Текст книги "Итальянский поход Карла VIII и последствия его для Франции"

Автор книги: Василий Авсеенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 7 страниц)

Василий Григорьевич Авсеенко
Итальянскій походъ Карла VIII и послѣдствія его для Франціи
Очеркъ внутренняго состоянія Италіи временъ возрожденія, и вліянія итальянской культуры на Францію

Намѣреваясь обозрѣть исторію и результаты итальянскаго похода Карла VIII, я долженъ напередъ объяснить, какія соображенія побудили меня избрать эту тему для своего труда, и какимъ образомъ думаю я воспользоваться значительнымъ матеріаломъ, находящимся въ моемъ распоряженіи.

Политическая и военная сторона похода Карла VIII въ Неаполь очень маловажна и представляетъ мало фактовъ, заслуживающихъ вниманіе; но это дурно расчитанное и вполнѣ неудавшееся предпріятіе важно для насъ въ другомъ отношеніи. Какь прологъ французско-итальянскихъ войнъ, безспорно представляющихъ одно изъ замѣчательнѣйших явленій переходнаго времени, оно имѣетъ обширное значеніе въ исторіи европейской цивилизаціи. Здѣсь французская нація, въ умственномъ, художественномъ и экономическомъ быту которой ясно обозначались еще слѣды средневѣковой эпохи, встрѣтилась лицомъ къ лицу съ итальянской культурой, находившейся тогда въ полномъ цвѣту возрожденія; здѣсь наблюдаемъ мы столкновеніе двухъ различныхъ цивилизацій, столкновеніе, довершившее внутреннее перерожденіе Франціи, начатое хитрою политикою Людовика XI; здѣсь мы имѣемъ возможность наблюдать также, какими послѣдствіями отразилось на французскомъ народѣ вліяніе глубокой нравственной порчи, которою страдала Италія временъ возрожденія.

Сообразно всему сказанному, политическія и военныя событія, которыми ознаменовался итальянскій походъ Карла VIII, отойдутъ на второй планъ въ моемъ изложеніи. Я не буду также распространяться о нѣкоторыхъ спеціальныхъ вопросахъ, преимущественно интересующихъ Французскихъ историковъ, напр. вопроса о томъ, вѣнчался ли Карлъ VIII императорскою короною, и дѣйствительно ли уступилъ ему Андрей Палеологъ византійскій престолъ. Всѣ мелочи, имѣющія совершенно частное, спеціальное значеніе, войдутъ въ мой разсказъ только въ томъ случаѣ, если съ ними связаны болѣе важныя и вліятельныя событія разсматриваемой эпохи, или если онѣ ярко характеризуютъ степень умственнаго и экономическаго развитія того или другаго народа. Преимущественное вниманіе будетъ обращено мною на политическое, умственно-художественное и нравственное состояніе Италіи въ концѣ XV столѣтія, на внутреннее содержаніе и характеръ итальянской цивилизаціи временъ возрожденія. Слѣдя за французами въ ихъ неаполитанскомъ походѣ, я буду не столько излагать, что они дѣлали, сколько, что они видѣли, чему были свидѣтелями, и въ особенности, что перенесли они на собственную почву. Французы и Франція явятся исключительнымъ предметомъ наблюденія только въ заключеніи моего труда. Здѣсь я постараюсь сгруппировать въ одномъ очеркѣ сумму преобразованій, внесенныхъ въ умственный, художественный и политическій бытъ Франціи итальянскимъ вліяніемъ, и прослѣжу въ краткомъ обозрѣніи дальнѣйшее развитіе итальянской культуры на Французской почвѣ до временъ Катерины Медичи.

Что касается до источниковъ, которыми я пользовался при составленіи этой монографіи, то они распадаются на три группы. Къ первой относятся оффиціальные акты и документы, въ довольно значительномъ числѣ находящіеся въ приложеніяхъ къ мемуарамъ Коммина (изданіе аббата Lenglet du Fresnoy, съ первоначальнаго изданія Godefroy, 1747 г. 4 тома in 4), также въ приложеніяхъ (pieces justificatives) къ нѣкоторымъ новѣйшимъ монографіямъ, и въ драгоцѣнной коллекціи Cimber'a; Archives curieuses de l'histoire de France.

