Текст книги "Ответный сталинский удар"

Автор книги: Василий Галин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Рейнская область

Рейнская демилитаризованная зона появилась благодаря Версалю. На конференции Париж, в качестве одной из мер, направленных на обеспечение безопасности страны, потребовал включить Рейнскую область в состав Франции. Против выступили президент США и премьер-министр Англии, в обмен они предложили создать демилитаризованную зону и свои гарантии безопасности Франции.[6]6
  США не ратифицировали Версальского договора, а следовательно, отказались и от своих гарантий.


[Закрыть]

12 февраля 1936 г. Франция ратифицировала франко-советский пакт. Гитлер заявил, что в ответ на этот враждебный акт западная полоса за Рейном для укрепления обороны страны будет занята немецкими войсками. 7 марта три батальона немецкой пехоты церемониальным маршем перешли мосты и заняли демилитаризованную Рейнскую область. В тот же день Гитлер выступил с речью в рейхстаге, в которой оправдывал ввод войск в Рейнскую область. По словам И. Феста, она «была шедевром демагогической игры на противоречиях, страхах, желании мира, характерных и для Германии, и для Европы. Он пространно живописал «ужасы интернациональной коммунистической диктатуры ненависти», опасности с Востока, которая при попустительстве Франции нависла над Европой…» Гитлер вновь говорил о мире и о неравноправном положении Германии. Он предложил заключить соглашение о демилитаризации обоих берегов Рейна. Гитлер также заявил, что из-за франко-советского пакта намерен расторгнуть Локарнский договор, вернуться в Лигу Наций, договориться об ограничении авиационных вооружений и потребовал возврата германских колоний.

Франко-советский пакт привел к подрыву экономических отношений СССР и Германии. На вечере в советском посольстве, месяц спустя, У. Додд, озабоченный выплатой германских долгов своей стране, отмечал: «Гостей было много, среди них лишь несколько немцев, причем все – неофициальные лица. Это достойно сожаления, так как немцы очень нуждаются в продаже товаров России на золото. Однако выпады Гитлера против России в официальной речи 7 марта уже привели к прекращению торговых переговоров с советской делегацией…»

Тогда же -7 марта – министр иностранных дел Франции Фланден потребовал от премьер-министра Англии Болдуина подтверждения союзнической солидарности. На что Болдуин ответил: «Если существует хотя бы один шанс из ста, что за вашей полицейской операцией последует война, я не имею права вовлекать в нее Англию». 13 марта Черчилль записал: «Если международный суд найдет, что претензии Франции справедливы, и в то же время не взыщет средств удовлетворения претензий Франции, тогда коллективная безопасность окажется призраком». Потерпев поражение в своих попытках мобилизовать общественное движение за вывод немецких войск, Черчилль заявил в палате общин: «Мы не можем гордиться нашей внешней политикой последних пяти лет, безусловно, это были годы несчастий…»

Против захвата Рейнской области 17 марта на сессии Лиги Наций официально выступил только Литвинов: «Единственным достойным ответом Гитлеру явилось бы всемерное укрепление коллективной безопасности, включая и те меры репрессии в отношении Германии, на которые сочла бы возможным пойти Лига Наций».

19 марта последовало заявление Советского правительства: «Вся помощь, необходимая Франции в связи с возможным нападением на нее европейского государства, поскольку она вытекает из франко-советского договора, который не содержит никаких ограничений в этом отношении, была бы оказана со стороны Советского Союза». Американский посол в России Буллит поинтересовался, действительно ли Красная Армия выступит против Германии в поддержку Франции. «Это будет просто, – ответил Литвинов, – по сравнению с тем, как трудно будет заставить французскую армию выступить против Германии в поддержку Советского Союза».

