

– Это не помощь, – сказал я. – Скорее благодарность. Хочу пожать тебе руку. Эти секунды тишины – лучшее, что было в моей жизни за последние секунды.

Поколебавшись для виду, Вероника пожала мне руку и, опершись о нее, встала.

– Обычно он не такой. Просто мы его рано разбудили, вот и...

Пресвятой Христос, она извинялась за своего брата!

– Где мы теперь? – Вероника подошла к монитору. – Хорошо хоть камера не пострадала... Стоп! Ты это видишь?

– Что? – Я наклонился рядом. – Фонарики?

– Да. Видишь, как ровно горит газ? Здесь воздух!

– Уверена? Я бы не...

Но Вероника уже бросилась открывать люк. С легким хлопком произошла разгерметизация, и я на всякий случай поднес маску поближе.

Лицо Вероники озарило голубоватым светом. Закрыв глаза, она втянула носом воздух и улыбнулась.

– Как сладко! Иди, попробуй.

Но я уже здесь чувствовал аромат этого воздуха. Действительно сладкий и свежий. На долю секунды закралось сомнение: а не подмешан ли здесь какой-либо ядовитый газ. Но нет. Такой прекрасный воздух не может быть смертельным.

– Думаешь, он настоящий?

Вероника пожала плечами и легко выскочила наружу. Я последовал за ней.

Мы оказались в огромном зале с каменным полом и каменными колоннами, стремящимися ввысь. Задрав голову, я увидел (тут следует вереница геологических и научно-фантастических терминов, объясняющих, почему наш БТР, свалившись сверху и проделав шахту в толще снега, не открыл доступ на поверхность, и почему вся эта снежная масса не лежит сейчас на полу. Хотя на самом деле я ничего не увидел. Фонари, в изобилии натыканные между колоннами, прекрасно освещали пространство лишь на два человеческих роста от силы. Дальше все терялось во тьме. Как и тайна нашего здесь появления).

– Слышал что-нибудь о таком? – спросила Вероника, спрыгнув на пол. Подошвы ее ботинок стукнулись о камень с гулким звуком, и я попытался вообразить, какой грохот устроил броневик.

– Не-а, ничего, – покачал я головой. – Похоже на метро...

– Да ну, брось. Откуда в Мексике метро?

– Ну, во-первых... А, собственно, с чего ты взяла, что мы в Мексике?

Вероника остановилась около ближайшей колонны и посмотрела на меня, сдвинув брови. Сказать ничего не успела, потому что в этот момент из колонны выдвинулось что-то, напоминающее крышку мусоропровода и, издав страстное "ах!", выпустило облачко пара. Непонятный аромат усилился, а Вероника с визгом отскочила, уже тыча автоматом в сторону предполагаемого противника.

Только мое несчастное сердце немного успокоилось, как сзади раздалось нечто среднее между шипением змеи и рычанием тигра:

– Кар-р-р-рга! Старое уродливое животное!

Моя рука дрогнула, и я скатился с брони, ударившись об пол все еще больным плечом. Из люка, скрежеща зубами, вылезал Джеронимо с шишкой на лбу, и страшный взгляд его испепелял сестру.

– Ты, древняя мумия, усыпанная песком, уродливая настолько, что гробницу с тобой запечатали сотней проклятий...

– Джеронимо! – воскликнула, вскинув руки, Вероника. – Ты... Ты чувствуешь?

Вот сейчас, даже несмотря на автомат, она походила на самую обыкновенную девчонку.

– ...и десяток сфинксов, охраняя тебя, прячутся от... Что? – Джеронимо словно очнулся и пару раз шмыгнул носом. – О! Ого-го... Это же...

– Кажется, настоящий воздух, правда? – Вероника подбежала к транспортеру, протягивая обе руки. Джеронимо позволил помочь себе спуститься. Он хмурился и потирал лоб, но ругаться перестал.

– Больно? – забеспокоилась Вероника, заглядывая ему в глаза. – Голова кружится? Тошнит?

– Тошнит от твоей старушечьей рожи, – огрызнулся Джеронимо. – Где это мы? Вы осматривались?

– Не успели, – сказал я, поднимаясь.

– Бездельники. Я – туда, вы – туда и туда. Нужно понять, что это за помещение, и есть ли какие-нибудь выходы из него.

Отмахнувшись от Вероники, он пошел в ту сторону, куда смотрел зад бронетранспортера.

– Ты его так просто одного отпустишь? – поинтересовался я.

– Ну а что делать? – поникла Вероника. – Будь здесь опасность, я бы почувствовала. И потом, детям иногда нужно предоставлять возможность действовать самостоятельно.