Ко второй группѣ относятся хроники, мемуары, реляціи, дневники, большею частью принадлежащія современникамъ и очевидцамъ итальянскаго похода Карла VIII, и заключающія въ себѣ обширный запасъ свѣдѣній о событіяхъ разсматриваемой мною эпохи. Изъ источниковъ этого разряда, особеннаго вниманія заслуживаютъ мемуары Коммина, лѣтопись Гвиччіардини; дневникъ Бурхарда, честнаго и наблюдательнаго церемоніймейстера двора Александра VI, и стихотворная поэма де-Виня (Vergier d'honneur), съ особенною подробностью описывающая походъ Карла VIII изъ Рима въ Неаполь и обратный путь его во Францію. Наконецъ, третью группу составляютъ изслѣдованія и монографіи новѣйшихъ историковъ, между которыми первое мѣсто занимаютъ: Michelet, въ своемъ Renaissance обозрѣвающій вліяніе итальянской культуры на Францію, Gordon (Vie du pape Alexandre VI, пер. съ англ.), описывающій дѣла римской куріи въ первый періодъ французско-итальянскихъ войнъ и особенно важный потому, что онъ пользовался въ рукописи интереснымъ дневникомъ Бурхарда, до сихъ поръ нигдѣ не изданнымъ вполнѣ; William Roscoe (Leben des Lorenzo Medici и Vie et pontificat de Leon X, то и другое перев. съ англ.), въ послѣднемъ своемъ сочиненіи служащій продолженіемъ Гордону и важный по богатству собраннаго имъ матеріала и по приложеніямъ въ концѣ каждаго тома, гдѣ онъ впервые обнародовалъ много замѣчательныхъ документовъ; Sismondi (Histoire des rêpubliques d'Italie au moyen âge) Leo (Geschichte der italienishen Staaten), Kortum (Gesphichte Europa's im Uebergange vom Mittelalter zur Neuzeit), въ болѣе или менѣе полныхъ очеркахъ изображающіе внутреннее и внѣшнее состояніе Италіи въ концѣ XV вѣка, и мн. др. Изъ этого краткаго обозрѣнія источниковъ видно, что собранный мною матеріалъ, при кажущемся съ перваго взгляда богатствѣ и разнообразіи, не вполнѣ достаточенъ однакоже для выполненія одной изъ главныхъ задачъ, предположенныхъ мною въ этомъ трудѣ, – задачѣ изобразить внутреннее перерожденіе Франціи, произведенное итальянскимъ вліяніемъ, прослѣдить развитіе итальянской культуры на французской почвѣ. Исторію культуры можно изучать самостоятельно только по литературнымъ и художественнымъ памятникамъ, изъ которыхъ первые часто недоступны по своей рѣдкости, а вторые требуютъ ознакомленія съ ними на мѣстѣ. Этимъ извиняется въ нѣкоторой степени неполнота послѣдней части моего труда, такъ какъ здѣсь почти единственными руководителями служили мнѣ извѣстный трудъ Мишле: Histoire de France, и роскошное изданіе Поля Лакруа; Moyen âge et Renaissance[1]1
  Cсылки на источники, непоименованные в этомъ краткомъ обозрѣніи, находятся ниже, в примѣчаніяхъ.


[Закрыть].

Въ половинѣ XV вѣка, замѣтная пустота образовалась въ жизни европейскаго общества. Въ эту эпоху, всѣ главнѣйшіе факторы средневѣковой исторіи приходятъ въ состояніе изнеможенія и безсилія. "Всѣ великія, міровыя идеи, нашедшія свое осуществленіе въ средне-вѣковой жизни, потеряли наконецъ нравственное обаяніе, которымъ такъ долго были облечены онѣ въ глазахъ западныхъ народовъ. Папство и имперія, два противуположные угла зданія, въ которое сложилась средневѣковая эпоха, истощили свои средства въ вѣковой взаимной борьбѣ и въ борьбѣ съ новыми идеями, проникавшими во всѣ слои западнаго общества. Крестовые походы, ереси средневѣковыхъ раціоналистовъ, авиньонское плѣненіе папъ, великій расколъ, вселенскіе соборы, все это одно за другимъ, словно систематически, потрясало папство, пока не разрушило въ конецъ его политическую силу Что касается до католицизма, то онъ былъ такъ тѣсно связанъ съ папствомъ, что паденіе одного неминуемо должно было поколебать авторитетъ другаго. Католическій догматъ оставался еще въ силѣ тамъ, куда не проникла ни одна изъ многочисленныхъ средневѣковыхъ ересей, но то политическое значеніе, которое было связано съ католицизмомъ въ средніе вѣка, было имъ утрачено, и утрачено невозвратно. Основной принципъ средневѣковой эпохи, единство, всемірная централизація, всюду долженъ былъ уступить мѣсто идеѣ національной самобытности, особности. Стремленіе къ которой подъ конецъ среднихъ вѣковъ становится повсемѣстнымъ и преобладающимъ. Въ XV вѣкѣ, никого уже не могла соблазнить и увлечь стереотипная средневѣковая формула: "одинъ Богъ, одинъ папа, одинъ императоръ". Повсюду, изъ подъ коры католическаго и цезарскаго космополитизма, широкою струею пробивалась народная жизнь выяснялись и осмысливались народныя физіономіи, опредѣлялись національные интересы. Развитіе учрежденій, обнимавшихъ своими притязаніями весь европейско-хрістіанскій міръ, остановилось; начался процессъ усиленнаго развитія національныхъ единицъ, мѣстной народной жизни. На развалинахъ императорской власти, на обломкахъ ея вселенскихъ притязаній, возвышается власть королевская, источникъ и сила которой коренятся въ элементѣ народности, національной самобытности и особности. Отовсюду возвышается протестъ противъ идеи всемірной монархіи, осуществить которую пытались папство и имперія. "Всемірная монархія, говорить одинъ французскій легистъ XIV вѣка, есть дѣло несправедливости и насилія; оно противно волѣ Божіей, раздѣлившей владычество надъ міромъ между королями, герцогами и князьями."[2]2
  Songe du Vergier, I.I. ch. 36 (apud Laurent, La Papaute et Empire, p. 316).


[Закрыть] «Власть императора ничтожна, говорить Эней Сильвій, обращаясь къ нѣмецкимъ князьямъ. Вы повинуетесь ей на сколько хотите, а хотите вы какъ можно менѣе; каждый думаетъ только о своихъ выгодахъ. Христіанскій міръ представляетъ тѣло безъ головы. Папу и императора окружаетъ блескъ ихъ высокихъ достоинствъ; но это только блѣднѣющіе призраки; они не имѣютъ силу повелѣвать, и никто имъ не повинуется. Каждая страна управляется своимъ государемъ, и каждый государь имѣетъ свои интересы»[3]3
  Germania, cap. 43 (apud Laurent. Ibid.).


