Текст книги "Танк, обогнавший время"

Автор книги: Василий Вишняков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц)

Глава третья.

Думайте все!

…Начал он с того, что в составе конструкторского отдела создал специальную небольшую группу – СКБ. Это оказалось непростым делом. Несколько дней ушло на то, чтобы познакомиться с людьми, узнать хотя бы приблизительно, кто есть кто. Помогал ему знакомиться с сотрудниками заместитель начальника отдела инженер Николай Овчаренко. Сам Овчаренко производил благоприятное впечатление – высокий, красивый украинец, держится с достоинством, сдержанно, одет подчеркнуто аккуратно – добротный серый костюм, белоснежная рубашка с галстуком, до блеска начищенные штиблеты. Но характеризовал конструкторов Овчаренко уклончиво, делая многозначительные паузы и как бы что-то не договаривая. В конце концов Михаил Ильич прямо предложил ему составить список десяти, по его мнению, лучших конструкторов отдела – один-два человека от каждой группы. Овчаренко пришел в замешательство, попросил время подумать и на другой день представил список, в котором было всего три фамилии – Метелин, Аршинов, Васильев.

На Александра Метелина Михаил Ильич и сам уже обратил внимание. Внешне он бросался в глаза разве что костлявостью и аскетически-бледным лицом с ввалившимися щеками и наголо обритым черепом. Невольно думалось – молодой, а серьезно нездоров, как говорится, кожа до кости. Но на этом лице – необыкновенно живые, черные, словно бы горящие внутренним огнем глаза человека не просто умного, а талантливого. И Михаил Ильич не удивился, узнав, что Метелин начал работать на заводе еще юным чертежником и быстро прошел ступень за ступенью до руководителя группы трансмиссии, хотя по образованию был лишь техником. Да и результаты его работы были достаточно весомы и зримы: когда несколько лет назад на танке БТ-5 начали наблюдаться случаи выхода из строя коробки передач и на заводе был объявлен конкурс на создание новой коробки, победителем вышел техник Метелин. И теперь на танках БТ-7 и БТ-7М – коробки передач его конструкции. С него Михаил Ильич и решил начать формирование спецгруппы. Однако первая беседа с Метелиным, которой Михаил Ильич, естественно, хотел придать доверительный, товарищеский характер, не получилась, точнее – оставила какой-то смутный, неприятный осадок. Молодой конструктор держался сухо, недоверчиво, показался человеком с резким, необщительным характером. К предложению войти в спецгруппу для проектирования нового танка отнесся, мягко говоря, без энтузиазма.

– А кто еще войдет в эту группу?

– А кого бы вы предложили? – живо откликнулся Михаил Ильич. – Вы давно работаете в КБ и хорошо всех знаете.

Метелин улыбнулся тонкими губами (улыбка получилась едкой) и, пожав плечами, сказал:

– Трудный вопрос. Коллектив слабый, опытных инженеров нет. Есть несколько молодых ребят, у которых мозги кое-что варят, но опыта – никакого. Да и образование – местный техникум. Один Овчаренко с дипломом инженера, да и тот…

– В общем, по Гоголю – один в городе порядочный человек – прокурор, да и тот – свинья. Вы это хотите сказать?

Костлявое лицо Метелина передернулось, он сухо и, как показалось Михаилу Ильичу, зло рассмеялся.

– Я ничего не хотел сказать. Вы спросили – я ответил, что думаю. А вообще-то – это ваше дело. В мою компетенцию не входит.

«Самолюбив и обидчив», – подумал Михаил Ильич. Эти качества – не лучшие для работы в небольшом коллективе. Но придется мириться. Что толку, если у человека приятная внешность и милый характер, если под черепом у него – мякина. К сожалению, по какому-то странному закону природы так чаще всего и бывает…

– Извините, я не хотел вас обидеть и прошу помочь мне, – мягко сказал Михаил Ильич. – Напишите вот на этом листке фамилии тех ребят, у которых, как вы говорите, мозги варят. Просто так, на всякий случай, для ориентировки.

Метелин взял пододвинутый листок и, не раздумывая, четким чертежным почерком крупно написал столбик с десятком фамилий. Список возглавлял Аршинов.