В тот же день 19 марта Великобритания, заключив соглашение с Францией, впервые после Первой мировой войны согласилась взять, хоть и ограниченные, военные обязательства в отношении другого государства. Разъяснение понятия «ограничений» дал английский посол Э. Фиппс: «Франция может ворваться в Германию через ее западную границу, но Англия не поддержит такой шаг. Германия изо всех сил готовится к агрессии на востоке, но Англия и здесь ничего не предпримет». У. Додд по этому поводу заметил: «Тогда возникнет новая Европа: Франция потеряет свое влияние, Британская империя развалится, а Германия будет господствовать над всем». Но, очевидно, подобный риск в данный момент интересовал английское правительство в меньшей степени. Главной целью британских ограниченных обязательств, по мнению Л. Эмери, было стремление убедить Францию, «не искать поддержки России».

С аналогичным предложением выступил американский посол Буллит. «Он рекомендовал Соединенным Штатам поддержать Францию в ее политике умиротворения Германии, чтобы тем самым изолировать Советский Союз». Буллит «также решил, по собственному усмотрению, заняться антисоветской кампанией в Москве. Он выражал протесты, устраивал интервью для прессы, в которых нападал на советские власти и призывал других послов занять антисоветскую позицию. «Я делал все что мог, – вспоминает он, – чтобы создать неприятные условия»». Но, по словам Дж. Кеннана, у Рузвельта «не было никаких намерений одобрять» позицию Буллита.

Англо-французское соглашение оставило Францию один на один с немецким вторжением. Но французы вполне могли нанести ответный удар сами. В этом случае, как заявлял впоследствии фюрер, «нам пришлось бы уйти, поджав хвост, так как мы не располагали военными ресурсами даже для слабого сопротивления». «Мы были, – вспоминал Йодль, – в положении игрока, который поставил все свое состояние на одну карту. Германская армия была в этот момент наиболее слаба, так как сто тысяч солдат рейхсвера были распределены в качестве инструкторов ко вновь формируемым частям и не представляли собой организованной силы». Бломберг, по его словам, «был в ужасе. Мне казалось, что… Франция будет реагировать немедленно военной силой. Редер и Геринг разделяли мои опасения…» Ж. Мандель подтверждал: «Немцы… входили в зону, как во вражескую страну, оглядываясь и пугаясь каждой тени».

Но Франция, обладавшая 13 дивизиями на границе и десятками дивизий в тылу, не решилась вступить в бой. Еще до захвата Рейнской зоны Германией Фланден спрашивал военных, какие меры могут быть предприняты в случае вторжения немецких войск. Военный министр генерал Л. Морен тогда доложил, что французская армия полностью неспособна к каким-либо наступательным операциям. Публицист А. Жеро-Пертинакстак в то время придавал этим словам образное звучание: «Французский военный аппарат не обладает гибкостью. Пускать его в ход частично – значило бы рисковать общей аварией».

Ограниченность возможностей французской армии предопределялась и тенденциями снижения ее численности. Так, призыв 1936 г. составил всего 112 тыс. чел, тогда как 1934 г. -226 тыс. Совещание французского правительства 7 марта в связи с этим пришло к выводу, что любая эффективная военная акция требует всеобщей мобилизации, что было бы безумием – оставалось всего 6 недель до всеобщих выборов. «Если у страны нет армии, соответствующей ее политике, она должна иметь политику, соответствующую ее армии», – замечал по этому поводу Р. Рекули. Этой политикой стала политика «умиротворения», отвечавшая пацифистским настроениям в обществе. Она соответствовала интересам и правых кругов, которых больше всего волновала угроза того, что лишения войны приведут к укреплению позиции левых сил. В итоге Даладье заявлял: «Уверяю вас, ни при каких обстоятельствах я не вступлю в войну».

Были и другие причины подрывавшие воинственный дух французов. По словам М. Джордана, «в данном случае решающую роль сыграли финансовые соображения». Из-за экономического кризиса Франция была на грани банкротства. Негативное отношение к противостоянию с Германией выразили и некоторые деловые круги, например в Коми-те де Форж (крупнейшем машиностроительном тресте), что было вполне объяснимо, если учесть, что, например, трест де Ванделя в начале 1936 г. продавал Германии до 500 тыс. т железной руды.

