Текст книги "Миф о Храме(СИ)"
Автор книги: Варвара Мадоши
Жанр:
Исторические приключения
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)
Варвара Мадоши
Миф о Храме
В оный день, когда над миром новым
Бог склонял лицо Свое, тогда
Солнце останавливали словом,
Словом разрушали города.
Н. Гумилев
Жарким осенним вечером Арреш-мер-седх, оставив льняные одеяния жреца высшей ступени посвящения и завернувшись в драные лохмотья, как какой-то бродяга, лавировал в пахнущей тимьяном и луком базарной толпе под стенами Эсагила[2]2
Эсагил – центральный храмовый комплекс Вавилона, посвященный богу Мардуку (Амарутуку). Все названия даны, по возможности, в шумерских вариантах.
[Закрыть]. По давней служебной привычке он вслушивался в людские выкрики. Ничего нового не услышал: возмущались налогами, требовали, чтобы царь прижал уже к ногтю жрецов или чтобы жрецы провели наконец праздник Нового Года и сменили царя Набу-наида[3]3
Набу-Наид = Набонид. Последний царь вавилонской династии.
[Закрыть]; ругали произвол торгового дома Эгиби, задирающего цены – а все из-за покровительства царского сына и соправителя Бэл-шар-уцура[4]4
Бэл-шар-уцур = Вальтасар. Вообще-то, приемный сын Набу-Наида.
[Закрыть]!
Если бы Арреш-мер-седх получил задание бороться с вольнодумцами, сколько болтливых ртов он сейчас захлопнул бы… Их счастье, что вольнодумцы волновали ныне главу тайной городской стражи менее всего.
«Глупцы, – думал Арреш-мер. – Нимало не стерегутся. Глупец и я, Арреш-мер-седх, поскольку решил прибегнуть к помощи этих ничтожеств, которых найду сейчас на пятом подземном уровне… Но что делать: я знаю, чем дышит город, у меня есть люди, но они – всего лишь простые стражники, не допущенные к таинствам. Мне нужны такие же как я. Но таких как я – нет, в этом и проблема».
…Когда Кюрош-е-Боцорг[5]5
Кир, царь персов. Описываемые события относятся уже к концу завоеваний Кира, 539 г. до н. э.
[Закрыть], царь боцоргов, сел в осаду вокруг главного города царства Эреду[6]6
Эреду = Кандигир = Бабилу (Врата богини) = Вавилон
[Закрыть], названием также Эреду, иначе – Врата Богини, этот город бурлил уже много месяцев.
Блистательная столица цивилизованного человечества, Врата Богини могли не бояться захватчиков. По верху кольца стен, окружавших Эреду, разъехались бы две повозки. Все входы преграждали тяжелые ворота. Русло реки Бурануну[7]7
Бурануну (шум.) = Евфрат
[Закрыть], делящей город на две части, давным-давно снабдили решетками, чтобы захватчики не могли проникнуть этим путем. Храмовые кладовые хоть и не ломились от зерна и риса, ибо страна еще не оправилась от недавнего голода, но все же могли снабдить население продовольствием.
Увы, единства не было в городе – и значит он все равно что пал.
Страну истощила долгая война в далеких восточных пустынях; столицу истощили налоги на строительство новых храмов и перестройку старых; борьба между жрецами и царем вселяла в людей глухое непонимание.
Население многоголовой толпой качалось между центрами власти, не зная, куда податься. Подавались чаще в разбойники.
Царь, вернувшийся с войсками в Эреду после восточного похода, зализывал раны в Эсагиле и издавал указы. Жрецы плели интриги.
Об интригах и думал Арреш-мер-седх, возвращаясь из вылазки в город, где он встречался с народом из союза музыкантов[8]8
…союз музыкантов – ремесленники в Вавилоне объединялись в своеобразные «профсоюзы», управляемые государственными чиновниками, которые могли и разбираться в ремесле, но чаще были какими-нибудь писцами. То есть Зикнет находится на госслужбе.
[Закрыть] – хотя что общего могло быть у жреца с музыкантами?..