[Закрыть]. То, что говоритъ Эней Сильвій о Германіи, относится въ равной мѣрѣ ко всему европейско-христіанскому міру. Во второй половинѣ XV вѣка повсюду, отъ Атлантическаго океана до Волги, наблюденіе историка представляются аналогическія явленія: вездѣ монархическое, мѣстно-централизаціонное, государственное начало торжествуетъ надъ обломками старины и захватываетъ въ свои руки регулированье народною жизнью. Во Франціи, Людовикъ XI наносить рѣшительный ударъ Феодализму и основываетъ одинъ изъ могущественнѣйшихъ троновъ въ мірѣ; въ Англіи, королевская власть, въ лицѣ Генриха VII, выходитъ торжествующею изъ внутренней неурядицы, произведенной распрями бѣлой и алой розъ и вѣковыми войнами съ Франціей; въ Испаніи, Фердинандъ и Изабелла соединеніемъ королевствъ Кастильскаго и Аррагонскаго и изгнаніемъ Мавровъ довершаютъ зданіе національнаго единства, и на этой прочной опорѣ основываютъ торжество монархическаго принципа. Въ Германіи, тяготѣніе частей къ центру замѣтно ослабѣваетъ, и идея имперіи замѣняется идеею земства, народно-федеративной союзности, органомъ которой являются рейхстаги. Наконецъ, въ Россіи исчезаютъ остатки федеративно-вѣчевой старины, и Новгородъ Великій падаетъ подъ ударами умнѣйшаго изъ собирателей русской земли. Въ этомъ новомъ, движеніи, какъ и во всѣхъ вообще политическихъ переворотахъ западной Европы, иниціатива и первенствующая роль принадлежитъ Франціи. Людовикъ XI представляетъ первый примѣръ короля централизатора, осторожно-хитраго и вмѣстѣ жестокаго собирателя своей земли, лучше всѣхъ предшествовавшихъ государей уяснившаго себѣ задачу и средства королевской власти, и умнѣе и неуклоннѣе всѣхъ стремившагося къ достиженію сознанной имъ цѣли. Задача его была трудная: прежде, чѣмъ приступить къ ея выполненію, ему надлежало залѣчить тяжелыя раны, которыми страдала страна, вынесшая на своихъ плечахъ стотридцатилѣтнюю внѣшнюю войну и вѣковой гнетъ феодализма. Страшную картину представляла Франція въ половинѣ XV вѣка. Опустошительная, вполнѣ средневѣковая война покрыла ее развалинами. Города и села дымились отъ недавнихъ пожарищъ; въ цѣлыхъ округахъ, казалось, жизнь вымерла; плодородныя поля превратились въ необитаемые пустыри; въ лѣсахъ и по дорогамъ бродили хищные звѣри. Матеріальное благосостояніе народа, никогда не достигавшее высокаго уровня, теперь было въ конецъ разрушено. Земледѣліе и промышленность едва удовлетворяли насущнымъ потребностямъ страны. Гордое, праздное дворянство, неспособное ни къ труду, ни къ пожертвованіямъ, давило крестьянское сословіе всею тяжестью своихъ феодальныхъ правь. Наемныя войска, одичавшія среди нескончаемыхъ войнъ, грабили страну и обременяли народъ налогами, необходимыми для ихъ содержанія.[4]4
  Ср. Kortun, Geschichte Europa's im Uebergange vom Mittelalter zur Neuzeit.I. Isqq.


[Закрыть] Толпы бездомныхъ бродягъ (routiers, ecorcheurs, retondeurs) разбойничали днемъ и ночью по большимъ дорогамъ, врывались въ селенія, съ звѣрскою жестокостью мучили беззащитныхъ поселянъ и заставляли ихъ нести за ними въ ихъ притоны награбленную добычу.[5]5
  Cp. Kortun, Geschichte Europa's im Uebergange vom Mittelalter zur Neuzeit.I. Isqq.


[Закрыть] Въ правительствѣ, въ администраціи, царствовалъ первобытный хаосъ. Феодальное начало упорно отстаивало свое существованіе и полагало неодолимую преграду дѣятельности центральной власти. Дворянство вело безпрерывную, открытую борьбу съ королемъ. Избалованные слишкомъ столѣтними войнами, привыкшіе къ бивачной жизни, французскіе дворяне не могли усидѣть спокойно по заключеніи мира; они возмущались при каждомъ удобномъ случаѣ, часто безъ всякой сознательной цѣли, единственно чтобъ чѣмъ нибудь наполнить праздную пустоту своей жизни. Въ послѣднюю половину царствованія Карла VII, не проходило ни одного года безъ того, чтобъ не вспыхнуло гдѣ нибудь возстаніе. Вотъ для примѣра нѣсколько выдержекъ изъ лѣтописей. Въ 1439 году принцы крови и нѣкоторые вассалы подняли знамя бунта въ Блуа, и во главѣ возмущенія сталъ дофинъ, будущій Людовикъ XI; это возстаніе, которое народъ назвалъ прагеріей (praguerie), потому что сопровождавшія его жестокости напоминали войны пражскихъ гусситовъ, продолжалось до 1442 года. Въ этомъ году герцоги Орлеанскій, Валансонскій, Бургундскій, Бретанскій, графъ Вандомь и герцогъ Бурбонъ взволновали провинцію Пуату, и для усмиренія ихъ потребовались чрезвычайныя усилія со стороны правительства. Въ слѣдующемъ году возмутился графъ Арманьякъ и завязалъ измѣнническія сношенія съ королями Англійскимъ, Кастильскимъ и Аррагонскимъ.[6]6
  Lenglet du Fresnoy, Preface aux Memoires de Commines, 3 sqq.


