Текст книги "Бульдозер"
Автор книги: Василина Орлова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 5 страниц)
Опять лицо!
– Похоже, вы не вполне понимаете. Это моя вина, я недостаточно уделил внимания этому вопросу. Вы подписали договор и теперь обязаны его соблюдать. Неважно, ознакомились вы с ним или нет, там стоит ваша подпись, и ее подлинность подтвердит любой специалист...
– Вино я тоже нахожу отменным, – поведала Елена, отпив глоток.
– Приятный вкус, – согласился Кирилл, заставляя себя вернуться к теме. – Так вот... Вы меня сбили, о чем я? Ну да, о договоре. Поймите, Лена, так никто не работает. Они не могут ставить вам условия. Некоторые правила нельзя обойти. Подумайте, какая у вас будет репутация в бизнесе. Это очень опасная игра, при всем моем уважении, вы не обладаете достаточными силами для нее.
Елена уплетала за обе щеки салат. Кирилл опустил глаза в свою тарелку. Он клял себя, что связался с такой взбалмошной персоной, но, с другой стороны, от нее исходила почти осязаемая жизненная энергия. Эту бы энергию, как говорится, да в мирных целях... Видимо, придется, помимо Елены, договариваться с Богаделовым. Карина тоже будет довольна. Ее галерее такой благоприятный фон, как, скажем, одноименная телепередача, совсем не помешает. Новый расклад нравился ему даже больше.
– Ладно, в самом деле, что мы взялись говорить об этом.... Хотите потанцевать?
– С удовольствием...
В этот день Елена лучилась избытком сил. Все-таки настала долгожданная весна. Каждую зиму ожидаешь ее прихода и каждую зиму все-таки до конца не верится, что снежные сугробы когда-нибудь растают. Это волнительно, знать, что ты сама, такая воздушная и красивая, восхищаешь кого-то. Одно это ощущение способно толкнуть на опрометчивые поступки. И пусть тот, кто оказался в этот момент поблизости, не обижается и не строит иллюзий. Он здесь ни при чем, просто так вышло.
Если бы Кирилл серьезно нравился Елене, она напротив утратила бы при нем свое хваленое красноречие, растеряла все обаяние.
– Насколько всерьез вы занимаетесь всем этим пиаром? – спросила Елена, чтобы что-нибудь спросить.
Ее руки лежали на его плечах.
– Вы уже второй раз спрашиваете меня об этом. Разве вы не понимаете, что предмет моего интереса вы и есть? – Его дыхание щекотно скользнуло по щеке.
– Спасибо, – не сразу нашлась Елена. – Но что вы будете делать, когда поймете, как малы ваши шансы?
Кирилл засмеялся, слегка отпустил Елену, чтобы заглянуть в ее глаза.
– Вы хотели сказать, если пойму, ведь правда? Я же чувствую, что вы ко мне не равнодушны. Обещаю, что поцелую вас только тогда, когда вы сами меня об этом попросите.
– Однако... Самоуверенности вам не занимать.
– Это не самоуверенность, а всего лишь уверенность в самом себе. Когда ставишь конкретную цель, в действиях сразу больше отчетливости. Вам я бы советовал определить свои цели, тогда не будете бросаться из одной крайности в другую...
– Как это мило с вашей стороны! Но советы я принимаю только по четвергам, с десяти до двенадцати.
– Я учту.
Так они и вращались по залу, ведя беседу, исполненную сомнительного лиризма. И чем больше говорил Кирилл, тем ярче в голове у Елены складывался образ. Иногда, открывая книгу, понимаешь, все в ней хорошо и ладно, местами небезынтересно и увлекательно. Но это не та книга, которую хочется прочесть. Для кого-то другого она, может, и станет откровением.
– Никто вам никогда не скажет, что правильно, а что нет, распространялся он. – И решить, хотите вы чего-либо или нет, можете только вы сами. Если да, значит, пусть будет твердое "да", придерживайтесь его с настойчивостью. А то ведь многие мужчины скисают перед необходимостью идти дальше простого предложения руки и сердца. У вас на лице написано курсивом: "я слушаю вас, но это меня ни к чему не обязывает". Угадал?..
