Текст книги "Богатым быть не вредно"
Автор книги: Василий Гунько
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 19 страниц)
«Этот человек считает, что общество его не достойно. Этот человек не верит никому и ни во что. Этот человек не верит никому и ни во что. Этот человек сам ничего не делает и другим не дает», – подумал Кукушкин, хотя из его запутанных мыслей почти ничего не понял.
– Зачем вы вышли на сцену? – спросил Вася удивленно.
– А вам не кажется, что ответ на этот вопрос зритель слышать не должен, – тихо ответил «философ», самодовольно улыбаясь. – Может, встретимся один на один и побеседуем?
– Хорошо, – согласился Вася только из вежливости, инстинктивно чувствуя, что этого типа ему нужно опасаться.
– В таком случае, я вас сам найду, когда сочту это нужным, – сказал тот и, кивнув головой, ушел в зал.
Кукушкин не стал заострять на нем свое внимание и приступил к коллективному внушению. Он обратился к оставшимся на сцене:
– Ваши взгляды обращены только к моей персоне! Вы слышите и видите только меня. Если кто-то случайно посмотрит в другую сторону, он все равно увидит мое изображение. Вы беспрекословно подчинены моему желанию. Я желаю, чтобы вы все сейчас уснули! Я посчитаю до трех – и вы уснете с открытыми глазами. Один, два и три! Вы спите приятным гипнотическим сном…
У них была великолепная внушаемость. Они привыкли и любили подчиняться. Они понимали, что сейчас над ними будут смеяться, но ничего обидного и оскорбительного в этом не видели. Напротив, им хотелось, чтобы кто-то «великий» уделял им внимание.
– Вы оркестр! – Вася подходил к спящим и называл инструменты, на которых они должны «играть»: – Вы играете на скрипке. А вы – на пианино. Вы – тромбон! А вы – на ударной установке, берите в руки палочки…
«Оркестр» играл, а зрители получали истинное удовольствие. Когда Вася поставил перед «оркестром» «дирижера» и тот замахал рукой, будто топором, показалось, что потолок сейчас рухнет от хохота. Смеялись до слез, до изнеможения. Это был тот случай, когда от смеха не мудрено было и умереть.
Оставив на время в покое «оркестр», Кукушкин вернулся к «бухгалтеру», которая «подсчитывала на счетах» свои грехи. Зал постепенно начал утихать.
– Ну что, Оксана Егоровна, – Вася поднес к ее лицу микрофон, – вы уже подсчитали, во сколько копеечек влетела государству ваша махинация?
– Да, подсчитала, – ответила она против своей воли.
– Тогда сообщите и нам, если не хотите, чтобы у вас на лбу выросла громадная шишка!
В голове у женщины уже немного развеялся «гипнотический наркоз», и она, тяжело вздохнув, сказала:
– Наш директор на вопрос, почему в магазинах не хватает мяса, отвечал так: если бараны пошли учиться, свиньи в люди вышли, а коровы замуж повыходили, откуда же взяться мясу…
– Вы нам зубы не заговаривайте! – прервал ее Кукушкин. – Ближе к делу!
– Наши забойные цеха обслуживали в первую очередь приезжих из других областей, а потом уже остальных… Наши женщины снабжали их не только балыками и копченостями. Уходя в декрет, давали и другую продукцию…
Вася понял, что она пытается симулировать шизофреническое состояние, и перешел в наступление:
– Ваш сон глубокий! Вы слышите только мой голос и подчиняетесь только мне, – сказал он, следя за последовательностью ее мыслей: она отчаянно сопротивлялась его внушению, но постепенно сдавалась. – Вы сейчас откровенны и искренни, как на исповеди. Только чистосердечное раскаяние очистит вашу душу и облегчит вашу участь. Я, конечно, знаю о всех ваших грехах, но вы должны сами о них рассказать.
Ох как не хотелось Оксане Егоровне раскрывать свои тайны! Но ее губы были ей неподвластны и сами начали произносить слова признания:
– Я… Я… виновата… Меня соблазнил Кузьма Петрович, начальник приемного цеха. Это он меня уговорил уничтожить накладные… первый раз… три года тому назад.
– Сколько вы от него получили в общей сложности? – строго спросил Вася.
– Не помню, наверное, ты-ыщь сорок. Может, ты-ыщь пятьдесят.
