Текст книги "По джунглям Конго (Записки геолога)"

Автор книги: Василий Елисеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 9 страниц)

– А если у Адели появится ребенок от тебя?

– Это не меняет дела.

– А если Адель не послушается родителей и выйдет за тебя замуж вопреки их воле?

– Тогда ее отец приготовит с помощью знахаря такой фетиш (амулет), что Адель заболеет. Она будет болеть долго-долго. И я сам отведу ее к родителям.

«Исповедь» Марселя сильно взволновала меня. Прощаясь с ним, сказал: «Будем надеяться, что родители Адели смилостивятся».

– О, месье Базиль, это было бы здорово! – воскликнул Марсель.

После ухода Марселя я стал раздумывать: что же делать, уходить с Нгеи или отобрать еще несколько проб? Решили еще поработать, чтобы потом не было сомнений. Но дополнительные пробы не дали ни одного алмаза. Не оправдала наших надежд Нгеи!

Перед уходом на Бикелеле в один из вечеров рабочие и их жены собрались около хижины Луи и стали петь песни. Солистами были братья-пигмеи Виктор и Жером. Вначале один из них что-то говорил, потом все хором заунывно пели. Слышалось нечто вроде: «Ой, я, я. Ой, я, я, я». А также: «Ой, ее, ой, ой, ой, ее, ой, ой». Они спели две песни. Я спросил у Франсуа:

– Есть ли какой смысл в песнях?

– Да, есть, – ответил он и поведал следующее. Первая песня шуточная. В ней говорится: когда молодой человек задумал жениться на пожилой женщине, он должен отрастить ногти. Зачем? Чтобы чесать свою супругу. Пожилые женщины любят, когда их чешут.

Во второй рассказывается: если больному не помогает доктор, к нему приглашают знахаря. Знахарь в танце произносит над больным заклинания, дает ему снадобья, изгоняющие хворь. Потом он называет злого человека, его сглазившего. «Виновника» приглашают к знахарю, и он выплачивает знахарю деньги, затраченные им на лечение больного.

ВОЗВРАЩАЕМСЯ НА БИКЕЛЕЛЕ

На мокрой земле сидит голый шестимесячный малыш, но маме не до него. Она спешит упаковать свои пожитки в корзину. Наконец, груз к переходу подготовлен, и мы трогаемся в путь. Впереди меня идет Луи: в шортах и в пиджаке с оторванными рукавами, за плечами – ружье и полевая сумка, в руке – мачете. Шагает босиком. Кирзовые сапоги, выданные ему геологической партией, пришли в полную негодность, и он их выбросил перед походом. За мной идет его жена с корзиной за спиной и с Бежаме на шее. От мокрой травы наша одежда стала влажной. Пошел мелкий дождик. Мы узнали об этом по шуршанию листьев на деревьях, так как на нас не упала ни одна капля. Мелкий дождик не в состоянии пробить густую крону деревьев.

Привал. Матери кормят детей грудью, а Бежаме уплетает за обе щеки маниоку с соленой рыбой…

Утром снова в маршрут. Идем к реке Нгуацама. Наш путь преграждают завалы деревьев и какое-то необычное переплетение лиан. Не идем, а ползем на четвереньках. Еще труднее приходится рабочим, несущим джиги и роккеры.

Луи, как обычно, зорко вглядывается в джунгли, замечая мельчайшие детали.

– Здесь паслись цесарки, много цесарок, – замечает он. – Они разгребали листья и что-то клевали.

– А это царапины панголина, он облюбовал себе хижину на макушке дерева, в дупле, – сказал Луи, показывая на еле заметные штрихи на стволе дерева.

– А это дерево выделяет ядовитый сок. Если подмешать его к вину или воде и дать выпить, человек умирает.

Вспомнил, что видел точно такое же дерево с ободранной корой близ лагеря. Из него явно брали сок. Спросил Луи:

– Кому из обитателей лагеря понадобился ядовитый сок?

– Женщинам. Они разбавляют его водой и употребляют как антисептическое средство.

– Вот корень этого кустарника, – продолжал просвещать меня Луи, – обладает стимулирующими свойствами. Его настаивают на воде или на вине и употребляют небольшими дозами.