Елена засмеялась:
– Почти.
– Так вот, разумеется, не обязывает, и не берите в голову. Предоставьте все мне.
– Звучит заманчиво, – вырвалось у нее, но она постаралась исправиться. – Но, если помните, мы ищем не лучшего, а подобного.
– Мы ищем не только подобного, Елена, но и бесподобного тоже.
На столах сияли свернутые салфетки, хрустальные бокалы посверкивали в электрическом свете, элегантно одетые дамы, блестя глазами и камешками, переговаривались, пикировались, шутили, флиртовали с импозантными мужчинами. А Елене вдруг припомнилась железнодорожная станция Большой Луг, затерянная в верховьях Ангары, где бабы со спокойными лицами поутру идут за водой к колодцу, горланят петухи, пылит шестичасовой автобус.
Картина всплыла с таким острым, жарким чувством, что Елене нестерпимо захотелось туда, на эту пыльную улицу. Выйти на крыльцо дедова дома, поежиться от утреннего свежего воздуха, представить, какой будет день...
Все-таки Москва – это частный случай. Вот вроде и родилась здесь, и выросла, а словно чужая.
– О чем вы думаете? – низким голосом осведомился Кирилл, наклоняясь.
– Так, ни о чем.
Нет, прав, четырежды прав Богаделов, нельзя было ей уходить из школы. Такие мысли, что, не спросясь, лезут сейчас ей в голову, узнай их Кирилл каким-то чудом, заставят его поморщиться. Что за дешевый пафос!.. А он, наверное, думает, что ее посетили романтические мечтания. Пусть думает.
Глава шестая
Два дня телефон не знал передыху, Елена вертела диск. Ворковала в трубку, сулила, советовала, намекала, по-дружески делилась, грозно повышала голос, нашептывала, кого-то улещивала, кому-то грозила чем могла. Сообщала по большому секрету, объявляла как давно всем известное, приветы передавала от общих знакомых, оповещала светским тоном, проговаривалась случайно, мимоходом упоминала...
Результаты непременно должны сказаться!
Самым трудным делом было достать некоторую технику, но тут помог Стив Безобразов, энтузиаст.
В эти дни в столице Елена была на гребне волны. Но она сознавала, что это не та волна. Когда-нибудь она будет рассказывать потомкам, что была знаменитой в Москве целых три с половиной недели.
Сперва ей хотелось донести, что чувствовала, наивно. Все обернулось против нее. Теперь она сама встроена в ту систему, против которой выступала. Хотела отправить в небытие всех шалопаев и мерзавцев от искусства. Просто блажь. Вышло так, что сама же подбрасывает дров в их костер.
– Петр Петрович, добрый вечер, – слащаво пропела Елена. – Давно вас не слышно, что поделываете?
– Ах, Леночка, – взвизгнул осчастливленный Широкорад. – Вот, третью вашу статью запустили.
– Как, уже третью?
– Вы уж извините, решили вас зря не тревожить. Сам написал, похвастался Широкорад. – Хлестко, очень хлестко вышло. Вы меня похвалите... Богиня!..
Елена прыснула.
– Похвалю, не беспокойтесь. – А про себя добавила: "Шваброй бы по загривку тебя похвалить". – А у меня ведь дело к вам, любезнейший Петр Петрович.
– Да? – изумился он. – И какое же? Все, что надо, стоит только приказать.
– Как Карины Львовны самочувствие? – полюбопытствовала Елена.
Интуитивно она опасалась вмешательства огненной Карины. Если кто и мог расстроить ее планы, так это она. В ней легко было нажить преданного врага.
– Между нами, Леночка, от Карины Львовны совсем не стало спасу,пожаловался Широкорад, утишив голос, и причмокнул. – Бой-баба, с нею не сладишь.
– Давайте мы наше дело без Карины Львовны как-нибудь утрясем, попросила Елена елейным тоном. – Лишь в вас я вижу настоящего союзника.
Размякшего, млеющего Широкорада не составило труда пустить на нужные рельсы...
Суббота. Манежная площадь.