Чтобы попасть в Эсагил, Арреш-мер воспользовался тайным ходом – тайным только для черни, что кипела снаружи. Жрецы ходили тут частенько. Были ходы и по-настоящему тайные. Были и такие, о которых Арреш-мер-седх сам ничего не знал. Эсагил древен: этот храмовый комплекс существовал уже, когда город назывался Кандигир и о славе Эреду еще никто не помышлял. Однако сейчас Арреш-мер не хотел таиться от других жрецов.
Зачем? Он здесь по праву. Да и к тому, что частенько он возвращается из города в неподобающем виде, тоже все привыкли.
Впрочем, и в скрытном проникновении Арреш-мер-седх толк знал, что доказал вскоре, когда, сменив у себя в покоях одеяние и приведя в порядок бороду, отправился в Колонный Проход. Там он, забившись в узкий промежуток между одной из колонн и стеной, нажал на нужный камень, подземными коридорами пробрался к месту встречи и, поприветствовав собравшихся, устроился в углу. С его приходом разговор сделался оживленнее: Арреш-мера опасались, и все же испытывали облегчение в его присутствии – с ним можно было не бояться никого другого.
– Проблема в том, что Кюрош все равно не даст гарантий, – проговорил жрец пятой ступени Никкар, похрустывая тощими пальцами. Он был очень молод, делал прекрасную карьеру и сожалел, что позволил своему другу Эргалу привести себя на собрание заговорщиков. Но делать нечего: упал в реку – плыви или тони.
– Я думал, мы решаем, как предотвратить сдачу города, – ядовито проговорил жрец шестой ступени Арраман, самый старший тут по возрасту – ему уже сравнялось тридцать.
– Они все равно откроют ворота… – возразил Эргал, тоже жрец пятой ступени – ему, племяннику архитектора Владыки, постижение божественных истин давалось легче, чем прочим. Эргал нервничал не меньше Никкара, но старался этого не показать. – Я же говорил вам, что слышал разговоры. Старшие жрецы уже давно только спят и видят, как бы скинуть царя. Нашествие Боцорга – прекрасная возможность для них. Что будет с Эреду после того, как завоеватели войдут сюда, их мало интересует – лишь бы их собственные сокровища оставили в покое!
– Но храмы не оставят в покое. Они заберут… ее, – проговорил Нуш, вздрогнув. Странный это был человечек: не просто нервный карьерист, как Никкар, – он боялся всего и вся. Как ему удалось дойти до седьмого ранга, оставалось загадкой. Впрочем, Нуш прекрасно исполнял «Энума элиш»[9]9
«Энума элиш» – вавилоно-аккадский текст о сотворении мира. Сумерийский (шумерский) язык для тогдашниях вавилонян-аккадцев – что-то вроде латыни для образованных средневековых европейцев.
[Закрыть] на сумерийском. – Ее, красоту несказанную…
Остальные переглянулись. Статую Амарутука из центрального храма Эсагила, мало кто рискнул бы назвать красивой. Величественной – да. Поражающей воображение – несомненно. Важной и нужной – кто бы спорил, ведь из ее рук цари получают корону. Не будет статуи – не будет новых царей. Но красивой?
Висячие сады царицы Амитис[10]10
Амитис = Семирамида
[Закрыть], вырастающие над голыми каменными домами, зелень и влага, парящие на высоте птичьего полета – это красиво. Ворота Инанны[11]11
Инанна – отождествляется с богиней Иштар, которая отвечала за плодородие, плотскую любовь и войну, а также считалась богиней реки Евфрат и, следовательно, покровительницей Вавилона.
[Закрыть], сияющие голубой лазурью, с золотыми зверями, чествующими победителей – это красиво. В конце концов, мелуххские[12]12
Мелухха – Египет. В описываемый период пирамиды еще были облицованы известняком, отражающим солнечный свет на восходе и на закате.
[Закрыть] пирамиды, отражающие закатное солнце (из присутствующих их видел только Арреш-мер, но описания читали все) – тоже красиво, говорят. Однако статуя Амарутука?..
Пожалуй, ни один человек в здравом уме не привел бы такой эпитет.
