Текст книги "По джунглям Конго (Записки геолога)"

Автор книги: Василий Елисеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 9 страниц)

…Трещат дрова в камине, придавая нашему застолью особый уют. Вспомнилось проникновенное стихотворение Фета «У камина»:

Тускнеют угли. В полумраке Прозрачный вьется огонек, Так плещет на багряном маке Крылом лазурным мотылек.

Всяких сюрпризов ждал я от Африки, но только не сюрприза в виде камина. В Африке – и камин… Да еще не где-нибудь в Браззавиле или Пуэнт-Нуаре, а за сотни километров от них.

Вместе с нами – Богатиковым, Потаповым и мною – за столом Габриель, Шарль и Франсуа. В разгар самого веселья вдруг постучали в дверь. На пороге оказался пигмей Виктор Тсиба. Он пришел меня поздравить и принес в подарок цесарку. Вслед за Виктором пришли и другие рабочие.

– Но от кого же они узнали о моем дне рождения?

Оказалось, что Шарль и Франсуа не выполнили моей просьбы и рассказали им «тайну», когда делали закупки.

Мы были рады приходу рабочих. Пригласили их к столу, а Франсуа пришлось еще раз сходить в магазин…

Пробыв в окрестностях Занага около десяти дней, мы выехали в Пуэнт-Нуар в середине октября. Надо было написать отчет о проведенных изысканиях.

В марте следующего года отчет был готов, а в середине апреля мы отбыли на Родину.

Незаметно пролетели дни отпуска, и в конце июня 1967 года мы снова вылетели в Конго.

Недолгие сборы, и мы опять катим в джунгли…

СНОВА В ДЖУНГЛИ

В середине июля мы выехали из Пуэнт-Нуара, направляясь в Мосенджо и далее к ручью Бикелеле, в знакомые места. Переночевав в Димонике, двинулись дальше. Наш новый шофер – Марсель Мунгабио – любитель быстрой езды. Гонит газик по саванне со скоростью 100 километров в час, нагоняя страх на детишек и женщин. Детишки удирают в траву, шарахаются в стороны от дороги женщины. Несмотря на просьбу, он не сбавляет скорости, даже когда проезжает по деревне. Какое-то ухарство. Задавив нескольких кур и барана, Марсель продолжает гнать машину с прежней скоростью. Ненужное убийство его, видимо, не трогает.

К вечеру прибыли в Мосенджо. Нас окружили знакомые конголезцы. Улыбки и крепкие рукопожатия говорят о том, что они рады нашему приезду. Наносим визит новому супрефекту. Ему на вид лет тридцать пять, а его супруге – шестнадцать. У них малыш. Встретили нас очень любезно. Супрефект заверил, что будет оказывать нам всемерную помощь. Выпив традиционного виски, стали прощаться. Супрефект сказал: «Завтра приеду в деревню Мосана, чтобы пожелать вам доброго пути».

Переночевав в Мосенджо, едем в Мосана. Вот и знакомая деревня. Идем к шефу кантона, который встречает нас около хижины. Он сильно сдал за год, еле-еле передвигается. Преподносим ему подарок: несколько бутылок белого вина «Совинко», которое он очень любит. Вскоре подъехал супрефект. Супрефект и шеф кантона обменялись речами.

После митинга тепло прощаемся с супрефектом и шефом кантона и едем в деревню Мадингу, к Луи Бунгу, которого нам не терпелось увидеть. Около хижины нас встретила его жена и сообщила:

– Луи нет дома, он в лесу, но скоро вернется.

Не прошло и десяти минут, как на опушке леса показался Луи. Он слегка прихрамывал на правую ногу. «Поранил мачете», – сообщила жена. Увидев нас, Луи зашагал быстрее, и вскоре мы жали его руку. Между тем повар накрыл раскладной стол и пригласил к обеду. За обедом я спросил Луи, сможет ли он пойти с нами завтра в джунгли. «Да, конечно», – ответил он не колеблясь.

На другой день – это было двадцатого июля – уходим в джунгли. Нас четверо среди конголезцев: геолог Павлин Потапов, радист Вячеслав Дорофеев, переводчик Сунат Нишанбаев, узбек по национальности, и я, начальник отряда. Дорофеев должен установить рацию и вернуться в Пуэнт-Нуар.