* * *

Когда Михаил Ильич предложил Аршинову войти в спецгруппу, тот, не объясняя причин, наотрез отказался. С виду Михаил Аршинов выглядел богатырем – высокий, широкоплечий, для своих лет несколько даже грузноватый. Лицо широкое, твердое, над густыми бровями и низким крепким лбом – шевелюра густых, торчащих, как щетина, волос. Смотрит спокойно, уверенно, но как-то исподлобья, мрачновато.

– Прошу объяснить причину, – озадаченно сказал Михаил Ильич.

– Надоело ходить в дураках.

– Наоборот, я слышал о вас только хорошие отзывы.

– Не тех спрашивали. С завода не выгнан только потому, что сменилось начальство.

– Вы имеете в виду историю с корпусом БТ-ИС?

– А-а, вы уже знаете. Ну, конечно, земля слухом полнится. Тогда и объяснять нечего.

– Принесите мне ваши эскизы, посмотрим вместе. История с танком БТ-ИС действительно дошла до Михаила Ильича. Связана она была с острым конфликтом между Аршиновым и бывшим руководством КБ. Корпусом и общей компоновкой БТ занимался сам бывший главный конструктор Полянский, а непосредственно группу корпуса в КБ возглавлял инженер Поздняков. Началось все с того, что на завод поступило предложение изобретателя Чиганкова, представлявшее собой ни более ни менее как проект нового броневого корпуса для танка БТ. Заниматься этим предложением поручили Аршинову. Михаил узнал, что Чиганков – преподаватель местного танкового училища, и, так как предложение было оформлено непрофессионально и вызывало ряд вопросов, решил съездить в училище и поговорить с самим изобретателем. Чиганков, сутуловатый, невзрачного вида старший лейтенант, повел его в небольшой сарай, приткнувшийся к какому-то складу. Здесь в полутьме Михаил с удивлением увидел… танк, по размерам такой же, как БТ, но с совершенно другой формой корпуса и башни. Нос танка не суживался до квадратного пятачка, как у БТ, а шел во всю ширину корпуса. Он был составлен из двух наклонных листов, образующих ровный и мощный угол. В верхнем листе был люк для водителя, закрытый крышкой. Каждый борт – тоже из двух наклонных листов, нижний закрывал ходовую часть, а верхний плавно переходил в коническую приплюснутую башню. Корпус был монолитный, внушительный, красивой обтекаемой формы, с острыми углами наклона брони.

– Наклон листов делает корпус непробиваемым, – хмуро сказал изобретатель. – Пули да и снаряды будут рикошетировать.

Потрогав листы, Аршинов убедился, что они из фанеры, но какое это имело значение?

– Здорово! – только и сказал восхищенный конструктор.

Вернувшись в КБ, Аршинов быстро составил заключение: предложение Чиганкова оригинально, полезно, его необходимо принять и внедрить в производство.

Поздняков, нацепив золотое пенсне, прочитал заключение, бегло взглянул на эскиз корпуса, потом – более внимательно – на Аршинова.

– Вы серьезно так думаете?

– А что же тут несерьезного? Важное, талантливое изобретение.

Поздняков снял пенсне, почесал пальцем высокий лысоватый лоб.

– А вы посчитали, насколько при такой форме корпуса увеличиваются вес танка и расход брони?

– Но ведь одновременно увеличивается свободный объем внутри корпуса. Особенно в носовой части.

– А зачем, простите, нужен этот объем?

– Можно дополнительно разместить боекомплект, – начал сердиться Михаил. – Или топливный бак. Не в этом же дело.

– А в чем же?

– Броневые листы расположены наклонно под острыми углами. Башня коническая. Пули и снаряды будут рикошетировать.

– Кто вам это сказал? Изобретатель?

– Это даже дураку ясно.

– Вам, может быть, и ясно, не спорю. А я, как инженер, хотел бы знать, что, почему и насколько.

Михаил замолчал, сурово насупившись. Поздняков спокойно поигрывал пенсне.

– Вы подумали о том, что это… предложение потребует перестройки всей технологии производства корпусов? Новой оснастки. Наконец, новой компоновки танка. А в чем выигрыш?