Позицию Великобритании на Совете Лиги Наций объявил А. Иден: поскольку последние события «не затрагивают жизненно важных британских интересов», Англия не собирается на них реагировать. Рейнская зона создавалась в основном ради безопасности Франции и Бельгии, так пусть те сами и решают, «какую цену готовы они заплатить за ее сохранение…» Лорд Лотиан дополнил: «Гитлер всего лишь возвратил свой собственный приусадебный сад».

Но «восстановление исторической справедливости» было в данном случае лишь кажущимся. Бездействие гарантов Версальской системы в рейнском кризисе нанесло сокрушительный удар по системе европейской безопасности. Так, голландский посланник в Берлине был уверен, что гитлеровская политика «направлена на захват Балкан и балтийской зоны. Нейтрализация Рейнской области, как это предлагает Гитлер, распространяется на узкую территорию… шириной по тридцать миль в обе стороны от Рейна. При таком положении Франция не сможет вмешаться, когда Германия захватит Чехословакию, Австрию, Литву или Эстонию… в этом заключается план Гитлера…». Голландец был не единственным, кто пришел к подобным выводам. Задолго до знаменитой речи Черчилля в Фултоне о «железном занавесе» М. Джордан писал: «Захват демилитаризованной зоны опустил железный занавес между Францией и ее союзниками в Центральной Европе». Французский обвинитель на Нюрнбергском трибунале позже признает, что захват Рейнской зоны и строительство линии Зигфрида парализовали возможность Франции прийти на помощь своим восточным союзникам, что стало «прелюдией к агрессивным действиям против Австрии, Чехословакии и Польши». Биограф Черчилля Дж. Чамли по этому поводу заметит: «Франция фактически бросила на чашу весов своей политики судьбы малых стран Европы, находившихся в орбите французского влияния…»

По словам очевидца событий У. Ширера: «Вскоре союзники на Востоке начали понимать, что даже если Франция не останется столь бездеятельной, она не сможет быстро оказать им помощь из-за того, что Германия в спешном порядке возводит на франко-германской границе Западный вал. Сооружение этого укрепления, как понимали восточные союзники, очень быстро изменит стратегическую карту Европы, причем не в их пользу. Вряд ли они могли надеяться, что Франция, которая, имея сто дивизий, не выступила против трех батальонов, бросит своих молодых солдат проливать кровь на неприступные немецкие укрепления, в то время как вермахт начнет наступление на Восток». У. Додд в то время с тревогой говорил: «Если балканские народы, численностью 80 миллионов человек, не найдут пути к объединению, они лишатся независимости».

В феврале 1936 г. У. Додд записывал: «Лишь слепые могут не видеть, что нацисты проникнуты воинственным духом… Мне непонятно, как думает Европа обуздать 68 миллионов немцев, жаждущих новой войны. Если все страны объединятся и вооружатся до зубов, это может отсрочить войну, но не сделает ее невозможной. Если сплоченный фронт не будет создан, результатом будут захваты на востоке, западе и на севере, создание германского рейха с населением в 90 миллионов человек. Французский и английский народы в подавляющем большинстве настроены пацифистски, и немцы знают это. Позиция Соединенных Штатов также пацифистская, но пацифизм приведет к большой войне и к порабощению Германией всей Европы, если только миролюбивые народы не будут действовать смело в этот критический момент их истории». Спустя несколько дней У. Додд продолжит: «Эта история еще больше укрепила меня в том, что программа окружения, если она будет поддержана всеми государствами, граничащими с Германией на востоке и западе, а также Англией, Францией и Россией, – почти единственная надежда на мир для Европы».