– Да, конечно, брат Нуш, – смущенно кашлянул Эргал. – Я, правда, говорил о другом. Я говорил о том, что если старшие жрецы не желают обеспечить безопасность храмов, мы сами должны позаботиться об этом! Конечно, статую тоже нужно поберечь…
– Мы должны позаботиться не только о храмах, – подал из угла голос Арреш-мер-седх. До сих пор он молчал и только гладил завитую бороду молодыми пальцами с необычно окрашенными ногтями: красить ногти считалось приличным у всех жрецов, но только Арреш ограничивался всего одной полоской, похожей на коготь. Истинная причина была прозаична: смывать быстрее, наносить проще. Однако эта особенность, как и внимательные светло-карие (ястребиные!) глаза вызывала в памяти собеседников нечто неприятное. О чем Арреш-мер прекрасно был осведомлен.
– Мы в самом деле должны поберечь кое-что важное. Но не статую.
– Как так? – нахмурил мощные брови Арраман. – Что может быть важнее статуи Амарутука? Из ее рук принимает священную тиару царь.
– И все-таки, – произнес Арреш-мер. – Скажи мне, брат Арраман… что важнее всего для Эреду?
– Благочестие предков? – рискнул Арраман. Он был на пару лет старше Арреша и раньше него прошел посвящение в шестую ступень – а все-таки робел. Впрочем, мало кто не робел перед братом Аррешем – разве что брат Нуш.
– Это важно, – кивнул Арреш. – Но и Унуг тоже славился благочестием. Туда богиня Иннари даже привезла свод законов Ме в божественной ладье. И где он теперь? Захолустье. Чем же отличается Эреду? Что было раньше у Унуга, а теперь стало нашим?
Присутствовавшие жрецы чуть расслабились и обменялись полуулыбками: загадочный Арреш-мер вел себя, как преподаватель в обучающей комнате.
– Ну, торговый маршрут по Бурануну, это всем известно, – пожал плечами Эргал. – Мы стоим вдали от моря, и все же мы – порт пяти морей. А без древнего благочестия этого не было бы.
– Согласен, – кивнул Арреш. – Но древнее благочестие – в сердцах. Нам же надлежит подумать о внешней торговле.
– Заботиться о благополучии купцов? – поразился Нуш. – Об Эгиби уже позаботились!
– Эгиби давали деньги Бэл-шар-уцуру, когда они с отцом боролись за власть, и пожинают плоды в ущерб прочим торговым домам. Нет. Я говорю о покровительстве тем, кто не торгует рабами – много ли хорошего мы получим, продавая наших собственных людей? Я говорю о покровительстве торговле утварью, оружием и зерном – о той торговле, которая обогащает Эреду.
– Но… – Эргал и Никкар переглянулись, Арраман ни на кого не смотрел. – Это против политики царей…
– Без царей Эреду проживет, как уже стало понятно за последние десять лет! – сказал Арреш-мер богохульство. И добавил другое: – А без торговли – нет. Кроме того, вы, похоже, не до конца понимаете обстоятельства. Купцы сейчас несут деньги Владыке, потому что он владеет городом. Точнее, потому что все верят, что он владеет городом. Когда Боцорг захватит Эреду, они поверят в Боцорга и понесут деньги ему. Он, конечно, многих убьет при штурме и еще больше – для развлечения, но оставшиеся-то никуда не денутся. Деньги и товары – у купцов. А у царя и жрецов – только тонны серебра и золота, которые они не могут надежно спрятать и не способны никуда вывезти. Боцорг со своим обозом легко решит эту маленькую трудность, уж будьте уверены.
Жрецы переглянулись. То, о чем говорил Арреш, казалось им слишком странным и новым, чтобы осознать так вдруг. Тогда Эргал прокашлялся и сказал примерно то, что думали все остальные:
– И что же вы намерены предложить, почтенный брат Арреш-мер-седх?
– Я, – произнес Арреш-мер, – предлагаю сотворить чудо, братья.
* * *
…Великий царь Набу-кудурри-уцур[13]13
Набу-кудурри-уцур (аккад.) = Навуходоносор.
[Закрыть], владыка Эреду, заключил союз с царем Экбатанского царства Увахшатрой и взял в жены его дочь, царевну Амитис. Несладко было царевне после горных лесов Экбатана в пыльном и жарком городе богини Инанны!
