Текст книги "Одиссей покидает Итаку. Бульдоги под ковром"

Автор книги: Василий Звягинцев

– Возможно, вы и правы. Пойдемте, раз так. К вам у нас претензий нет. На данный момент. А там посмотрим… С Олегом сами разберемся.

Они вошли в зал, и Воронцов сразу же глянул в угол, на свой столик. Мало ли что… Но Наташа была на месте, более того, она так весело и заливисто смеялась, что на нее оглядывались.

– Ой, Дим, – сказала она, с трудом переводя дыхание и прикладывая платочек к уголкам глаз, – Миша такие анекдоты рассказывает… – И снова прыснула, не сдержавшись.

– Благодарю вас, – вежливо кивнул Мише Воронцов. – Я бы тоже с удовольствием послушал…

– К сожалению, нам пора, – развел руками «одессит».

Все церемонно раскланялись. Уже уходя, «одессит» шепнул по-суфлерски:

– Отдыхайте в свое удовольствие. За ужин заплачено.

Воронцов сделал рукой жест, будто приподнимая над головой канотье.

– Правда, Дим, этот Мишка такой остроумный… Это твои знакомые? – Наташа взглянула на Воронцова и вдруг встревожилась. – Что случилось, Дим?

– Пустяки, не бери в голову.

Уже после полуночи они шли пешком по самым темным и тихим переулкам, держась за руки, как в юности, и время от времени останавливались и целовались там, где было потемнее. Воронцов только все старался повернуться чуть боком, чтобы Наташа не почувствовала через тонкий тропикаль жестких углов пистолета.

И еще он часто оглядывался, будто ожидая внезапного нападения с тыла.

Войдя в прихожую, Дмитрий вдруг вспомнил, что подарки для Наташи так и лежат в багажнике, за всем происшедшим он о них напрочь запамятовал. Да оно, может, и к лучшему, сейчас вручить их будет уместнее. Исходя из того, что отношения стали гораздо определеннее.

Он вновь спустился во двор, проверил, на месте ли колеса, подергал дверцы. Автомобильные воры пока до машины не добрались.

Воронцов присел на скамейку напротив подъезда, закурил на сон грядущий.

Интересно все же, действительно ли Наташа так ничего и не помнит об их встрече в Замке? И ее эмоции и поступки совершенно искренни? На самом деле только и мечтала, когда в ее жизни появится отставленный за ненадобностью и, по идее, напрочь забытый поклонник? Фотография на полке вроде бы за это. Но может быть и второй вариант – продолжается внушенная Антоном линия поведения, которую Наташа изображала с экрана. А также и третий – одинокая женщина, измученная одиночеством, потянулась навстречу первому более или менее подходящему партнеру, а то, что он оказался давним знакомым, лишь упростило дело…

За спиной в кустах зашелестело, и Воронцов резко дернулся, рука сама метнулась к карману с пистолетом.

На освещенную дорожку выбежала мелкая пестрая собачонка.

– Тьфу ты… – выругался Дмитрий и нервно рассмеялся, вспомнив к случаю английскую шутку: «Джентльмен – это тот, кто называет кошку кошкой, даже наступив на нее в темноте».

«Однако как же держать себя дальше?» – думал он, поднимаясь по лестнице с коробками под мышкой. Вроде бы Наташа недвусмысленно намекнула, вспомнив о его «чрезмерной сдержанности» в прошлом. Странные, казалось бы, сомнения для уверенного в себе и порядочно пожившего на свете человека, а вот поди ж ты…

Тихо войдя в темную прихожую, Воронцов понял, что его сомнения разрешились сами собой.

В глубине комнаты подрагивал огонек свечи, чуть слышно играл магнитофон, незнакомая девушка пела низким вибрирующим голосом: «Здравствуй и прощай, здравствуй и прощай, помни обо мне…» А Наташа ждала его, стоя у задернутого шторой окна, поразительно похожая на саму себя в тот последний вечер, в который еще все могло случиться так, как он хотел, но не случилось, по его ли вине, по ее ли, кто теперь скажет…

Когда Наташа, успокоившись, лежала, обняв Воронцова, поглаживая пальцами его щеку, он сказал голосом, в котором звучало удивление:

– Смотри-ка, а у нас ведь совсем неплохая встреча получилась. Я, грешным делом, думал, что будет все гораздо хуже или вообще ничего не будет.