К вечеру сюда стягивается народ. Парочки чинно вышагивают рука об руку или под локоток, кучкуется молодежь – потягивает пиво из банок и бутылок, сдувает пену, сплевывает окурки, громогласно хохмит и всласть матерится.
Все пространство с недавно отстроенным торговым комплексом усеяно людьми, на скамейках кое-где прикорнули бомжеватого вида субчики в помятых пиджаках, с испитыми лицами. Чистенькие бабульки, позвякивая авоськами со стеклянной тарой, заглядывают по урнам в поисках бутылки насущной. Внушительные дяди в пиджаках фланируют неторопко, с сознанием собственной важности, и у каждого на руке, как неизменное приложение, длинноногая крашеная блондинка. Шумит фонтан, а еще площадь оглашают электронные мелодии: гимн страны, похоронный марш, вальс Мендельсона – это звонят сотовые. Девушки в штанах с вместительными карманами или в коротких юбчонках стреляют глазами, поедают мороженое, пьют пепси и курят длинные сигареты. Все как всегда в этот час в столице.
Елена пришла сюда много раньше положенного, надела солнцезащитные очки и принялась сканировать взглядом толпу, выискивая знакомых. Вот блеснул набриолиненной макушкой развязный Парочкин в компании с каким-то смазливым юнцом, писатель Блеев с двумя бугаями за спиной, одного взгляда на которых достаточно, чтобы определить в них телохранов,– зачем писателю телохранители, скажите на милость? Одного ангела-хранителя ему мало? Мелькнули в людском водовороте смутно знакомые холеные физиономии двух дорогих представительниц второй древнейшей профессии. Тонконогая, как цапля, фотомодель прошагала мимо с задранным носом.
Притащилась первая съемочная группа, чертыхаясь от непомерной тяжести аппаратуры. По-видимому, служебную машину они были вынуждены оставить где-нибудь неподалеку, в одном из соседних дворов, забитых автомобилями. Пока устанавливали штатив, молоденькая корреспондентка в бейсболке вычислила персону грату за темными стеклами очков. Девушка живо сориентировалась, подскочила, взмолилась:
– Елена Алексеевна, пожалуйста, пару слов для ТВ-6.
– Все будет объявлено своим чередом, – покачала головой Елена, недовольная, что ее тщательное инкогнито так легко раскрылось.
– Ну пожаллста! – дернула хвостом юная корреспондентка. – Это моя первая съемка, если я привезу синхрон с вами, это будет супер! Супер-супер. Прошу вас!..
– Ладно, только быстро.
– Айн секунд! – горячо заверила пионерка-корреспондентка и стала ладонью подзывать свою съемочную группу.
Хмурый, как пасмурное небо, оператор еще более насупился и крикнул:
– Веди ее сюда, стану я со штативом за тобой бегать!..
Корреспондентка расширенными от ужаса зрачками вперилась в Еленино лицо.
Елена кивнула и подошла к камере.
– Встаньте там. Да не так! Подойдите ближе!.. – поправлял оператор.
– Это же Елена Птах, – зашипела корреспондентка, чуть не плача.
– А по мне, хоть Царица Савская! – не унимался оператор. – Должен я свое дело как надо сработать или нет?..
– Все нормально, – успокоила корреспонденточку Елена.
– Елена Алексеевна, – девушка ткнула ей в самое лицо микрофон, ответьте нам, зачем вы устраиваете это шоу?..
– Микрофон опусти, – зашипел оператор. – Не наставляй его так, это тебе не револьвер!..
– Я не устраиваю никакого шоу, – произнесла Елена. – Наоборот, я пытаюсь устроить так, чтобы само понятие шоу, в том смысле, в каком мы его сейчас понимаем, исчезло из нашей жизни. Шоу, показы, презентации, перфомансы и так далее – все это хорошо, когда не занимает несоответственно большого места в реальности. Это разрастание манерной выспренной богемы, которую мы готовы простодушно признать за истинную элиту искусства, должно быть остановлено. Мы оторвались от действительности. Сигналы бедствия из отдаленных районов страны беспокоят нас меньше, чем сплетни о новой подружке известного певца. Это ненормальное положение дел, и его нужно исправить.