– Я уже сказал, в чем.

– Расход брони из-за этих широких передних листов… и ненужных фальшбортов возрастет минимум на двадцать пять – тридцать процентов. Увеличится вес танка, придется создавать новые агрегаты трансмиссии. Технология производства усложняется. Вероятность рикошетирования количественно не определена и не доказана. И такое заключение… Инженер должен уметь считать, Аршинов.

– Сами считайте. Мне, как дураку, и так все ясно.

– Вам зря выдали диплом инженера, Аршинов.

– Я не инженер, а техник. А вы не имеете права… оскорблять. Я…

– Ах, извините, любезный. Я совсем забыл. Вы же только занимаете должность инженера. Ради бога, извините. – На холеном лице Позднякова появилась весьма любезная улыбка. – Вы свободны, голубчик. Можете идти.

* * *

Примерно через полчаса Аршинова вызвали к Полянскому. Главный конструктор Анатолий Викентьевич Полянский был красивый старик, типично профессорского вида – крупный, полноватый, с седой бородкой клинышком и розовыми, слегка обвисшими, всегда гладко выбритыми щеками. Говорил он негромким мягким голосом, уснащая речь витиеватыми и полузабытыми старомодными оборотами.

Анатолий Викентьевич встретил Аршинова любезно, попросил сесть.

– Сергей Петрович доложил мне о прискорбном недоразумении. Позволю себе заметить, коллега, что я ценю вашу… э-э… увлеченность. Новое всегда подкупает молодежь. Но предложение изобретателя… э-э… Чиганкова действительно требует слишком большой перестройки производства, сопряжено с весьма серьезными трудностями.

– Ничего нового нельзя внедрить, не перестраивая производства.

– Совершенно с вами согласен. Но всегда в первую очередь надо иметь в виду получаемый эффект. В данном случае он, к сожалению, весьма сомнителен. Поэтому позволю себе не согласиться с вашим заключением.

Аршинов хорошо знал, что значит в устах Анатолия Викентьевича это «позволю себе не согласиться», и угрюмо сказал:

– Я могу идти?

– Да, пожалуйста. Это дело я поручил Сергею Петровичу. Не могу не посоветовать вам, коллега, быть несколько осмотрительнее в выводах и вообще… сдержаннее. Засим честь имею кланяться.

«Пойти разве в партком?» – думал Михаил, выходя из кабинета главного конструктора. Но пошел не в партком, а к своему кульману. Внимательно посмотрев еще раз эскиз корпуса, Михаил… ругнул себя за поспешность. Надо, конечно, посчитать. Вряд ли есть смысл на легком танке закрывать фальшбортами ходовую часть. Ведущие и направляющие колеса, опорные катки тоже из стали, и пуля ничего им не сделает. Носовая часть корпуса действительно слишком свободна – ведь в ней размещаются только механик-водитель и приводы управления. Зачем же раздувать ее объем? Лишний расход брони. В общем, никуда не пошел Михаил Аршинов.

Но корпус обтекаемой формы с острыми углами наклона брони ему запомнился. Запомнилось и то, как можно повредить хорошей идее непродуманным и преждевременным ее «проталкиванием».

Отношения Аршинова с Полянским и особенно с Поздняковым стали после этого случая, мягко говоря, не блестящими. О том, как Аршинов «сел в лужу» с предложением какого-то чудака-изобретателя, в КБ узнали все. Позднее, когда стал вопрос об установке на БТ-7 нового дизеля В-2, Михаил оживился: вот бы заодно хотя бы башню сделать конической. Но оказалось, наоборот, объем башни надо увеличивать для установки рации. А если рацию разместить в носовой части корпуса, сделав ее более свободной? Михаил поспешил к Чиганкову.

…Встретил его дежурный по училищу – молодой подтянутый лейтенант с веселой белозубой улыбкой.

– Мне к Чиганкову.

Лейтенант весело и удивленно присвистнул.

– Эге, дорогой, да его у нас с полгода уже нет.

– Где же он?

– Откомандирован для пользы службы в войска. Кажется, на Дальний Восток.