… Идем другой тропой, не той, по которой проходили в прошлом году. Луи заверил, что эта тропа лучше. Так и оказалось: лес здесь разрежен. Правда, он выглядит здесь как-то безрадостно: встречается много деревьев, сгнивших на корню. В их стволы легко входит геологический молоток. Часто попадаются упавшие деревья. И что странно – стоит тишина. Не слышно пения птиц, верещания цикад, крика обезьян.

Луи Бунгу по-хозяйски осматривает тропу: отбрасывает в сторону лежащие на ней ветки, кое-где обрубает лианы, делает зарубки на деревьях. Это его «владения». Чувствуется, что он очень любит свой лес.

Пройдя около 15 километров, остановились на ночлег. Здесь мы уже проходили в прошлый раз. Располагаемся под навесом, а Луи – рядом с нами на земле под открытым небом. Когда стемнело, пошел мелкий дождик. Луи в хижину не пошел, а приказал рабочим сделать над его постелью легкий навес из банановых листьев.

– Я должен вас охранять, так мне приказал супрефект, – заметил он.

Когда совсем стемнело, вернулись охотники с тушей кабана. Луи поднялся и при свете костров стал раздавать мясо рабочим. Когда от кабаньей туши ничего не осталось, Луи, обращаясь к нам, заметил:

– Все рабочие остались довольны.

На следующий день утром отряд вступил в царство травы высотой в два человеческих роста, которую бацанги называют «масиса». Трава немного напоминает комнатный фикус. Сердцевина масисы считается целебной. Ее прикладывают к ранам как антисептическое средство. Стебли масисы местами были объедены.

– Горилла обедала, – заметил Луи, ударяя по траве мачете. Тут же растет другая трава высотой триче-тыре метра. Ее стебель вверху оканчивается одним– единственным огромным листом – сантиметров восемьдесят длиной и сантиметров пятьдесят шириной. Это растение конголезцы называли «фёй де брус», что в переводе означает «лист джунглей». На стебле «листа джунглей» красуются два-три ярко-красных цветка. Между масисой и «листом джунглей» растет еще какая-то высокая трава, стебель у нее съедобный, по вкусу напоминает щавель.

Луи шел рядом со мной и все время старался научить меня понимать жизнь леса.

– Смотрите, вот следы кабанов. Они лакомились плодами масличной пальмы. Эти ягоды, – он показывает на ярко-красные ягоды величиной с крупную вишню, – любят есть обезьяны. Для людей они вредны.

Внезапно Луи сворачивает с тропы в сторону.

– Там над тропой висят гнезда ос, они больно кусаются, – поясняет он.

Что и говорить, шаг благоразумный с его стороны. Я хорошо знаю, как кусаются сибирские осы. У конголезских ос вряд ли иные повадки; в этом я убедился только позднее.

Перелезая через дерево, лежавшее на тропе, Луи заметил: – С этого дерева пантера прыгнула на кабана. Вот следы их борьбы.

Внимательно всматриваюсь, но никаких следов не вижу. Немного в стороне от дерева видна свежая бороздка на почве.

– Пантера скребла лапой. Ей зачем-то надо было запомнить это место, – поясняет Бунгу. Чуть дальше на тропе валяются клочки шерсти.

– Их выплюнула пантера. Она съела какое-то животное, а шерсть выплюнула.

На одном из термитников Луи показывает нам еле заметные полосы и поясняет: «Следы оставил панголин^[13], он лакомился термитами».

Луи все больше и больше поражал нас своими знаниями джунглей и их обитателей. И в этом отношении он был схож со знаменитым нанайцем Дерсу Узала.

К вечеру подошли к лагерю, в котором не были ровно год. Он стал неузнаваем. Здесь выросли кустарники и деревья музанга высотой до трех метров, хижины заросли травой, появилось много мелких, больно кусающих мух. Сильно «постарела» наша хижина: подгнили ее стойки, а стены изнутри и снаружи оказались «разрисованными» причудливыми узорами – ходы термитов. Вижу ранее забитый в стойку гвоздь и вешаю полупустой рюкзак, но он падает вместе с гвоздем. Беру этот гвоздь и забиваю его в другую стойку, гвоздь входит в нее, словно в творожную массу. А ведь хижина была построена всего два года назад.