– Как вы намерены исправлять такое положение дел? – спросила корреспондентка, исполнясь серьезности.
– Мне исправить его не удастся, – улыбнулась Елена. – Исправлять его надо общими силами, каждому из нас. Наверное, найдутся люди, которые скажут: дескать, утопия. Найдутся и те, кому это вообще не нужно. Слишком много нас, таких, которым достаточно жить в свое удовольствие. Но хватает и интеллектуалов, которые намерены выплыть из этого водосборника своими силами, на одиноких лодчонках. Всех нас по-своему устраивает этот мир, такой, какой он есть. Но некоторых в меньшей степени.
– И вы как раз из тех, кого он не устраивает? – уточнила корреспондентка.
– Можно считать, что так. – Елена вдруг увидела за спиной девушки развевающееся на ветру, как флаг неведомого государства, полотнище огненно-рыжих волос.
– Извините... – она отстранила девушку. – Мне пора... Карина Львовна, вот сюрприз! – закричала еще издали.
– Да уж, сюрпризик, – ядовито ответила Карина.
Глаза ее были широко распахнуты, на губах корчилась усмешка.
– Какими судьбами? – спросила Елена как ни в чем не бывало, правда, уже не надеясь, что все обойдется светским разговором.
Не такова была Карина, чтобы позволить обвести себя вокруг пальца.
– Я не намерена терпеть ваши издевки! – рявкнула она.
– Помилуйте, какие издевки?
– Можно подумать, вы и сами не знаете какие, – распалялась Карина все больше. – Не стройте из себя овечку!.. Вы устраиваете вечеринку, и полгорода знает об этом, а я, ваш компаньон, одна не в курсе!.. И что же? Где рекламные щиты галереи "Астрал"? Где я в качестве почетной гостьи? Узнаю об этом совершенно случайно, лечу сломя голову, а вы восклицаете: "Какой сюрприз!" Да вы просто смеетесь мне в лицо! Такова ваша благодарность за проявленное к вам внимание! Вот чем вы платите за вседневную и неустанную заботу о вас. Вы уже, наверное, забыли, благодаря кому вознеслись из грязи в князи!..
– Что вы такое говорите, Карина, – холодно ответила Елена. – Выпейте минеральной воды, она вас освежит на жаре.
– Ой-ё-ёй, снежная королева! – кривлялась Карина. – Да, да, да! Только благодаря мне вы стоите здесь и изображаете из себя куртуазную даму. Какое счастье для всех нас, что нашлась смельчачка, возглавившая новый крестовый поход против пошлости и глупости в искусстве! Ха-ха-ха! Вы мне ноги должны целовать. Если бы не я, ничего бы этого не было. Не верите, вижу по глазам. Тогда спросите Майю, вашу подругу!.. Спросите, спросите ее. Полюбопытствуйте.
– Вы знакомы с Майей?
– Знакомы ли мы с Майей? – Карина снова расхохоталась деланным злобным смехом. – Говорю вам, спросите-ка лучше у нее! Она же ваша подруга, а не моя!.. Она вам расскажет обо всем, и о нашем с ней уговоре, и о том, как готовилась вытолкнуть вас на сцену...
– Вы лжете! – вскрикнула Елена.
Но Карина уже затесалась за чужие спины.
Не может быть! Явная ложь, чего ради Карине втаскивать человека с улицы на подиум своей дурацкой галереи? Майка не могла так поступить со своей лучшей подругой. А если бы поступила, не в силах была бы играть свою роль с такой достоверностью. Даже заводить такую беседу с подругой стыдно, грешно подозревать Майю...
Мысли скакали как бешеные белки в колесе. Елена разглядела в толпе Кирилла и бросилась к нему.
– На вас лица нет! – глянул он. – Что стряслось?
– Скажите правду, Кирилл, – приступила Елена. – Вы знали, что у Карины все с самого начала было продумано, еще до того, как я появилась в галерее "Астрал" на той злополучной выставке?
– Почему злополучной? – не понял Кирилл. – Оттуда началось ваше восхождение.
– Ответьте на вопрос, – настаивала Елена. – Вы знали или нет?