[Закрыть] Примѣрами подобныхъ возмущеній переполнены французскія лѣтописи XV вѣка. Феодальныя стихіи такъ прочно были укоренены на французской почвѣ, что Людовикъ XI, будучи еще дофиномъ, долженъ былъ употребить въ дѣло всю свою хитрость и энергію, всю силу своего характера, чтобъ прекратить междоусобныя распри феодаловъ въ своей вотчинѣ, провинціи Дофине, и при всемъ томъ, усилія его не увѣнчались полнымъ успѣхомъ. Королевская власть была совершенно опутана феодальными узами; что могъ сдѣлать среди такихъ условій благонамѣренный, но слабый и безхарактерный Карлъ VIII? Этотъ молчаливый король съ угловатымъ черепомъ и неуклюжимъ туловищемъ, только два раза въ день принимавшій пищу, но три раза слушавшій обѣдню[7]7
  Clement. I. 49.


[Закрыть], бросался во всѣ стороны, издавалъ указы за указами, работалъ безъ отдыху, а дѣла все шли по прежнему. Да а что могъ онъ противопоставить феодальнымъ силамъ онъ, который не всегда имѣлъ достаточно денегъ, чтобъ купить себѣ пару сапоговъ?[8]8
  Leber, Essaio sur l'appreciation de la fortune privee au moyen âge, 58, note. Анекдотическая бедность Карла VII выражается также в следующей народной пѣсѣнке, приводимой Клеманом (Jacques Coeur. I. 54):
Un jour que la Hire et PotonLe (Charles VII) veindre veoir,pour festoymetN'avoit qu'un queue de moutonEt deux poulets tant seulement.Las! cela est bien aux reboursDe ces viandes delicieusesEn des mets qu'on a touts les joursEn des tables plus comptueuses.

[Закрыть] Весь ежегодный государственный доходъ Франціи едва-едва простирался тогда до двухъ съ половиною милл. ливровъ, собственные домены Карла VII доставляли ему всего 500,000 ливровъ, что немногимъ превышало доходы богатыхъ феодальныхъ владѣльцевъ.[9]9
  Leber, 97. Clement, I. 93. Болѣе точныя цифры королевскихъ и государственныхъ доходовъ Франціи при Карле VII слѣдущія;
  Доходы королевскихъ доменовъ 500,000 ливровъ.
  Доходы фиска (преимуш. Taille). 1,800,000 —
  Всего 2,300,000 ливр.


[Закрыть] Какъ слабо было тогда вообще государственное начало передъ феодальными, видно изъ того по-разительнаго факта, что король, казнившій смертью преступника изъ несвободнаго состоянія, платилъ за него выкупныя деньги вассалу, которому принадлежалъ казненный[10]10
  Lenglet du Fresnoy, 6.


[Закрыть]. Ко всѣмъ этимъ безпорядкамъ слѣдуетъ присоединить еще глубокую деморализацію народа, выражавшуюся въ отсутствіи всякаго патріотическаго чувства, о чемъ свидѣтельствуютъ безпрерывныя дезертерства, измѣны, предательства. Народъ отвыкъ отъ труда, усыпилъ совѣсть; лѣность, бродяжничество, грязный развратъ овладѣли нисшими классами. Таково было внутреннее состояніе Франціи, когда судьба ея изъ слабыхъ рукъ Карла VII перешла въ руки его злаго и умнаго сына. Людовика XI не устрашила трудность выпавшей на его долю задачи. Никогда еще дѣло обширной государственной реформы не находило себѣ такого способнаго исполнителя. Въ характерѣ Людовика XI соединялась осторожная, выжидательная хитрость нашего Ивана III съ подозрительною жестокостью Ивана Грознаго. Расчетливый, холодный, кровожадный Людовикъ XI былъ какъ будто созданъ для того, чтобъ затопить въ крови послѣдніе обломки феодализма. Натура въ высшей степени прозаическая, трезвая, онъ сталъ въ разрѣзъ съ преданіями своего вѣка, въ которыхъ слышались еще отголоски поэтической старины. Рыцарскій, романтическій, элементъ былъ совершенно чуждъ его характеру. Онъ презиралъ и ненавидѣлъ всякое проявленіе чувства; онъ презиралъ поэзію, искусство, презиралъ идеальную любовь къ женщинѣ, презиралъ великодушіе, состраданіе. Прекрасно образованный, начитанный, онъ глубоко презиралъ науку, говоря о ней, что для людей умныхъ она безполезна, а глупцовъ дѣлаетъ только напыщенными[11]11
  Memoire d'un particulier touchant Charles VII, etc. 194. (Помѣщено в «Archives curieuses de l'histoire de France», 1-re serie, t. 1).


[Закрыть]. Въ вѣкѣ, въ которомъ были еще живы и полны обаянія преданія рыцарской эпохи, онъ презиралъ турниры, поединки, пышные праздники; единственной забавой его была охота на дикихъ звѣрей, которой предавался онъ съ кровожаднымъ увлеченіемъ. Онъ пренебрегалъ шелкомъ и золотомъ; одежда его была самая простая и грубая. Онъ презиралъ и ненавидѣлъ дворянъ и окружилъ себя людьми изъ низкаго званія: самымъ приближеннымъ къ нему человѣкомъ былъ его брадобрѣй Оливье, въ народѣ прозванный чертомъ. Систематически отрекаясь отъ всего, завѣщаннаго средневѣковою эпохою, кромѣ суевѣрной набожности, доходившей до Фетишизма, Людовикъ XI отрицалъ вмѣстѣ съ тѣмъ и идеалъ благородства и чести, созданный и освященный рыцарствомъ. Его не могло связать никакое обѣщаніе, никакая клятва. Онъ нарушалъ ежеминутно данное слово, подкупалъ, поддѣлывалъ подписи и печати. Ничего не было для него святаго въ человѣческой природѣ, ничего не уважалъ и не цѣнилъ онъ, кромѣ холоднаго, расчетливаго, эгоистическаго разума. Хитрость и вѣроломство считалъ онъ необходимыми элементами и высшимъ проявленіемъ государственной мудрости. Холодный разсудокъ, эманципированный отъ всѣхъ гуманныхъ инстинктовъ, былъ единственнымъ орудіемъ и единственной стихіей его политики. Жестокій отъ природы и по расчету, онъ поддерживалъ свою кровожадность подозрительностью, которою былъ зараженъ онъ подобно всѣмъ тиранамъ. Въ своемъ неприступномъ замкѣ, окруженномъ лѣсами и рвами, онъ подозрѣвалъ всѣхъ и каждаго: подозрѣвалъ свою жену, своего сына, подозрѣвалъ вельможъ, духовныхъ, даже своихъ собственныхъ слугъ и шпіоновъ.