Подошли к реке Нгуацама. Ее перегородило огромное дерево. Оно совсем истлело. Идешь по нему как по болоту: ноги вязнут. Непривычно. Здесь и решили взять пробу. Рабочие приступили к промывке пробы, я стал осматривать речные отложения, а Луи, отрубив кусок лианы в метр длиной и толщиной с руку, стал колотить им о камень. Из размочаленной лианы он выкинул сердцевину и продолжал мочалить оболочку. Затем положил ее на валун и стал ударять по ней галькой, после чего промыл в воде: получилась хорошая мочалка. Мочалки используются и для мытья, и для приготовления подушек, и для других надобностей.

В пробе из реки Нгуацама не оказалось ни пиропа, ни алмазов. Изрядно поцарапанные, вернулись в лагерь.

Не успел прийти в себя, как Франсуа пригласил к ужину. – Сегодня, – заявил он, – я приготовил для вас маниоковую похлебку.

– А что это такое? – поинтересовался Сунат.

– Это блюдо готовится так. В кипящую воду бросают немного маниоковой муки, добавляют арахисовых орехов, перцу и соли. И похлебка готова. Отведайте.

Зачерпнув по ложке, мои коллеги поперхнулись от изобилия перца. И даже Сунат. Мне же жгучая похлебка понравилась. Я привык к острой еде, работая в Средней Азии. Во время ужина в дверь хижины робко постучали, и на пороге появились два карапуза, как говорится, «от горшка два вершка». В руках каждого по бутылочке. Догадался. Пришли за керосином. Стоят и смотрят такими чудесными большущими, но грустными глазами и ни слова не говорят. Рабочие знают, что у нас мало керосина, он на строгом учете (стало трудно доставлять из-за дождей), вот и посылают своих детишек. Но как таким откажешь? Последний отдашь!

В ДЖУНГЛЯХ НОЧЬЮ

Мне давно хотелось взглянуть на джунгли ночью, но все не предоставлялось случая. А тут Луи собрался на охоту и пригласил меня. Я с радостью согласился. Когда темнота окутала лагерь, мы вышли. Нас трое: Луи, рабочий Пьер и я. У меня и Луи по ружью и по электрическому фонарю, укрепленному на лбу. У Пьера – рюкзак за плечами. Его обязанность – подбирать дичь.

Светит месяц. Поют птицы, верещат цикады, кричат лягушки. Джунгли в своей кромешной тьме кажутся страшными. Идем по тропе и с обеих сторон освещаем деревья, траву, кусты. Иногда Луи бросает луч света на верхушки деревьев.

– Зачем вы смотрите вверх? – спрашиваю его.

– Там могут быть пантеры и циветты.

После его слов до нашего слуха внезапно донесся пронзительный и жалобный крик, шедший издалека: «Уу, уу, уу». Кричала пантера. Она, словно угадав мысли Луи, предупредила: «Не ищите меня, я далеко, далеко» (так я понял смысл ее крика). Какая-то птица кричит так, как будто блеет ягненок.

Вброд пересекли небольшую речку. Вдруг Луи остановился и стал медленно поднимать ружье. Раздался выстрел. Какое-то животное, освещенное фонарем, прыгнуло в сторону и скрылось. Подумал: Луи промахнулся. Но он, углубившись в лес, вскоре вернулся с молодой газелью.

– Ее мать убежала, – заметил он (ее-то я и увидел). На тропе и около тропы много термитов, вылезших из своих убежищ полакомиться листьями. Они издают характерные звуки – «вшшш, ешшш, вшшш», чем-то напоминающие звуки трещотки.

11 часов ночи. Устраиваем привал. Все ниже и ниже опускается луна. Ее свет бликами проникает сквозь деревья. По-прежнему слышится разноголосый концерт цикад, птиц и лягушек. Снова слышится крик пантеры.

– Луи замечает: «Сейчас пантеры не нападают на людей, поскольку лес стал общим. Они теперь не знают, на кого нападать. Раньше, когда лес был поделен между людьми, – продолжал развивать свою мысль Бунгу, – пантера нападала на «чужих» людей, но «своих» не трогала».