– Почему? – Она даже оттолкнула его от себя, привстала, опираясь на локоть.

– Успокойся, не в тебе дело. – Дмитрий вновь привлек ее к себе, поцеловал ладонь. – Просто есть в таких запоздалых встречах что-то… ненормальное. Я, по крайней мере, раньше так думал. Может быть – для самоуспокоения. Чтобы не слишком тосковать о тебе. Вот, послушай…

 
В листве березовой, осиновой,
В конце аллеи у мостка
Вдруг падал свет от платья синего,
От василькового венка.
 
 
Твой образ легкий и блистающий
Как на ладони я держу,
И бабочкой неулетающей
Благоговейно дорожу.
 
 
И много лет прошло, и счастливо
Я прожил без тебя, а все ж
Порой я думаю опасливо:
Жива ли ты, и где живешь?
 
 
Но если встретиться нежданная
Судьба заставила бы нас,
Меня бы, как уродство странное,
Твой образ нынешний потряс.
 
 
Обиды нет неизъяснимее:
Ты чуждой жизнью обросла,
Ни платья синего, ни имени
Ты для меня не сберегла.
 
 
И все давным-давно просрочено,
И я молюсь, и ты молись,
Чтоб на утоптанной обочине
Мы в тусклый вечер не сошлись…
 

– Фу, как жутко… Опять твой Гумилев?

– На сей раз нет. Эмигрант один… Они там все от ностальгии малость того.

– Ты и теперь так же думаешь?

– Слава богу, что ошибся… Но думал, врать не буду.

– Дим, честно, – прошептала Наташа, касаясь губами его уха, – ты правда рад? Не будешь больше ни о чем вспоминать?

Воронцов молча стал ее целовать. Как раз на последний вопрос ответить он не мог.

Перед самым рассветом Воронцов осторожно, чтобы не потревожить Наташу, поднялся, вышел на кухню и уже там оделся. В несколько затяжек выкурил сигарету, глядя через открытую балконную дверь в затянутый серо-голубой дымкой двор, потом, окончательно решившись, достал из кармана футляр.

Мелькнула мысль: «Недолго удалось на воле погулять». Потом подумал, что если придется задержаться, Наташа может неправильно понять, написал на салфетке крупно:

«Извини, опять дела. Скоро вернусь. Целую.

В.Д.»

И поднес к уху зажатую в пальцах фишку.

Все произошло точно так же, как в первый раз. Даже оказался он на том же месте перед входом в Замок. Очевидно, была в этом некая высшая целесообразность.

Привычно взглянув на часы, Воронцов знакомым маршрутом отправился на поиски Антона. Предположение о том, что они скованы теперь одной цепью, и Антону, где бы он ни был, придется бросать все свои занятия и спешить сюда на рандеву, показалось Дмитрию забавным.

Но, скорее всего, тут должна работать более сложная схема. Основанная на независимости пространственно-временных координат.

Как бы там ни решались такие проблемы, а Антон оказался на месте и ждал Воронцова, прогуливаясь перед входом в адмиральский кабинет. Встретились они просто, даже буднично, как сослуживцы утром в понедельник. И самочувствие у Дмитрия было соответственное. Даже не понедельничное, а как второго января.

Прошли в кабинет, сели по обе стороны письменного стола, причем Воронцов, словно невзначай, на хозяйское место. Капитуляцию подписывать тоже надо не теряя самоуважения.

– Ты мне одно скажи, – начал Воронцов без предисловий, – кто все же дурак, я или все вы?

– Ну-ка, ну-ка, поясни, – искренне заинтересовался Антон.