Царь не мог допустить, чтобы его женщина скучала и чахла в огромных залах дворца. Велел он построить высокую башню и на ступенях ее расположить великолепные сады, чтобы напомнить царице о ее родных горах и возрадовать ее сердце. Долго шло строительство; много дорогого камня привезли издалека. Царица уже родила сына Амеля, выучила местное наречие, научилась краситься, как все женщины Эреду, и завела втайне от мужа любовницу из старших жриц Инанны[14]14
…старших жриц Инанны – жрицы, как и жрецы, пользовались в Вавилоне обширной свободой и значительным политическим влиянием.
[Закрыть], а сад еще не был готов.
Однако строительство завершилось; двести лет после того глаза горожан могли отдыхать на зеленой копне сада в поднебесье, пока не иссякла городская казна и не перестали работать гигантские насосы, поднимающие воды Бурануну на высоту сорока локтей. Тогда сады засохли.
* * *
– О мой дядя-по-матери[15]15
Дядя-по-матери – дядья по материнской линии считались иногда ближе, чем отцы.
[Закрыть], припадаю к твоим стопам, – скороговоркой выдохнул Эргал, в церемониальном поклоне касаясь ладонями земли. Храмовые жрецы-медики шутили, что почтительные поданные и потомки дольше живут, потому что поклоны упражняют позвоночник.
– Да, сын мой? – старший архитектор изволил угощаться слоеными пирожками с финиками и вымоченной в меду репой – лакомствами, к которым он питал слабость.
– Как дела в твоем ведомстве? Хватает ли рабов?
– С чего это ты вдруг начал интересоваться моими делами? – спросил жрец десятого ранга Эриду-нареб с благодушной усмешкой. Он считал племянника шалопаем, который справляется со своими обязанностями постольку-поскольку – мальчик-то хороший и долг свой перед городом понимает, но горяч, горяч… Эриду-нареб недалеко ушел от истины.
– Я вот почему спрашиваю… – вздохнул Эргал. – Я тут… был недавно на развалинах Храма Основания, которую разрушил Синаххе-Эриба[16]16
Синаххе-Эриба, Синахериб – царь Ассирии в 705–681 гг.
[Закрыть] в год, если я не ошибаюсь, Девяти Гроз…
– Десяти гроз, сын мой, год Десяти гроз предшествовал году Вторжения Синаххе-Эрибы. Вот в мое время молодые жрецы могли отбарабанить датировку лет назад до самого Суму-абум[17]17
Суму-Абум – основатель I Вавилонской династии. Правил за полторы тысячи лет до описываемых событий.
[Закрыть]!
– Прошу прощения, дядюшка! – не дожидаясь гнева, Эргал бухнулся на колени: дядя-по-матери всегда смягчался при этом.
– Ну-ну, полно, – проворчал Эриду-нареб. – Разве ты не сын моей старшей сестры? Главное, не выкажи такого невежества перед своим начальством… Ну-ну, хватит. Так вот, да! Великое было строительство! Одного золота мы угрохали талантов восемьсот… а уж мрамора, мрамора! Я еще учился у Унахапишти, он был учеником самого великого Арадахешшу, который проектировал храм… О, я доложу, это было что-то! Путешественники по всем обитаемым землям только и говорили, что о храме Эреду!
– О дядюшка! Я поспорил со своим приятелем Никкаром – да ты знаешь его – что у храма было семь ярусов. А он говорит – восемь. Кто из нас прав?
– Сын мой, как мне рассказывали, у основания храма было семь ярусов, но на вершине последнего из них стоял храм Амарутука, который содержал ту самую статую, которая сейчас стоит в нижнем святилище… Мой учитель был один из тех, кто уронил ее через подземный ход при вторжении Синахериба… Говорят, она тогда помялась, но трудами лучших кузнецов и многих рабов ее удалось исправить. Впрочем, ты ведь видел ее: разве видно, с какой высоты ее роняли?
– Нет, не видно, – покачал головою Эргал. – А все-таки, как выглядел Храм основания Земли и Неба? Быть может, ты знаешь, где бы найти описания? Никкар такой зануда, дядюшка, боюсь, на слово он мне не поверит – даже если я сошлюсь на твой авторитет.