– А танк? Как же его танк?

– Из-за него-то все и получилось, – охотно пояснил улыбчивый лейтенант. – Занимался чудак своим танком, а преподавательскую работу запустил. Да и с танком ничего не вышло, пришла с завода такая плюха, что закачаешься. Осточертело все это начальству, ну и… будь здоров!

– А можно посмотреть его танк? Он где-то в сарае стоял.

– Фанера на мишени потребовалась. Ни танка, ни сарая уже нет. Филиал КБ ликвидирован за отсутствием штата. Вопросы еще есть?

Нет, больше вопросов у Михаила не было. Вернувшись на завод, он достал из дальнего ящика стола эскиз корпуса БТ – ИС. Но ведь есть же, черт возьми, есть здесь рациональное зерно. Острые углы наклона брони… Это же идея. Идея непоражаемого корпуса, неуязвимого танка. Пусть она не доработана, кажется примитивной или, наоборот, слишком сложной. Но она не должна умереть, пока не доказано, что это ложная идея. Правда, среди идей ложных, пожалуй, не меньше, чем поганок среди грибов!

И все-таки! Только не надо спешить, надо все обмозговать. Не мечи бисер перед свиньями. Что-то церковное, а по существу верно. И если найдешь в навозной куче жемчужное зерно, подними его.

…Кошкин внимательно посмотрел эскизы, потом покрутил в руках любовно выпиленный из дерева макет корпуса.

– Оригинально, – сказал он задумчиво, постукивая пальцем по отполированному дереву макета. – Такой формы корпуса у нас еще не было. Красиво. Скажите, а зачем этот зигзаг у бортов в виде… четверки?

– Для того, чтобы верхний лист расположить наклонно, – сказал Аршинов. – Наклон листов увеличивает противоснарядную стойкость брони.

– Да, конечно. Но в носовой части получается свободный объем.

– Здесь можно разместить рацию. И поставить лобовой пулемет для радиста.

– Стрелок-радист? Над этим надо подумать – на рации обычно работает командир. Но в целом форма корпуса, по-моему, представляет интерес. Вас можно поздравить, товарищ Аршинов.

– Это не мое предложение, – поторопился смущенно сказать Михаил. – Не только мое… во всяком случае.

И с чувством облегчения, волнуясь, Аршинов рассказал Кошкину, как печально оборвалась работа изобретателя Чиганкова в училище.

– Пусть это вас не волнует. Если потребуется, мы разыщем изобретателя и на Дальнем Востоке. Думаю, здесь есть основа для серьезной работы. А сейчас я еще раз предлагаю вам войти в спецгруппу. Или приказом обязать?

– Не надо приказом, – скупо улыбнувшись, сказал Аршинов. Он почему-то вспомнил ехидного Позднякова и мысленно сказал своему ненавистному противнику: «Вот как относятся к новому умные люди, змея ты золотоочковая!»

* * *

…И вот они сидят перед ним – четырнадцать молодых конструкторов, в большинстве недавние выпускники местного техникума, плохо одетые, скуластые и вихрастые, за исключением Метелина, у которого череп не по годам голый, но глаза – юношеские, умные и блестящие, как спелые вишни. Михаил Ильич хотел набрать пятнадцать, но еще одного подходящего не нашлось и ровного счета не получилось. Он откашлялся и, сдерживая невольное волнение, открыл первое совещание спецгруппы КБ.

– Нам предстоит выполнить важное правительственное задание, – твердо и веско сказал Михаил Ильич. – Все вы ознакомились с тактико-техническими требованиями на проектирование нового танка. Может показаться – ничего особенно нового нет, основные показатели – вооружение, скорость, мощность двигателя, тип движителя, габариты – такие же, как у хорошо знакомого всем вам танка БТ-7М. Но это только на первый взгляд. Броневая защита должна быть усилена до 20 миллиметров. А значит, возрастет вес, увеличатся динамические нагрузки, повысятся требования к прочности и надежности всех узлов и агрегатов. Простым копированием агрегатов БТ или их некоторым упрочением не обойтись. Кроме того, конструкция БТ, разработанная в свое время американским изобретателем Кристи, вообще не может служить для нас эталоном. Эта конструкция даже с теми улучшениями, которые внесены вашим заводом, далека от совершенства, не свободна от слабых мест и существенных изъянов. Это не только мое мнение, об этом говорил мне главный конструктор БТ Сергей Сергеевич Болховитин. Поэтому задача стоит так – создать для Красной Армии взамен БТ новый танк, скоростной, маневренный, простой по конструкции и высоконадежный в бою.