– Неужто надо пояснять? Пожалуйста. Вот это все, что у нас с тобой происходило, а теперь и вчерашние события… Как получается? С одной стороны – все ваши возможности (я сейчас различия не делаю, все вы для меня пришельцы), на мой взгляд, невероятные, а с другой – вопиющая бестолковость. Гнать этих работничков без мундира и пенсии. Любой наш дурак из соответствующих ведомств намного бы лучше и проще прокрутил подобную акцию.

– Подожди, – перебил его Антон. – Мы, кажется, об этом уже говорили. На наглядных примерах. Ты Арсеньева читал?

– Ну?

– Тебя не удивляло, что Дерсу Узала в тайге во всем превосходил автора, а ведь тот по развитию на века опережал тунгуса. Как бы не на столько же и мы обогнали вас… Во времена Арсеньева и теория относительности уже была, и самолеты летали, и Уэллс машину времени придумал.

– Это я понимаю. А конкретно? Почему вчерашние визитеры смогли разыскать меня и не нашли Олега? Почему изъяли квартиру, а хозяина прозевали? Почему вообще так одинаковы все их промахи и просчеты? На примере Левашова и его ребят они же могли уточнить свои методики, внести поправки на личности, и еще вчера разделаться с ними полностью и окончательно. А то у меня складывается впечатление, что дело тут не в способностях и возможностях, а совсем в другом… И это другое мне совсем не нравится.

– Поподробнее про вчера, пожалуйста…

Воронцов рассказал, стараясь быть как можно более точным в деталях.

– Понятно, – кивнул Антон. – Кое-какие выводы можно сделать. Хотя я и не ожидал, что они бросятся в такие крайности. Но нам это даже на руку, пожалуй. А насчет твоих сомнений… Видишь ли, тут и психология, и чисто технические тонкости. Как во всяком чересчур централизованном, иерархическом обществе, функционеры у аггров ограничены в степенях свободы. Выходки твоих соотечественников требуют немедленных и оригинальных контрмер, а начальника, имеющего право на свободу решений у них на Земле и поблизости нет. Вот и получается… Но ты не обольщайся, если попадешься, они тебе и в пределах своей компетенции веселую жизнь устроят. Сейчас же картина складывается следующим образом: квартиру Левашова они изъяли вместе со всей начинкой – и тем самым лишили себя единственной надежной привязки. Те вещи, что он хранил, очень легко детектировались. Теперь, чтобы найти Левашова и его товарищей, им придется использовать обычные человеческие способы. Пройти по всей документированной у них цепочке связей, знакомств, и все в реальном масштабе времени. Так что дня три-четыре в запасе есть. И даже больше, если принять меры противодействия – тут я помочь могу.

Он вытащил из внутреннего кармана горсть мелких, с вишневую косточку, серебристых деталек, похожих на транзисторы – с длинными тонкими усиками.

– Вот имитаторы. Или маячки, как угодно. Если их разместить в местах массового скопления людей, например, на вокзалах, в аэропортах, стадионах, а еще лучше – пристроить к постоянно перемещающимся объектам, они отвлекут на себя внимание противника, создадут как бы фантомы каждого из вас. Побегают… – Воронцов не разобрал последнего слова, прозвучавшего не то как ругательство, не то как некий специфический термин, относящийся к тем, кому предстоит бегать. – Но это все так, неделя, максимум – две… – Антон знакомым жестом щелкнул пальцами. – Могу предложить такой вариант: перебирайтесь сюда, в Замок. Тут вас никто не найдет и не тронет.

– Спасибо за приглашение. Замок – это вещь. Особливо в хорошей компании. А вот ты говорил насчет последствий. Что они, к примеру, могут сделать со мной? Если по правде? Убить – это я понимаю. А еще? Допрашивать меня не о чем, пытать просто так? Глупо. Высечь муху за то, что спать мешала?