Интересно, что будет на этом месте через несколько лет? Хижины развалятся и будут съедены термитами. На их месте вырастут деревья, и от прежнего селения не останется никакого следа. Размышляя о том, как джунгли быстро «оккупируют» свободные пространства, я вспомнил, как конголезцы корчуют лес под посевы. Трудная эта работа! Вначале вырубается нижний и средний ярусы леса, т. е. кустарники и деревья высотой до двадцати пяти – тридцати метров. Когда они подсохнут, их сжигают. После этого рубят деревья-великаны. Их срубают на высоте около пяти метров, где ствол тоньше. Для этого сооружают специальные «леса». И снова все сжигается. Однако толстые стволы огромных деревьев и еще более толстые пни только обгорают; в дальнейшем они «украшают» поле.

Через три-четыре года выращивания маниоки или земляных орехов пашня истощается. Гумус, которого и так мало в почве, быстро выгорает под солнцем. Тогда поле бросают и корчуют лес в другом месте. К заброшенному участку возвращаются через пять – десять лет, когда на нем уже колышется настоящее море джунглей. И все повторяется сначала. Правда, гигантские деревья за такой срок не успевают вырасти. Для этого им требуется несколько десятков лет.

На другой день устанавливаем рацию. Луи забирается по гладкому стволу дерева на его вершину и привязывает антенну. Связь с Пуэнт-Нуаром установлена. По лагерю понеслись позывные: «Волга», «Волга» (позывные радиостанции в Пуэнт-Нуаре), я – «Алмаз», я – «Алмаз» (позывные нашей радиостанции); «Волга», «Волга», я – «Алмаз», «Алмаз». Как меня слышите, прием, прием». Рабочие и их жены впоследствии неоднократно скандировали: «Вольга, Вольга, я – Альмас, Альмас».

В этот день в лагерь пришла жена Луи с трехлетним сыном Бежаме – темно-коричневым, с озорными глазенками толстячком, будто вылепленным из шоколада, и дочерью Маргаритой одиннадцати лет. Представляя жену и детей, Луи положил руку на плечо сына и, улыбаясь, сказал:

– Бежаме – будущий шеф геологической миссии. Я пригласил всех в нашу хижину на чашку кофе.

За столом Луи поведал нам любопытную предысторию своей женитьбы:

– Теперешняя моя жена – третья. От первой жены детей у меня не было, и я вернул ее родителям. От второй жены у меня двое детей: дочь, которой сейчас четырнадцать лет, и сын Жуасе трех лет. Три года тому назад я со своей второй женой расстался, и она вышла замуж за моего младшего брата Даниеля. Она родила ему двоих сыновей: Огиста (ему сейчас два года) и Франсуа (ему сейчас четыре месяца). Даниель, его жена и трое мальчиков сейчас находятся здесь, а моя дочь осталась в деревне, она тяжело больна.

К вечеру в лагерь вернулись рабочие с грузом и сообщили, что старшая дочь Луи умерла. Луи попросил отпуск на три дня и утром ушел в деревню хоронить дочь.

В очередной маршрут иду с Виктором Тсиба. За те восемь месяцев, что я его не видел, он сильно похудел. Сказал, что болел. Сейчас жаловался на боль в деснах. Они кровоточили. Мне раньше никогда не приходило в голову, что в условиях буйной экваториальной растительности может быть авитаминоз. И тем не менее это так. Густая крона деревьев джунглей не пропускает солнечных лучей, поэтому под пологом влажного экваториального леса, как считают ученые-ботаники, плохо развиваются растения-витаминоносители. Зато во влажной, сумрачной обстановке, где все гниет и разлагается, обильно развиваются болезнетворные бактерии, порождающие в людях различные недуги.

Вот и река Итомо, находящаяся приблизительно в пяти километрах юго-восточнее лагеря. Шлиховые пробы из этой реки ничего интересного не показали. Перед возвращением в лагерь присели отдохнуть. Виктор рассказал мне, что в этих местах он вместе с Луи искал золото.

– Это было в 1965 году. Мы пришли сюда с одной кастрюлей, – сказал он.