Таковъ былъ человѣкъ, задумавшій политически переродить Францію, и на развалинахъ Феодализма устроить свое собственное хозяйство. Съ высокимъ практическимъ тактомъ, съ осторожною, выжидательною хитростью устремился Людовикъ XI къ выполненію предпринятой имъ реформы. Шелъ ли онъ къ этой цѣли вполнѣ сознательно, расчитанно, или только ловко пользовался обстоятельствами, во всякомъ случаѣ въ его дѣятельности нельзя не замѣтить единства плана и послѣдовательности. Онъ понялъ, что для того, чтобы свободно дѣйствовать, ему надо было прежде создать для себя прочную политическую власть, сосредоточить въ своихъ рукахъ правительственную диктатуру, раздробленную между феодальными единицами. И вотъ, онъ начинаетъ долгую, упорную борьбу съ феодализмомъ, борьбу безчестную, жестокую, въ которой нѣтъ мѣста состраданію и пощадѣ; холодный расчетъ руководить его планами, палачъ приводить ихъ въ исполненіе. Онъ не охотно прибѣгаетъ къ открытой силѣ; онъ больше любитъ дѣйствовать хитростью и вѣроломствомъ; мелкимъ плутомъ онъ является чаще, чѣмъ тираномъ. При встрѣчѣ съ препятствіемъ, прежде, чѣмъ ниспровергнуть его, онъ ищетъ, нельзя ли обойти его. Онъ часто безъ нужды проливаетъ кровь, но никогда безъ нужды не подвергаетъ себя опасности. Одна верховная идея управляетъ его политикою – идея государства, сильной центральной власти. На осуществленіе этой идеи, на борьбу съ препонами, которыя противополагало ей начало мѣстнаго самоуправленія, сословной, корпоративной или индивидуальной самобытности, Людовикъ XI потратилъ всѣ силы своего ума, всѣ средства своей коварной, гибкой, изворотливой натуры. Хитростью, обманомъ, обольщеніемъ, угрозою, онъ истощилъ и привелъ въ трепетъ дворянъ, ревниво наблюдавшихъ до того времени за сохраненіемъ своихъ правъ и своей феодальной независимости. На богатыхъ, могущественныхъ вассаловъ, владѣвшихъ обширными помѣстьями и значительною политическою силою, онъ обрушился всею тяжестью своей власти, не щадя даже близкихъ родственниковъ. Строптивый парижскій парламентъ и опасный по своимъ притязаніямъ университетъ онъ сдѣлалъ послушными орудіями своей воли. Папской юрисдикціи не придавалъ онъ никакого значенія и замѣщалъ по своему произволу вакантныя епископства и аббатства. Огромныя подати[13]13
  Доходы Фиска по всѣмъ статьямъ сильно возвысились въ царствованіе Людовика XI; такъ напр. одни доходы королевскихъ доменовъ возросли до 1 милл. тогдашнихъ франковъ. См. Leber, 58, note.


[Закрыть], собираемыя имъ со всякаго подданнаго, къ какому бы званію и состоянію тотъ ни принадлежалъ, дали ему средства содержать многочисленное наемное войско, на которое, въ случай надобности, онъ могъ съ увѣренностью опереться. Чтобы возвысить авторитетъ центральной власти, ему надо было вооружить ее строгимъ и неумолимымъ правосудіемъ; съ этою цѣлью, онъ пустилъ въ ходъ цѣлую систему страшныхъ, звѣрски мучительныхъ казней, которыя устрашили самыхъ закоснѣлыхъ злодѣевъ и очистили лѣса и дороги отъ разбойниковъ. Расширяя и устраивая такимъ образомъ свое хозяйство, онъ не упускалъ изъ виду и матеріальнаго возрожденія отвоеванной у феодализма страны, и цѣлымъ рядомъ административныхъ мѣръ старался возвысить земледѣліе, торговлю и промышленность. На все обращалъ онъ свой строгій, проницательный взглядъ, и во всемъ дѣйствовалъ съ неограниченнымъ самовластьемъ. Необъятная диктатура его захватывала даже предметы чисто отвлеченные, управлять которыми не рѣшалось еще ни одно правительство: такъ напр. силою своей королевской власти, онъ объявилъ споръ реалистовъ съ номиналистами рѣшеннымъ, и разогналъ изъ парижскаго университета профессоровъ богословія, схоластическіе пріемы которыхъ ему не нравились[14]14
  Cp.Kortum, I. 9-10.


[Закрыть].