– О, здесь ты их недооцениваешь. Сам факт причинения мучений врагу – уже удовольствие. Существенная компонента аггрианской культуры. Но не основная. А вот использовать врага в своих целях, заставить его делать то, что нужно тебе, да вдобавок наказать жестокими и бесконечными нравственными страданиями… Ты пойми, это же совершенно иной тип психологии, несоизмеримый с нашим, как бросок камня из пращи с запуском внепространственного зонда. Я изучал аггров много лет, и то постиг только поверхностные грани их нравственности. Если они сочтут кого-то заслуживающим наказания, они могут сделать его, к примеру, живым тренажером в своих учебных центрах. Обладающим сознанием и памятью, но лишенным свободы управления собственным телом. Будут отрабатывать на нем варианты поведения человека в заданных ситуациях или новые способы психологического воздействия. Другой вариант – в тебя введут соответствующую программу и забросят в Древний Египет. И ты вынужден будешь в роли жреца, сановника, а может, и десятника на постройке пирамид выполнять предписанное: собирать и передавать информацию, вносить нужные коррективы в действия тех или иных исторических персонажей, шпионить за нашими, допустим, исследователями… Будешь все понимать, чувствовать, страдать от одиночества, ностальгии, ужасов тогдашней жизни, невозможности хоть что-нибудь изменить даже в рамках предложенной реальности, и все это будет длиться долго… Может быть – века. Потом тебя вернут обратно. Дадут пожить в свое удовольствие год или неделю, и – снова… Работа для таких «каторжников» всегда найдется. В новом воплощении ты можешь оказаться кем угодно: евнухом при дворе императора Цинь Ши-хуанди, или, наоборот, наложницей шаха Аурангзеба, а то и Вечным жидом… Впрочем, Агасфер – далеко не так плохо… По крайней мере – смена впечатлений, обстановки, свежий воздух.

Все услышанное не то чтобы поразило Дмитрия, скорее – наполнило его душу горестным недоумением. До каких же пределов бессмысленной жестокости может дойти… не человек, но вообще – мыслящее существо. И это после миллионов лет развития разума, которому следовало бы становиться все более и более гуманным.

А почему? – тут же возразил он сам себе. С чего это я взял? Это ведь наше, европейское изобретение – гуманизм. И только. В Китае, Индии, вообще в Азии, да наверное и на других континентах такого понятия не было. Может, и в иных мирах оно совершенно необязательно. А мы, европейцы, не более чем мутанты. Умеющие, впрочем, запросто с сей обременительной деталью при необходимости расставаться. Мало ли что там Федор Михайлович насчет слезинки ребенка писал… Так Воронцов подумал, а вслух сказал:

– Тебя послушать, так для вас Земля прямо-таки натуральный театр… Развлекаетесь тут, проблемы свои решаете, а люди кто? Даже не так. Мы – это мы, а как вас называть? Вот ты, например, когда на мне экспериментировал, сильно от тех аггриан отличался?

– Сильно, – серьезно сказал Антон. – Разве ты сам не заметил? Во-первых, у нас все добровольно. Ты и сейчас сам ко мне пришел. Во-вторых, я ни в чем не вышел за пределы принятых у вас норм морали. В-третьих, вся моя проверка была направлена на выявление у тебя именно возвышенных качеств личности, а не низменных… И при сохранении свободы воли. Ну, и в-четвертых: как раз против всего, что тебя так возмущает, мы и боремся. Не совсем теми методами, что привычны тебе, но это уже непринципиально. Ты удовлетворен?

И снова Воронцов не понимал, как же ему быть: верить или не верить Антону, и насколько, в чем?

Поверить ему – и как бы перестать быть человеком двадцатого века, вернуться к тем эпохам, когда землю и небо, и души людей населяли злые и добрые демоны, нечистая сила, человек был бессилен перед роком и никто даже не слышал об историческом материализме.

И однако, однако… Есть ли у него основания обижаться? Разве не стала его жизнь куда более интересной и наполненной именно тем, чего так не хватало в предыдущей? Не о такой ли судьбе ему всегда мечталось?..

– Удовлетворен, – наконец ответил он. – По крайней мере, ничего другого мне сейчас не остается. А насчет твоего предложения подумаем. Если выхода не будет – скорее всего, воспользуемся. А сейчас мне нужно возвращаться. Желательно в то же время и место.