– Чем же вы питались? – поинтересовался я.

– Мясом, фруктами, медом.

– А соль у вас была?

– Соли не было. Мы предпочитаем есть несоленое мясо.

Приближаясь к лагерю, догнали жену Луи Бунгу. Она шла с корзиной за плечами, доверху заполненной дровами. Впереди матери чинно шагал голый Бежаме с мачете в руке. При виде такой картины я не мог не улыбнуться. Больно воинственный вид был у малыша.

– Почему он ходит голым? – спросил у матери.

– Дикий какой-то, – ответила она. – Не хочет одеваться, да и только.

Прошло немного времени после того, как мы вернулись в лагерь, и я услышал крик Бежаме. Он орал благим матом.

– Что случилось? – спросил одного из рабочих.

– Ничего особенного. Мать моет Бежаме.

Пошел к хижине Луи, чтобы успокоить малыша. Когда подходил, мать закончила мытье, и Бежаме утих. Радостный от того что избавился от «мук», он тут же в голом виде, еще не просохший, опустился на колени и стал разгребать зачем-то землю обеими руками…

Вечером того же дня я зашел к Виктору. У него прямо в хижине горел костер. Дым застилал глаза. А семья Виктора – жена и двое детей – преспокойно сидела у костра, наслаждаясь его теплом. Дочери было около восьми лет, а сыну – около четырех. В хижине царила, как мне показалось, атмосфера грусти. Когда выходил из хижины, услышал шепот Виктора: «Месье Базиль, дайте мне, пожалуйста, один патрон. Я убью для ребятишек обезьянку, а то они голодны». Вот оказывается, в чем причина грустного настроения. Получив патрон, Виктор тут же отправился на охоту.

На следующий день утром, спускаясь из лагеря к ручью Бикелеле (там работала на промывке алмазов одна из бригад), я услышал детский говор. Навстречу мне поднимались дети Виктора – сестра и брат. Завидев меня, они замолчали. Подал руку для приветствия. Охотно пожали прохладными ручонками. Спросил, где были. Оказалось, что носили отцу обед (у мальчика в руке был котелок).

– Что же вы отнесли? – поинтересовался я.

– Мясо обезьянки, – ответила девочка.

Я понял, патрон не пропал даром. А как охотимся мы?.. Вечером ко мне подошел Виктор в хорошем настроении, поблагодарил за патрон и предложил ножку обезьянки. Я любезно отказался, поскольку у нас было мясо.

Между тем Виктор спросил: «Месье, а для чего ищем мы эти блестящие красивые камушки?» Алмаз для Виктора – просто камушек, не имеющий никакой цены. Вот патрон для него – это большая ценность, а алмаз – так себе… камушек. Как ответить ему? Ведь сделать это не так просто. Надо рассказать так, чтобы он что-то понял. Поэтому я ответил: «Месье Виктор, я расскажу вам об этом позднее». Что же все-таки рассказать Виктору об алмазе? – думал я, лежа на раскладушке.

Алмаз – искаженное греческое слово «адамас», что значит «непреодолимый», «непоборимый», «непобедимый». Эти названия несомненно связаны с исключительной твердостью алмаза и его устойчивостью к кислотам. Алмаз – самое твердое вещество на земле. Но он хрупок: легко раскалывается при ударе. Самые концентрированные кислоты на него не действуют. Но все эти сведения не придадут цены алмазу в глазах Виктора…

Алмаз блестит специфическим алмазным блеском. Этот блеск напоминает блеск стекла, но значительно более сильный.

Алмаз состоит из углерода, т. е. из такого же вещества, из которого состоит и очень мягкий графит, употребляемый для производства обычных карандашей. А как эти камни не похожи друг на друга! В чем же причина их различий? Она заключается в том, что атомы углерода в этих камнях расположены по-разному: компактно – у алмаза и разреженно – у графита.

Кристаллы алмаза в большинстве случаев бесцветные. Реже имеют светло-зеленоватую, светло-голубоватую и светло-розовую окраску. Помимо прозрачных алмазов в природе встречаются слабо прозрачные и непрозрачные камни. И что интересно: в природе встречаются алмазы шарообразные и неопределенной формы.