– О-о-о, – проговорил Эриду-нареб неторопливо, явно радуясь, что племянник наконец-то начал интересоваться славным прошлым. – Храм был воздвигнут в середине квадрата, в семь этажей, каждый меньше предыдущего. На верхней площадке стояла статуя Амарутука в богатом убранстве, перед нею – золотой жертвенник…
И на Эргала полилось бесконечное описание, перемежаемое рассуждениями о недостатках современной молодежи.
Еще медики шутили, что многие преждевременные смерти от отравления связаны с возрастным окостенением позвоночника рекомых «почтительных сыновей»: кланяться становится тяжелее, и ум, не отягощенный более юношеским идеализмом, ищет способов избавиться от почтенного родителя.
* * *
– Нам очень повезло, Эргал, что твой дядя по матери застал последнего очевидца Храма основания Земли и Неба, – тихо и значительно произнес Арреш-мер-седх, забирая у Эргала свиток с описанием. Эргал немало попотел, прежде чем зарифмовал его: пусть если кто увидит, решит, что он упражняется в славословии царя Мушезиб-Амарутука[18]18
Мушезиб-Мардук, правил прибл. 693–689 г. до н. э.
[Закрыть]. Никто не удивится тому, что молодой жрец оттачивает свой сумерийский.
Но никто особенно и не стал приглядываться, что это за свиток тащит с собой Эргал, известный повеса и балабол.
– Его свидетельство очень пригодится, – проговорил Арреш. – Наше положение непросто. Мы нуждаемся во всем правдоподобии, которое можем себе позволить. Как насчет планов башни?
– Дядюшка сказал мне, в какой части библиотеки они могут храниться. Сегодня праздник, библиотека закрыта. Но завтра я пойду туда со светильником.
– Хорошая идея. Только возьмем нефтяной: он ярче. Я отправлюсь с тобой, если не возражаешь.
– Отчего же, брат Арреш-мер… Только объясни мне, я, кажется, не совсем понимаю…
– Чего не понимаешь, брат Эргал?
– Но… разве поверят люди, что храм Основания был восстановлен владыкой Набу-кудурри-уцуром? – спросил Эргал, нервно оглядываясь. – Ведь все видят, что его нет!
– Кто бывал за стенами Эсагила? – резонно поинтересовался в ответ Арреш-мер. – Много ли людей?
– Но ведь вершины не видно из-за стены! То есть… все видят, что ее не видно.
– Доверься мне, – улыбнулся Арреш-мер. – Люди, знаешь ли, могут поверить во что угодно. Кстати, брат Эргал…
– Да, почтенный брат Арреш-мер?
– Не хочешь ли сегодня после ритуала Заката прогуляться в город в моей компании? Так просто, проветриться…
У Эргала тотчас в голове пронеслось с дюжину версий подобного приглашения, но он ответил только то, что должен был ответить в подобной ситуации:
– Почту за честь, брат.
* * *
В земле Мелуххе, иначе Кемет, цари строили себе необычные гробницы – ступенчатые пирамиды из обожженного кирпича или камня. Но был один царь, Небмаат, ревнитель чистой геометрии. Он оставил по себе настоящий памятник, маяк для вечности идеальной формы. Пирамиду Се-нефер-ча, Совершенное творение, высотой двести локтей возвел он, ориентировал по сторонам света и облицевал ровным белым известняком, чтобы пирамида отражала блеск великого бога на восходе и на закате.
Увы, не прошло и двух тысяч лет, как истончилась слава божественных правителей Мелуххи и облицовку Се-нефер-ча крестьяне разобрали, чтобы построить дома. Маяк в вечность потух.
Потом дома эти смела пустыня.
* * *
– Итак, начало положено, – проговорил Арреш-мер, усаживаясь за столик в корчме. – Милейший, нам, пожалуйста, два пива… нет-нет, девочек не нужно. Мальчиков тоже. Сунма, ты что же это, не узнал меня?.. Ну здравствуй, здравствуй, дорогой, и тебе полных кладовых… Осталось позаботиться о том, чтобы не только мы поверили в эту идею, но и все прочие. Да ты пей, пей, Эргал. Здесь варят хорошее пиво.
Эргал оглядывался едва ли не с испугом. Свой жреческий белый лен он сменил на разноцветное одеяние богатого горожанина, и все равно чувствовал себя здесь чужим.