В июне У. Черчилль восклицал: «КАК ОСТАНОВИТЬ ВОЙНУ? Несомненно, это самый главный вопрос, который должен занимать умы человечества. По сравнению с ним все другие человеческие интересы второстепенны, а другие темы – незначительны. Почти все страны и большинство людей в каждой стране больше, чем чего-либо другого, желают предотвратить войну». По мнению У. Ширера, «в марте 1936 г. две западные державы имели последний шанс, не развязывая большой войны, остановить милитаризацию и агрессивность тоталитарной Германии и привести к полному краху, как отмечал сам Гитлер, нацистский режим. Они этот шанс упустили». 1 декабря 1941 г. первый заместитель госсекретаря по иностранным делам Великобритании Кадоган запишет в дневнике: «Отдает ли себе Иден отчет в том, что он (курсив Кадогана) несет ответственность за великое и трагическое «умиротворение», не приняв ответных мер в связи с оккупацией Германией Рейнской области в 1936 году? Как ему везет. Никто никогда не упомянул об этом, а именно это было поворотным пунктом».

Франция же тем временем продолжила совершенствовать линию Мажино. Ш. де Голль так видел ее предназначение: «Вооруженная нация, укрывшись за этим барьером, будет удерживать противника в ожидании, когда, истощенный блокадой, он потерпит крах под натиском свободного мира». Интересно кого де Голль подразумевал под свободным миром, который должен был идти умирать за Францию?

Очередной проверкой, отражающей подлинные интересы сторон, стоящие за фасадом их внешнеполитического политеса, стала Испания.

ГРАЖДАНСКАЯ ВОЙНА В ИСПАНИИ И АНШЛЮС АВСТРИИ

No pasaran!

В июле 1936 г. в Испании вспыхнул мятеж генерала Франко, направленный на свержение избранного в феврале того же года социалистического правительства. На помощь Франко пришли Германия и Италия. Испанское правительство обратилось за помощью к Лиге Наций. А. Симон, присутствовавший на том заседании Совета Лиги, вспоминал: «Республиканская Испания требовала применения 16-й статьи устава Лиги, предусматривающей коллективную помощь против агрессии. Лорд Галифакс в весьма холодном тоне заявил, что Великобритания не намерена присоединиться к предложению испанского делегата… «Нет», произнесенное среди мертвой тишины лордом Галифаксом и Ж. Боннэ, прозвучало, как пощечина… Один только советский представитель поддержал республиканскую Испанию». Причины «Нет» председателя палаты лордов, заместителя премьер-министра Англии и министра иностранных дел Франции проявились довольно скоро: Франко провозглашал: «Наша война… Это крестовый поход… – война религиозная. Мы, все, кто ведет сражение… солдаты Бога, и мы сражаемся не против людей, а против атеизма и материализма». Своей целью он ставил «крестовый поход за освобождение Испании от безбожных московских орд». Что касается Италии и Германии, то «причина вмешательства Италии повторялась итальянскими дипломатами в течение всей гражданской войны: Италия «была не готова к появлению коммунистического государства» в Испании»». В свою очередь, Вайцзеккер, глава политического департамента германского МИДа, отмечал: «Цель Германии, так же как и Италии, одна. Мы не хотим коммунистической Испании». Министр иностранных дел Германии Нейрат: «Мы никогда не допустим победы в гражданской войне теперешнего правительства Испании. Это – коммунизм, а мы никогда не допустим этого ни в одной европейской стране».

Сам Гитлер заявлял, что война Франко это война против коммунизма, «старого, заклейменного каиновой печатью врага человечества». Гитлер живописал «жестокую массовую расправу с офицерами-националистами, сжигание облитых бензином офицерских жен, истребление детей, в том числе и грудных, чьи родители были из националистического лагеря». Он предрекал такие же ужасы Франции, где у власти было правительство Народного фронта. А. Розенберг, глава политического отдела НСДАП, в очередной своей речи нападал на «коммунистическую систему и предупреждая об опасности, угрожающей всей западной цивилизации. Но он не нападал на демократические страны». Почему?

