Текст книги "Следы под окном"

Автор книги: Василий Хомченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 5 страниц)

Видение было коротким – всего несколько секунд, а Зимин проснулся, как от взрывной волны. Сердце ныло от неясной тревоги. Зимин сел, опустив ноги на коврик, несколько раз глубоко вздохнул, чтобы развеять остатки сна, успокоиться, и сразу же подумал про Алену. «Я мёртвая, меня убили…» – ещё стояли в ушах её слова. Что это могло означать? Если верить тому, что утверждают учёные, сны – это предчувствие болезни, психических расстройств, беды, радости. Что и с кем должно случиться – с ним или с Алёной? А может, уже что-то случилось?

Он глянул на часы, до шести ещё далеко. Все отдыхающие и медперсонал ещё спят. Спал и Цезик, лёжа на спине, укрывшись одеялом до подбородка. Хороший сосед попался, не храпит, и сны ему не снятся, сам говорил об этом. Зимин взял книгу, попробовал читать, но все та же тревога заставила положить книгу на тумбочку.

«Что-то случилось с Алёной, – решил он. – Заболела?» В последние дни она была какая-то странная, возбуждённая, спрашивала все время о сроках давности, беспрестанно говорила об убийцах. Почему это её заинтересовало? Почему не призналась Зимину, не рассказала о причинах своего беспокойства? Он упрекнул себя, что сам не придал этому значения, не выпытал у неё, что же произошло, и дал себе слово поговорить с ней утром.

Теперь он лежал с открытыми глазами, ожидая, когда проснётся корпус и можно будет пойти к Алене. Вспоминал, каким видел себя во сне. Что ж, время неумолимо, скоро уже и шестьдесят. Прожито и пережито немало. Всякое было – и хорошее, счастливое, и горькое, подчас трагическое. Самым страшным в его судьбе была война, для него немыслимо короткая. Он, молодой боец-пограничник, повоевал всего несколько часов – столько, сколько могла продержаться застава. Задержать немцев дольше не смогли – все погибли. Мёртвым посчитали враги и Зимина, тяжело раненного, контуженного. Прошли мимо окопа, на дне которого он лежал, окровавленный, потерявший сознание, сели на мотоциклы и машины и уехали.

Вытащила его из окопа Зося, девушка с соседнего хутора, спрятала в лесу, выходила. Раненая нога долго не давала двигаться, и Зимин просидел в лесном укрытии месяца три, потом перешёл жить к Зосе. Помогал по хозяйству, долечивал ногу. Долго мучили головные боли после контузии. Потому и в партизаны не смог пойти. Пытались завербовать его в полицию, но он симулировал припадки, провалы памяти, – отстали. Родился сын и окончательно привязал его к Зосе, женщине хозяйственной, заботливой, но почти неграмотной. После освобождения Зимин попробовал поступить в технический вуз. Не приняли – в биографии тёмное пятно. Переехал с семьёй с хутора в город, пошёл работать на завод, заочно учился на юридическом факультете. Получив диплом, с трудом устроился в юридическую консультацию и там прослужил адвокатом почти до пенсии. Большой семьи, о которой мечтал, не получилось, детей больше не было. Сын вырос, выучился на лесотехника, давно живёт своей жизнью на другом конце земли – Дальнем Востоке. Оттуда не смог – или не захотел – приехать даже на похороны матери.

Любви к Зосе у Зимина никогда не было, была благодарность за спасение, долг верности. Так и прожил с ней десятки лет, с женщиной довольно ограниченных интересов, но умевшей хорошо устраивать быт. Она была очень удобной, хорошей хозяйкой. Вовремя накормить, убрать, постирать – в этом она была педантичной. И мужа приучила к порядку. Сначала этот строгий порядок казался невыносимым, но потом Зимин смирился, принял его как должное. Так по инерции и привычке придерживался его и после смерти жены: все лежало и висело там, где когда-то держала жена, и готовил он себе то же на завтрак и ужин, что готовила на протяжении многих лет она. Ровно через три дня менял рубашки и каждый день – носовые платки, даже если не приходилось ими пользоваться.

Зимин, конечно, понимал, что ему не хватает духовной близости с женой, что и она была бы более счастлива с другим мужем, принимавшим её уровень и не требовавшим большего. Но он давно примирился со своей судьбой, несправедливой к нему, даже жестокой. Не такие высоты он должен был взять. Не взял. А уж коль переступил свой перевал, пошёл вниз, изменить что-либо трудно, да и стоит ли.

И все же перемены должны были произойти. Впервые в жизни судьба послала ему неожиданную любовь. Зимин поверил, что с Алёной он будет счастлив на этом, конечном этапе жизни.

Вот об этом он и думал теперь, лёжа в кровати и ожидая подъёма. Не выдержал бесцельного лежания, встал, начал одеваться, не заботясь о том, что может разбудить Цезика. Одевшись, пошёл на улицу, решив до завтрака прогуляться по лесу.

Навстречу Зимину по дорожке, вынырнувшей из кустов, вышел Семён Раков. Остановился, поздоровался лёгким поклоном головы, приложив руку к груди. Вторая рука была спрятана за спиной.

– И вам не спится, Аркадий Кондратьевич? – спросил Семён. – Раненько поднялись.

– Да что-то не спалось сегодня.

– А я каждый день встаю в шесть, то гуляю, то поварам на кухне помогаю. Алена ваша где?

– Где же ей быть, спит ещё.

– А я туфлю её нашёл. – Семён отвёл руку из-за спины и показал женскую туфлю с ещё не засохшей грязью на каблуке. – По своей работе узнал, что её туфля. Вот, подмётку прибивал из двух кусков.