– Нет, нет, успокойтесь... – замешкался Кирилл и произнес: – Ну, я тогда этого не знал.
– Тогда? А сейчас? Сейчас вы уже знаете... Так все и было?
– Ну, видите ли... – начал было Кирилл, избегая смотреть ей в лицо.
– Не могу поверить, – проговорила Елена, все поняв, глядя прямо перед собой.
– Поймите, Лена, сейчас уже не важно, кто и что планировал с самого начала, – стал увещевать ее Кирилл. – Вы стали самостоятельной, вы всегда были такой. Если у кого-то были на вас планы, безразлично какие, вы все равно рушили их с неподражаемой безоглядностью. Вы никогда не нуждались в помочах, вас надо было только подтолкнуть к первому шагу... Вас готовили для прыжка, а вы взлетели. Чего вам еще?..
– Может быть, – догадалась Елена, – и вы тоже исполняли предусмотренную роль? Ну да, конечно, ведь это Майя хотела познакомить меня с вами... Вы были своеобразной приманкой, вы надеялись, что вам удастся полностью подчинить меня себе, поработить...
– Вы преувеличиваете, Лена, – ответил Кирилл. – Вы слишком взбудоражены, чтобы спокойно все обдумать. Уж не вообразили ли вы меня лишенным всякой совести человеком? Я не позволил бы себе порабощать вас, странно вы выражаетесь.
– Ну да, скажите еще, что у вас не было такой цели! – ощерилась Елена. – Вы сами говорили, тогда, в ресторане, что хотите заставить меня в вас влюбиться... Не помню, как там точно это звучало... А я была готова поверить вам...
– Я люблю вас, – просто сказал Кирилл.
Секунд пятнадцать, а может, полную минуту – она потеряла счет времени Елена смотрела на него, не произнося ни слова, потом сказала, обретая спокойствие, с бледной улыбкой:
– Я вам не верю. Вы предали меня в самом начале. Вы думали, что можете запросто играть мной? Что же, пожалуй, так все и вышло. Впрочем, теперь действительно безразлично.
– Я не хотел играть вами, – сказал Кирилл, потемнев лицом, и воскликнул: – Но сегодня, Елена! Сегодня-то ваш день. Это была полностью ваша идея, смотрите. – он обвел рукой пространство площади, на котором собралась внушительная толпа.
Художники уже подвозили полотна, выставляя их на всеобщее обозрение, блики фотовспышек высвечивали на мгновение знаменитостей из разноперого сборища, десятка два телекамер с разных ракурсов фиксировали происходящее, в толпе шуровали бойкие личности с диктофонами и блокнотами в руках.
– Да, сегодня мой день, – подтвердила Елена равнодушно. – Благодарю вас, что нашли время присутствовать на празднике.
Елена глянула на часы и поспешила прочь от Кирилла, обмениваясь приветственными репликами со знакомыми, кивая тем, до кого кричать оставалось далековато, и все искала в толпе одно лицо... Но его не было.
– Привет! – Майка вынырнула откуда-то слева, уцепилась за рукав. – Ох и тусовку ты организовала, прямо страсть!..
– Отцепись от меня, пожалуйста, – ровным голосом сказала Елена и с силой разжала ее пальцы.
– Элен, ты чего? – недоуменно вопросила Майка, но возглас ее был смыт волной шума, Майя так и осталась стоять на месте.
– Загордилась, – сказала Майка презрительно, дрогнувшим голосом и покривила губы, а на глаза навернулись слезы жгучей обиды.
Елена остановилась как вкопанная:
– Ты, значит, не ощущаешь за собой вины?
Она как-то уже забыла, что сперва и мысли не хотела допускать о виновности Майки.
– Какую еще вину я должна ощущать? – В круглых глазах Майи сидело по громадной слезе, готовой вот-вот переполниться.
– Разве не ты втащила меня на помост, то есть на подиум, тогда, в галерее?
– Ах, вот оно что...
– Ты надеялась, речь об этом никогда не зайдет, верно? – бушевала Елена. – Ты надеялась, что я никогда не узнаю о вашем сговоре с Кариной. Или ты будешь все отрицать? Не трудись, Кирилл все подтверждает.