Весной того же 1936 г. во Франции на всеобщих выборах победил Народный фронт, во главе правительства встал социалист Л. Блюм. «Вскоре начались забастовки и захваты заводов. Британским тори, по словам М. Карлея, казалось, что Франция погружается в пучину социализма. Французским консерваторам казалось, что за фасадом Народного фронта скрываются коммунисты. Доклады британских дипломатов из Парижа представляли собой гнетущее чтение для Форин Офиса». В августе 1936 г. Иден пометил на одном из докладов: «Когда читаешь это сообщение, прямо-таки чувствуешь, как Франция «краснеет»…» В сентябре британское посольство в Париже представило доклад о «советизации во Франции». Но «если Народный фронт лишил тори равновесия, то испанская гражданская война просто выбила из колеи» – отмечает М. Карлей. Масла в огонь подливала «Нью-Йорк таймс», утверждавшая, что при победе республиканского правительства очень скоро к власти могут прийти коммунисты.

Сам «Блюм опасался, что активная поддержка Испанской Республики будет способствовать радикализации политической обстановки в самой Франции, в результате чего социалистам придется уступить руководящую роль компартии, которая особенно решительно требовала оказания помощи законному испанскому правительству». Аналогичного мнения был и Гитлер, о чем говорят его слова, сказанные Риббентропу: «Если создать коммунистическую Испанию действительно удастся, то при нынешнем положении во Франции большевизация и этой страны тоже всего лишь вопрос времени… Тогда нас заклинивают между мощным советским блоком на востоке и сильным франко-испанским на западе… мы не можем здесь рисковать. Тем более, что со времени появления крупного социального вопроса нашего века текущую политику надо подчинять его интересам. Речь идет о будущей судьбе нацизма как альтернативы большевизму…» Кадоган спустя несколько лет писал, осуждая французский Народный фронт 1936 г. и «красное» правительство в Испании: «…миллионы людей в Европе (я не исключаю и себя) до сих пор думают, что эти вещи были ужасны».

Даже У. Черчилль, несмотря на свою антиправительственную риторику, в испанском конфликте встал на сторону правительства: «Нам предстоит бороться против зверя социализма, и мы будем в состоянии справиться с ним куда более эффективно, если будем действовать как единая стая гончих, а не как стадо овец». О составе этой стаи гончих Дж. Оруэлл писал: «Самое непостижимое в испанской войне – это позиция великих держав… Самым подлым, трусливым и лицемерным способом английские правящие классы отдали Испанию Франко и нацистам. Почему? Самый простой ответ: потому что были профашистски настроены. Это, вне сомнения, так…»

Близкого мнения, по всей видимости, был и У. Додд. Так, после очередной встречи с английским послом Э. Фиппсом, американский отмечал: «Я обнаружил в нем больше симпатий к фашистской клике в Испании, чем прежде. Теперь я убежден, что он почти фашист, как и Болдуин и Иден». Говоря о другом представителе правящего класса Британии, У. Додд, отмечал: «Лорд Лотиан, в прошлом Ф. Керр, секретарь Ллойд Джорджа во время мировой войны… (теперь) восхвалял Гитлера… Он кажется мне самым закоренелым фашистом из всех англичан, с которыми мне приходилось встречаться». Аналогичных взглядов придерживался другой американский посол – Дэвис, который воспринимал англичан как антисоветчиков. Французский посол в Берлине Р. Кулондр выражался мягче, он «не одобрял точку зрения англичан на нацизм…».

Дж. Оруэлл, вернувшись в Англию после участия в гражданской войне в Испании, писал: «…Не верьте ничему, или почти ничему из того, что пишется про внутренние дела в правительственном лагере. Из каких бы источников ни исходили подобные сведения, они остаются пропагандой, подчиненной целям той или иной партии, – иначе сказать, ложью. Правда о войне, если говорить широко, достаточно проста. Испанская буржуазия увидела возможность сокрушить рабочее движение и сокрушила его, прибегнув к помощи нацистов, а также реакционеров всего мира. Сомневаюсь, чтобы когда бы то ни было удалось определить суть случившегося более точно. Помнится, я как-то сказал Артуру Кестлеру: «История в 1936 году остановилась», – и он кивнул, сразу поняв, о чем речь».