Такимъ образомъ, въ политической сферѣ, переходъ отъ старыхъ отношеній къ новымъ совершился. Цѣль, къ которой стремился Людовикъ XI, была достигнута: онъ сдѣлался полновластнымъ хозяиномъ въ странѣ, раздѣленной до того времени между феодальными единицами. Франція возвысилась до цѣльнаго народна-го единства, сплотилась въ одну національность. Раздробленныя феодальныя силы слились въ одинъ широкій политическій резервуаръ; множество маленькихъ частныхъ правительствъ, раздѣлявшихъ въ средневѣковой Франціи королевскую миссію, были уничтожены, или приведены въ зависимое положеніе. Строгой государственной централизаціи, конечно, не далъ и не могъ дать Франціи Людовикъ XI, потому что подобныя реформы совершаются вѣками. Людовикъ XI ничего не создалъ и ничего не разрушилъ вполнѣ: съ одной стороны, организуя центральную власть, онъ не организовалъ никакихъ дѣйствительныхъ гарантій, могущихъ обеспечить ея силу въ будущемъ, а съ другой, сословные и корпоративные элементы, съ которыми Людовикъ XI враждовалъ всю свою жизнь, были имъ задавлены, но не уничтожены: рано или поздно, они могли всплыть на поверхность. Централизаторамъ XVII вѣка предстояло еще много труда, чтобы укрѣпить окончательно государственные узы, завязанные Людовикомъ XI, и довершивъ формацію государства, осуществить на немъ знаменитый принципъ Людовика XIV, высшее выраженіе свѣтскаго абсолютизма: l'etat, c'est moi. Но при всемъ томъ, первый и самый трудный актъ перерожденія совершился при Людовикѣ XI: когда онъ умеръ, государства въ современномъ смыслѣ слова еще не существовало, но не существовало также и средневѣковаго феодализма.

Итакъ, Франція вышла политически обновленною изъ суровыхъ рукъ Людовика XI. Оставалось, обновить ее умственно и нравственно, сдѣлать ее участницею научнаго и художественнаго движенія, охватившаго въ то время Италію, раздѣлить съ нею плоды завоеваній, совершенныхъ человѣческой мыслью въ XV вѣкѣ. Надо было провести ее сквозь животворный процессъ возрожденія, гуманизировать, итальянизировать ее. Надо было, чтобъ французскій дворъ, сдѣлавшись проводникомъ возрожденной науки и искусства, озарилъ и освятилъ обновленное монархическое начало; чтобъ французское правительство, искусившись въ макіавелизмѣ, этой хитрой наукѣ итальянскаго деспотизма, открыло въ ней новый источникъ силы и новыя средства для продолженія великаго дѣла государственной централизаціи, начатаго Людовикомъ XI. Кто же сдѣлаетъ первые шаги на этомъ широкомъ поприщѣ?

Карлу VIII было тринадцать[15]15
  Карлъ VIII родился въ 1470 г. Людовикъ XI умеръ въ 1483.


[Закрыть] лѣтъ, когда умеръ Людовикъ XI. Бѣдный ребенокъ приносилъ съ собою на тронъ очень мало надеждъ и много грустныхъ воспоминаній. Подозрительный отецъ, опасаясь потерять вліяніе на сына, умышленно пренебрегалъ его воспитаніемъ[16]16
  Forsemagne, Eclaircissements hustoriques sur quelques circonstances du voyage de Charles VIII en Italie, etc. (Помѣщено въ Memoires de l'Academie des Inscriptions, XVII. 539).


[Закрыть] и держалъ его въ удаленіи отъ общества[17]17
  Roscoe,Vie et Pontificat de Leon X. I. 152.


[Закрыть]. Мать Карла, робкая, запуганная женщина, жившая въ уединеніи подъ строгимъ надзоромъ мужа[18]18
  Memoire d'un part. 165. Подозрительный Людовик XI такъ строго держалъ свою жену, что она могла говорить только с двумя-тремя довѣренными слугами, и не могла отлучаться изъ своего амбуазскаго замка, гдѣ Людовикъ XI, по выраженію одного анонимнаго хроникера, посѣщалъ ее только pour le de-sir d'avoir des enfants. Mem. d'un part. 165.


[Закрыть], не могла имѣть на сына ни-какого вліянія. Безъ всякаго образованія, съ сбивчивыми, незрѣлыми понятіями, застѣнчивый, нерѣшительный, Карлъ VIII былъ притомъ очень некрасивъ собою. На его маленькомъ, неуклюжемъ туловищѣ помѣщалась голова такой несоразмѣрной величины, что Итальянцы прозвали его головастикомъ (cabezzucco)[19]19
  Mem. d'un part. 163–164.Roscoe, Leon X. I. 152.


[Закрыть]. Большіе на выкатѣ глаза, огромный носъ съ горбомъ, плоскія губы, короткая шея и широкая грудь довершали его безобразіе[20]20
  Ibid. 164.Варѳоломей Коклесъ, знаменитый астрологъ и физіономистъ XV вѣка, слѣдующимъ образомъ описываетъ наружность Карла VIII: «Il avoit la teste grosse et le nez excessivement aquilin et grand, les levres assez plates, le menton rond avec une petite fosse, les yeux grands et sortants au dehors, le cor trop cour et non assez roide la poitrine et le dos assez larges, les flanes assez plein, et lo ventre assez charnu, le siege de bonne largenre, mais les cuisses et les jambes fort gresles, quoique binh longues». Mem. d'un part. 163–164.


[Закрыть]. При этой непривлекательной наружности, съ слабымъ умомъ, не обогащеннымъ ни знаніем, ни опытом, Карлъ VIII соединялъ нѣкоторое честолюбіе; но это было, по выраженію Роско, честолюбіе людей ограниченныхъ, которое, ослѣпленное блескомъ предпріятія, не хочетъ знать опасностей и не умѣетъ пользоваться результатами[21]21
  Roscoe. I. 152.