– Кирилл подтверждает! – ядовито усмехнулась Майя. – что ж, значит, ему можно верить. Так оно в общих чертах и было. Только не надо таких громких слов – "сговор", "вина". Почему ты не спросишь меня о моих мотивах?
– А ты? Ты спрашивала меня о мотивах? – задохнулась Елена. – О моих намерениях тебе было что-то известно? Эх, Майя, как ты могла так подставить меня! Чем же я провинилась перед тобой, что ты так сурово меня наказываешь?
– Хорошенькое дельце, – бросила Майя. – Наказываю, я, тебя? Скажи еще, тебе все это не нравилось. Скажи, что ты не была счастлива, когда тебе враз открылись такие возможности. Поверь, я хотела тебе самого лучшего. И действительно, поговорила с Кариной, рассказала о тебе, что ты талантливая, божьей искрой отмеченная... Ну, мы и подгадали...
– Подгадали! – повторила Елена с горечью. – По-твоему, мне не следовало знать правду. Вся моя жизнь оказалась построенной на лжи. Все мои слова обратились в пепел. Я бы не поступила так с тобой.
– Давай без этих твоих красивостей! – Слезы Майи высохли. – Ты слишком правильная, вот в чем твоя беда. Прешь как...... Я не знаю...... Как бульдозер, слепо и прямо, не замечая никого и ничего вокруг. Слава богу, что люди не все такие, как ты, вычерченные по линейке. В мире все гораздо сложнее, и не все укладывается в твои литые формулировки.
– Даже не пытайся заставить меня благодарить тебя. То, что ты сделала,предательство, если называть вещи своими именами. Мои прямые мозги не в состоянии понять твоей изощренной, изогнутой диалектики. Прости, Май.
Майя что-то еще кричала ей вслед. Но Елена больше не слушала. Все верно, она слишком правильная. Слишком однозначная. Слишком легко выносящая приговоры. Бульдозер! Это она и есть тот бульдозер, которым давят, сминают, ломают.... Но кто ломает? И из каких побуждений? Разумеется, из самых лучших.... То, от чего она хотела избавить окружающий мир, оказывается, сидит в ней самой. Или?.. Или все правильно? Бульдозером не рождаются. Ты этого хотела, Елена?
На полотне то ли ядерные клубы пыли, то ли какие-то хвосты пересекают горизонт крест-накрест. Непопулярная тема. Рядом лимонно-желтое солнце садится за стилизованные русские лохматые и тяжелые леса, костер прорезает густеющий мрак вдалеке, за речкой. Если бы не солнце-лимон, такое неуместное в этой в общем-то выдержанной картине, ею можно было бы любоваться. Плоскости, нарезанные на разноцветные квадраты, круги и треугольники. Стало уже так банально, ничего не говорит ни уму, ни сердцу. Сирени и подсолнухи, беззаветно и однообразно любимые художниками. И разумеется, бесконечные осени в скверах и улицы под дождем, слишком общие, чтобы угадать в них настоящие места, места с собственными названиями и живыми людьми. Посреди всего этого разгула воображения – десяток неизменных картинок с вишневыми губами, бутылками и рюмками, шляпами и зеркалами, в которых отражены острые профили роковых женщин.
Груды планшетов, и возле каждой – бородатый или безусый, с ищущими глазами художник.
Подскочил Стив Безобразов, запыхавшийся, теребящий правую кустистую бровь. Казалось, он непременно– непременно хочет ее оторвать.
– Бульдозер! – стенал Стив. – Бульдозер!.. Елена, мы погибли.
– Что "бульдозер"? – почернела лицом Елена. – Восстание машин? Да говорите толком!..
– Не смог! – убивался Стив. – Казните, прикажите в фонтан залезть, спеть петухом, пожалуйста! Не смог, не смог!..
– То есть как это "не смог"? А раньше вы сообщить могли?
– Прораб меня послал.
– Куда послал, ко мне? Какой прораб? Ничего не понимаю.
– Да не к вам, а послал конкретно. Туда, где спина теряет свое почетное наименование. Прораб на стройке.