Говоря это, Михаил Ильич заметил, что конструкторы, слушавшие его с напряженным вниманием, беспокойно задвигались и начали переглядываться, словно бы хотели сказать друг другу: «Так вот что свалилось на нашу голову». И невольно подумал о том, что в ОКМО была бы совсем иная реакция. Там – опытные, солидные инженеры, присланные в свое время из Москвы по личному указанию Серго Орджоникидзе. Люди с именами. В ОКМО часто запросто бывал, а иногда и присутствовал на совещаниях Сергей Миронович Киров. Это по его инициативе в 1934 году группа выпускников Ленинградского политехнического института была направлена в ОКМО – сначала на преддипломную практику, а потом и на работу. В их числе был и Михаил Кошкин. Сергей Миронович интересовался работой молодых инженеров, говорил о том, что рассчитывает на сплав их энергии и творческой дерзости с опытом и зрелостью старых кадров. Как-то в шутку или всерьез он сказал, что если бы не стал партийным работником, то наверняка был бы инженером, потому что мечтал об этом с юношеских лет. Конечно, на Особом заводе совсем другие условия, перед ним зеленая молодежь без серьезного опыта, но не боги горшки обжигают.

– Не ждите, что я буду предлагать, а тем более навязывать вам свои готовые решения, – продолжал Михаил Ильич. – Исполнитель чужого замысла – всего лишь исполнитель. Он может быть добросовестным, старательным, но не больше. Другое дело, когда конструктор воплощает в жизнь свой замысел, свою идею. Тогда он – творец, он способен стать энтузиастом, загореться и зажечь других. Поэтому я предоставляю каждому из вас полную инициативу в работе. Вы на сегодня самые способные молодые конструкторы завода, каждый из вас, безусловно, силен в своей области, будь то двигателист, трансмиссионщик, ходовик или вооруженец, особенно в том, что касается танков БТ. Вы практически, за чертежной доской, освоили конструкторское дело. У некоторых, как, например, у товарища Аршинова, уже есть заслуживающие внимания оригинальные варианты конструктивных решений, в данном случае по корпусу. Это большое Дело. Надеюсь, что и другие ведущие исполнители в ближайшее время подготовят пусть предварительные, но такие же смелые и новаторские предложения по своим узлам и агрегатам. Принципиальные вопросы общей компоновки танка мы будем обсуждать и решать вместе, всем коллективом. Новый танк – детище всего коллектива, по обезлички не должно быть – вклад каждого будет ясен всем. Сроки у нас жесткие, работа предстоит большая и огромной важности. Но при условии, что каждый из нас будет работать творчески, с полной отдачей, с напряжением всех своих сил и способностей, мы, я уверен, правительственное задание выполним!

Михаил Ильич закончил свою речь с воодушевлением, сменившим первоначальное тревожное настроение. Вопросов не было. Конструкторы сидели тесной группой, молчаливые, может быть, даже подавленные свалившейся на них ответственностью. Закрывая совещание, Михаил Ильич вместо обычных слов «ну, а теперь за работу, товарищи» веско и требовательно сказал:

– Думайте все!

Глава четвертая.

Будем делать новый танк

До поздней ночи светились окна в небольшом, примыкавшем к опытному цеху особняке КБ. Здесь в тесных комнатах второго этажа, соединенных, как отсеки в общем вагоне, сквозным проходом без дверей, началась напряженная работа. Каждое утро первым в КБ появлялся Михаил Аршинов. В его «отсеке» подоконники и стол были уставлены склеенными из фанеры макетами корпуса нового танка. Макеты были разной величины и формы, но у всех без исключения лобовые и кормовые листы располагались наклонно, под острыми углами, а башня напоминала усеченный конус. Верхние бортовые листы над гусеницами тоже шли с наклоном к башне, и корпус в целом имел красивую обтекаемую форму.