В полночь подошли к небольшой реке Лисалю. Из нее ранее промывали пробы. По ее берегам стояли сплетенные из жердей «кресла», в которых раньше отдыхали рабочие. Здесь у Луи испортился электрический фонарь. Поневоле пришлось задержаться. Устраиваюсь в кресле. Луи достает из-за пояса кусок смолы дерева окуме и зажигает. Повалил густой, едкий дым. Луи приступил к починке фонаря.

Внезапно до слуха донесся какой-то стеклянный перезвон. – Древесные лягушки запели, – пояснил Луи. – Лягушки радуются тому, что скоро пойдут дожди и они переселятся с деревьев в реки и болота. Им надоело скакать по деревьям.

Наконец Луи починил фонарь, и мы двинулись дальше. Видим в свете фонаря мышь, быстро взбирающуюся по дереву. Мелькнули раскаленными углями глаза газели, и Луи, не целясь, выстрелил. Он стрелял еще два раза, добивая раненую газель. В рюкзаке Пьера уже две газели. Охотничье счастье улыбнулось и мне: заметил газель и выстрелил. Луи сказал, что газель упала. Но мы долго ее искали и не нашли. Было ясно: я промахнулся. Промах меня не огорчил. Пусть газель бегает, наслаждается жизнью!

Прошло еще немного времени, и мы одновременно заметили много светящихся «глаз» (стадо газелей, подумал я) и стали наводить ружья. Но, приглядевшись Внимательнее, обнаружили, что светились не глаза газелей, а ствол дерева. Будто это был не ствол дерева, а много-много кусочков зеркала, отражавших солнечные зайчики. Подошли к дереву. Его ствол покрыт водянистой пленкой. А что же светится? Колонии бактерий? Или, может, это «дьявольское дерево», которое, как считают ученые, растет только в Северной Африке? В его коре содержится много фосфора, и потому оно светится в темноте. Да, действительно в Африке много загадочного…

В лагерь вернулись под утро. Я еле волочил ноги от усталости.

С ПИГМЕЯМИ В ОДНОМ ЛАГЕРЕ

Начало октября. Мы шагаем по мягкому ковру из опавших листьев. Распростертые над нашими головами кроны деревьев продолжают «отряхиваться». Листья причудливо кружатся в воздухе. Листопад с больших деревьев предвещает дожди, и поредевшая крона деревьев скоро пополнится новыми, изумрудно-зелеными листьями, расцветет яркими цветами. Вечереет. Вот-вот джунгли погрузятся во мрак. Мы ускорили шаг, чтобы успеть до темноты вернуться в лагерь. Оставалось около километра пути. Внезапно до нашего слуха донесся собачий лай, который смешивался с верещанием цикад и шумом водопада. Поняв мое недоумение, Луи Бунгу сказал: «По соседству с нами поселились пигмеи. В этом месте хорошая охота».

На следующий день утром я заглянул в лагерь пигмеев. Но в нем не оказалось ни одной живой души: все ушли на охоту. Горели костры, над которыми коптились туши дикобразов, антилоп и мартышек. На земле, под густыми кронами деревьев, были устроены настилы из веток и листьев – постели.

Через несколько дней, к моему удивлению, пигмеи переселились в наш лагерь. Не побоялись белых чужеземцев. Быстро соорудив несколько хижин в том месте, где уже жили наши рабочие, тоже пигмеи, они образовали свою колонию из двадцати одного человека.

Все пигмеи-мужчины были довольно рослые. Среди них не было ни одного ниже 160 сантиметров. А были и просто «гиганты». Их рост доходил до 170 сантиметров.

– Какие же это пигмеи? – рассуждали мы. Ведь пигмеи, или негрилли, как считается, должны обладать ростом не более 150 сантиметров! Рост же этих пигмеев не отличался от роста представителей других конголезских народностей. Сложены пропорционально. Волос на теле нет. Их жены тоже не были карлицами, а были подстать своим мужьям. И все же эти рослые люди сами себя называли пигмеями. Был такой случай. После того как пигмеи устроились в нашем лагере, я стал проявлять к ним повышенный интерес: заходил в хижины, разговаривал, фотографировал. Один из них как-то спросил тогда:

– А почему вы фотографируете только пигмеев?

Я объяснил ему, что других жителей лагеря знаю давно и не раз их фотографировал. Вы же только появились, и мне интересно познакомиться с вами поближе. Такое объяснение, как мне показалось, удовлетворило его.