– Не бойся, Эргал, – понизив голос, сказал Арреш. – Я это место для работы не использую, здесь публика вполне приличная. Зажиточные ремесленники из тех, что обслуживают Эсагил… Да, в тебе они жреца узнали: одни ногти чего стоят, не говоря уже о завитой бороде… – Эргал чуть было не схватился за бороду. – Мы ведь не неузнанными остаться стараемся, мы просто пришли развеяться. Ты только почтенным братом меня не чести, мы же не в форме.
– Да, конечно, – пробормотал Эргал. – Просто я… ну, мой отец жрец, и я нечасто бываю в городе.
– Понятно, – кивнул Арреш. – Дело поправимое, было бы желание… Да и городом мир не ограничивается, – Эргал поежился при мысли о том, что он может вдруг ни с того ни с сего выбраться за стены, где ничто не защитит его от разбойников и бунтующих дехкан (если одни отличаются от других). – А, привет, Зикнет!
Повинуясь взмаху руки Арреша, человек по имени Зикнет присел за их столик.
На лице этого юноши только-только начала пробиваться растительность, которая, увы, не могла скрыть его редкостного уродства: про таких говорят в насмешку «любимчики Инанны». Прыщи, опять же. И одет небогато…
Юноша оскалился в улыбке, выдавая, что части зубов у него не хватает.
– Это Зикнет, – сказал Арреш-мер. – Он смотритель союза музыкантов.
Эргал сразу почувствовал к юноше некую смесь презрения, смешанного с жалостью, но выказывать этого особенно не стал. Конечно, на неприбыльную должность желающих мало, но все-таки странно подумать, что царские чиновники могли назначить такое уродливое существо!
– В союзе Зикнета, – продолжал Арреш-мер, – многие происходят из-за стен города. А некоторые даже странствуют по деревням.
– Точно так, почтенный Арреш-мер, точно так. Вот не хотите ли мою новую песню послушать? – Зикнет неуловимым жестом извлек из складок одеяния маленькую походную лиру.
– Отчего же, с удовольствием, – сказал Арреш-мер. – Я думаю, Сунма возражать не будет?
– Еще бы он возражал! – расхохотался музыкант.
Он встал и явственно изготовился играть. Гомон в корчме тотчас затих: Зикнета, видно, знали. Тот же, прищурившись, ударил по струнам, проиграл вступление и запел речитативом, на разговорном:
Царь Боцорг пришел из далеких степей, где песок спорит с ветром;
Царь Боцорг, как гром пасет тучи, так пасет свои войска.
Царь Боцорг могуч телом, словно бык, и сияет ликом, словно звезда Мастабарру[19]19
Звезда Мастабарру – планета Юпитер
[Закрыть],
И так же несет смерть и разрушения.
Он грозится, что разрушит высокие стены; что город падет в его руки, как спелый плод,
Что он омоет свои ноги в фонтанах Эсагила и заберет бесчисленные богатства.
И потому говорим мы: глуп, ах как глуп царь Боцорг!
Не знает он, куда пришел, не знает он, чего хочет; не знает, что богиня Инанна хранит своих слуг,
Он глуп, как ягненок, он беспечен, как дитя рядом с гадюкой; он говорит «это земляной червь!»,
Но он не знает, что она его ужалит. Крепки наши стены; цельнокованы наши ворота, смелы наши защитники, остры наши копья!
Зикнету зааплодировали. С нескольких столиков подозвали Зикнета. Он пошел, кланяясь и собирая деньги.
– Ну все, – сказал Арреш-мер, – послушали песню, можно уходить.
– Ты только за этим приходил сюда? – удивился Эргал.
– Только, – кивнул его спутник.
Арреш-мер правду сказал: он не работал в пивной Сунмы. Он просто получал здесь информацию. И за что ценил Зикнета, что с ним эту информацию можно получать совершенно открыто.
Правда, и задание Арреш ему тоже передал. За что он ценил Зикнета еще больше, так это за то, что парень умел читать.
* * *
Более двадцати лет вся Элидия – да что там, вся Эллада! – строила храм, достойный самого великого Зевса и самих Олимпийских игр. Но даже и великолепный храм, как говорят, возводили только ради изваяния Громовержца работы несравненного Фидия. Глядя на эту статую, смертные падали на колени, сам же великий бог, увидев ее, принял работу, расколов каменную плиту у ног скульптора.