[Закрыть]. Мелочной и сластолюбивый, Карлъ VIII постоянно находился подъ вліяніемъ женщинъ, страсть къ которымъ доходила у него до самаго неблаговиднаго разврата и рано разрушила его здоровье[22]22
  Mem. d'un part. 184 et 192. Женщины имѣли вліяніе на самыя рѣшительныя событія царствованія Карла VIII. По свидѣтельству Mem. d'un part. (p. 184)придворные старались склонить Карла къ неаполитанскому походу чрезъ вліяніе его метрессъ. Намѣреваясь во второй разъ завоевать Неаполь, и темъ поправить первую неудачу Карлъ VIII прибылъ въ Ліонъ, гдѣ все было приготовлено къ походу, но отсюда неожиданно вернулся въ Туръ, чтобы повидаться съ одною жившею тамъ дѣвушкой; затемъ, походъ былъ отложенъ (ibid. 192). Сифилитическая язва, появившаяся в концѣ XV вѣка, избрала Карла VIII одною изъ первыхъ жертвъ своихъ (ibid. 185. Michelet. Renaissance, 236 et 492).


[Закрыть]. Единственными качествами Карла, выкупавшими отчасти эти недостатки, была необыкновенная доброта, о которой съ увлеченіемъ говорить Комминъ[23]23
  «Le Roy ne fut jamais que petit homme de corps et peu entendu, mais etait si bon, qu'il ne fut jamais possible de voir meilleure creature». Commines, apud Roscoe, I. 152.


[Закрыть], и какое то инстинктивное благоговѣніе къ книгамъ, столь свойственное людямъ неученымъ и недалекимъ[24]24
  Карлъ VIII часто говорилъ: мечъ и копье – оружіе наступательное; латы и щитъ – оружіе оборонительное; но книги – то и другое вмѣстѣ (Mem. d'un part. 194). Въ этомъ взглядѣ на науку нельзя не распознать человѣка, посѣтившаго Италію во время ожесточенной полемики гуманистовъ. (Объ этой полемикѣ см. Voigt, die Wiederbelebung des classischen Alterthums, oder das erste Jahrhundert des Humanismus).


[Закрыть].

Съ такимъ королемъ на тронѣ Франція, обремененная богатою добычею, награбленною Людовикомъ XI, находилась въ опасномъ положеніи. Множество частныхъ и сословныхъ интересовъ, нарушенныхъ самовластіемъ Людовика XI, потребовало реставраціи. Принцы крови вельможи, корпораціи, всѣ въ одинъ голосъ требовали возвращенія ихъ имуществъ, конфискованныхъ въ предшествовавшее царствованіе; сосѣднія правительства также предъявляли свои требованія[25]25
  Michelet, Renaissance, 179 sqq.


[Закрыть]. Казалось, Франція должна была разорвать себя на клочки, чтобъ удовлетворить всѣ эти притязанія, и отказаться отъ богатаго наслѣдія, завѣщаннаго Людовикомъ XI. Но два обстоятельства помогли Франціи выйдти изъ этого затруднительнаго положенія.

Во первыхъ, народъ стоялъ за политику Людовика XI, которая была тѣсно связана съ его интересами. Аристократическая, Феодальная реакція, обнаружившаяся тотчасъ по вступленіи Карла VIII на престолъ, и пытавшаяся сдѣлать своимъ органомъ государственные чины, не встрѣтила никакого сочувствія въ народныхъ массахъ; напротивъ, враждебное аристократіи расположеніе непривиллегированныхъ классовъ высказалось очень громко на государственномъ сеймѣ 1484 года. Несоразмѣрныя притязанія и угрозы аристократовъ разбились объ упругую стойкость парламента и городовъ. Все, чего добилась аристократическая партія отъ государственныхъ чиновъ, состояло въ незначительной суммѣ денегъ, предложенной правительству, и въ согласіи парламента на казнь Оливье, брадобрѣя Людовика XI. Пріобрѣтенія, сдѣланный королевской властью на счетъ Феодализма въ предшествовавшее царствованіе, остались неприкосновенными[26]26
  Ibid. Большинство историковъ смотритъ на государственные чины 1484 г. какъ на всеобщую, и преимущественно народную, реакцію противъ политики Людовика XI; но Мишле очень вѣрно, какъ намъ кажется, замѣчаетъ, что это была только реакція аристократическая, т. е. реакція сословія, интересы котораго наиболѣе пострадали въ предшествовавшее царствованіе; народъ же едва ли могъ желать возвращенія ко временамъ Карла VII, о которыхъ вздыхали Феодалы. Единственнымъ обстоятельствомъ, могшимъ возбудить неудовольствіе народа противъ политики Людовика XI, было возвышеніе налоговъ, явившееся вслѣдствіе расширенія государственныхъ потребностей; но это обстоятельство не могло быть значительнымъ если принять во вниманіе, что Людовикъ XI, усиливая налоги, усиливалъ вмѣстѣ съ тѣмъ порядокъ ихъ взиманія, и возвышалъ матеріяльное благосостояніе страны.


[Закрыть].