Когда я поинтересовался у рабочих, представителей других народностей, все они ответили, что эти люди – настоящие пигмеи.

Приглядываюсь к их быту. Внутренний вид хижин ничем не отличается от хижин других жителей Конго: кровати, сделанные из хвороста и покрытые циновками из лиан, костер в центре хижины. Кое-какая кухонная утварь. Собака, а то и две на полу у костра. Ведение домашнего хозяйства у пигмеев целиком ложится на плечи женщин. Они воспитывают детей, носят воду, стирают белье, заготавливают дрова, готовят еду, плетут корзины. Находясь в лагере, женщины-пигмейки в отличие от женщин других народностей проводят много времени в хижинах. А когда выходят на улицу, стараются устроиться где-нибудь позади хижины, в укромном местечке.

Переходя как-то вечером Бикелеле, я обратил внимание на то, что женщины-пигмейки, стирая белье, зачем-то разбивают огромные шарообразные плоды величиной с детскую головку. Оказалось, что мякоть этих плодов они используют вместо мыла. Она пенится, как настоящее мыло! В мякоти этих плодов содержится сапонин – органическое вещество, дающее с водой мыльную пену. Позднее я узнал, что это были плоды мыльного дерева из семейства сапиндовых.

Кроме того, они готовят «мыло» из красного дерева. Берут кусок древесины, смачивают водой, посыпают песком и трут другим куском. Получается красная мучнистая масса, которой пигмеи натирают тело. Через день-другой краска смывается, и тело, как утверждают пигмеи, становится очень чистым. Вспомнился любопытный случай. Воду для питья и приготовления пищи мы брали из ручья Маута, находившегося в четырехстах метрах от лагеря. Как-то в маршруте встретил женщин-пигмеек, несших воду из другого, дальнего, ручья. Поинтересовался, почему они не берут воду из Маута. И женщины объяснили, что вода в том ручье стала мутной (из-за промывки проб на алмазы, сообразил я), а они привыкли пить только чистую и прохладную воду. Женщины других народностей и наш повар Мукаса не придали этому никакого значения и продолжали носить воду из ручья Маута.

Маленькие дети пигмеев, как и все дети на свете, играют, помогают матерям по хозяйству, ссорятся, дерутся. Среди них есть послушные и норовистые. К категории последних, как мне показалось, относился двухлетний сын Виктора Тсиба. Ему часто перепадало от матери за непослушание. Вот и сегодня он в чем-то провинился и выбежал из хижины. Мать догнала его, отшлепала у всех на глазах и спокойно пошла в хижину. Малыш схватил пустую бутылку, валявшуюся около палатки, и кинулся вдогонку за матерью, чтобы ударить.

Находившиеся рядом рабочие окриками остановили его. Мальчик бросил бутылку и заревел…

Зайдя однажды в хижину к знакомым пигмеям, увидел стонущего на кровати пожилого хозяина. Его жена объяснила, что он третий день мучается от болей в желудке. Местные лекарства, в том числе и орехи кола, ему не помогают. Попросить лекарство у вас он стесняется.

– Не могли бы вы дать ему чего-нибудь? – спросила женщина.

…Левомицитин быстро поставил его на ноги.

Пигмеи – отличные охотники, следопыты, знатоки лекарственных трав. У нас как-то несколько дней подряд Сунат Нишанбаев мучился от зубной боли, и никакие лекарства не помогали. «А не знают ли какого-нибудь лекарства от зубной боли пигмеи?» – мелькнула у меня мысль. Через Франсуа спросил об этом пожилого пигмея, у которого недавно болел живот. Он вскоре принес в баночке густой красный сок. Но Сунат сначала побоялся им лечить зубы. Когда же зубная боль довела его почти до отчаяния, он согласился попробовать это лекарство. Помазал им больной зуб, и боль утихла.