«Страсти разгорались как политические, так и экономические. Испания экспортировала в деньгах не так уж и много – примерно… на 40 млн. долларов. Но она давала 45 % мировой добычи ртути, более 50 % пирита, поставляла железную руду, вольфрам, свинец, цинк, серебро. Тут прочно обосновались капиталы Англии и Франции (включая обе ветви Ротшильдов). Выходит, и капиталы Соединенных Штатов. Социализм в Испании, – отмечает С. Кремлев, – такой компании был ни к чему, не допускалась даже малейшая его угроза. Буллит, перебравшийся из московского посольства США в парижское, недаром нажимал на французского министра иностранных дел Дельбоса, чтобы Франция, не дай бог, не помогла Испании». «Арифметика простая, – пишет С. Кремлев. – Акция английской компании «Рио Тинто» накануне мятежа стоила 975 франков, во время наступления фалангистов каудильо на Мадрид -2600, после успехов итальянцев под Гвадалахарой —3400, а после их поражения там -2500 франков. Как только фалангисты заняли Бильбао, английская «Орконера» возобновила вывоз оттуда железной руды, а Франко получил кредит в миллион фунтов стерлингов».

Правда, в данном вопросе интересы Лондона и Парижа пересекались с устремлениями Германии и Италии. Последние также претендовали на получение своей доли. Они требовали от Франко экономических компенсаций за оказанную помощь в виде режима наибольшего благоприятствования и передачи им горнорудной промышленности.[7]7
  В 1937 г. Германия импортировала из Испании 1,6 млн. т металла, 0,96 млн. т пиритов. В конце 1937 г. ежемесячный импорт Германии из Испании составлял 10 млн. марок. (Хью Т. С. 421–422)


[Закрыть] Гитлер заявлял, что «поддерживает Франко лишь для того, что бы получить доступ к испанским залежам железной руды».

Еще более серьезно интересы стран пересекались в вопросе о Гибралтаре – ключе от Средиземного моря, а следовательно, от всей Северной Африки и Ближнего Востока. Кто владел этим ключом, тот господствовал в регионе. Италия и Германия в случае успеха становились первыми претендентами на англо-французское колониальное наследство. В этой связи, например, Ллойд Джордж выступал в поддержку республиканского правительства, заявляя своим избирателям: «Вы патриоты или нет? Вы хотите победы Франко? Вы хотите, чтобы наши коммуникационные пути зависели от милости Италии и Германии? Или вы совершенно забыли об интересах империи?» Эта угроза поколебала даже антисоветские настроения официального Лондона и Парижа. Полпред СССР в Берлине Суриц в то время докладывал: «Безмерное злоупотребление советской угрозой, принявшее особенно неслыханные размеры в связи с испанскими событиями, значительно притупляется от того бесспорного факта, что германская агрессия последнего времени в первую очередь задевает интересы западных стран». Планы Гитлера между тем шли еще дальше – ведь фашистская Испания завершала окружение Франции. Не случайно меморандум германского МИДа гласил: «Европейский конфликт, в котором ось Берлин – Рим будет противостоять Англии и Франции, приобретет совершенно иной вид, если сильная Испания присоединится к оси Берлин – Рим».

Официальный Лондон и Париж не могла не тревожить активность Гитлера и Муссолини в делах Франко, но без них невозможно было подавить распространение социализма. Так, советник немецкого посольства в Мадриде Швендеман сообщал: «Развитие обстановки в начале мятежа… отчетливо свидетельствует о растущей силе и успехах правительства и о застое и развале у мятежников». Недаром Франко сразу запросил помощи у Гитлера и Муссолини. Даже спустя год, 22 мая 1937 г., Франко признавал, что если согласиться на перемирие, то свободные выборы приведут к созданию «левого правительства», а это будет означать конец «белой Испании».