Макеты всем нравились, Аршинова хвалили, но он ходил мрачный и молчаливый, не решаясь даже с товарищами поделиться мучившей его грандиозной идеей – создать непоражаемый корпус. Бронебойный снаряд имеет свойство рикошетировать – это всем известно. При каких условиях это происходит? Глубоко изучив этот вопрос, можно найти такую форму корпуса, при которой снаряды будут отскакивать от брони или скользить по ней, оставляя лишь царапины… Аршинов засел за книги по баллистике и стрельбе, доселе ему мало знакомые. Ездил в университет на кафедру математики, где сумел заинтересовать своей задачей какого-то «молодого гения». Погрузившись в этот омут, Аршинов не замечал, как убегают часы и дни, ничего не прибавляя к уже найденному и сделанному.

Михаил Ильич, державший в поле зрения работу каждого конструктора, как-то поздно вечером, когда все разошлись уже по домам, подошел к Аршинову, сидевшему в своем «отсеке» за столом в мрачной задумчивости.

– Над чем бьешься, тезка? Давай обсудим вместе.

– Ничего не получается, Михаил Ильич, – уныло сказал Аршинов. – Угол встречи снаряда с броней должен быть не больше двадцати градусов. Кроме того, влияет взаимная твердость брони и снаряда и сила удара, которая зависит от массы и скорости снаряда и от дистанции стрельбы. Слишком много переменных величин. Расчет получается очень сложным.

– А что дает этот расчет? Нужен ли он?

– Без него не сделать непоражаемый корпус.

– Непоражаемый? В каком смысле?

Михаил понял, что проговорился, выдал раньше времени свою заветную идею. Но отступать было уже поздно.

– Корпус, от которого пули и снаряды будут рикошетировать, – недовольно сказал он, сурово хмурясь.

– Для этого надо так расположить броню, чтобы угол встречи в любом случае был не больше двадцати градусов.

– В любом случае? Вы серьезно думаете, что это возможно?

– А что же тут несерьезного? – начал сердиться Михаил. – Изякович берется найти такую поверхность расчетом. Возможно, что образующей будет не прямая линия, а кривая второго порядка, например парабола…

– И сколько же Изякович собирается считать? Год? Может быть, два? А мы будем ждать его решения?

– Сколько надо, столько и будет считать, – окончательно рассердился Аршинов. – Вы из меня дурака не делайте. Один такой умник пытался, да ничего не вышло. И у вас не выйдет!

– У меня не было и нет таких намерений. Давайте соберем совещание, обсудим, посоветуемся.

– Идите вы с вашими советами… знаете куда, – закусил удила Михаил. – Сам знаю, что делать, и в советах не нуждаюсь!

Михаил Ильич посмотрел внимательно на искаженное гневом лицо Аршинова, на его растрепанную шевелюру и воспаленные бессонницей злые глаза… И, ни слова не сказав, повернулся и пошел к выходу.

Обдумав происшедшее, он на другой день утром подошел к Аршинову (который, кажется, так и не уходил домой и просидел всю ночь в своем «отсеке»).

– Извини, Миша, я был неправ, – мягко сказал он. – Ленин учил, что в принципиальных вопросах надо отстаивать свою точку зрения до конца. А это принципиальный вопрос. Поэтому я прошу тебя еще раз спокойно и ясно изложить свою позицию. Что и как ты планируешь сделать по корпусу? Каким ты его видишь?

Михаил молчал, потрясенный тем, что перед ним извинился человек, который старше его и по возрасту, и по должности, коммунист, орденоносец, видный работник, которому к 7 Ноября прислал поздравление сам нарком Ворошилов! Извинился перед ним, нечесаным грубияном, у которого за плечами ничего нет, кроме скандалов. Он готов был заплакать и молчал, терзаясь поздним раскаянием и думая: «Есть же такие люди… Да я… в огонь и в воду… Душу отдам».