– А может, ты-щь шестьдесят, семьдесят, восемьдесят! – передразнил ее Кукушкин. – Подумаешь, какие пустяки. Вот что, уважаемая Оксана Егоровна, вы завтра же заберете свою жалобу из городского суда! И благодарите Бога, что сами не угодили на скамью подсудимых.
– Я обратилась в суд, чтобы защитить свои законные трудовые права… И свою честь и достоинство… – даже будучи под влиянием внушения, она пыталась спорить.
– Каких прав и какой чести? Воровать вместе со своим Кузьмой Петровичем, который вас, как вы говорите, соблазнил?!
– А это недоказуемо! – фыркнула она и попыталась выпрямиться. – Ой, поставьте меня на место… Никто не видел, как он давал мне деньги, значит, я у него ничего не брала. В таких случаях наш директор говорит: по конституции – все наше, только умей взять! Другие вон гноят миллионы, а мы что ж, не можем честно взять несколько ты-ыщь?! Не в землю же мы их закопаем, как некоторые бездельники. И не пугайте меня своей шишкой… Лучше уж иметь шишку на лбу, чем шиш в кармане…
Зал застонал от восторга. Даже Вася не удержался от смеха. Он уже начал побаиваться, что эта дама может сорвать ему выступление.
– Ничего, я вас доведу до кондиции! – сказал Кукушкин, решив силой внушения вернуть ее в детский возраст. – Так вот, вы уже не Оксана Егоровна, а десятилетняя девочка и ходите в школу, в третий класс…
Удивительное дело: здоровенная женщина сразу и с удовольствием «перенеслась» в детство. «Вот жизнь проклятая, что она сделала из меня!» – горестно подумала она и стыдливо улыбнулась.
А Кукушкин продолжал доводить ее до «кондиции».
– Ваши мысли и желания сейчас чисты, как родник. Вы доверчивая и хорошо воспитанная девочка. Вы честная школьница. Сейчас я вам дам лист бумаги и ручку, и вы честно напишете, что с вами сделал этот паршивец Кузьма Петрович… Всеволод Львович, дайте, пожалуйста, Оксаночке лист бумаги и ручку.
Хитроумов хотя и злился на Васю за нарушение сценария, вынужден был исполнить его просьбу. Уже через несколько секунд «Оксаночка», усевшись удобно на «воздушном стуле», добросовестно описывала проделки Кузьмы Петровича. В школьном возрасте она была первой ябедой.
А Вася вернулся к «оркестру».
– Василий Васильевич, время! – напомнил ему Хитроумов из-за кулис, показывая на часы. – Через полчаса – второе представление.
Выступление длилось около двух часов, но Кукушкину не хотелось расставаться со своими «подопытными»: ему казалось, что таких послушных зрителей больше не будет. Делать было нечего, и он решил закончить свое выступление мажорным аккордом.
– Оркестр, громче играть! Композитор, вы уже сочинили песню?
Виталий с мелодией песни справился довольно быстро, а вот со словами ему пришлось туговато, тем не менее четверостишие кое-как сочинил. Услышав вопрос гипнотизера, он бодро запел:
Жил-был на свете Васька Кукушкин,
Мысли чужие умел он читать,
Мог он любого сделать послушным.
Будем его мы везде прославлять!
Сначала Кукушкина покоробило от такого панибратства, но когда зрители начали хлопать в такт песни, Васей тут же овладела старая хроническая болезнь – тщеславие, и на его лице засияла улыбка…
Глава 4
Город был похож на встревоженный муравейник. По словам Хитроумова, «публика стояла на ушах». Поначалу поползли слушки и слухи, перепроверялась и пополнялась информация. Первыми засуетились деловые женщины и торговые работники. Потом подключились к обсуждению уникального явления служащие, у которых был так называемый ненормированный рабочий день и твердый месячный оклад. И вряд ли нашелся бы такой экономист, который смог подсчитать нанесенные государству убытки от потери рабочего времени.
А Вася Кукушкин, упиваясь лаврами своей славы, даже в мыслях не допускал, что за его спиной творились чудеса похлеще, чем те, на которые способен только он. Билет на его представление уже стоил с рук во много раз дороже своей номинальной стоимости. К этому, как очень предусмотрительный человек, приложил руку прежде всего его импресарио Хитроумов. Не остался безучастным и Митрофан Митрофанович. Деловые связи их бурно разрастались по принципу цепной реакции.