Чемберлен по этому поводу позже напишет: «Я обдумал всевозможные формы ответных действий, и мне абсолютно ясно, что ни одна из них не будет эффективной, если мы не собираемся воевать с Франко… Конечно, может дойти и до этого, если он окажется совсем глупым». Идеальное решение дилеммы для Англии высказал Иден – обеспечить победу Франко, после чего добиться соглашения о выводе итальянских и немецких войск.

Париж, в отличие от Лондона, не имел времени на раздумья, он должен был предпринимать решительные действия с первых дней. И Париж действовал. С самого начала, пока силы мятежников были невелики, и, по мнению французских военных, хватило бы 50 самолетов, чтобы их остановить, Франция отказалась отдать испанскому правительству эти самолеты, оплаченные задолго до мятежа. 8 августа правительство Блюма официально запретило вывоз самолетов и вооружения в Испанию. Мало того, Франция обратилась к другим странам заключить соглашение о «невмешательстве», который на деле санкционировало интервенцию Италии и Германии в Испанию. Но формальных поводов для отказа не было, и 9 сентября был создан Международный комитет по невмешательству, в который вошли 27 государств, в том числе и СССР.

Правда, «русские были готовы обсудить пути и способы помощи республиканской Испании и договориться о необходимых мероприятиях на тот случай, если оказание помощи Испании привело бы к всеобщему конфликту…». Но предложения советского правительства, сделанные еще до соглашения о невмешательстве, были отклонены. «Мотивы Сталина, заставлявшие его присоединиться к соглашению о невмешательстве, – по мнению Т. Хью, – заключались главным образом в желании вступить в альянс с Францией и Англией». Отношение Франции к этому вопросу вполне определенно в октябре 1936 г. продемонстрировал Леже, который «намекнул советскому поверенному в делах, что франко-советские отношения могут пострадать, если Советский Союз не будет придерживаться менее агрессивной политики в Испании».

Были и другие причины, по которым СССР вступил в комитет по невмешательству. О них Сталину докладывал замнаркома иностранных дел Н. Крестинский: «Мы не можем не дать положительный, или дать уклончивый ответ, потому что это будет использовано немцами и итальянцами, которые этим нашим ответом будут оправдывать свою дальнейшую помощь повстанцам». 28 августа 1936 г. Сталин запретил экспорт военного снаряжения в Испанию.

Между тем поставки оружия Германией и Италией националистам продолжались. В ответ 24 октября НКИД заявил, что СССР не может считать себя «связанным соглашением о невмешательстве в большей мере, чем любой из участников». Соглашение превратилось «в ширму, прикрывающую военную помощь мятежникам», и СССР будет считать себя свободным от обязательств, если немедленно не прекратится помощь Франко со стороны Германии и Италии. Сталин возобновил поставки оружия республиканцам, и в критические дни ноября, по мнению Т. Хью, именно организованная международная поддержка коммунистов, т. е. Коминтерна и СССР, спасла Мадрид.

Англия и Франция тем временем шли своим путем. По словам Т. Хью: «При Чемберлене британское правительство стало искать способы умиротворения Гитлера и Муссолини куда более активно, чем при Болдуине». Против выступал один Ллойд Джордж, который предостерегал свое правительство от участия в «воровской сделке между диктаторами». Он заявлял, что для Англии лучше начать войну теперь, чем позорно капитулировать перед фашизмом. Но правительство Чемберлена продолжало проводить свою политику, стремясь «умиротворить» Муссолини и Гитлера «любой ценой».

Галифакс в то время уверял Г. фон Дирксена, что Британия «ни в коем случае не желала бы вызвать неприязненных чувств в Германии».