И все-таки я усомнился: действительно ли сок дерева успокоил зубную боль? Не было ли это результатом самовнушения? Оказалось, не было. Дерево, излечивающее ряд болезней и успокаивающее зубную боль, существует в саваннах Западной Африки. Это саркоцефалюс, или, как его называют, дерево-аптека. На этом дереве растут вкусные крупные плоды, напоминающие шиповник. Из коры получают густую массу желтого цвета, которой местные жители лечат малярию и желудочные болезни. Древесный отвар способствует пищеварению и восстанавливает силы. Сок молодой коры успокаивает зубную боль и сохраняет зубы от порчи. Стертые в порошок корки плода отлично заменяют хинин. Этим же порошком лечат раны, он хорош и как дезинфицирующее средство. Сок дерева целебен потому, что в нем содержатся алкалоиды, убивающие бактерий. Вероятно, пигмеи добывали «зубной» сок из саркоцефалюса.

Когда наши охотники возвращались с пустыми руками, мы просили кого-нибудь из пигмеев помочь. Через некоторое время они приходили с антилопой или газелью, а то и двумя сразу. Расход патронов всегда одинаков: один патрон на антилопу, не более. Своих ружей у пигмеев не было, по крайней мере в лагере. Но стреляли они отлично, хотя, как правило, ловили дичь сетями. Я наблюдал, как они охотились на дикобразов. Это было недалеко от лагеря. В одном из маршрутов по ручью на нашем пути встретилось много камней, некоторые из них достигали размеров хижины. Подойдя к ним вплотную, Виктор сказал: «Под ними отдыхают дикобразы».

Мы с Луи продолжали маршрут, а Виктор побежал в лагерь за охотниками. Когда мы через некоторое время с Луи вернулись к этим камням, отряд пигмеев уже опутывал их сетями. В образовавшемся круге был оставлен небольшой проход. В него вошел один охотник с собаками, а остальные выстроились с палками за кругом. Собаки были большие и совсем маленькие. Большие остановились около камней, а маленькие полезли под камни, в норы. Закричали охотники. Залаяли собаки. Испуганные дикобразы, покинув норы, пустились наутек и… попали в сеть, где были убиты палками. В лагерь пигмеи возвращались с богатой добычей.

Больше всего мне пришлось бродить по джунглям с Виктором Тсиба. Он отлично знает эти места, исходил их вдоль и поперек в поисках золота вместе с Луи Бунгу. Виктор знает каждый ручеек со всеми его изгибами, каждую тропинку, проложенную дикими животными, еле заметную, а то и вовсе незаметную для неопытного глаза. Подойдя к норе, Виктор Тсиба каким-то особым чутьем угадывал, «дома» дикобраз или нет. Точно определял, отдыхает в дупле упавшего дерева панголин или покинул его. Он всегда точно указывал дерево, в котором есть мед. Как ни пытался я постичь эту науку, она оказалась для меня непосильной.

Сначала Виктор Тсиба нередко подшучивал надо мной. Когда во время маршрута мы делали короткий привал, он говорил с улыбкой: «Месье Базиль, здесь будем ночевать». Он думал, что я испугаюсь, буду отказываться, так как считал меня «чужаком», не приспособленным к лесной жизни. Но я обычно отвечал, что согласен. Виктор заразительно смеялся. Своим смехом, я это отлично понимал, он говорил: «Знаю я эти штучки, меня не проведешь. Не годитесь вы для лесной жизни». Мы с Виктором не один раз ночевали в джунглях у костра, подкрепляясь куском мяса антилопы или мартышки, изжаренном на углях: прошли вместе сотни километров по топям и болотам. Свою шутку он больше не повторял, убедившись, вероятно, что этот странный европеец может быть его собратом по образу жизни!

С Виктором Тсиба еще можно было как-то объясняться по-французски. С другими же пигмеями приходилось разговаривать через переводчика – Франсуа Мукаса, которого из-за его небольшого роста скорее можно было принять за пигмея, чем этих рослых и сильных людей. Но здесь в лагере пигмеи величали Франсуа почему-то «шефом». Спросил Франсуа, и он ответил: «Мой отец – шеф кантона, и все пигмеи, проживающие в этом округе, – его «подопечные». Когда отсутствует отец, «шефом» пигмеи считают сына». Увлекшись, Франсуа продолжал рассказывать далее:

– Мой отец до сих пор собирает дань с пигмеев. Он приходит в пигмейскую деревню, садится в кресло на середине улицы и ждет. Мой отец никогда не зайдет в хижину пигмеев, это не позволяет этикет. К отцу подходят пигмеи, низко кланяются и преподносят подарки: яйца, кур, мед, шкуры зверей. Отец раздает им соль.