– Не составляет труда. Прими один совет на прощание. Постарайся все-таки мне верить. Разве то, что я тебя все время убеждаю, когда мог бы просто внушить все что угодно – не доказательство?

– В какой-то мере да. И я тебе в основном верю. Но и ты пойми… Я с тобой разговариваю, как с человеком. Прочие твои ипостаси мне недоступны. Твоей человеческой составляющей я готов доверять. Ладно, – Воронцов взмахнул рукой. – Поговорили. Я пошел. И начнем смотреть: фильм «Звездные войны», серия вторая. «Империя наносит ответный удар».

– Подожди, – сказал Антон. – Что такое честь – мы тоже знаем. Чтобы ты не думал, что я тебя все время только в углы загоняю, прими в подарок… – Он посмотрел на Дмитрия с совершенно искренним сочувствием к уважением, – или по ленд-лизу, как ты выражаешься… – Взял со стола лист плотной голубоватой бумаги с адмиральским вензелем, быстро набросал на нем какую-то схему, под ней колонку формул и вычислений. Протянул Воронцову. – Вот, отдай Левашову. Он разберется. Если решитесь воевать в одиночку – пригодится. С помощью этой приставки сможете сами, без меня, синтезировать любые существующие на Земле предметы. Ничего подарочек, да? Рог изобилия! Система простая, Левашов с его способностями за час постигнет. Ваше счастье, что он свою установку не дома хранил…

Воронцов спрятал бумагу в нагрудный карман.

– Спасибо. Боюсь, что нам еще придется с тобой встречаться.

– Я тоже на это надеюсь. Хочешь ты того или нет, а жизнь у тебя пошла нескучная.

– Я и раньше не слишком жаловался.

– Постарайся только не делать глупостей.

– Это я тебе обещаю. В пределах своего разумения… Так я пойду?

– Иди, дверь открыта.

Воронцов шагнул вперед.

Еще секунду кабинет адмирала Григоровича и кухня Наташиной квартиры сосуществовали в одном объеме пространства, и выглядело это довольно странно, потом посюсторонний интерьер обрел полную материальность, а обстановка, окружающая Антона, исчезла вместе с ним.

Электронные часы на холодильнике показывали то же самое время. До минут. На секунды Воронцов, уходя, внимания не обратил.

В комнате тоже ничего не изменилось. Наташа лежала на боку, подложив под щеку ладонь. Легкое одеяло сползло на пол. Воронцов, остановившись в двух шагах, смотрел на нее, будто видел впервые.

«А и действительно, вот так – впервые…» – подумал он с нежностью и грустью. Впервые она полностью принадлежит только ему. И, как ни печально, скорее всего – только до утра. До совсем уже недалекого утра. А что будет потом – не сумеет предсказать даже вездесущий и всеведущий Антон. Который, может быть, наблюдает за ним и сейчас. Из праздного любопытства или в оперативных целях. Ну и бог ему навстречу, как говорил все тот же боцман с соседнего тральщика.

Воронцов разделся, осторожно накрыл Наташу одеялом и лег рядом с ней.

До подъема флага вполне свободно можно еще часика три поспать.

Глиссирующий диск, едва касаясь пенных гребешков прибрежных волн, с точностью хоккейной шайбы влетел в узкие ворота бухты, образованные башнеобразными, покрытыми густым лесом утесами. Теряя скорость, лег на тихую, насквозь просвеченную солнечными лучами воду, прочертил по ней плавную дугу, по причальному пандусу выскользнул на берег и замер, сверкая зеркальным покрытием днища.

Антон – под этим именем его знали на Земле, и мы будем называть его так и здесь, хотя у него есть и собственное, достаточно громкое имя – оттолкнувшись руками, выпрыгнул из глубокого кокпита диска на вымощенную разноцветными каменными плитами террасу.