– Так, – сказала Елена и сжала пальцами виски. – Вы мне можете внятно, спокойно объяснить, что случилось и где обещанный бульдозер?
– Петухом спеть, – причитал Стив, – все, что угодно...
– Да на черта мне ваше петушиное пение!..
Взмокший от жары и неудачи Стив по порядку доложил обстановку, и Елене пришлось вмешаться самой.
Бульдозер все-таки был пригнан. Огромный, с громадным, угрожающим ковшом, он вызывал в наследственной памяти присутствующих смутные опасения, которые относятся, видимо, к тем временам, когда наш безрассудный предок ходил на мамонта.
Бульдозер возвышался неподалеку, внося оттенок сумятицы в собрание, на площадь его вкатывать не решились, да в этом и не было необходимости. Елена дала команду, и махину украсили ярко-красным транспарантом, стилизованным лозунгом "Фронт радикального искусства".
Взойдя на второпях сколоченный помост, Елена приблизилась к микрофону, и гул на площади улегся. Все-таки с непривычки выступать перед большими аудиториями волновалась, колени дрожали.
– Дорогие друзья! – произнесла, пробуя голос. Слова раскатились над площадью, и Елена услышала их, возвращенные мониторами. Голос звучал непривычно, но уверенно. – Дорогие друзья, мы собрались здесь, чтобы провести серьезную и масштабную акцию. Сегодня среди нас присутствуют деятели искусства, мы рады их видеть. Страшно узок их круг, но не так уж и далеки они от народа. Потому что если искусство не идет в народ, то народ идет в искусство. И последствия могут быть непредсказуемы...
Толпа заволновалась, поглядывая на бульдозер. Тайна появления здесь этого агрегата оставалась нераскрытой.
– Я вижу, вы с интересом глядите в ту сторону, – махнула рукой Елена. Нет, мы не станем ничего разрушать. Не обязательно ведь жечь библиотеку, чтобы остаться в памяти последующих поколений, хотя этот способ надежен. Но ведь нам не так уж важно остаться в истории во что бы то ни стало. Чтобы остаться в истории, не обязательно равнять с землей города, топить корабли и сбивать самолеты. Чтобы остаться в памяти, не нужно убивать людей. История человеческого рода не есть только история войн, что бы ни писали в учебниках. Мы творим ее сами, и в том, какая она получается, разбираемся тоже сами.
Елена перевела дух, оглядывая толпу. Ей удавалось держать фокус внимания на себе, но не столько тем, что она говорила, сколько тем, как говорила. А говорила она изнутри себя, из самой глубины.
– Давайте окинем беспристрастным взглядом, что и ради чего мы делаем. Неужели поделки с тайной мечтой продать за границу? Говорят, художник не может написать ни одной загогулины, которая не была бы в известной мере его автопортретом. Какими мы предстанем после нашей смерти, хотим ли мы, чтобы именно такие портреты остались после нас? Не испугается ли потомок, взглянув в наши жабьи глаза?..
В толпе засмеялись, зааплодировали. Кто-то возмущенно свистнул, Елена подняла руку.
– Друзья, мы все знаем сами. Нам не надо ничего говорить. Мы не нуждаемся в том, чтобы кто-то открывал нам глаза. Давайте докажем сами себе, что способны на большее!
Она так произнесла эти слова, что в толпе заволновались. Кто-то уже поднял руку, замахиваясь на пейзаж с лимонным солнцем. Кордон милиционеров в касках и с дубинками пока не вмешивался, не было команды.
– Мы двинемся маршем, пройдем по улицам Москвы, – объявила Елена. Калигула ввел коня в сенат, а мы погоним перед собой никчемные идеи, как стадо коров. Мы безжалостно откинем прочь наше нынешнее творчество, чтобы назавтра создать нечто лучшее. Нечто такое, о чем мы и мечтали в глубине души все эти годы, что мучило нас по ночам и что, правда, плохо сочетается с конъюнктурой рынка. Долой конъюнктуру! Да здравствует свежесть и вечная новизна старых идей о добре, справедливости и правде!..