Вторую поддержку нашла Франція въ томъ обстоятельствѣ, что во главѣ правленія, за малолѣтствомъ Карла VIII, стала умная и энергическая сестра его Анна Божё. Дочь Людовика XI, воспитанная въ его школѣ, одаренная холоднымъ, практическимъ, изворотливымъ умомъ, властолюбивая и рѣшительная, Анна Божё, подобно своей современницѣ, Изабеллѣ Кастильской, была создана для широкой политической дѣятельности и могла превосходно выполнить трудную роль, указанную ей обстоятельствами. Едва умеръ Людовикъ XI, она захватила въ свои руки регентство надъ малолѣтнимъ братомъ, отстранивъ отъ участія свою мать, искусно противопоставила неудовольствіе народныхъ массъ притязаніямъ аристократической партіи, и такъ ловко и рѣшительно дѣйствовала, что цѣлыя одиннадцать лѣтъ, до самаго похода Карла VIII въ Неаполь, безраздѣльно и неограниченно властвовала надъ молодымъ королемъ и завѣдывала дѣлами правленія. Государствомъ она управляла также легко, какъ своимъ мужемъ, безхарактернымъ герцогомъ Бурбономъ, раздѣлявшимъ съ нею номинально труды правленія. Съ необыкновеннымъ искусствомъ и изворотливостью предупредила она опасность, грозившую Франціи отъ такъ называемой "лиги общественнаго блага", составившейся изъ вельможъ не-довольныхъ новымъ порядкомъ вещей. Лигеры призвали на помощь Ричарда III короля англійскаго; Анна Божё противопоставила ему Генриха Тюдора, который, ея помощью, овладѣлъ короной Англіи. Но вскорѣ неблагодарный Генрихъ VII, соединившись съ Максимиліаномъ, сыномъ императора Фридриха III, вторгнулся во Францію. Максимиліанъ, кромѣ завоеванія сѣверо-восточныхъ провинцій, имѣлъ въ виду присоединить къ своимъ владѣніямъ Бретань, посредствомъ бра-ка съ Анною Бретанской. Но Анна Божё предупредила его и ввела три арміи въ провинцію, которой угрожало вторженіе, и устроила бракъ Анны Бретанской съ Карлом VIII. Франція обогатилась новой провинціей, союзники отступили[27]27
  Mem d'un part. 166 sqq. Michelet, Renaissance, 181 sqq.


[Закрыть].

Свидѣтельства современниковъ очень бѣдны извѣстіями о первыхъ десяти годахъ царствованія Карла VIII[28]28
  Всѣ бывшія въ нашемъ пользованіи лѣтописи о царствованіи Карла VIII начинаются приблизительно 1494 годомъ. Комминъ начинаетъ 1484 г., но вслѣдъ за тѣмъ дѣлаетъ быстрый переходъ къ 1494 году; вообще, въ его мемуарахъ нѣтъ никакой связи между царствованіями Людовика XI и Карла VIII.


[Закрыть]. Молодой король не принималъ участія въ дѣлахъ правленія, а политика Анны Божё, повидимому, была направлена исключительно къ сохраненію того порядка вещей, въ которомъ оставилъ Францію Людовикъ XI. Но съ 1494: года положеніе дѣлъ измѣняется. Вмѣсто дальнѣйшаго развитія новыхъ началъ, положенныхъ Людовикомъ XI въ основаніе внутренняго быта государства, Франція устремляется во внѣшнія предпріятія. Наступаетъ эпоха французско-итальянскихъ войнъ, которыя, будучи тѣсно связаны съ реформою Людовика XI, указываютъ начатому имъ движенію новую форму. Борьба монархическаго начала съ сословными и корпоративными стихіями, приведенная Людовикомъ XI къ исходу, благопріятному для центральной власти, прекращается. Побѣжденное въ этой борьбѣ феодальное начало перестаетъ быть значительнымъ факторомъ Французской исторіи; остатокъ неугомонныхъ феодальныхъ силъ пережившихъ критическую эпоху борьбы, находитъ исходъ въ итальянскихъ войнахъ. На поляхъ Форнуи, Равенны, Мариньяно королевская власть собираетъ обильную жатву съ феодализма. Цвѣтъ французскаго рыцарства падаетъ въ кровавыхъ битвахъ; храбрый, великодушный Баярдъ, послѣдній представитель средневѣковаго рыцарства, послѣдній «chevalier sans peur et sans reproche», истекаетъ кровью въ битвѣ при Романьяно. Короли, не тревожимые болѣе безпокойными средневѣковыми стихіями, направляютъ свою дѣятельность въ другую сторону. Очарованные пышнымъ цвѣтомъ итальянской культуры, ослѣпленные идеей свѣтскаго абсолютизма, такъ широко и разнообразно развившейся на разорванной въ клочки итальянской почвѣ, они стремятся перенести въ предѣлы своего государства, итальянскую цивилизацію временъ возрожденія. То, что коварствомъ, угрозою, грубою силою пріобрѣлъ Людовикъ XI, они стремятся сохранить за собою силою нравственнаго вліянія. Ставъ во главѣ цивилизующаго движенія, они пріобрѣтаютъ новый авторитетъ въ глазахъ народа: они являются передъ нимъ среди пышной придворной обстановки, окруженные всѣми тонкостями итальянскаго этикета. Легко понять, впрочемъ, что французскіе короли, устремляясь во внѣшнія предпріятія, не вполнѣ сознавали ихъ важность и значеніе и не во всемъ объемѣ предъугадывали громадное разнообразіе ихъ результатовъ Въ дѣйствительной жизни, причины и послѣдствія событій далеко не имѣютъ той преднамѣренной связи, какою соединяетъ ихъ историческій прагматизмъ. Внѣшняя политика Карла VIII, Людовика XII, и даже Франциска I, если исключить его войны за политическое равновѣсіе, была обусловлена рядомъ мелкихъ, частныхъ, разнородныхъ побужденій; но мы должны были указать на ея отдаленные результаты, чтобы вѣрнѣе оцѣнить историческое значеніе событій, разсмотрѣнію которыхъ посвященъ нашъ трудъ.