Одним из шагов политики «умиротворения» стал предложенный Англией план за контролем политики невмешательства, т. е. попыткой установить «эффективный контроль, после чего прекратить снабжение Испании». Республиканцы сочли эти действия за оскорбление: «Мало того, что Германия и Италия без всяких препон доставляли оружие националистам, так теперь они получают право препятствовать таким поставкам. Законченное издевательство». Оружие Германия и Италия поставляли через Португалию, где диктатор Салазар активно поддерживал Франко. Когда же 13 мая на Совете Лиги Наций Советский Союз призвал к пересмотру политики невмешательства и призвал к действиям, то против проголосовали Англия, Франция, Польша и Румыния, остальные девять держав, входивших в Совет, воздержались. Республиканцы были обречены. Между тем, по мнению американского посла, именно «победа республиканцев в Испании может приостановить процесс установления диктаторских режимов в Европе и привести к падению Гитлера и Муссолини».

Сами США тем временем формально также присоединились к политике «умиротворения», проголосовав за Акт о запрете поставок оружия в Испанию. Он сразу получил одобрение Франко и Гитлера. В Сенате против акта выступил только сенатор Най. В палате представителей также только один человек проголосовал против. «Этот инакомыслящий, Бернард, заявил, что данный акт лишь формально нейтральный а на деле «мешает демократической Испании воспользоваться ее законными международными правами в то время, как ее атакуют орды фашистов»». У. Додд, находившийся в Берлине, признавал, что «американский нейтралитет означает германо-итальянское господство в Испании.

Это, по-видимому, так и будет, если только Франция не пошлет десятки тысяч солдат и сотни самолетов в Мадрид».

Следующим шагом на пути «умиротворения» стал подписанный 16 апреля 1938 г. англо-итальянский пакт о Средиземноморье, согласно которому Италия обязалась вывести свои войска из Испании после окончания войны. На этот раз даже У. Черчилль[8]8
  К середине 1938 г. У. Черчилль уже проникся симпатиями к республике.


[Закрыть] не выдержал и заявил Идену: «Это полный триумф Муссолини, который получил наше сердечное согласие на укрепление своих позиций в Средиземноморье, направленных против нас, на военные действия в Абиссинии, на насилие в Испании». Даладье не отставал от своих островных соседей и, следуя политике умиротворения отменил планировавшееся еще в 1936 г. заключение технических соглашений с СССР, поскольку опасался, что подобные мероприятия дадут немцам повод говорить об окружении Германии.

«После Мюнхенского соглашения, – отмечает Т. Хью, – стало ясно, что Англия и Франция никогда не вступят в войну ни из-за Испании, ни из-за какой-либо другой страны». Мюнхен развязал немцам руки, до него они были убеждены, что их серьезное вмешательство в испанский конфликт перерастет в общеевропейскую войну. В решающие дни Германия начала массированные поставки вооружения в Испанию.

Франция же наоборот закрыла границу с Испанией, а итальянские подлодки топили советские корабли с оружием для республиканцев. В итоге к концу 1938 г. сложилась ситуация, о которой Д. Ибарури писала: «Соотношение вооружений республиканцев к франкистам по самолетам 1:15, по артиллерии 1:30, по танкам 1:35, по пулеметам 1:15. В то время как слабо вооруженные республиканские солдаты, истекая кровью, сдерживали натиск вооруженного до зубов врага, во Франции лежали закупленные испанским республиканским правительством пулеметы, орудия, самолеты, которые французские власти не разрешали перевезти в республиканскую Испанию».[9]9
  В то время в Марселе находилось 10 тыс. пулеметов, 600 самолетов, 500 орудий… поставленных СССР, однако французское правительство отказалось пропустить их через свою границу, а доставка морем была невозможна из-за морской блокады националистов. (Хью Т. С. 537).


[Закрыть] Впрочем и до этого, как вспоминал позже адмирал Н. Кузнецов: «Транспортировка военных грузов по территории Франции требовала наших значительных усилий, а нередко и «жирной смазки» чиновников железных дорог».