– Раньше пигмеи, – продолжал Франсуа, – сами носили дань моему отцу. И шли к нему не той тропой, по которой ходили все, а другой, кружной. По нашей тропе ходить им было запрещено. Тогда они нередко бесплатно работали на нашей плантации, а когда в деревне кто-нибудь умирал, пигмеи танцевали. Иногда они танцевали два-три дня подряд, без перерыва. Пигмеям запрещалось селиться вблизи нашей деревни. Теперь, после революции, пигмеи стали строить жилища около нашей деревни.

У пигмеев наибольшим авторитетом пользовался Жан Бомитете. Он был старше остальных. А тут как раз мне сообщили о его дне рождения. Я узнал об этом от Франсуа. Он заявил: «Сегодня вечером будет концерт пигмеев по случаю дня рождения Жана». – «Ну что ж, послушаем», – решили мы. Когда послышалась музыка, вышли из хижины и направились к музыкантам. Ярко светила луна. Палатки, хижины, деревья были озарены серебристым светом селены. Мерцали яркие, но редкие звезды, были видны незнакомые нам созвездия. Стояла великолепная тропическая ночь!

Оркестр состоял из трех инструментов: калебаса, гитары и куска бамбука. Калебас – выделанный из тыквы сосуд для воды. Гитара представляла собой кусок бревна, на нижней стороне которого были укреплены лианы толщиной в палец с насечками в верхней части. А на верхней – дощечка, к которой крепились струны – тонкие лианы. Насечки на более толстых лианах служили для подтягивания струн. Калебасист, если так можно сказать, дул в калебас и ударял по нему палочкой. Гитарист перебирал струны палочкой. Третий музыкант дул в бамбук и ударял им о землю. Запомнилась игра на калебасе. Музыкант был весь в движении: он то наклонял голову, то поднимал ее. Временами все его тело охватывала словно судорога. На лице – полная отрешенность. Он вспотел, хотя ночь была прохладной. Остальные музыканты вели себя более спокойно, тихонько напевали. В памяти остались дорогие всем нам слова: «А мама, а мама, а мама».

Вокруг музыкантов образовался круг слушателей. В круг вошла женщина, подошла вплотную к музыкантам, наклонилась к их головам, что-то произнесла и стала танцевать в такт музыки.

На смену одной танцовщице выходила другая, третья, танцевали и парами. Их руки замысловато двигались на уровне груди, касались головы, ушей. Мне показалось, что со стройными телами пигмеек не гармонировали сильно развитые ступни ног. Да и как им быть маленькими, если женщинам каждый день приходится бродить по болотам и топям джунглей, таскать тяжести на голове!

Во время танцев танцовщицы и музыканты обменивались шутками. Так, одиннадцатилетняя Маргарита, дочь Луи Бунгу, подойдя к музыкантам, крикнула одному из них по-французски: «Шери» (дорогой) – и начала танцевать. «Шери» (дорогая), – донеслось ей в ответ. На смену ей вышла пигмейка, которая танцевала без огонька. Музыкант крикнул: «Я не женюсь на лентяйке». И женщина, обидевшись, покинула круг. Снова вышла женщина и крикнула музыканту: «Шери». «Шери», – ответил он.

К иной танцовщице подходил кто-нибудь из зрителей и гладил ее по спине.

– Что это значит? – спросил Потапов.

– Это наивысшая похвала, – пояснил Франсуа.

В круг снова вышла Маргарита. Я отважился: подошел к Маргарите и погладил ее по спине. Многие закричали в восторге, захлопали в ладоши.

Франсуа добавил: «Чтобы похвалить танцора, надо потрепать его за бороду. А если он безбородый, надо взять немного земли и приложить к его щеке».

Как я уже говорил, Франсуа Мукаса считался здесь, на Бикелеле, шефом пигмеев. По обычаю, за такое зрелище он должен был дать музыкантам деньги. В конце концерта Франсуа подошел к музыкантам, положил к их ногам несколько десятифранковых монет и… закружился в танце. Его танец, как нам показалось, был как-то не к месту. Поинтересовался, почему его вдруг обуяло веселье, и он ответил: «Я танцевал потому, что дал мало денег. Когда шеф совсем не дает денег или дает мало, он должен, по обычаю, станцевать сам, что я и сделал».