После свиста ветра в ушах и гула воды под палубным настилом тишина на острове показалась ему чересчур глубокой. Захотелось даже потрясти головой, как пассажиру слишком быстро снижающегося самолета. Сюда, на площадку у подножия берегового откоса, не доносился ни шелест тропического леса, ни тихий плеск набегающих волн. И вместе с тишиной на него снизошло ощущение покоя, неведомого на тревожной планете, где он безвыездно провел несколько последних лет.

Правда, глаза раздражали краски, слишком яркие и насыщенные после мягкой цветовой гаммы Земли. На взгляд человека все здесь было слишком: густо-фиолетовый океан, безоблачное, с изумрудным отливом небо, раскаленное до нестерпимой белизны светило в зените, слепящее даже сквозь самые плотные светофильтры, сверкающий оранжевый песок пляжей, безвкусно-сочная зелень деревьев…

Антон поморщился, достал из кармана рубашки и надел мгновенно потемневшие очки. Он рассчитывал провести здесь, на административной планете метрополии, всего несколько часов, а затем вновь возвратиться на Землю, и потому не стал проходить процедур рекондиционирования, обычных для форзейлей, прибывающих из чужих миров.

Оттого и лучи родного солнца жгли слишком уж немилосердно, и от избытка кислорода першило в горле. Час-два на открытом месте грозили серьезными ожогами, а то и тепловым ударом, и Антон заспешил вверх по крутой зигзагообразной лестнице, совсем вроде бы обычной, однако для человеческого глаза безусловно чужой по архитектурным пропорциям. Чужой на уровне подсознания. Как лица людей в незнакомом городе.

В тени широких зонтичных крон, между продуваемых прохладным бризом узловатых розовых стволов ему сразу стало легче.

Новое здание Департамента, повисшее над крутым океанским берегом, умело и с большим вкусом вписанное в горный ландшафт, напомнило Антону лучшие образцы земных построек, тот же знаменитый «Дом над водопадом» Райта, своим сочетанием горизонтальных и вертикальных объемов, расположенных на разных уровнях и под равными углами плоских параллелепипедов, неожиданным сочетанием дикого камня, дерева и стеклобетона. В сооружении чувствовалась рука талантливого, а может, даже и гениального архитектора.

Оно появилось здесь недавно, и Антон, усмехнувшись, подумал, что ничего не меняется в метрополии, и эта мода – каждому новому администратору возводить новую резиденцию – тоже.

Он еще не был представлен Председателю совета администраторов Департамента активной дипломатии, но встречался с ним в его прежнем качестве и не мог не признать, что выбор сделан не самый худший. Хотя, как опытный профессионал, относился к выдвиженцам с легким пренебрежением. Возможно, из-за неистребимой, многовековой кастовости, столь же свойственной форзейлевским дипломатам, как и всем прочим их коллегам в обозримой части Вселенной.

Разумеется, он никогда не позволил бы себе даже намеком выразить подобное отношение к своему пусть временному, но руководителю, да и справедливость требовала согласиться, что талантливый философ-политолог, писатель и мыслитель более способен к принятию нетривиальных и взвешенных решений, чем погрязший в рутине чиновник.

Его уже ждали, и ярко-зеленая стрела, вспыхнувшая на полу вестибюля, повела его по лестницам и переходам, через предупредительно распахивающиеся двери, туда, где должна была произойти аудиенция у председателя, экстренной связью потребовавшего шеф-атташе с Земли для личного и конфиденциального доклада.

Случай явно неординарный и потому – неприятный. Заведомо. Обычный протокол предусматривал приглашение на отдых на одну из курортных планет, а уже после этого, как бы между прочим, организовывались необходимые встречи и собеседования…

Председатель встретил его на пороге просторной веранды, открытой в сторону поросших серебристыми травами альпийских лугов. Конечно, это он – профессор Бандар-Бегаван, крупнейший знаток и теоретик неканонического права, автор десятка нашумевших книг, непременный лидер всех академических оппозиций, эстет и экстремист… Но многое, значит, изменилось в метрополии, раз именно его сочли подходящим на этот пост.