На пятый день Всеволод Львович позволил себе заказать в бюро добрых услуг для Кукушкина «Чайку», а братьев Скотницких нанял в качестве Васиных телохранителей. Это была вынужденная мера, так как от поклонниц и поклонников уже не было спасения.
В тот же день случилось то, чего не смог предвидеть далее Хитроумов. Возле Дворца культуры со служебной стороны их ожидала толпа в несколько тысяч человек. «Вот бы с каждого да хотя бы по червонцу!» – подумал Всеволод Львович, но тут же понял, что выходить из машины без дополнительной охраны не совсем безопасно. Представив возможные последствия, он решил подъехать к ближайшему отделению милиции. Это был первый случай в его жизни, когда он обратился за помощью в органы…
Толпа сначала отступила перед прибывшим нарядом милиции, но никто и не собирался уходить. Окинув взглядом публику, Вася был поражен: он еще никогда не видел одновременно такого количества красивых женщин. Все они жадно смотрели на остановившуюся «Чайку» и ждали его появления.
Вася вышел из кабины и увидел море женских лиц и цветов. «Да, – улыбнулся он, если бы продать снова все эти цветы, то можно было бы построить жилой дом или два детских садика для их же детей!»
Не успел Кукушкин сделать и двух шагов, как из толпы послышались восхищенные крики и в его сторону посыпались сотни букетов. А потом началось что-то невообразимое. Немногочисленный наряд милиции был в одно мгновение смят толпой и выброшен на газоны. Некоторые из блюстителей порядка, получив телесные повреждения, отбежали подальше от греха. Телохранители даже не пытались остановить возбужденных женщин. Это был тот случай, когда радость и восторг, слившись воедино, сметали на своем пути любые преграды. Без всякого сопротивления Скотницкие капитулировали.
Хитроумов наблюдал за происходящим из кабины, боясь даже открыть боковое окно. Он видел, как Кукушкин взлетал над толпой под ликующие возгласы. Потом нежные женские руки пронесли его несколько раз до служебного хода и обратно. Было такое впечатление, что с сегодняшнего дня, вот с этих минут, ему уже не позволят опуститься на землю.
Вася наслаждался своим триумфом. Но когда с его фрака начали исчезать пуговицы, ему показалось, что может произойти что-то такое, что «не доведи господи». После некоторой растерянности он включил свою сообразительность и начал выбрасывать из карманов все, что в них было. В толпу полетели расческа и платочки, сигареты и зажигалка, и еще кое-что, что не принято дарить в качестве сувениров.
После того как публика немного поостыла, началась раздача автографов в воздухе. В руках у Кукушкина появилось несколько ручек. Он кочевал по рукам из одного конца толпы в другой, а на его теле уже, наверное, не было такого места, куда бы не дотронулись женские руки.
В толкотне люди наступали друг другу на ноги, больно бодались локтями. Кое-где доходило почти до драки. Каждый спешил получить автограф или хотя бы дотронуться до кумира, чтобы на всю оставшуюся жизнь запомнить это прикосновение. Те, кому это удалось, считались счастливчиками. Кому везло больше, кому – меньше. Одна довольно молодая дама, к примеру, уже перестала толкаться, стояла в стороне и любовалась пуговицей, которую ей удалось оторвать от пиджака Кукушкина. Она долго ее целовала и теперь уже нисколько не сомневалась, что все несчастья и болезни ее обойдут стороной.
– Боже, – повторяла она шепотом, – я буду хранить ее до конца своих дней.
– Продайте мне, – умоляла ее другая женщина, по всей вероятности, еще незамужняя, – продайте, я прошу вас. Я вам заплачу столько, сколько вы попросите!
Но куда там. В этой толпе не было таких, что могли бы пойти на подобный грех…
Возле газонов сбились в кучку самые счастливые. Они уже отхватили свои подарки, умиленно рассматривали их и делились между собой впечатлениями.
– Смотрите, девочки, это его волосы! – женщина уже довольно почтенного возраста нюхала два крохотных кудрявых волоска и щекотала ими свои губы. – Ох, они необыкновенные. Они так пахнут, так пахнут! А как они щекочут – одно обалдение!
– А вы уверены, что это его? – спросила у нее завистливо другая, которой удалось получить автограф.