Идиотизм. Она на полном серьезе считала ребенком Джеронимо, который почти с нее ростом, а он звал ее, восемнадцатилетнюю красотку, уродливой старухой. Какая милая семейная игра. Интересно, что за этим барьером, который они установили обоюдно?

Мой эмоциональный двойник жадно облизнулся, но я поспешил запереть его обратно в шкаф. Пока это еще помогало.

– Идем туда, – сказала Вероника, указывая противоположное Джеронимо направление.

– Я... Ага, конечно. Только подожди чуток, ладно?

Как мог, языком мимики и жеста, я показал, что уже достаточно давно хочу в туалет. Вероника закатила глаза и махнула рукой, отвернувшись.

Блуждать в поисках туалета я не собирался, поэтому сделал все, что мог: зашел за транспортер и, разобравшись с многочисленными застежками, приступил к отправлению потребности.

БТР отбрасывал интимный тенек, и так сложилось, что свет фонарей сюда не попадал. Поэтому неладное я заподозрил не сразу. Просто вдруг показалось странным, что струя ведет себя так глухо, а не звонко журчит и плещет, как должна бы, падая на каменную плиту.

Я, передоверив задачи поддержания и координации одной руке, другой подтянул к лицу маску, все еще болтавшуюся в районе шеи...

– Вероника! – позвал я. – Можешь подойти сюда?

– Что, рука все еще болит? – сочувственно отозвалась Вероника. – Попробуй сидя, так гораздо удобнее.

– Да нет, – вздохнул я. – Просто посмотри. Тут... Тело...

Она выдержала паузу.

– Не то чтобы я этим гордилась, но мужское тело для меня открытием не будет. Допускаю, тебе там есть чем похвастаться, но...

– Вероника, твою мать, просто подойди сюда! Я одет, и каждая моя мысль целомудренна, как первый луч солнца.

Вероника вышла из-за бронетранспортера. Увидев меня в маске, надела свою.

– О, – сказала она, глядя на половину мужского тела, торчащую из-под гусеницы от пояса и ниже. – Ого...

– Честное слово, я его не видел. Он просто вдруг выскочил и...

– Ты что, помочился на него?

– Понимаешь, тут дело в том, что я его, опять-таки, не видел... Это просто какой-то человек-невидимка!

Вероника молча смотрела на труп, на вытекающую из-под гусеницы красную лужу.

– Как думаешь, может, это злой волшебник? – с надеждой спросил я.

– Если его сапоги перенесут тебя домой – очень даже может быть...

– Но я не хочу домой. Там сейчас... Скверно.

– Осквернение! – Вероника хлопнула себя по голове. – Точно, вспомнила, как это называется. Осквернение останков. Что ж, значит, люди здесь точно есть. Сможешь перепарковаться так, чтобы...

– Вероника-а-а-а-а! – донесся стремительно приближающийся истошный вопль.

Вероника перехватила автомат.

– Внутрь, – бросила она мне, сама же, перепрыгнув через труп, побежала навстречу брату.

Я вскочил на броню, вскарабкался к люку, но медлил. Прятаться, пока эта пара в опасности, показалось недостойным.

Уже видно Джеронимо. Он несется, лихорадочно размахивая руками.

– В чем дело? – крикнула Вероника.

– Быстро! Превращайся в Сейлор Мун!

Я всмотрелся вдаль сквозь маску и увидел причину беспокойства Джеронимо. Вслед за ним вприпрыжку неслась целая толпа вооруженных людей в военной форме. Если я на секунду и замешкался, то не для того, чтобы пропустить вперед себя Веронику и Джеронимо. Просто мой бедный разум вдруг понял, что благодаря Веронике где-то в подсознании такой цвет формы теперь намертво сцепился с понятием "эротики". Бегущие к бронетранспортеру убийцы вряд ли могли предположить, что вместо страха возбуждают во мне абсолютно иные чувства.

Потрясенный и расстроенный этим открытием, я нырнул внутрь машины, что по Фрейду означало желание родиться обратно, и запер люк, окончив таким образом свой эскапический акт.

Первые капли свинцового дождя застучали по корпусу. Сверкнула молния, пророкотал гром – такой могучий, что транспортер подбросило. Вероника схватила микрофон:

– Прекратите огонь! Мы не собираемся воевать, попали сюда случайно!

– Да чего ты с ними разговариваешь? – орал, брызжа слюной, Джеронимо. – Убей всех, тебя ведь для этого создали!

– Ник, заткни его! – сказала, не оборачиваясь, Вероника.

Я ловко захватил Джеронимо сзади и закрыл ему рот ладонью. Все-таки приятно сознавать, что ты сильнее кого-то.