Худой, жилистый, подтянутый, похожий на прусского генерала в отставке, одетый в светлый, земного покроя костюм, председатель первый протянул Антону руку, потом полуобнял за талию и повел к низкому столу, уже накрытому для первого ужина. Антон еще более насторожился. Наряд профессора показывал, что он полностью поглощен делами именно планеты Земля. Это же подтвердил и выбор блюд, и то, что Бандар-Бегаван заговорил по-русски.

С одной стороны – знак уважения приглашенному сотруднику, но одновременно и деликатный упрек. Пока деликатный.

– Рад видеть тебя, уважаемый шеф-атташе. Надеюсь, я не слишком нарушил твои планы? Насколько я помню, ты занимался в моем семинаре?

– Имел такую честь. Но должен признать, что особых успехов, по вашему же мнению, не проявил.

– Это и не удивительно. Ты выдающийся практик, как мне известно, мой же предмет принципиально далек от практического применения.

– Тем не менее вы тоже теперь призваны к самой что ни на есть практической работе.

– Диалектика, уважаемый. Нет ничего практичнее хорошей теории, если, конечно, углубиться в нее как следует, а не в пределах факультативного курса… Что будешь пить? Чай, кофе, матэ, кокосовое молоко?

– Я бы, конечно, с удовольствием выпил чего-нибудь более отечественного, например, свежего синтанга, но раз уж вы тоже в образе, пусть будет чай.

Бандар-Бегаван налил Антону хорошо заваренного липтоновского чая и как бы между прочим заметил:

– А вот в этом виноват ты сам. Незачем было нарушать конвенцию и переходить к силовым приемам. Договоры должны выполняться. А теперь я вынужден носить этот костюм, забивать себе голову варварской грамматикой и пить с тобой чай, да еще и думать, во что это выльется. В то время как думать положено тебе, а мне следует мыслить… Чувствуешь разницу? Нужно признать, есть в этом языке некая примитивная изысканность.

На этом Бандар-Бегаван оставил маску старомодного, чудаковатого, хорошо воспитанного землянина-профессора, видимо, навеянную просмотром видеолент не совсем того периода, сочтя долг вежливости исполненным, а разминку законченной. Дальше начался разнос – тщательный, хорошо подготовленный, ничуть не смягчаемый тем, что производился в рамках изысканной беседы двух интеллектуалов-теоретиков. В конце концов, дело ведь не в форме. И какая разница, что вместо фельдфебельского: «Кретин, у тебя не голова, а лохань с дерьмом (шайзекюббель)», звучит: «Коллега, ваши действия с известной долей деликатности можно назвать непродуманными», если обе стороны понимают, в каком смысле это произносится?

Шеф-атташе выслушал подробный разбор и оценку своих действий за отчетный период, из которых следовало, что абсолютно все делалось не так, и если в стратегическом плане вина уважаемого коллеги не так велика, потому что он некритично следовал линии и инструкциям прежнего руководства, чья несостоятельность, к сожалению, была вскрыта совсем недавно, то в области практической политики ему ссылаться не на кого, тут он сам проявил тщательно замаскированную некомпетентность.

Иначе чем объяснить, что неприятель превратил вверенную ему область планеты в свое змеиное гнездо, где беспрепятственно осуществляет планы и проекты, грозящие серьезными, если не сказать – непоправимыми последствиями?

Попытка Антона объяснить, что приведенные примеры как раз и свидетельствуют о том, что деятельность неприятеля находится под неослабным контролем, что все серьезные акции пресечены в корне, а то, о чем говорит уважаемый председатель, есть только остаточные возмущения абстрактно взятой реальности, вызвала лишь новый взрыв раздраженного профессорского красноречия.

Антону пришлось выслушать целый ряд тезисов, и старых, известных еще по семинарским курсам, и новых, что называется – с пылу, с жару.

