Текст книги "Пять (СИ)"
Автор книги: Василиса Ковалёва
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)
– У кого-нибудь есть с собой карта? – вдруг спросил Джулиан. Мы синхронно пожали плечами, переглянулись и частично побледнели (то есть, нам с Джулианом бледнеть уже некуда, флегматичному Николасу – не за чем, спокойному как скала Крону – не от чего, а вот Вита стала белой как снег, да).
– Можем спросить кого-нибудь из прохожих, – предложила я. – Вообще, куда мы идем?
– Куда глаза глядят, – откликнулся Джулиан. Свет вокруг был мягкий, вечерний, и беломаговская шевелюра была будто припорошена пылью.
Я почувствовала, что уже невероятно скучаю по Столице. Мне внезапно захотелось вдохнуть наш пыльный солнечный воздух, зажмуриться от обилия красок на домах, вздрогнуть от капель холодного дождя. Я соскучилась по запаху полыни и вереска, по запаху степи и солнца, этому прекрасному, неповторимому запаху родного дома. Я захотела перестать чувствовать это нескончаемое давление со всех сторон – ах, как оно мне надоело. Я захотела – да сама не знаю, чего я там захотела, одно знаю точно – хочу домой. Прямо сейчас, не откладывая, чтобы обернуться и...
...И тогда я увидела его.
Он стоял, опершись на выкрашенную закатной зарей стену, увитую против обыкновения вьюнком, вокруг него золотилась на солнце пыль, и весь он был словно бликом моего столичного солнца – такой родный и имперский, теплый, неяркий, спокойный. От него веяло апельсинами – так сильно, что я это почувствовала с шести шагов. А еще он улыбался, глядя то ли сквозь меня, то ли на меня, но улыбался – вкрадчиво, слегка загадочно и непереносимо мило.
– Шайю, – окликнул меня Джулиан. Я резко обернулась, будто меня застигли за чем-то постыдным, и мучительно покраснела. Но друзья на меня не смотрели – они о чем-то тихо переговаривались друг с другом, удаляясь от меня все дальше и дальше. Я еще раз спешно обернулась на него, он все так же стоял на месте, но глядел уже совсем в другую сторону. Мгновение пометавшись, я кинула на него последний взгляд и заспешила за быстро исчезающими за поворотом друзьями.
– О чем говорите? – попыталась состроить заинтересованный вид я. Все мгновенно (ну, кроме разве что Виты, но она и то потом поверила) повелись и ввели меня в курс какого-то пустячного дела, которое и ногтя сломанного не стоит, но я охотно и немного наиграно подключилась к бурной дискуссии. Через несколько минут я уже не могла вспомнить, о чем же мы тогда спорили.
А еще мне невероятно хотелось оглянуться.
Занятия, в отличие от Мэглина, начинались осенью, и длились вплоть до самого конца тягуче-оранжевого лета, поэтому оставшийся месяц мы откровенно маялись дурью – гуляли, смеялись, купались в теплом августовском море, знакомились с яркими лебеннцами. Несмотря на многонациональность, шумность и налюдненность Лебенна, за лето я не сталкивалась более чем с тридцатью существами сразу, и потому в первый день занятий, двенадцатого сентября, мягко говоря, была не в себе, придя утром на Открытый день.
Но иллюзия полузаполненности зала оставалась. Это был тот самый центральный зал, в который я забрела в самый первый день пребывания здесь, стояла у вон той колонны, облокотившись на мягкую аварскую кость, и смотрела на заходящее между теми двумя перекрытиями огромное рыжее солнце. Сейчас у той колонны стояли невнятного вида парень и девушка – он какой-то весь выцветший, белесый, прозрачный, а она, наоборот, яркая, красивая, похожая на знаменитую возлюбленную благородного пирата Рафаэллу. Лицо парня показалось мне знакомым, хотя оно и было абсолютно незапоминающимся, и я сощурилась, разглядывая тонкие черты незнакомца. Какие люди: Долор!
Оборотень, будто услышав, резко развернулся. Девушка (откуда я знаю, что ее зовут Аве?) обеспокоенно развернулась вместе с ним, устремив свой взгляд в толпу. Я поспешно отвела глаза, показательно уставившись на увитый солнцеловкой подоконник.
И встретилась взглядом с ним.
Теперь очарование момента не действовало, да и скучала по Столице я куда меньше, чем тогда, и поэтому ареал родственности и тоскливой близости пропал, а я смогла рассмотреть его получше, не отвлекаясь судорожно на знакомые и милые черты.
Высокий, вытянутый, даже слегка натянутый, при этом нагло расслабленный, развалившийся на подоконнике на манер кота парень смотрел в окно. На фоне ярко-белого неба шевелились от легкого ветра его черные, будто впитывающие свет, волосы, на смуглой коже переплетались тени и блики восходящего солнца. Он был одет в какую-то потрепанную клетчатую рубашку, заокеанские синие штаны, удобные сапоги на шнуровке до середины лодыжки и в общем и целом производил впечатление самоуверенного и сильного бродяги-кота, который питаться отбросами считает ниже своего достоинства, и потому каждый день ловит по несколько толстых, объевшихся крыс. Брошенный, но не особо нуждающийся в обществе, поджарый, матерый котяра.
Он обернулся и, заметив мой взгляд, солнечно улыбнулся.
Мне почему-то сразу вспомнились наши столичные коты – все как один, даже живущие у кого-нибудь дома, именно такие.
– Шайю?
Я мгновенно отвернулась от него, чувствуя себя словно на месте преступления. Вита смотрела на меня требовательно и немного укоризненно, я даже почувствовала себя виноватой. Она повторила свой вопрос, я ответила, и дискуссия ни о чем снова началась с удвоенной силой. Мы спорили до самого начала открытия, хотя совершенно черт знает о чем.
На открытии глава Мэгнота кратко объяснил нам, где мы находимся. Ну, не настолько кратко, как знаменитое "Ешьте!", но близко. После этого второкурсники, сонные и недовольные, устроили нам получасовую экскурсию – очень мудро, надо сказать.
Мэгнот был гораздо больше Мэглина, хотя сначала мне показалось совершенно иначе. Весь секрет был под землей – бесконечные подземные лабиринты из аварской кости. Впечатление было такое, будто кто-то просто не смог достать все скелеты аваров оттуда, и поэтому большая часть здания была именно там. И если в Мэглине можно было с легкостью заплутать, тут же можно было исчезнуть навсегда. Бесконечные анфилады, коридоры, комнаты и переходы между разными частями здания абсолютно точно закружили бы мою голову, если бы не наши любезные проводники, в чьих головах находилась довольно четкая карта. Я шла, слушая и их объяснения, и их мысли, временами спотыкаясь о непонятные слова и о неровную плитку, и чувствовала себя виноватой все больше и больше. Из-за всего и сразу.
Из-за Крона. Это мучило меня постоянно, хотя и, судя по всему, ему стало лучше. И мне стало лучше: я почувствовала себя почти богиней. Но после этого держать свои способности под присмотром было еще тяжелее, чем раньше. Во сне я почти себя не контролировала, и мне снилась жуткая мешанина из снов всех соседей, если не всего города. Наяву дела обстояли получше, но не слишком: стоило мне задуматься, как сила прорывалась. Приходилось постоянно держать в себя в руках, накладывать несколько видов щитов на себя так, чтобы отгородить весь прочий мир. С каждым разом щиты слетали все быстрее и быстрее, а я замечала это все позже и позже. Для меня становилось обычным делом ходить так, нараспашку, и обращала я на это внимание хорошо если минут через десять.
Из-за этого имперского кота. Он напоминал мне о доме, а с этим мне определенно было не справиться. Я могу найти свою любовь во всем, что только попадается мне на глаза. Я отыскиваю незначительные детали монументальных безвкусиц и безвозвратно в них влюбляюсь – такова уж я.
Но Столицу я люблю без остатка – всю, и целиком, и по отдельности, в любое время года, в любую погоду, всегда, каждый день, независимо от настроения и места. И он был той самой Столицей – вернее, оборванным котом с ее разноцветных улиц.
Из-за людей на улицах. Как мне было обидно, когда Крон, по моему мнению, нарушил Декларацию по отношению ко мне, но ведь я делаю это каждый день! Каждый день я залезаю кому-нибудь в голову – за картой, информацией или "ради безопасности", но на самом деле я вполне могу обойтись без всего этого. Просто мне так хочется.
Экскурсия оказалась длинной и скучной, так что я еще долго могла заниматься самобичеванием, если бы Джулиан меня не отвлек.
За время моих раздумий с меня опять слетел щит – как смешно! – и поэтому ему не пришлось ничего говорить, только подумать, и вот я уже вместе с ним остановилась и задрала голову вверх. Мы шли по очередному подземному переходу, но несмотря на это, потолок был довольно высокий. Мне даже пришлось прищурится, чтобы разглядеть то, что зацепило Джулиана, но тут вдруг прямо под потолком вспыхнул щар света, ярко высветив чужеземные, очень знакомые мне узоры. Именно такие встречались в церквях под Столицей.
Он улыбнулся и четко мысленно сказал – словно со всем не боялся, что вместе с этой мыслью я могу прочесть всего его – "Узнаешь?"
Я кивнула. Душа переполнялась счастьем, разливаясь по всему телу теплом и светом. Даже моя семья носила амулеты против моих способностей. А тут – вот так. Полное доверие.
А оправдываю ли я его?
Я мгновенно опомнилась и возобновила щиты. И почувствовала, как снова холодеют мои руки.
Рядом остановился Оле, тоже вскинул голову.
– Ух ты! – воскликнул он. – Прямо как там, да?
Я снова кивнула, рассматривая переплетающиеся линии, образующие незнакомые мне цветы и травы. Они были красивые, но до ч у ж и е, что становилось страшно.
– Да это же цветок Шайю, – заметила подошедшая Вита. – Я про него читала в вашей библиотеке.
– А я не узнала, – призналась я. – Хотя, кажется, видела его вживую однажды. Но это было очень давно...
– Стыдно должно быть, – улыбнулся Оле. – Не узнать своего тезку.
– Ой, вот будто ты сможешь отличить арканорского льва от арканиольского, – отмахнулась я.
– А при чем тут львы? – подал, наконец, голос Крон.
– Арканорского льва еще называют оле, – пояснила я. – Такое степное животное. Считается, что в его слюне, молоке и слезах содержатся усыпляющие вещества.
– В Арканиоле есть поверие о духе, который приходит и мажет глаза детям сладким молоком, чтобы те быстрее заснули, а потом крутит перед ними зонты, и поэтому им снятся сны... – задумчиво произнесла Вита.
Мы простояли так, запрокинув головы, несколько минут. Я закрыла глаза, перед внутренним взором заплясали желтые пятна в виде узоров на стене... Повеяло морем – всего на мгновение, но этот запах успел обжечь солью мою ноздри; сразу свежий аромат сменился привычной затхлостью подземелий. Я сморгнула непрошеные слезы, набежавшие от того, что сильно зажмурилась, и открыла глаза. Меня повело, я слегка пошатнулась – и тут же меня сразу поддержало пять рук, таких родных...
– А пойдемте к морю, – сказала я. – А пойдемте, – согласился Оле и быстро-быстро зашагал-запрыгал по подземному лабиринту, будто бы идя по следу.