Мы со своей стороны положили у ног музыкантов несколько стофранковых бумажек и медленно зашагали к хижине. Луну закрыли тучи. Стояла удивительная для джунглей тишина, словно все их обитатели слушали вместе с нами концерт лесных людей и еще не пришли в себя от очарования. Около хижины вдруг до нашего слуха донесся мелодичный стеклянный перезвон. У нас создалось впечатление, что кто-то ударял по бутылкам палочкой.

– Древесные лягушки запели, – подсказал Франсуа.

ПОСЛЕДНИЕ ДНИ НА БИКЕЛЕЛЕ

С середины октября начался малый дождливый сезон. В этой части Конго четко выражены четыре сезона: два сухих (большой и малый) и два дождливых (тоже большой и малый). Большой сухой период продолжается с середины мая до середины октября, когда совсем не выпадает осадков или выпадает их очень мало. За ним следует малый дождливый сезон, охватывающий вторую половину октября, ноябрь и декабрь. На январь приходится малый сухой сезон. А с февраля до середины мая длится большой сезон дождей – с максимумом осадков в марте или апреле.

В ночь с пятнадцатого на шестнадцатое октября мы были разбужены страшным грохотом (словно земля разверзлась под нами) – так неистово гремел гром. Беспрерывно сверкали молнии. А дождь лил как из ведра. Он пробил крышу нашей хижины, вода потекла на наши головы, на подушки, на одеяла. В ту ночь спали плохо.

К вечеру небо снова затянулось тучами, загрохотал гром, поднялся довольно сильный ветер. Казалось, сейчас разразится ливень небывалой силы. Но дождь только покапал и прекратился. С наступлением же ночи дождь дал волю своему буйству. И эту ночь мы спали плохо. Так начался малый дождливый сезон.

Торопимся закончить полевые работы. Подводим итоги, сколько алмазов в ручьях Маута, Грушевидном и Бикелеле.

А наш геофизик Николай Эдуардович Адамсон шагает по джунглям с магнитометром в надежде обнаружить кимберлиты – коренные (первичные) алмазоносные породы. Известно, что интенсивность намагничивания различных горных пород неодинакова. Магнитометром можно выделить более намагниченные породы среди менее намагниченных. Кимберлиты в отличие от окружающих. их пород характеризуются как раз повышенными магнитными свойствами и дают так называемые магнитные аномалии. Если удастся выявить магнитные аномалии, это будет означать, что здесь возможны кимберлиты, скрытые от нашего глаза ручьями, болотами, растительностью джунглей. Раз есть россыпи алмазов, то должны быть и кимберлиты! Мы пока не знаем никаких других пород, кроме кимберлитов, с которыми можно связывать появление алмазных россыпей.

Подсчет алмазов в россыпях по ручьям Маута, Бикелеле и Грушевидному показал, что на всем этом участке их запасы сравнительно невелики, недостаточны для того, чтобы организовать здесь промышленную добычу. Из таких россыпей алмазы обычно извлекают кустарным способом небольшие группы старателей.

Промывая пробы по ручьям Маута, Бикелеле и Грушевидному, мы выяснили, что в концентратах обогащения вместе с алмазами содержится много корунда. Это синевато-серый минерал, самый твердый после алмаза. Общепризнанные спутники алмазов – пиропы – совершенно не встречаются. Нередко концентрат пробы состоял на 60–80 процентов из корунда. В то же время в других развитых здесь породах – гнейсах и гнейсо-гранитах – корунд не встречается. Мы внимательно изучили эти породы, но корунда в них не обнаружили. Напрашивалось предположение, что кимберлиты в этой части Конго особенные. В них много корунда, а пироп или вовсе отсутствует, или содержится в очень небольших количествах, поэтому его мало и в речных отложениях. Так мало, что не удается уловить не только в шлиховых пробах, но и в пробах объемом в два-три кубических метра. А раз так, то, вероятно, корунд в этих местах можно считать за минерал-индикатор при поисках алмазоносных россыпей.