Не дождавшись ответа, Михаил Ильич спокойно и твердо, как окончательно решенное сказал:

– Сейчас надо сделать вот что… Срочно подготовьте эскизы мишеней из лобовых листов, сваренных под разными углами. Организуем огневые испытания. Это я беру на себя. Работу проведем вместе с артиллеристами, это по их части. Рикошетирование, конечно, будет, но надо оценить его количественно и определить, какие углы наклона брони являются наиболее выгодными. Расчеты тут вряд ли что дадут, мы определим это практическим обстрелом. Важно определить, собственно, лишь угол наклона верхнего лобового листа. Достаточно, если испытаем три варианта: угол к вертикали 30, 45 и 60 градусов. По результатам испытаний и выработаем оптимальную форму корпуса. Размеры уточним в ходе общей компоновки танка. Вы согласны?

Конечно, Михаил был согласен. Через неделю он отбыл на заводской полигон в Малиновку, куда артиллеристы доставили мишени и 45-миллиметровую пушку. На полигоне загремели выстрелы.

* * *

Вопрос с двигателем для нового танка решился легко, хотя простым он не был. Еще несколько лет назад на заводе по особому заказу разработали мощный дизельный двигатель В-2. Строился он как авиационный, но авиаторы от него отказались, сказали, что тяжеловат, и, очевидно, нашли что-то получше (в смысле, полегче). Тогда-то и возникла идея (не выбрасывать же на ветер затраченные средства) использовать В-2 для танков. Поставили его на танк БТ-7 (так и появился опытный образец БТ-7М). Двигатель был двенадцатицилиндровый, компактный (цилиндры располагались двумя наклонными рядами, образуя подобие латинской буквы «V»), танкистам нравился, но… часто подводил, выходил из строя. Большой беды в том не было, каждый новый двигатель поначалу барахлит, а потом его доводят и заставляют трудиться как следует, без подвохов. Но В-2 доводке поддавался трудновато, время шло, а он продолжал огорчать конструкторов. В конце концов, конечно, поддался бы, но пошли разговоры о том, что ставить пятисотсильный дизель на легкий танк вроде бы ни к чему. Кто-то на ответственном совещании сказал, что такая конструкция напоминает ему муху с пропеллером. Раздавались и принципиальные возражения, из которых едва ли не самым веским считалось то, что на всех зарубежных танках ставятся бензиновые моторы. Танки с дизелем потребуют особого обеспечения горючим, не смогут при необходимости воспользоваться бензином со складов противника…

А преимущества? Танки с дизельным двигателем менее пожароопасны, ибо дизельное топливо не столь легко воспламеняется, как пары бензина. Дизель экономичнее бензинового мотора, ибо расходует меньше топлива на единицу мощности. А значит, при той же емкости топливных баков запас хода у танка с дизельным двигателем будет больше. Дизель проще по конструкции, не нуждается в сложной и довольно-таки капризной системе зажигания с ее свечами, бабиной, прерывателем, распределителем и высоким напряжением. В дизеле топливо впрыскивается в нагретый от сжатия поршнем воздух и воспламеняется само, без искры. Что еще? Дизельное топливо дешевле и в смысле ресурсов менее дефицитно, чем бензин. Проанализировав все это, Михаил Ильич пришел к твердому выводу – дизель предпочтительнее. Танковым двигателем в перспективе должен стать дизель. Пусть пока его не признают и бракуют как гадкого утенка, но придет время и все увидят, что это прекрасный лебедь… Поэтому на новый танк – только дизель В-2.

Машина потяжелела, в перспективе возможно дальнейшее усиление брони, и пятисотсильный В-2 для нее как раз то, что надо. Кстати, это активизирует и ускорит его доводку.

Двигателистам Степину и Шехерту оставалось только разработать крепления В-2 в танке и «втиснуть» в корпус трубопроводы, насосы и баки его систем. Работа у них шла дружно, без ЧП. Не возникло особых трудностей у вооруженцев – вооружение оставалось таким же, как у БТ-7 (45-миллиметровая пушка и пулемет ДТ); вносились лишь некоторые изменения в чертежи, главным образом крепежных узлов. «Ходовики» трудились над усилением подрессоривания, или так называемой «подвески», ориентируясь в основном на хорошо зарекомендовавшие себя узлы и агрегаты ходовой части БТ-7. Не очень волновали Михаила Ильича и вопросы общей компоновки, так как схема ее, принятая на БТ, выдержала проверку временем и вполне могла быть принята и для нового танка.