Ограненный алмаз называется бриллиантом. В отличие от природного алмаза бриллиант обладает красивой игрой света: лучи, входящие в бриллиант, многократно преломляются и отражаются гранями, и камень сверкает радужными оттенками. Вес кристаллов алмаза колеблется в больших пределах – от сотых долей карата^[14] до нескольких сотен и даже тысяч каратов. Крупные алмазы встречаются в природе очень редко. Находка такого алмаза – большое событие. История многих крупных алмазов богата приключениями, иногда с трагическими исходами. Самый крупный в мире алмаз «Куллинан» – весом около 0,6 кг – найден в 1905 году на руднике «Премьер» в Южной Африке. И что удивительно, этот огромный камень оказался осколком какого-то сверхгигантского алмаза. Впоследствии «Куллинан» распилили и получили такие бриллианты: «Куллинан I», или «Звезда Африки», весом около 530 каратов, «Куллинан II», весом около 317 каратов, и еще 103 мелких бриллианта. Общий вес всех полученных бриллиантов составил около 1064 каратов, или примерно 34% от первоначального веса камня. Остальная часть камня утерялась при огранке.

Стоимость алмаза зависит от его размера и чистоты: чем чище и крупнее алмаз, тем он дороже. Если в алмазе есть трещины или какие-либо посторонние включения, стоимость его резко падает. Так, чистой воды якутский алмаз «Горняк» весом 45 каратов стоит гораздо дороже, чем с желтым нацветом якутский алмаз «Мария» весом 106 каратов.

Все алмазы разделяются на две группы: ювелирные, идущие на изготовление бриллиантов, и технические. На изготовление бриллиантов используются крупные и прозрачные камни. Бриллианты служат украшением: вставляются в кольца, в серьги, в браслеты. Раньше ими украшали костюмы, шляпы. Известно, например, что Екатерина II подарила графу Орлову костюм, унизанный бриллиантами. Он оценивался по тем временам в один миллион рублей.

Алмазы, не пригодные для огранки, используются в технике. Из высокосортных технических алмазов изготовляются алмазные инструменты – буровые коронки (для бурения особенно твердых горных пород), резцы, сверла, волоки (фильеры). Волоки – алмазные пластинки с тончайшими отверстиями, через которые протягиваются проволоки до одной тысячной миллиметра в диаметре. Алмазные пластинки очень долговечны! Один алмазный волок заменяет почти четыреста твердосплавных волоков, к тому же скорость изготовления проволоки на алмазном волоке в два раза выше, чем на твердосплавном. Вот в чем преимущество алмазных инструментов перед твердосплавными.

Низкосортные технические алмазы, представленные мелкими трещиноватыми камнями, идут на изготовление алмазного порошка. Последний употребляется в камнеобрабатывающей промышленности и при шлифовке бриллиантов.

Утром подумал и решил, что рассказ для Виктора сложен, ему трудно будет меня понять. И я ему сказал: «В общем алмазы – это богатство для вашей страны». А что я еще мог сказать?..

ЛАГЕРЬ ПОСЕЩАЕТ ВРАЧ

Похоронив дочь, в конце июля вернулся грустный Луи; а в начале августа к нам в лагерь пришел врач Евгений Мозговой. Многие рабочие и их жены впервые увидели врача, да к тому же русского, из Москвы. Всем захотелось у него полечиться. И мы были несказанно рады приходу Жени. Теперь наш советский коллектив состоял из четырех человек. К тому же для меня каждый наш врач – всегда немного Чехов. И вот к Мозговому народ повалил валом. И поскольку многие женщины – жены рабочих – не знали французского языка, я попросил нашего повара Франсуа, хорошо владевшего местными диалектами, быть переводчиком у Мозгового. Франсуа был очень доволен, что ему оказали такую честь. Кстати, к этому времени он имел в запасе десятка три русских слов. И нередко пытался свои знания продемонстрировать. Так, если какой-нибудь рабочий любил много поговорить, он замечал по-русски, улыбаясь: «больтун». Рабочих, которые шумели без всякого повода, называл «сумасшедшими».