– Ну что вы, как вы плохо обо мне думаете! – возмутилась обладательница уникальных волос. – Я сама помню, что оторвала их у него, хи-хи, с ноги. Мне, конечно, жаль, что ему было, хи-хи, чуть-чуть больно, но что делать. А вы знаете, одна такая огромная бабища ущипнула его за… Боже, как она посмела!
– Волосики – это ерунда! – вмешалась в разговор девица, на лице которой было столько парфюмерии, что трудно было определить ее возраст. – Вы только посмотрите, что он мне подарил. Как вы думаете, что это такое? – она показала маленький целлофановый пакетик, в котором просвечивалось желтенькое резиновое кольцо.
– Так тебе и надо! – надменно хохотнула обладательница автографа.
– Правильно, а что это такое?! – не поняла девица, зажимая в маленькой ручке бесценную вещицу.
– Он тебе специально это подарил, чтобы ты не могла рожать таких дур, как сама, – объяснила женщина с Васиными волосиками.
Молодка решила, что ей ужасно завидуют, и поспешно удалилась, даже не вступая в дискуссию – вероятно, не хотела портить радость праздника.
– Смотрите, бабы, какая у него подпись! – воскликнула радостно женщина с искусственными сединами, не в силах оторвать взгляда от автографа Кукушкина на своем портрете. – Нет, это поразительно, это… гениально! Какой уверенный, размашистый, я бы сказала, демонический почерк! А обратите внимание на букву «К»…
Хитроумов ждал в машине уже полчаса. Он начинал осознавать, что, если не предпринять какие-то экстренные меры, эта бурная встреча с кумиром добром не кончится. К тому же под угрозой срыва могут оказаться сегодняшние представления. Наконец он принял решение и скомандовал водителю:
– Разворачивайся! Гони в ближайшую воинскую часть…
Где-то через час прибывший на грузовиках взвод десантников клином прорвался в центр толпы. С трудом вырвав полуживого Васю из цепких женских рук, солдаты, отбиваясь от наседавшего противника, сразу же занесли его на руках во Дворец.
Кукушкин пролежал на диване в гримерной до вечера в полушоковом состоянии. На его теле не было такого места, которое не болело бы. На фраке и рубашке не осталось ни одной пуговицы. Не было на нем также ни бабочки, ни туфель, ни носков. Только своевременно прибывшие военные помешали толпе раздеть своего кумира до полной наготы.
– Да, Василий Васильевич, теперь вы уже себе не принадлежите, – услышал Вася голос своего импресарио.
В ушах еще шумели ликующие голоса, перед глазами мелькали восторженные женские лица. Кукушкин улыбнулся сам себе и тихо простонал. Но как бы там ни было, своей судьбой он был доволен.
Глава 5
На следующий день Хитроумов заключил договор с кооперативом «Силуэт». Он продал за двадцать процентов от выручки идею, сущность которой заключалась в следующем: скупить партию самых дешевых духов и поменять на всех бутылочках этикетку. На новых этикетках должно обязательно быть изображение Кукушкина, а также аннотация о его достоинствах и возможностях. Обладателю таких духов обещалось исцеление от многих болезней.
И через несколько дней новые духи под названием «Запах Кукушкина» увидели свет. Результат превзошел все ожидания. Не считаясь с довольно высокой ценой, покупатели размели товар за считанные часы. В этот же день, вечером, председатель кооператива собрал срочное совещание. На повестке дня стоял единственный вопрос: увеличение закупок духов. Было решено также откомандировать своего представителя на мыловаренный завод, чтобы заказать большую партию мыла. Предполагалась его перепродажа под названием «По Кукушинским местам».
Услышав о грандиозных успехах кооператива «Силуэт», кооператив мебельщиков срочно принялся изготавливать кровати под маркой «Кукушкин всегда с нами». Потом за дело принялись кондитеры и кулинары. В ход пошла вся залежалая продукция. Торт «Кукушкин» затмил «Наполеон», а мясной рулет «Кукушкинский» из прошлогодних кооперативных копченых колбас стал деликатесом для избранных.
В кафе «Гнездо Кукушкина» Хитроумов пришел перед самым открытием. На пороге его встретил Петр Скотницкий.
– Хэ, значит, из квартирных воров вы переквалифицировались в кооперативные! Растете, однако, растете, – Всеволод Львович был удивлен такой метаморфозой.
– А вы думали, что только у вас деловая жилка, – ответил за Петра Николай, выходя из подсобного помещения и поправляя на себе бабочку. – Что будете заказывать, уважаемый?