Высказав такое предположение, я все же сомневался в его правильности. Решил проверить, не отмечены ли подобные случаи и в других областях? Обратился к литературе. Оказалось, что в алмазоносном районе Кенеба в Республике Мали все трубки выполнены кимберлитом с малым содержанием пиропа, а содержание корунда в некоторых из них весьма высокое. Почти безпиропные кимберлиты развиты у нас на восточной окраине Алданского щита. Теперь мой вывод казался обоснованным.

Но шли дни… Мы с нетерпением ждали результатов от Адамсона, который недавно пришел в наш лагерь. Наконец, он составил магнитометрическую карту участка, на которой «красовались» магнитные аномалии! С энтузиазмом стали копать на этих аномалиях канавы и шурфы, но, увы, никаких кимберлитов не обнаружили. Оказалось, что магнитные аномалии расположены на тех же самых породах, на которых в других местах никаких аномалий нет. В таких условиях невыдержанности магнитных свойств горных пород трудно выявить кимберлитовые тела. Геофизический метод поисков кимберлитов оказался бессильным! Наши надежды не оправдались.

Пробуем обнаружить кимберлитовые тела геологическим методом. К этому времени мы уже знали, что больше всего алмазов в ручье Грушевидном встречается недалеко от устья. Выше по течению алмазов нет, а ниже по ручью их содержание уменьшается. Следовательно, коренной источник должен быть где-то здесь. Проложили канаву на всю ширину долины ручья. Около правого склона вскрыли пестрые брекчиевидные глины светло-серого, желтовато-серого, зеленоватого и синего цвета; в них встречались и тонкие линзы зеленых глин. По всем признакам это был элювий (продукт выветривания) кимберлитов. Чтобы окончательно убедиться в этом, надо было проанализировать породу в лаборатории.

Между тем дожди лили каждый день. Лес пропитался влагой, словно губка: мириады капель висели на траве, на кустарниках, на деревьях. По утрам солнечные лучи зажигали их, и капли, словно поддразнивая нас, блестели и искрились, как бриллианты. От земли поднимался пар. Раскисли тропы, поднялась вода в реках. Работать становилось все труднее.

Зазеленела трава, появилось много злых мух и безобидных бабочек. Бабочки… Как мало поэзии в этом названии. А ведь когда смотришь на них в полете, кажется, летают не живые существа, а «цветы» или «камни-самоцветы». Природа наделила тропических бабочек огромными размерами и такой гаммой расцветок – изумрудно-зеленой, сапфировой, белой, оранжевой, – что наблюдать за их плавным порханием в воздухе – большое наслаждение. Зрелище великолепное!

Вечерами в нашу хижину на свет фонаря летят всякие насекомые, особенно бабочки, цикады (забившись в щели хижины, они дружно верещат), лезут лягушки, с потолка падают гусеницы. Однажды залетела даже летучая мышь.

В один из последних вечеров жителей лагеря охватило веселье. Все вышли на прощальный концерт. И мы не остались в стороне. Музыканты и танцующие разбились на две группы: около своих хижин играли и танцевали пигмеи, в центре лагеря – все остальные его обитатели. Оркестр объединенных народностей состоял из шести исполнителей. Пятеро мужчин стояло. У каждого было по две палки, которыми они ударяли друг о друга. Шестой музыкант сидел на бревне с одной палкой и ударял ею по бревну. Итак, палочный оркестр!

Танцевали почти все обитатели лагеря: мужчины и женщины, девочки-подростки, парами и в одиночку. Не танцевала Адель. Она была грустна. На мой вопрос, что за причина грусти, она ответила, что родители не соглашаются выдать ее замуж за Марселя. Я пригласил ее потанцевать, но она отказалась и убежала в хижину. Ей было не до веселья. Тогда я пригласил Маргариту, дочку Луи. Она охотно согласилась. После нескольких танцев мне показалось, что Маргарита устала, и я пригласил другую женщину. Но не тут-то было! Маргарита подбежала, схватила меня за руку и, не говоря ни слова, отвела в сторону. Потом повела к пигмеям. Я подчинился. Мне подумалось: Маргарита решила, что среди пигмеев у нее не будет соперниц. Наш приход пигмеи выразили громкими возгласами одобрения.