Вместе с Мозговым к нам в лагерь пришла стройная, с гордой осанкой молодая женщина лет пятнадцати, по имени Адель, и расположилась в палатке Марселя Муизео. На мой вопрос Марсель, немного смущенный, но радостный, сказал: «Месье Базиль, это моя новая жена». Далее Марсель рассказал: «Недавно от меня ушла жена с двумя детишками. Она была недовольна тем, что я долгое время нахожусь в экспедиции. Со мной в экспедицию ехать не захотела. Адель же будет все время со мной».

Своей жизнерадостностью и обаянием Адель произвела на нас приятное впечатление. За ужином в нашей хижине мы пожелали Марселю и его юной подруге семейного счастья.

Середина августа. Почти все рабочие, их жены и дети ушли в деревни на празднование годовщины Конголезской революции. Не слышно людского шума. Громко поют птицы. Я еще не слышал таких звонких, разноголосых трелей за все время пребывания в лагере. Как «очумелые» носятся в воздухе маленькие птички – нектарницы – конголезцы почему-то называют их «колибри». Среди знакомого щебетания птиц возникают другие звуки: то слышится крик, напоминающий крик кошки, то слышен собачий лай, то – отчетливый плач ребенка, то будто пила жужжит, то будто кто-то звонит колокольчиком. Когда проглядывает солнце, появляются бабочки самых пестрых расцветок и порхают в воздухе. В пасмурную погоду бабочек не видно.

Мы, Потапов, Нишанбаев, Мозговой и я (Дорофеев, установив рацию, отбыл в Пуэнт-Нуар), сидим около хижины и слушаем передачу из Москвы. Кто не жил долгое время среди девственной природы, вдали от Родины, тот не знает, как приятно услышать ее голос. На лагерь спустилась ночь.

Вторая половина августа. Воскресенье. Охотники принесли четырех обезьянок, среди которых был совсем крохотный малыш-подранок.

– А нельзя ли его вылечить? – высказал вслух свою мысль Мозговой.

Осмотрев малыша, Женя обнаружил повреждение позвоночника и опустил его на землю. Малыш пополз на передних лапах. – Вылечить нельзя, – сказал Женя.

Тогда один из охотников умертвил обезьянку.

С приходом охотников в лагере стало шумно. Все вышли из хижин посмотреть на трофеи и получить свою долю мяса. Это мясо для рабочих было очень кстати, так как у них кончилась маниока.

Вслед за охотниками вернулись с рыбной ловли женщины. У каждой в корзине лежало десятка по два мелкой рыбешки. Началось приготовление еды. Все обитатели лагеря уселись около костров. Царит всеобщее оживление, раздаются шутки, слышится смех. Играют дети. Четырехлетняя дочь Бернара Гома носит за спиной «младенца» – завернутый в материю кусок бревна, – а на голове – пустой котелок. Иногда берет «младенца» на руки и начинает убаюкивать, как наши девочки убаюкивают кукол. Игра перемешивается с реальностью. Позже я видел, как эта девочка ходила с матерью на речку и принесла на голове котелок воды. Потом помогала матери очищать траву, из которой та делала циновки.

Под вечер, когда жителей лагеря охватывало всеобщее веселье, девочка пританцовывала под музыку транзистора. Меня она совсем не боится и первая протягивает ручонку для приветствия. Наблюдая за поведением малышей, я поражался их самостоятельности. Дочь Бернара Гома в четыре года помогает матери по хозяйству, а мальчики такого же возраста или, может быть, чуть постарше уже как настоящие хирурги великолепно орудуют маленькой заостренной палочкой, выковыривая «шик».

Между тем наши исследования на Бикелеле, за исключением геофизических, были выполнены. Но геофизик мог прибыть к нам только в начале октября. У нас в запасе оставалось больше месяца на обследование новых территорий, и, проводив Мозгового, мыв конце августа выступили на Бисеме.

НА РЕКЕ БИСЕМЕ

Идем по тропе, по которой ходили год назад. Она заросла лианами. Идущие впереди расчищают ее, чтобы можно было пройти с грузом. Вдруг до нашего слуха донесся резкий крик белки. Луи остановился и прислушался.

– Белка чем-то встревожена, – заметил он. – И птицы кричат испуганными голосами. Я думаю, они видят гадюку. Подождите меня на тропе, я пойду посмотрю.