– Кофе, но только в той чашечке, из которой пил сам Кукушкин, – импресарио начал осматривать помещение.
– А у нас все кукушкинское, – с гордостью сказал Петр. – Столы, стулья, чашечки, ложечки и даже туалет. Поэтому вход в него стоит пятьдесят копеек. О, это великий человек! Его имя поднимает экономику города. Только благодаря ему делом занялись многие бездельники.
– Ладно, не трепись, ты хоть знаешь, что всем этим ты обязан мне, – небрежно бросил Хитроумов и сел на стол. – Все кооперативы, которые используют в рекламе имя Кукушкина, башляют мне проценты.
– Э нет, лучше служить имени, чем человеку, – возразил Петр и пересадил осторожно гостя на стульчик. – У нас с вами такого договора нет.
– Нет, уважаемый! – повторил Николай и поставил перед Хитроумовым кофе. – Мы сейчас в ладах с законом. Вы не представляете, какое это благо – быть в дружбе с законом!
– Значит, вы считаете, что это лучше, чем дружить со мной?! – переспросил угрожающе Всеволод Львович, брезгливо надпил кофе и поднялся с места. – Смотрите, братцы, чтобы вам не пришлось переименовать свое кафе в «Слезы Кукушкина».
Петр с поклоном открыл Хитроумову дверь, и тот ушел без оглядки.
Всеволод Львович был потрясен. Ему казалось, что все вокруг обворовывают его, пользуются его деловитостью и талантом без всякой благодарности. Проходя мимо бани, он несколько расслабился, прочитав объявление на дверях: «Ввиду того что баня перешла на полный хозрасчет и самофинансирование, у нас раздевалка общая». И совсем уж развеселился Хитроумов на остановке такси, прочитав на щите городской справки очень занимательную информацию: «Недавно созданному кооперативу забойщиков животных требуются хорошие шкуродеры по обслуживанию населения. Оплата труда сдельная в зависимости от количества обращающихся»…
Во Дворце культуры его ждали очередные сюрпризы. Возле главной гримерной, она же и комната президиума, в коридоре стояла очередь на прием к Кукушкину. Первой была молодая интересная женщина. Хитроумов строго спросил ее:
– Вы кто?
Женщина сначала немного удивилась, но, угадав в Хитроумове официальное лицо, бойко отрапортовала:
– Я работаю надувальщицей. Мы производим современные надувные подушки и матрацы. На наших матрацах можно не только лежать и спать, но и плавать. Но мы решили пойти дальше. В настоящее время мы работаем над технологией нового безвредного газа, благодаря которому на наших матрацах, словно на воздушном шаре, можно будет даже летать. Представляете, что это такое?!
– Ага, классическое надувательство. Что от нас требуется?
– Мы просим вас разрешить назвать этот новый газ «Мечтой Кукушкина».
– Разрешаю, продолжайте надувать дальше, – великодушно ответил импресарио и деловито кашлянул.
– Спасибо, гонорар мы перешлем позже. Из экономического эффекта, – обрадовалась женщина: она не могла поверить, что вопрос решился без бюрократической волокиты.
Следующей была дама эдак килограммов на двести пятьдесят.
– А вы где работаете? – опасливо спросил Хитроумов.
– К вашему сведению, нигде, – ответила она, тяжело пыхтя. – У меня – инвалидность. А пришла я к вам, чтобы от меня осталась хотя бы половина, а еще лучше – одна треть…
– Ну а при чем здесь Кукушкин? – не понял импресарио.
– Я хочу, чтобы он внушил мне отвращение к калорийной пище. Ведь за один раз я могу съесть двух кроликов, килограмм-полтора огурцов или помидоров. Икру я могу есть столовыми ложками. Вы знаете, я даже во сне есть хочу. Это какое-то наказание!..
– Да, уважаемая, с вами мы продовольственную программу никогда не выполним, – иронично хмыкнул импресарио и скривился, потому что от нее несло потом. – А где ваш муж работает?
– У меня работает не муж, а брат. Он второй человек в городе. Может, слышали фамилию Маршал? У меня, кстати, тоже маршальская фамилия, и я еще не замужем. Мужчины сейчас пошли такие мелкие – все по весу не подходят.
«Ого! Если она не врет, то ее брат заместитель мэра», – подумал Хитроумов и решил проверить, правду ли она говорит.