* * *

Труднее, чем другим, пришлось Метелину. Поначалу и он не считал свою задачу сложной. В сущности, новый танк (ему присвоили индекс А-20), что бы ни говорил главный конструктор, по основным характеристикам – тот же БТ-7М. В принципе, можно оставить все те же агрегаты трансмиссии, но кое-что усилить. Придется посчитать, насколько возрастут нагрузки. В главный фрикцион, видимо, придется добавить парочку дисков. Усилить механизм выключения. В коробке передач для Метелина ничего неясного не было – его конструкция. Бортовые фрикционы на БТ вполне надежны, но надо посчитать и, возможно, добавить по диску в каждый. Вот, собственно, и всё… если бы не было колесного хода.

По заданию А-20 должен быть колесно-гусеничным, как и БТ. А значит, не избежать некоторых трудностей. Колесный ход на БТ слабоват. На большой скорости и при поворотах бывает, что с ведущих катков начисто срывает резину… Причина ясна – ведущих катков (то есть имеющих привод от двигателя) всего два (по одному на каждый борт). Мало. Надо посчитать, но и без того ясно – придется добавлять.

Метелин начал считать и… ахнул. Ого! Все четыре катка с каждого борта надо делать ведущими. Иначе потяжелевший танк просто не сможет двигаться на колесах даже по хорошей дороге.

Что же получается? У БТ от ведущего вала к заднему опорному катку – небольшая шестеренчатая передача, так называемая гитара. Три шестеренки в картере – две побольше, а между ними маленькая – паразитка (немножко похоже на гитару, отсюда и название). Две такие «гитары» скромно помещались в кормовой части корпуса по бортам, делая задние опорные катки ведущими. А теперь потребуются четыре такие «гитары» на каждый борт, это двенадцать шестерен, а всего – двадцать четыре – две дюжины.

Надежной может быть только простая конструкция. Кто это говорил? Ах да, это любил повторять старик Полянский. Это действительно так. Но длиннющая змея из шестерен не может быть надежной. Это вообще неприемлемая конструкция. Что же тут можно придумать?

Думал, думал Александр Метелин, но чем больше думал, тем ясней становилась ненадежность шестеренчатой цепи. Достаточно одной из этих двух дюжин зубчаток выйти из строя, как все полетит к черту. Чтобы добраться к этим «гитарам», придется весь танк разбирать. Не привод, а какая-то вакханалия шестеренок.

Доложить главному? А что, собственно, докладывать? Надо же придумать выход, предложить какой-то приемлемый вариант. Иначе это будет не деловой разговор, а детский лепет…

За окном посвистывал ноябрьский ветер, раскачивая голые ветви тополей. Из кузнечного цеха время от времени доносились гулкие удары парового молота – п-ах, п-ах! Вздрагивала лампа, свисавшая с потолка на длинном шнуре и освещавшая чертежную доску. Но приколотый к доске мертвенно-белый лист ватмана оставался чистым. Погрузившись в расчеты, Метелин засиживался в своем «отсеке» до поздней ночи, на расспросы товарищей не отвечал, а особенно любопытному обычно говорил коротко и зло: «Иди к черту!»

Его золотым правилом было – из любого положения есть выход, надо только искать и не падать духом. Проверил еще раз расчеты и, взяв некоторые коэффициенты по нижнему пределу, пришел к выводу, что можно обойтись тремя парами ведущих катков. Больше ничего выжать не удалось. Выход, очевидно, был в отказе от шестеренчатых редукторов, в каком-то новом, необычном решении, но оно не приходило. Как слабый проблеск во мраке пришла мысль разместить «гитары» не внутри корпуса, а по бортам снаружи. Тогда хоть доступ к ним будет обеспечен. Но при этом, безусловно, возрастет опасность их боевых повреждений. Можно предложить компромисс: две «гитары» внутри, одна снаружи или наоборот. Но… «музыка» все равно оставалась ужасной, терзала слух.