Углубившись метров на двадцать, он повернулся в нашу сторону и поманил меня пальцем. Осторожно подхожу к нему и вижу в двух метрах от нас медленно ползущую змею. Луи передал мне геологический молоток, с которым он ходил, не расставаясь, как заправский геолог, приблизился к гадюке и ударил ее мачете, почти отрубив голову. Затем проткнул змею палкой и вынес на тропу. Это был экземпляр длиной около метра и толщиной в руку, с маленькой головой, на которой торчали два мягких «рога» длиной по полтора сантиметра каждый. На ее спине и по бокам – чешуя, напоминающая рыбью. Окраска пятнистая: чередуются оттенки желтого, зеленоватого и черного цветов. Брюхо обрамлено узкими пластинками. Туловище оканчивается веретенообразным хвостом. На верхней челюсти два больших острых зуба, загнутых внутрь. Много мелких зубов. Луи рассказал, что гадюка охотится на мелких животных и птиц. Человека боится: как увидит, убегает. Она – живородящая. Сразу приносит много детенышей. «Однажды, – продолжал Бунгу, – я убил гадюку и положил ее в корзину женщине, которая шла в деревню. Она была из племени, которое ело змей. Змея оказалась беременной. От тряски змееныши покинули утробу матери и сильно покусали женщину. Придя в деревню, женщина упала и тут же умерла. Когда жители деревни заглянули в корзину, то увидели в ней много-много змеенышей».

За разговором незаметно подошли к реке Бисеме. Я стал осматривать ее берега, ища ровную площадку для лагеря, а Луи куда-то отлучился. Минут через десять невдалеке раздался выстрел, затем другой. Вскоре появился Бунгу с антилопой.

– Как вы смогли так быстро выследить антилопу?

– Она сама ко мне прибежала. Отойдя недалеко от этого места, я стал кричать, подражая крику самки. На меня выбежал самец. Первым выстрелом я его ранил. Пришлось вставлять новый патрон и стрелять еще раз.

Стали подходить рабочие с грузом. Немного отдохнув, они принялись за устройство лагеря: очистили площадку от листьев, кустарников, лиан. Двое рабочих залезли на деревья и стали сбрасывать оттуда сухие куски деревьев и лиан, застрявшие в кронах, чтобы они не свалились кому-нибудь на голову. Куски с грохотом падают, а женщины с криком разбегаются в стороны.

К вечеру у многих рабочих были уже готовы кровати из жердей, а между ними разложены костры. Бревна для костра кладутся звездочкой – из трех или четырех бревен. Такой костер горит очень долго. Протянул ночью руку, подвинул бревно к центру и спи спокойно в тепле. Одеял у рабочих совсем нет, часто их заменяют сатиновые покрывала, которые, к сожалению, не спасают от ночного холода.

У меня и Суната в эту ночь не было палатки, и мы устроились на раскладушках под зеленым шатром джунглей, поближе к кострам Луи Бунгу и его брата Даниеля. В лесу от верещания цикад и пения птиц стоял какой-то особенный звон. Словно сотни лошадей с колокольчиками бегали вокруг нас. Я понимал, что лошадей нет и быть не может, а думал: вот проснусь и увижу коня с колокольчиком. Этому звону вторили танцевальные мелодии транзисторов, громкий смех и говор рабочих. Утомленные дневными заботами, мы быстро заснули под эту музыку.

На следующий день утром я заметил, что всегда подвижный, улыбающийся Бежаме был грустен. Медленно подошел ко мне – наши кровати стояли рядом – и попросил немного арахисового масла, чтобы сварить рисовую кашу. Когда каша на масле была готова, он отказался есть. Я потрогал его лоб – он пылал. Дал ему полтаблетки хлортетрациклина и попросил мать уложить его в постель. Через некоторое время он выпил еще пол-таблетки и заснул. Я же пошел посмотреть на промывку очередной пробы из реки Бисеме. Когда вернулся через несколько часов, Бежаме еще лежал в кровати, но улыбался. Болезнь отступила. Подсел к нему на кровать и увидел рядом с ним узелок из шакальей шкуры.

– Что это? – задал я вопрос матери Бежаме.

– Фетиш (амулет) Бежаме. Он дает здоровье и силу тому человеку, которому его преподнесли.

– Что в нем? – продолжал я допытываться.

– Этого никто не знает, кроме знахаря, преподнесшего амулет.

Затем она мне рассказала, что у нее умерло много детей. Когда родился Бежаме, она обратилась к знахарю, и он преподнес мальчику этот амулет. И вот Бежаме жив и здоров.

При высокой влажности, которая царит в джунглях, фотопленки слипаются. Даже специальная «тропическая упаковка» не спасала их от этого. Чтобы можно было ими пользоваться, я просушивал фотопленки над костром. Делал это так: разматывал пленку в фотомешке и вешал мешок, чем-то напоминавший фетиш Бежаме, около костра. Увидев однажды мешок над костром, рабочие спросили: «Что это?» – «Фетиш», – ответил я в шутку. Раздался взрыв хохота. Рабочие, смеясь, приговаривали: «Месье Базиль приготовил фетиш, чтобы скорей найти алмазы».

Во второй половине дня разразился ливень. Он пробил густую крону деревьев, навесы над кроватями и стал падать на головы обитателей лагеря. Дождь такой силы в это время года – редкость. В прошлом году таких дождей не было. Нельзя сказать, чтобы они вовсе не шли. Они шли, но преимущественно по ночам. Дневные же дожди были слабыми – вполне можно было работать. А этот ливень заставил всех рабочих, промокших до нитки, прибежать в лагерь. Одни из них стали срочно сооружать навесы над кроватями, другие же уселись у костров, не обращая внимания на ливень.

В нашей палатке сухо и уютно. Она оказалась надежной защитой от дождя. Ни одной капли не проникло внутрь. И к нам потянулись в гости мокрые и продрогшие знакомые. Вначале пришел Бежаме с матерью, потом Жуасе и, наконец, Франсуа. Разговорились. И Франсуа поведал мне много интересного о некоторых обычаях народности батеке. Вот что он рассказал.

– Мой папа – шеф кантона, проживает в деревне Киселе. Недавно он нашел мне жену – десятилетнюю девочку из народности батеке. Она живет в нашем доме, ходит в школу, помогает моей матери по хозяйству и спит с ней. Когда ей исполнится 12 лет, она перейдет в мою комнату.

– Народность батеке, – продолжал свой рассказ Франсуа, – делится на две группы: батеке-банзинга и батеке-бацайя. Мой род принадлежит к первой группе, ибо он не ест змей. Люди из батеке-бацайя едят змей, что для нас кажется ужасным. Когда люди из батеке-банзинга ругают людей из батеке-бацайя, то они молчат, не смеют перечить. Случается, что человек из группы батеке-банзинга возьмет в долг деньги у человека из батеке-бацайя. Если последний скажет: «Съешь кусок змеи, я прощу тебе долг», батеке-банзинга никогда этого не сделает. Он «разобьется», но достанет деньги и вернет долг. Когда муж выгоняет жену, то говорит иногда: «Если я тебя возьму снова, то съем змею». Это вроде клятвы: жену в дои он больше не пустит.

Раньше шефы кантонов и земель имели рабов. Родители отдавали им непослушных детей, получая взамен соль. Когда шеф кантона умирал, одного из рабов живым клали вместе с ним в могилу. Сейчас в могилу вместе с шефом бросают цыпленка. Перед смертью шеф созывал всех членов семьи и распределял между ними имущество, назначал преемника. После его смерти члены семьи свято выполняли завещание.

Начало сентября. Временами стало появляться солнце. Хотя его лучи и не доходили до нашего лагеря и его обитателей, все же стало веселее. Солнечные лучи «породили» много пчел. Во время обеда они липли на сахар, жужжали вокруг наших голов и хотя не кусали, но неприятности доставляли. Того и гляди залетит пчела в рот, и уж тогда не жди от нее пощады.

Заболел наш повар Франсуа, жалуется на боли в сердце, просит отпустить его в больницу в Мосенджо. Из-за тяжелой дороги я не рискнул внять его просьбе и, посоветовавшись с Потаповым и Нишанбаевым, предложил Франсуа полежать несколько дней в постели и попить лекарство. Франсуа так и сделал. На пятый день Франсуа заявил, что сердце его больше не беспокоит, и снова стал готовить нам вкусные обеды.