– Скажу вам по секрету, что у Кукушкина необычная болезнь: острейший хандрит недостаточности.
– Ой, а это как? – женщина немного испугалась.
– Кто больше даст, тому он больше поможет.
– Миленький, ну что вы меня учите жить? – успокоилась толстуха и, быстро вынув из сумочки конвертик, вложила его в карман Хитроумову. Затем шепнула: – Там имеется и мой телефончик. Если понадобится, сведу вас с моим братом.
– Можете не сомневаться, через месяц вы станете француженкой! – заверил Хитроумов и, поцеловав ее руку, сплюнул незаметно в сторону. – Проходите, пожалуйста…
Но дверь в гримерную он открыть не успел. Перед ним внезапно появилась дама приятной наружности и ехидно спросила:
– А почему вы не спрашиваете, где работаю я? – Это была Генриетта Степановна. – Я понимаю, что в церковном писании сказано: да не оскудеет рука дающего и да не отсохнет рука берущего, но только вы забыли о людях, наблюдающих за этим процессом.
– Что вам угодно, уважаемая? – растерянно спросил импресарио.
– Ей угодно, чтобы я ее отодвинула на несколько шагов в сторону, – сказала толстуха, и Генриетта Степановна, словно перышко, отлетела метров на пять. – Очередь надо соблюдать, мадам. Вы переступите через этот порог только тогда, когда я стану балериной.
Сестра Маршала попыталась пройти в «предбанник» гримерной, но ей одной половины двери было явно мало. Она застряла на пороге, чем вызвала злорадный смех Генриетты Степановны.
– Зря смеетесь над человеческим горем, – сделала ей замечание другая толстая женщина, стоявшая где-то посредине очереди.
– И это вы называете человеческим горем?! – фыркнула директор Дворца бракосочетания. – Жрете за десятерых, переводите продукты, а потом ползаете по врачам. Да вас легче убить, чем прокормить.
– Свое едим, а не ваше, – возмутилась еще одна дама, чуть поменьше габаритами.
Хитроумов, едва сдерживая смех, начал открывать вторую половину дверей. Ему пришлось изрядно потрудиться, чтобы освободить из плена застрявшую. Сестра Маршала, охая, некоторое время подержалась за грудь, затем, тяжело посмотрев на смеявшуюся Генриетту Степановну, подала руку Хитроумову. Он нехотя подставил ей локоть, провел в приемную и усадил на диван, который с жалобным скрипом прогнулся под непривычным весом.
Всеволод Львович хотел зайти к Кукушкину, но дверь в комнату была закрыта. Он дернул за ручку сильнее и, постучав, сказал:
– Василий Васильевич, это я, ваш директор, откройте!
– Я занят и освобожусь не раньше, чем через час! – послышался Васин голос. – Что вам нужно? До представления еще много времени!
– Василий Васильевич, есть срочное дело! – настаивал Хитроумов. – Я бы не стал вас беспокоить…
– Пошли вы к черту со своими срочными делами, дайте мне отдохнуть!
Но Всеволод Львович добился своего: через минуту Кукушкин стоял перед ним в халате и испепелял его грозным взглядом.
В этой комнате со вчерашнего вечера Вася решил временно обосноваться, чтобы не ездить каждый вечер домой после утомительных двух, а то и трех представлений. Ванная и туалет здесь были, а навязчивые поклонницы обеспечивали его питанием.
– О, так вы не один! – обрадовался Хитроумов и бросился к дивану, на котором лежали две обнаженные девицы: брюнетка и блондинка. Остановившись у самой постели, он восторженно воскликнул: – Какая прелесть, Василий Васильевич! Классический треугольник! Так это то, что я люблю!
И импресарио с невероятной быстротой начал раздеваться. Девицы переглянулись, и брюнетка сказала блондинке:
– Он что, с цепи сорвался?
– Девочки, каждой – по стольнику… нет, по три за то, что меня обласкаете. – Хитроумов так спешил, что с брюк посыпались пуговицы. Оставив пиджак, рубашку и брюки на ковре, он в трусах нырнул под одеяло. Снимая с себя трусы, он вдруг вспомнил, зачем пришел к Кукушкину: – Василий Васильевич, в приемной вас ждет очаровательнейшее создание. Она сестра заместителя мэра города…
– И что я должен с ней делать? – удивленно спросил Вася.