Все они в конечном счете сводились к одному: инициативу в земных делах нельзя упускать ни в коем случае, Земля наиболее ценный (подразумевай – единственный) наш естественный союзник, действия неприятеля следует предвидеть, прогнозировать, а еще – провоцировать (профессор употребил термин – организовывать), тогда и бороться с ним будет возможно не в пример эффективнее, чем до сих пор. Необходимо в ближайшее время подготовить и провести широкомасштабные операции темпорально-идеологического характера, локализовать, инкапсулировать и дезактивировать вражескую агентуру, лучше всего – тут Бандар-Бегаван мечтательно прикрыл глаза – вообще ограничить сферу деятельности противника (раз пока приходиться мириться с его существованием) рамками раннего средневековья.

Услышав все это, Антон расслабился, приготовился выслушивать еще долгие и многословные теоретические построения, любопытные как продукт мысли, но не имеющие реального применения, однако председатель его перехитрил.

– Впрочем, – с иезуитской усмешкой сказал он, – не думаю, что мои слова для тебя сейчас имеют значение. Поскольку очень сомнительно, что тебе в дальнейшем придется заниматься чем-то подобным… – Антон приподнял бровь и изобразил внимание. Это уже что-то новенькое. Кажется, председатель слишком вошел в роль и забыл, что он все же не земной авторитарный правитель. – Твоя последняя акция беспрецедентна по своей нерациональности и столь грубо нарушает сложившуюся практику взаимоотношений с представителями противной стороны, что я считаю своим долгом вынести вопрос о твоей компетентности, а пожалуй, и вменяемости, на суд сессии малого галактического совещания…

Антон смутно начал догадываться, о чем идет речь, но пока еще не все понимал.

– В результате санкционированной, а возможно, и проведенной при твоем участии акции был похищен один агент-координатор 3-го класса, погиб экстерриториальный инспектор-ревизор, а старший контролер получил тяжкие телесные и психические травмы. Кроме того, было захвачено оборудование первой степени секретности. Тоже экстерриториальное. Причем направляемые тобой туземцы были настолько глупы и неосторожны, что разгласили нашу причастность к операции, которая в противном случае могла бы сойти за спонтанный конфликт местного значения. Факт нашей причастности документально зафиксирован и доказательства приложены к вербальной ноте протеста, каковая вчера внесена в межгалактический комитет по невмешательству. Оправдания заранее отклоняю, поскольку быть их не может…

Антон не выдержал и начал бестактно смеяться. Действительно, в изложении Бандар-Бегавана история выглядела мрачно. Используя земные аналогии, примерно так: посол одной великой державы организует с помощью наемных террористов налет на посольство другой великой державы, захватывает в плен часть сотрудников, другую часть уничтожает, вывозит диппочту и шифровальные машины, причем террористы широко информируют прессу, чей заказ они выполняют. Вполне доброкачественный казус белли.

Мировые войны, как известно, начинались по гораздо более безобидным поводам.

Так что смех смехом, а ситуация действительно серьезная, несмотря на свою анекдотичность. Так он и сказал председателю и сообщил ему те же факты, но в иной трактовке. У него получилась история в духе Дюма: прекрасная инопланетянка, страстная любовь, наметившееся счастливое будущее, внезапное появление зловещих контролеров-ревизоров, верный рыцарь вступает в сражение за честь и жизнь своей дамы, мастерски разыгранная интрига, враги посрамлены и спасаются бегством…

– Как частное лицо, я готов заплакать от умиления, – ответил председатель, когда Антон замолчал. – Но как лицо, облеченное властью и ответственностью, я обязан руководствоваться более прозаическими чувствами. Имеете еще что-нибудь добавить?

– Познакомьте меня с «доказательствами» нашей причастности, – попросил Антон.

– Не думаю, что тебе это поможет. Но документы я представлю. У меня сейчас время вечерней медитации, встретимся под первой луной. Кабинет и все необходимое в твоем распоряжении.

…Антон включил проектор. В глубине трехмерного экрана возникло изображение глухого, ограниченного высокими бетонными заборами переулка. На переднем плане, заложив руки за спину, стоит высокий широкоплечий парень в белых джинсах и белой нейлоновой ветровке. Презрительно кривя губы, он говорит, глядя прямо в объектив: