Текст книги "Пять (СИ)"
Автор книги: Василиса Ковалёва
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)
Annotation
Пятый. Потому проще всего у меня с нечетными.
Ковалёва Василиса
Ковалёва Василиса
Пять
Чтобы переплыть Северное море, потребовалась почти неделя. Нам уже не терпелось приступить к учебе в этом известном университете, поэтому пережили мы эту неделю (пусть и почти!) с трудом.
В конце шестого дня берег забрезжил на горизонте. К сожалению, погода не располагала к выходу на палубу – дул сильнейший ветер, поэтому мы все прилипли носами к иллюминаторам.
Я впервые в жизни увидела чужую землю – с рождения я ни разу не покидала даже Столицу, что уж там говорить о нашей Империи. Виднеющиеся в тумане далеко впереди острые шпили Лебенна завораживали меня получше огня. Я готова была часами сидеть, уткнувшись носом в стекло, и наблюдать за постепенным ростом этих шпилей, бликами окон, оранжевым светом фонарей. Очарование чужеземного города было бесспорным – и не только из-за своего первенства в списке посещенных мною городов. Лебенн совершенен. Он идеальнее Столицы, хотя она и превосходит его по красоте во много раз. Но такого дышащего жизнью, настоящего, насыщенного города больше и не встретишь нигде.
Да и магия из серии "он мой первый" сильно усугубляла полученный результат. И когда я ступила на теплую, подогретую солнцем мостовую порта Лебенна, я уже была влюблена в этого город по уши, до потери пульса. Рядом меня нетерпеливо выкликали отброшенные толпой друзья, а я стояла в самом её центре и боялась дышать. Казалось, что сейчас все исчезнет, оставя меня на голом и пустынном острове, а то и ещё хуже – в провонявшем рыбой, червивом, гнилом портовом городке.
И я безотчетно зашагала в противоположную нужной мне сторону. Дул неимперский ветер, пахло вербой и сиренью – запахами, которые я могла почувствовать только с помощью маминых эльфийских духов, – а ещё свежестью. Дома всегда пахнет пылью и степью – полынью, вереском, горечавкой, бессмертником; воздух резкий и насыщенный дождем, а после грозы так переполнен озоном, что дышать становится трудно. Здесь же ветер доносил до меня соленые брызги с моря, гул города заглушали крики чаек, небо, в противовес имперскому синему, почти черному, было ярко-голубым, можно сказать – лазурным, а яркое золотое солнце пронзало все вокруг своими лучами. От камней под ногами дышало жаром, пусть и была-то всего вторая половина весны.
Город казался акварельной зарисовкой, где радостные и приветливые торговки в полосатых оранжевых платьях окликали прохожих, зевал на перекрестке светло-рыжий кот, на небе не было ни единого облака, а далеко на горизонте, в сине-голубой дымке виднелись силуэты подходящих к порту кораблей.
Вокруг меня все было чистым, свежим, не было милого сердцу столичного беспорядка, не было запыленности и загадочности, все вещи были ясными и точным, будто только что протертыми влажной тряпкой. На фоне лебеннцев я сильно выделялась – в мятой, невзрачной одежде неконтрастных тонов, с черными волосами, с сумрачными глазами непонятного цвета. У людей вокруг не было переходных стадий: их глаза были ясными, с явно виднеющимися палочками и узорами, ярко-синими или темно-зелеными; волосы, распущенные и развевающиеся на легком бризе, золотились в свете дневного солнца; одежда была ярких, выделяющихся и вызывающих тонов.
Я вышла на узкую, чистую улицу, пропахшую солью, прогулялась по ней до какой-то огромной мощеной площади, а оттуда уже угодила в маленький южный сквер. Шелестели листьями каштаны и платаны, нежно цвела океанская вишня – розовыми, трогательными цветами, осыпавшимися от малейшего дуновения ветра. Я нашла поселение родных одуванчиков и сплела из них венок. Белый липкий сок сворачивался на коже тугими комьями.
Возле сквера обнаружилась невысокая, миниатюрная часовенка, будто вырезанная из цельного куска скалы. Посвящена она была богу Солнца – Liarvve [Лиарве]. Само строение было серого, тенистого цвета, только высокие прорези окон озаряли темный скверик вкрадчивым оранжевым светом.
В саму часовенку я заходить не стала – в Империи считается, что только к покровителю можно относиться настолько дружески, что можно без спроса зайти в его дом.
Улица от дома бога вывела меня на широкий нелюдный проспект. Мимо меня прошмыгнул тощий рыжий лебеннский кот – в Империи редко встречается такой окрас, больше черный или серый, – и прямо на улице обернулся человеком. Я завороженно смотрела на превращение – люди, способные преобразовать собственное тело, встречались ещё реже некромантов, и я за всю свою жизнь ещё не видела ни одного.
Кот обернулся в высокого парня с незапоминающейся внешностью. Заметив свидетеля, взглянул на меня. Голубовато-белые глаза пронзительно наблюдали из-под белесых ресниц. Он напоминал призрака – был таким же выцветшим, прозрачным, просвечивающим.
Я мгновенно опомнилась.
– Не подскажете, как пройти к Мэгноту?
Парень, ещё раз подозрительно меня оглядев, немногословно объяснил дорогу. Я, ровным счетом ничего не поняв из его путаных разъяснений, залезла ему в голову – на несколько секунд. Он прищурился ещё недоверчивей.
Его звали Долор, и его сознание было будто расколото на много-много частей – человеческих и звериных. Он был абсолютно многогранным – впервые я поняла настоящий смысл этого слова, – настолько переполненным жизнью, будто жил много жизней одновременно. Я тут же запуталась в нем, как запуталась минутой ранее в его словах, едва отыскав нужное мне.
А еще он явственно почувствовал чужое присутствие в своей голове, хотя я по своему обыкновению делала это наиболее незаметно – через подсознание.
– Спасибо.
Я долго провожала его взглядом – скорее безотчетно, нежели чем специально. Долор шел с совершенно прямой спиной и ни разу не обернулся.
Мэгнот отыскался довольно быстро – спасибо Долору.
Им оказалось не слишком высокое, но зато широкое здание из белого камня с темными прожилками. Первые мгновения мне подумалось, что это мрамор, который является одним из самых магически активных материалов, но эта мысль стремительно рассеялась, стоило мне провести по нему рукой. Она отозвалась легким покалыванием, будто к пальцам присосалась пиявка и пытается прокусить мою кожу. Поверхность была отполирована до блеска, но кое-где встречались шероховатые участки, которые действительно могли "утянуть" в себя энергию, в отличие от гладких, только пытавшихся. Неужели кость авара? Целое здание? Это сколько же времени потребовалось, чтобы откопать столько скелетов аваров – которые вымерли много тысяч лет назад – и потом их обработать вручную?
Я поежилась – говорят, в старину аварская кость вполне подчинялась магии в человеческих руках, да только магия та была другая. И возраст Мэгнота, получается, примерно равен возрасту Столицы?
Сморгнула – не люблю сильно закапываться в историю. Это, безусловно, все очень интересно, но отнюдь не на практике. А как только понимаю, что когда-то, очень и очень давно, когда и некромантов-то не наблюдалось, кто-то очень могучий построил этот памятник гигантизму, становится не по себе. Мало ли что запрятал неведомый народ в глубины своего дома?
Ну, и кого-то запрятанного глубоко в меня, тянущего за ниточки, стоит подумать не о том, тоже еще никто не отменял.
Первое, что бросилось мне в глаза, когда я вошла внутрь главного корпуса, был Крон. Он стоял у широкой, в три обхвата, колонны, прислонясь к ней спиной и запрокинув голову вверх. Светло-бежевый цвет аварской кости оттенял смуглый цвет кожи арканиольца и будто подсвечивал изнутри его серо-зеленые глаза. На ершистых русых волосах переливались мутные капли металла. На острые скулы причудливо ложились тени, изменяя настоящие черты лица. Крон выглядел очень хрупко и угловато рядом с пышной колонной – казалось, он вот-вот переломится.
Он устало прикрыл глаза (рыжеватые короткие ресницы поймали отблески заходящего солнца) и внезапно резко развернулся ко мне. Его глаза ещё были закрыты, когда он начал говорить, но уже через мгновение он широко распахнул их. Мне вспомнился урок по мимике соседних народов: имперцы при гневе сужают глаза, а удивляясь, наоборот, округляют их, тогда как в Арканиоле все наоборот.
Крон говорил долго и возмущенно, речь его состояла преимущественно из ярких обвинений меня в преступной легкомысленности, от волнения и гнева он сбивался на арканиольский акцент, а иногда и вовсе переходил на свой родной язык. Слова мне не удалось уловить, но общий смысл был предельно понятен.
– Прости, – невежливо и устало перебила я. – А где все остальные?
Крон опять прикрыл глаза. Металл в его волосах ловил солнце и отравлял мне жизнь, посылая солнечных зайчиков в глаза. На холл из-за него ложились странные блики, как от причудливого витража.
– Уже внутри. Мест в общежитии пока не хватает, поэтому придется взять номера в отеле, но это не надолго.
– Хорошо, – кивнула я. – Вы уже выбрали гостиницу?
Не люблю это новомодное слово "отель". Оно пришло к нам из языка северогорских гномов, которое звучит там как "ghotelyr" и означает "дом для нищих". У гномов главное – это его жилище, недаром поговорка "Мой дом – моя крепость" пришла к нам именно от них. Тот, кто не может позволить себе собственной уголок, не является для них кем-то, достойным внимания.
– Да. Собственно, мы ждали твоего одобрения.
– Мне все равно, – пожала плечами я. – Пошли?
– Идем, – кивнул Крон.
Выбранная ими гостиница оказалась довольно далеко от Мэгнота. Мы шли к ней порядка двадцати минут, правда, скорее устало брели вдоль набережной. Я украдкой покосилась на парня.
На самом деле, наследственность не играет почти никакой роли в появлении магических способностей. То, что они появились – это да, из-за папы и мамы. Но какие – это уже на ваших плечах.
Упрямый, властолюбивый, непреклонный человек становится магом Земли, даже если его родители были Темными магами. А ветреный, сильный духом и увертливый – магом Воздуха, несмотря на светлые корни. (Но так как в воспитании личности большое значение имеет его окружение, родители все же влияют на специальность. Однако бывают исключения – как Адель, например, у которого семейка – стоять, бояться: Темный Император, некромант-наследник, загадочный парень и женщина без чувства самосохранения.)
Другое дело – некромантия. Родившись, некромант УЖЕ является некромантом, хотя его характер еще не сформирован. Именно поэтому к его специальности потом могут примешаться другие направления – скажем, Ветер или Огонь.
Честно говоря, разделение на Темную и Светлую магии – бессмысленно. Это не более чем разбушевавшаяся бюрократия. Единственное, что важно – сам человек, его данные, его принципы, его идеи, и все вместе это составляет его личность, а следом и его магическую технику. А гражданином какой страны он является – абсолютно не имеет значения.
Так почему Крон так цепляется за свой иллюзорный Свет?
Гостиница мне неожиданно не понравилась. Маленькое, вытянутое вверх здание казалось словно втиснутым в пространство между своими соседями. Изящные балконы увивал виноград (вот и еще одно отличие, у нас дома везде вьюнок), небольшие окна (тогда как имперцы предпочитают окна во всю стену) застенчиво выглядывали из-под крытых красной черепицей навесов. Весь дом был такой чистенький, беленький, аккуратный, что при первом взгляде вызвал у меня стоическое отвращение. В Империи все дома были разноцветными, неряшливыми, яркими, а не такими чопорными, как этот. Но пышные гроздья круглого, надутого винограда и развешенные на веревках во дворе белоснежные простыни кое-как примирили меня с действительностью.
Мне сразу вспомнился Джианнайн, Город богов. Он очень древний, и история буквально сочится из трещин в его домах. По его улицам в разное время шагали великие полководцы, празднующие свой триумф, и императоры, идущие на казнь, вожди гэльских племен и повстанцы шестнадцатого отряда. Этот город перенасыщен человечеством. Его перестраивали больше двухсот раз после пожаров и нападений неприятельских войск, но в его архитектуре до сих пор угадывается древняя логика людей, назвавших человека человеком. Я никогда не могла представить его целиком, пусть и заглядывала в мысли многих послов оттуда, мне он запомнился какими-то яркими отрывками и фрагментами: белые одеяла на длинных веревках, протянутых через узкую улочку, девичий виноград, спрятавший дом в свой тенистый кокон, пыль, серебрящаяся на солнце. Умиротворение и спокойствие пропитывало эти воспоминания насквозь, но что-то нехорошее чувствовалось в этих неторопливых мыслях. Кровь всегда оставляет следы, даже на городах, а уж на этих улицах ее пролилось предостаточно. Казалось, город свернулся, спрятав неприглядные запятнаные красным улицы в свои глубины вместе с живущими на них людьми. Джианнайнцы очень приветливы и улыбчивы, дружелюбны и гостеприимны к иностранцам. Вам могут сделать скидку "за красивые глаза", сунуть в подарок пакет с апельсинами (апельсин – символ Джианнайна) или, лукаво улыбаясь, провести на закрытое выступление джаз-музыкантов. Трудно представить, чтобы эти люди могли взять в руки даже разделочный нож, не то что копье, с которым они раньше захватили пол-континента.
Я люблю много городов. Даже те города, о существовании которых я не знаю, я люблю заранее и так же сильно, как остальные. В каждом есть что-то, за что его можно полюбить: иногда это сущие мелочи вроде пробившегося сквозь мостовую подсолнечника, а иногда огромные, величественные храмы древним богам, при входе в которые буквально утопаешь в небе. Но Джианнайн я терпеть не могу. Готова поспорить, подсолнечниками там заполнены все центральные улицы, а храмы построили еще двадцать восемь веков назад, однако есть в нем что-то такое, что заставляет бежать из него безоглядки. И дело даже не в жуткой истории этого кровавого города, а в ощущении, что эти подсолнечники он вырастил только что и специально ради тебя.
И эта гостиница казалась джианнайнским островом в лебеннском океане. Чересчур улыбчивый персонал (из-за чего кажется, что он готовится тебя състь), нарочито уютный холл, приветливые вывески на стенах и выставленные напоказ благодарности от клиентов – все это отталкивало своей несколько фальшивой дружелюбностью.
Оле почему-то сначала взял нам один шестикомнатный номер, и теперь тоскливо мялся у стойки администратора в надежде обменять такое великолепие на нечто более экономное. В конце концов сонный с поездки Джулиан вышел из себя и сам за нас заплатил. Счастливые и уставшие, мы ввалились в наш номер.
Моя спальня оказалась неожиданно непафосной. Из крохотных, зато многочисленных окон открывался вид во двор, где рос здоровенный многовековой платан. Сама комната была чистой и нарядной, как профессиональная горничная. В черно-белых тонах, исключительно официальная, слегка отталкивающая таких чистых имперцев, как я. Вздохнула и повалилась на кровать носом в подушку. Постельное белье пахло морем и солью.
Проснулись мы уже вечером, все почти одновременно, только вот выползли из кроватей с разной скоростью. Меня буквально вытолкнуло из постели почти осязаемое ощущение чужеродной жизни – непривычный потолок, ровные однотонные стены, оранжевое закатное солнце за окнами, запах созревшей изабеллы, легкий соленый ветер. Это все давило на меня, как давит ощущение километров земли над головой. Нет, я не страдаю клаустробофией, но вот ксенофобия – мой конек. Я – консерватор до мозга и костей, любая посторонняя и н о в а я вмятинка на дороге повергает меня в ступор. Мой мир заучен мною наизусть, я знаю о нем все и еще чуть-чуть, мне комфортно чувствовать себя знающей и понимающей, мне приятно осознавать, что происходит. Любая утечка информации грозит моим затяжным унынием, а потом – жутким желанием узнать побольше.
Но если раньше были какие-то маленькие, незначительные крупицы неизведанного, сейчас это самое неизведанное составляло все пространство вокруг меня. И это заставляло меня буквально выворачиваться наизнанку от непонятности всего на свете.
– Может, пойдем прогуляемся? – предложил Оле. За год в Империи у него прилично отросли волосы, но причесываться по утрам он так и непривык, разгуливая взъерошенным обиженным воробьем от рассвета до заката. Но сейчас его взяла в оборот Вита, и парень тихо поскуливал от непередаваемых ощущений расчесывания четыре недели нерасчесываемых волос.
– А пошли, – согласился Джулиан. – Мне Лебенн понравился. И Шайю, судя по сегодняшней выходке, тоже, а это ух какой показатель.
– Лебенн – чудесный, – тут же подтвердила я.
– Ну да, ну да, – скептично произнес Крон. – А ты в курсе, что любое проникновение в чужое сознание здесь считается очень суровым преступлением?
– Нет, – изумленно ответила я. Это что, получается, я вчера закон нарушила? Ну я даю, в первый же день. – А магию вам использовать тоже запрещается?
– Почему это? – удивился Николас. – С нашей магией все в порядке, хоть летай по улицам вместо ходьбы.
– Это что же получается, – внезапно разозлилась я, – вам можно пользоваться своими способностями, а мне – нельзя? И кто меня сможет вычислить и, так сказать, застигнуть на месте преступления?
Николас аморфно пожал плечами. С утра ходит невероятно счастливый и потому не замечающий ничего на этом свете. Интересно, что такого произошло?
– Другие некроманты, – логично предположил Оле.
– А вот и нет, – злобно ухмыльнулась я. Что-то в последнее время настроение скачет, как бешеная белка. Чувствительная я стала невероятно, надо срочно исправлять. И куда делась прошлая равнодушная злюка? – Во-первых, некромант никогда не сдаст некроманта. И во-вторых – о да, попытайтесь меня задержать, а я на это посмотрю.
– Прекрати злиться, – попросил Джулиан. – Мы понимаем, что это ущемление твоих законных прав, поэтому мы тоже откажемся от магии, vale?
– Ну-ну, будто это что-то изменит, – фыркнула я, уже слегка успокоившись, – просто побуду лицом с преступными наклонностями.
– Ты пойми, – терпеливо попытался объяснить Джулиан, – это все придумано не просто так. Ведь есть же некроманты не с такими высокими принципами, как у тебя?
– Нет, – уверенно отрезала я.
– А откуда они об этом знают? – проницательно спросил Джулиан.
Я пожала плечами:
– Они могли основываться хотя бы на том, что ни одна Тень с тех пор, как Империя сотрудничает с Лебенном, не совершила ни одного преступления.
– Или они просто не смогли поймать её за руку?
– Естественно, не смогли, раз она ничего не совершала.
– Ну, насчет ни одного преступления ты загнула, – спокойно сказал Крон. – Сама, наверное, вчера проникла к кому-нибудь в голову, вот и возмущаешься.
– Это-то да, – пришлось уступить мне. – Я имею в виду, не нарушил ни одного адекватного закона. А запрет на некромантию – это, простите, маразм и идиотизм в одном лице. Ах, да, ещё нарушение декларации о правах человека.
Оле рассмеялся:
– Так ограничение твоих способностей – это нарушение декларации прав человека, а залезание кому-нибудь в голову – нет? А как же право на личную жизнь, тайну переписки и так далее?
– А еще ты и не человек, – резонно заметил Николас с абсолютно не вяжущимся с его фразой счастливо-глуповатым видом. – И вообще, такой разве существует?
– Да, – возмущенно сказала я, решив проигнорировать правильные, в сущности, но такие неприятные слова Оле. – В Империи это один из важнейших документов, имеющий колоссальный юридический вес. Скажем, если кто-то, назовем его Эль, нарушил ИК, – я поймала их недоуменные взгляды и устало пояснила: – Имперский Кодекс, из-за того, что кто-то другой, назовем его Тэ, нарушил его права, суд выносит решение о виновности именно Тэ, а Эль отделывается лишь легким штрафом.
– Ну так это в Империи. Сравнила, тоже мне.
– Ха-ха. Но я даже на территории Лебенна, тем более, что это территория – нейтральна и не принадлежит никому из государств, остаюсь гражданкой Империи и подчиняюсь только её законам. Да будет вам известно, – я расправила плечи, проснувшись и потому начиная вливаться в просходящее, – что в Лебенне нет как таковых каких-либо законов, и каждый приезжий подчиняется конституции только своей страны. А закон про некромантов ты только что выдумал, правда, Крон?
– Прости, но слишком ты гордишься своими некромантскими штучками, зазнайка, – фыркнул Крон. – И как ты взвилась мгновенно, ты бы только видела. Надо же тебя хоть как-то заземлить, – он сделал жест, будто давит на что-то и опускает его своим давлением все ниже и ниже. Потом ослепительно улыбнулся и самодовольно закинул ногу на ногу, наверное, считая свой поступок самым остроумным на свете.
Я машинально сузила глаза.
Разум Крона ради простоты я представила себе как клубок переплетённых разноцветных нитей. Одна из них сильно выделялась цветом – ярко-синяя, гладкая, длинная. Я осторожно прикоснулась к ней.
Крон вздрогнул и посмотрел на меня сужеными (арканиолец, чтоб его) от удивления глазами.
Мы недавно проходили эту технику в Мэглине, и она была темой моей дипломной работы. Я аккуратно погладила нить, она чуть изменила свой цвет под моими пальцами, слегка подсвечиваясь желтым изнутри. Впервые делаю это на практике, но, думаю, у меня все получится.
Мир стал черно-белым. Нить в моих руках билась, как живая. В такие моменты особенно четко чувствуешь себя богом.
– Я не идеальна, – четко произнесла я в тишине, чувствуя себя под стать своей демонстративной гостиничной спальне. Слышать меня мог только Крон, иначе гореть бы мне от стыда из-за такой тяги к пафосу. – И в конце концов я не стерплю все твои дурацкие шуточки про некромантов, все твои попытки поставить меня на место, хотя я и так на своем месте, все твои замечания к Империи, все твое искреннее недоверие ко мне. Я выйду из себя, примерно как сейчас.
Нитка в моей ладони запульсировала, занялась чернотой и обмякла.
Крон резко вскочил. Для остальных прошло максимум полсекунды, он за них пережил вечность.
– Что ты со мной сделала, тварь?! – заорал он на меня, глядя огромными, в пол-лица глазами. В Империи примерно та же мимика проявляется при страхе. Наш маленький мальчик только зол или все же ещё и чуть-чуть испуган?
– Ничего такого, что могло бы тебе повредить, – я пожала плечами. – Просто перекрыла поток твоей светлой силы, так что ты теперь у нас, – я резко нагнулась к его лицу и почти прошипела: – темный колдун. Ты ещё должен благодарить меня, потому что ещё немного – и тебя бы просто разнесло на куски от количества скопившейся внутри силы. Ты привык, что ваша светлая магия почти мгновенно уходит из организма, постоянно реагируя со внешней средой, так что у светлых магов идет непрерывный обмен силой с природой. Нет, у нас все не так. Магия из тебя никуда не уходит, заимствуясь твои телом лишь на лечение особо опасных повреждений и болезней, а так она копится у тебя внутри и ждет, пока ты используешь её по назначению. Но "лежалая", назовем её так, сила очень взрывоопасна.
– Что ты сказала? – зло закричал Крон. – Но я не хочу! Это я, я светлый и умею контролировать свою магию, и я не хочу быть темным!
– Ты думал, что умеешь. На самом деле этого не умеет никто.
– Даже ты?
– Я – тем более, парень. Если мне не использовать магию по крайней мере раз в сутки, я просто взорвусь от количества накопленной энергии. Большая сила накладывает большую ответственность, так что тебе еще повезло, что ты только Finn, а я уже почти Yielie.
– Так твоя сила ещё выросла? – удивился Джулиан, незаметно разряжая обстановку. – Что ж ты нам не сказала? Получается, ты уже сильней меня?
Я внезапно успокоилась.
– Сильней – много сказано. У нас энергия используется по-разному, и копится по-разному, но официально – да, сильнее. Я уже пересекла порог Gorre, а это, как сами знаете, всего на ступень ниже Yielie.
Повисла напряженная тишина. Крон продолжал таращиться на меня все с тем же пораженно-удивленным лицом. Я начинала осознавать, что же я совершила – и мне хотелось закатить настоящую истерику. Довели, хотелось кричать мне. Довели маленькую слабенькую девочку, хотя она в жизни и мухи не обидела, довели и теперь обижаетесь. Нравится топтаться на её нервах и проверять её выдержку? Получите – распишитесь. Выдержка не выдержала, хоть стихи пиши.
Но я прекрасно осознавала, что это целиком и полностью моя и только моя вина. Именно я сорвалась и ушла в дебри недозволенного, мало того, что нарушив Кодекс (и хватит утешать себя тем, что Крон – гражданин другой страны и на него наш Кодекс не распространяется), так ещё и переступив через свои принципы в обнимку с Заветом Некромантии. Сколько меня сдерживало одновременно – ух! – но я все равно не сдержалась. Выдержка не выдержала? Так тренируй свою выдержку.
Я увлеченно занялась самокопанием, беспощадно отвешивая себе виртуальные пощечины.
– Может, пойдем прогуляемся? – неожиданно предложил Оле.
– А пошли, – подыграл ему Джулиан. – Мне Лебенн понравился. И Шайю, судя по вчерашней выходке, тоже, а это ух какой показатель.
– Лебенн – чудесный, – мрачно согласилась я.
Крон открыл был рот... Закрыл, снова открыл...
И рассмеялся.
– Мне давно пора познать свою темную сторону, – радостно заявил он. – А то я с ней живу уже двадцать лет как, а до сих пор её толком не знаю.
Ох уж мне эти арканиольцы.
Утренний Лебенн был прекрасен. Дул легкий ветер, улицы пропитались запахом винограда, белые простыни колыхались, солнце матово подсвечивало все вокруг мягким желтоватым светом. Лебенн – город-набекрень, вечер здесь свежий и абсолютно утренний, а вот утро такое, будто сейчас вот-вот закатится солнце.
– Я недавно читал, – нежно проронил Оле, – что "Liebenn" переводится как "Любовь".
Город-любовь. Liebenn, Лебенн, любовь моя...
– На самом деле Столица называется совсем не Lyi-gra nii, – потянуло меня на откровенность, – то есть Дом всех Ли, а Feankorre. Но мы не можем это перевести – какая-то очень древняя игра слов (в боку протестующе закололо, а в голове будто за нервы кто-то дернул). Предположительно, это означало что-то вроде Невставшего Солнца.
– Раньше существовала огромная Империя, где не заходит солнце, – экскурс в историю продолжался. – Говорят, просуществовала шестьдесят лет и развалилась на куски, а сейчас на этих развалинах пытаются вырасти с десяток мелких государств. А правил ею, – Оле хитро покосился на безмятежного блондина, – Николай первый.
– Странное имя, – вскользь заметил Николас.
– Вполне нормальное, – возразил Джулиан. – Так зовут моего отца.
– Николай? Он, наверное, откуда-то с севера?
– Почти. Чуть-чуть южнее. Он – та-дам! – из Дома миллионов. Из семьи Игроков, сейчас сидит на троне.
– Кошмар, мы все – из королевских или императорских семей. Эли-и-ита, – противно протянула Вита, передернувшись. – Подумать только, что о нас говорят... ну, там, – она понизила голоса до театрального шепота, вынудив нас склониться к ней, и почти прошептала последнюю фразу: – в народе.
– Ну да, самое лучшее – самым родовитым, один из лозунгов Красной Империи.
– Оле, а ты всегда так увлекался историей?
– Конечно, правитель должен быть образован как можно лучше, а история – прекрасный учитель.
– Знаешь, у нас в Империи есть она поговорка: мудрец учится на чужих ошибках, обычный человек – на своих, а дурак не учится вообще.
– И снова на те же грабли, – кивнул Оле, – у нас тоже есть эта поговорка, но слегка перефразированная. Кстати, "hole" – значит "знание" на арканорском.
– Ага, а на Ли – дыра.
– Сама такая, – обиделся рыжий. – У самой-то имя невесть какое.
– Ты не сердись. Вот на эрантском это означает "плачущий", каждому свое. И если тебя назвали так в Арканоре, не имеет значения, что это значит в других странах. Вот, спорим, на красном твое имя вообще переводится как какая-нибудь там "кровь"?
– Ты говоришь так, будто с красного все переводится как "кровь", – фыркнула Вита.
– Ну, не все, – возразила ей я, чувствуя, как возврашается хорошее настроение. – Есть же еще "жертва", "смерть" и "раскаленные щипцы для пыток".
– К счастью для вас, – до этого молчащий Крон жестом фокусника выудил из своих широких карманов толстую мелкую книжицу в кожаной обложке, – у меня есть с собой красный словарь. Сейчас и проверим.
Я удивленно моргнула – когда Крон достал его, я отчетливо почувствовала темную магию, но какую-то очень редкую ее развидность. Я могла примерно сказать направление – слово, это редкая специальность, свойственная только Камню, но мое скудное систематическое образование не позволяло вычислить большего. Хотя, конечно, как некромант я интуитивно чувствовала ее назначение и смысл, но сказать словами не могла, будто кто-то внутри меня раз за разом удалял из мозга всплывающие ассоциации.
– Ты была близка. – Крон тем временем наскоро перелистал книжку и нашел наиболее подходящее слово. – Это значит "змея".
– Ну, привет тебе, – растерянно сказала я. От Крона тянуло силой, не соответствующей его статусу ступеней эдак на шесть. Да раньше он был Finn, а это лишь слегка не дотягивает до Elie, теперь он был примерно на одном уровне с Витой, что меньше степени Джулиана всего на шесть, а значит, меня – на семь. Эта сила давила и душила меня, хотя должно быть вроде как наоборот.
Крон усмехнулся – чуть жестко, будто знал, о чем я думаю.
– А вот "Syau" у них переводится как "безумие", – обрадовал меня он.
– Посмотри перевод "chron", – посоветовала я. Давление прекратилось, словно его отозвали, словно им могли контролировать, и теперь Крон ощущался мной просто как Finn, и ничего больше. Зараза.
– "Возмездие", – прочел он, – а в древнем значении... – он превосходно выдержал паузу, – "смерть".
– Как Шайю и говорила, – не к месту усмехнулся Джулиан.
Вита споткнулась и упала. Крон чертыхнулся и бросился её подхватывать, но Николас успел первым, и теперь она, опираясь на эльфийское плечо, широко раскрытыми глазами смотрела на Крона. Я знала, о чем она думает – её имя переводится как "Жизнь" c арканиольского.
Вита неуклюже оперлась на Николаса и так, слегка пошатываясь, пошла. Во мне будто кто-то попытался чуть ослабить барьер, чтобы хотя бы понять, что она чувствует (а в идеале – вообще прочесть мысли), но я себя мгновенно отдернула. Хватит рассчитывать на магию в общению с людьми. Другие же как-то без неё живут, и вроде ничего. (Тем более, после моей выходки с Кроном, пора поставить свою некромантскую натуру в угол.)
В этом и состоит большая проблема некромантов – мы не умеем понимать и объяснять. А иногда даже говорить – но это только совсем в детстве, максимум до пяти-шести лет. С детства мы можем воспользоваться своими способностями в любой непонятной ситуации, так зачем тратить силы зря?
Сначала некромантия проявляется неявно, легкими проблесками, в виде интуиции и эмпатии. Маленький некромант даже не осознает, что он её использует, но почему-то понимает, что показывать свои способности нельзя. Потом дар развивается, крепнет и уже поддаётся контролю, только вот уже сам некромант не хочет его контролировать, это же так удобно. А потом ему прививается Кодекс, он обзаводится личными принципами и правилами, однако нормально общаться без некромантии уже не в состоянии. И мы вырастаем обломками нормального человека, калеками общества, которых всегда тянет нарушить границы дозволенного, переступить через черту и наслаждаться внешним существованием таких, как все, внутри же сгорая от безумия.