– С нее надо снять приличный слой жира, если хотите улучшить свои квартирные условия, – ответил импресарио дрожащим от нетерпения голосом, обнимая и целуя девиц по очереди. – Комнаты три-четыре, к примеру, хотите? Господи, неужели это все мое!
Девушки хотя и не отличались особой моральной устойчивостью, все же были несколько шокированы.
– Извините, но я не продаюсь! – возмутилась блондинка, спрыгнула с кровати и направилась в ванную.
Ее примеру последовала брюнетка, подобрав с кресла свою одежду и одежду подруги.
– Куда вы, цыпочки? – умоляюще протянул руки Хитроумов. – Я могу удвоить, утроить вознаграждение!
– Что ж вы, Всеволод Львович, даже не представились? – захохотал Вася, с неподдельным интересом наблюдавший за этой сценой.
Импресарио лежал на спине, раскинув руки, и чувствовал себя несправедливо обиженным.
В это время в комнату ворвалась Генриетта Степановна. Увидев обнаженного Хитроумова, она остолбенела и пролепетала:
– Извините, но мы, кажется, уже где-то виделись.
– Возможно, – невозмутимо ответил импресарио, даже не шелохнувшись.
Кукушкин стоял возле двери, и Генриетта Степановна его сразу не заметила. Но когда обнаружила…
– Ах вот вы где, великий маг и волшебник! Вешаете лапшу на уши бедному люду? – налетела она на него, как коршун. – И вы думаете, что вам все это так сойдет! Нет, я вас… к ногтю!
– Здравствуйте, Генриетта Степановна, – вежливо поздоровался Кукушкин.
– Очень рад вас видеть. Вы сегодня такая привлекательная.
– Да неужели? – она была тронута его любезностью. – Спасибо, Василий Васильевич. Между прочим, вы когда-нибудь видели, чтобы я была на работе в домашнем халате? Ах да, вы же как-то мне что-то говорили о домашней обстановке…
Пока они обменивались воспоминаниями и любезностями, Хитроумов оделся, подошел к ним; поправил галстук и, поклонившись, представился:
– Разрешите познакомиться. Перед вами директор. Всеволод Львович. Прошу садиться. Я сразу понял, что вы пришли с деловым предложением.
Директор Дворца бракосочетания упала в кресло, сраженная наглостью Хитроумова. Через несколько минут она немного опомнилась и сказала Кукушкину:
– Итак, Василий Васильевич, как я поняла, вы с прежнего места своей работы самоуволились…
– Вы очень правильно поняли, – подтвердил импресарио.
– Но вы не все правильно рассчитали. Я вас не уволю ни под каким предлогом. Вы, дорогой Василий Васильевич, сможете это сделать только через суд.
– Ну что вы, милая, я не собираюсь с вами судиться, – заволновался Кукушкин и закурил. – А мою трудовую книжку можете оставить себе на память.
– Зато я собираюсь, если вы не вернетесь на свою работу. Более того, я организую против вас митинг. Митинг эмансипированных женщин! Я разоблачу вашу мафию. Слава Богу, сейчас все позволено.
– Вы этим ничего не добьетесь, – Всеволод Львович тоже закурил. – Наш авторитет неотразим. Мы укрепляем экономику города.
Генриетта Степановна, заметив их обеспокоенность, усмехнулась:
– Я бы вам сказала, что вы укрепляете, но уж больно неприятно об этом говорить. Вы прекрасно знаете, что ваш успех дутый и рассчитан, мягко выражаясь, на наивных и доверчивых. Но кто вам позволил, Василий Васильевич, не имея специального медицинского образования, заниматься лечением?
– А я занимаюсь не лечением, а исцелением, – ответил Вася. – И я не виноват, что вы не видите разницы. Ни один врач-психотерапевт не в состоянии сделать то, что могу я. Да, да, именно я!
Хитроумов одобрительно покачал головой.
– Ну что ж, значит, вы считаете, что дураков на вашу жизнь хватит, – вздохнула Генриетта Степановна. – Очень жаль. В таком случае я постараюсь вам доказать обратное. Поверьте, мне ничего не остается. Только не вздумайте, Василий Васильевич, меня снова купить. Ваши деньги, которые вы мне подарили, я внесла на расчетный счет Дворца. Мы ведь сейчас на полном хозрасчете. А сейчас извините, но мне пора. До свидания, шарлатаны! – Она поднялась с кресла и решительно вышла из комнаты.