Возглас "долой!" подхватили, и Елена взлетела на бульдозер, подсаженная какими-то молодцами, бульдозер развернулся и пошел по Моховой, а следом за ним тронулись потоки людей, волоча на себе картины. А дальше... А дальше случилось и вовсе невероятное. Откуда-то с улочки на проспект стало вытекать... стадо коров. Рыжих и черных. Коровы, одуревшие от гула и грохота, орали благим матом, а прибывшие с ними пастухи щелчками кнутов гнали их вперед. Марш победно двинулся по улицам, оставляя за собой обрывки полотен, осколки пивных бутылок и коровьи лепешки.
Музыка, грохот, мычание коров, звуки автомобильных сирен. Город встал, онемел, застыл, хлопая глазами окон и балконных дверей. Художники сами швыряли свои полотна на мостовую, под ноги идущим. Это было настолько невероятно, что утрачивалось само ощущение реальности. Нет, Москва не видала подобного.
– Даешь дорогу! – вопил какой-то пацан.
В начале колонны что-то запели, похоже, "Ой мороз, мороз...". Елена хохотала, сидя на бульдозере...
...Она очнулась. В трамвае. Фантасмагория развеялась. Но с какого момента она началась? Были ли все эти люди? Приглашали ли они ее на телевидение? Разбила ли она экспонат галереи? Ушла ли из школы? Или сейчас, стряхнув сон с ресниц, она выйдет из трамвая на знакомой остановке и все будет как всегда?
А что, это и правда было бы здорово – прогнать стадо коров по главной улице Москвы. Елена щелкнула замком сумочки, зачем-то сунув несчастливый билетик между ежедневником и пачкой бумажных платочков. Для коллекции, что ли? Коллекции бытовых мелочей, которые вскоре исчезнут, потому что заменятся другими, а мы и не заметим, хотя они существуют подле нас так недвусмысленно, казалось бы, так надежно.
Через месяц в школе № 963 заново выкрасили подоконники и оконные рамы. Прокрасили даже внутри рам. Летняя практика для старшеклассников была организована Еленой исключительно на добровольных началах, но каждый школяр считал своим долгом принять участие в веселом каникулярном гомоне, неожиданно наполнившем классы.
Елена много читала, и в основном литературу по возрастной психологии и педагогике. Созрело несколько идей, и следующий учебный год обещал быть интересным и для нее, и для пацанов.
"Ну что ж, не справилась", – сказала Карина. Кирилл пропал из поля зрения, но, по слухам, собирался вскоре жениться на Майке. Богаделов уже пригласил Майю на смену прежней телеведущей, и она неплохо справлялась. Митя неожиданно для всех бросил работу и аспирантуру какого-то заштатного учебного заведения, где числился, и пошел в армию. Елена видела его в форме милиционера, он вытянулся и похудел, в лице прибавилось взрослости.
Широкорад, Стив Безобразов, еще какие-то знакомые первое время надоедали звонками, затем поотваливались по одному, и звонки прекратились. А Елена собиралась в августе, прихватив с собой Фрая, съездить в Подмосковье на недельку, если позволят средства и если школа отпустит.
Но школа не отпускала. Предстояло еще оформление стендов в пушкинском классе, ученики были обеспокоены грядущим введением двенадцатилетки, и им надо было как-то объяснить, зачем ее вводят, а объяснить это совсем не просто.
Раз в неделю Елена Алексеевна занималась с Савченко русским языком, но незаметно для нее самой эти уроки превратились в занятия живописью. И теперь она, как когда-то Татьяна Федоровна, даже копируя ее мягкую интонацию, говорила:
– Рисунок надо выполнять остро отточенным карандашом. А этот огрызок лучше отложить в сторону. – и, сама заточив грифель с двух сторон, в форме лопаточки, подавала карандаш Андрею. – Старайся не нажимать, пусть контуры предметов будут как можно более светлыми....
Но она видела, скоро Андрей сам будет вправе давать ей советы по рисунку, и тихо становилась у него за спиной, глядя на то, как на листе проступают пузатые банки и мятые драпировки во всей своей осязаемости.
Москва, 2001-2002