Такие жёлто-коричневые туфли Зимин видел на Алене.

– А где же вы её подобрали? – почему-то встревожился он. – Может, она выбросила!

– Да нет, потеряла. В кустах нашёл. Понесу ей.

Они прошли ещё немного и очутились неподалёку от дома врача Егорченко. Удивились, увидев там людей, машину, милиционеров и овчарку, которую держал на поводке милиционер-кинолог.

– Что-то случилось, – сказал Зимин, остановившись, и в груди его невольно похолодело.

– Раз милиция тут, конечно, – согласился Семён.

Подошли ближе. Зимин узнал следователя, младшего советника юстиции. Тот, присев на корточки, заливал гипсовым раствором след. Лейтенант милиции фотографировал дом, дорогу, двор. Зимин увидел, что следы женские, и на одном из них отчётливо виден отпечаток подмётки из двух кусков.

– Отличная примета, Аркадий Кондратьевич, – поздоровавшись с Зиминым, похвалился следователь. – Вот мы её сейчас и возьмём.

Лейтенант милиции объяснил Зимину, что тут произошло.

– Вот, – показал он на окно, – куда стреляли.

Стекло было разбито, осколки остались только по углам рамы.

– Судя по всему, стреляла женщина, – рассказывал словоохотливый лейтенант. – Вон как наследила. Долго топталась. А стреляла вот из чего. – Он подошёл к машине, достал оттуда ружьё-одностволку. – Собака нашла, а дальше след потеряла.

Семён, услышав это, спрятал туфлю в карман плаща и шепнул Зимину:

– Алена это. Ей-богу, она.

Зимин не осмелился спросить у следователя, убит ли кто-нибудь, боялся услышать ответ и, дёрнув за рукав Семена, поспешил в санаторий, чтобы скорее встретиться с Алёной.

– Алена стреляла. Туфля её, и следы, значит, её, – твердил Семён.

– Почему Алена? Что ей этот врач? За что она могла стрелять в него? – Зимин вспомнил её странное поведение в последние дни, настойчивые расспросы о сроках давности и вдруг поверил, что стреляла в самом деле она.

«Вот и сон в руку, вот и сбылось моё предчувствие беды», – подумал он, и идти дальше не смог, перехватило дыхание. Остановился, схватившись за сердце.

Подъёма ещё не было, но многие отдыхающие вышли из корпуса – кто пройтись по свежему воздуху, кто на физзарядку, какая-то женщина пробовала подтянуться на турнике.

– Пойдёмте к Алене, пойдёмте, – взволнованно повторял Семён. – Ай-ай, что ж это она наделала? И как надумала?

– Почему она? – разозлился Зимин. – А может, и не она вовсе, может, кто-то её туфли обул?

– Она, Аркадий Кондратьевич, чувствую, что она, а ружьё у Магды взяла. Вот как.

Они не успели войти в корпус, на крыльце встретились с Алёной. Семён молча протянул ей туфлю. Какой-то миг она испуганно смотрела на него, потом выхватила из Семёновой руки туфлю и закинула её в кусты. На Зимина посмотрела долгим, горячечным взглядом, и по глазам её тот понял, что все правда, стреляла она.

– Там уже следственная бригада, собака. И ружьё нашли, – упавшим голосом сказал Зимин.

– Ага, ага, – совсем некстати закивала она головой.

– Ты? – спросил он.

– Аркадий… – начала она и оборвала разговор, вся сжавшись, как от холода. – Они приехали? Ну что ж!

– Они там. Ты? – снова повторил он вопрос.

– Я пойду туда. Признаюсь, что я убила его.

– Кого?

– Грака Семена. – И пошла не оглядываясь, уверенная, что они пойдут вслед.

– Алена, погоди! – позвал её Раков. – Какого Грака? Того, что в нашем районе в полиции служил?

– Его.

– Ерунду говоришь. Того Грака партизаны схватили и на тот свет отправили.

– Нет, он тогда жив остался, а вчера я его убила. Только теперь он был зубным врачом Егорченко.

Зимин догнал её, схватил за руку.

– Стой, расскажи мне все.

– Им, следователям, расскажу. Грак меня… а потом убил в овраге вместе с моими родителями. А теперь я его убила. Раз по закону его нельзя судить за давностью.

– Так это ты о нем все говорила? Что же ты наделала? – схватился за голову Зимин. – Почему же ты мне раньше всю правду не рассказала? Не существует давности для предателей. Не существует, слышишь? Хоть сто лет пройдёт, судить их будут.

Дальше они шли молча и подоспели к месту происшествия как раз тогда, когда милиционер снова старался навести на след собаку. Собака вдруг закрутилась, заметалась и рванулась к Алене.

– Осторожно! Держи собаку! – закричал Зимин.

Собаку проводник удержал, но она все рвалась к Алене.

Алена подошла к следователю.

– Это я стреляла, – сказала она.

В это время из глубины двора показался, направляясь к калитке, Егорченко. Шея его была перебинтована, он поворачивался всем корпусом, как волк.

Алена побледнела, судорожно глотнула воздуха, покачнулась и расставила руки, словно переходила узкие мостки.

– Живой?! Грак живой. Его и убить нельзя?!

Она упала бы, если б её не поддержали Зимин и лейтенант.

Выписка из постановления следователя о мерах пресечения

Я, военный следователь военной прокуратуры капитан юстиции Иванов Г.И., учитывая, что обвиняемый в совершении преступления, предусмотренного статьёй 61 УК БССР (измена Родине), Егорченко Валентин Павлович, он же Грак Семён Савельевич, может скрыться от следователя, постановил: взять его под стражу.