Несколько веков спустя, когда славные города Пелопоннеса превратились в задворки империи романских кесарей, император Флавий Феодосий перешел в новую религию и запретил Олимпийские игры. Вскоре статую перевезли в столицу империи, где она и погибла при пожаре.
* * *
В стане боцоргов появлялись певцы с бирками «деревенских сказителей», которые воспевали несметные сокровища Эреду. Лабиринты из камня и глины, проложенные под фундаментом великого Храма Земли и Неба, пели они, хранят баснословные сокровища, накопленные за тысячелетия: золото, серебро, драгоценные камни, дорогое дерево, ароматные масла, заморские ткани, папирус отличной выделки… Эти песни кружили голову воинам не хуже вина: у ночных костров они клялись собственноручно разрушить Храм до основания, своими руками взломать землю и вытащить на волю сокровища лабиринта!..
У ночных костров боцорги говорили о том, как плохи дела в граде богини Инанны. «Их дух совсем пал, – передавали друг другу воины, – они видели наш победоносный марш через земли многих царств, и они потеряли всякую волю к сражению! Они надеются только на свои стены и крепкие ворота, они запирают сундуки и прячутся под плетеные одеяла – и все-таки дрожат перед нами, непобедимыми боцоргами, воинами Кюроша-е-Боцорга!»
Они были неправы.
Бэл-шар-уцур бросил клич и пополнял расквартированное в городе войско; горожане обсуждали, как Боцорг, чтобы осадить город, вынужден был бросить на них все силы завоеванных царств и готовились не сдаваться и истощить его; от других городов царства подтягивалось ополчение. Если город Эреду продержится, то и царство Эреду устоит.
Это не устраивало жрецов, потому что «царство» значит «царь».
По городу ползли иные слухи: будто бы в башне Храма Земли и Неба жрецы углядели некие страшные знамения в жертвенных внутренностях; предстоят тяжкие испытания. Правда, не уточнялось, связаны ли они с Боцоргом или с внутренними делами.
«Постойте, – говорили люди друг другу. – Разве Храм Земли и Неба не разрушен?» И отвечали, пожимая плечами: «Вроде разрушен был… да кто его знает? Мож, восстановили… Царь вон ведь сколько храмов разрушил и поперестраивал в последние-то годы!» – и многозначительно молчали, и возводили очи к небу, и делали знак богини Инанны.
А на одном из верхних уровней центрального храма в Эсагиле, в кабинете, украшенном фресками об исцелениях, совершенных богиней Гулой, стоял мрачный жрец десятого ранга Нимдаль и смотрел в окно, обращенное на запад, на развалины храма Основания Земли и Неба. На обломках камня и остатках кирпичной кладки – фундамент даже сейчас казался величественным – сидели подростки из жреческой школы и жевали лепешки с сыром. Иногда до Нимдаля доносился их смех. Рядом с щенками валялись вязанки хвороста, которые они тащили, да так и бросили. Кто, интересно, распорядился свалить хворост во дворе?
Нимдаль развернул свиток из новомодного тростникового материала (а ведь в более благочестивые времена писали только на благородной глине, из которой боги сотворили первого человека!..) и прочел сухой, короткий абзац, так непохожий на официальные славословия: «Известные вам лица готовятся открыть ворота, ждут только гарантий Боцорга. Но Боцорг гарантий не даст, хоть известные вам лица думают обратное. Я знаю, что после длительных войн денег у него не хватает; он поклялся лишить Эреду всех его сокровищ. У нас есть не более трех дней, чтобы исправить ситуацию».
– Итак, брат Никкар… – проговорил Нимдаль спокойным тоном. – Брат Арреш-мер-седх передал тебе это послание?
– Да, почтенный брат Нимдаль…
– Вот не знал, что вы с ним так близко знакомы.
– Не с ним, почтенный брат. У меня есть друг, Эргал, еще со школы, племянник-по-сестре почтенного брата Эриду-нареба… Вот с ним Арреш-мер часто ходят в город последнее время. Они сошлись в любви к музыке…
– Любовь к музыке? – хмыкнул Нимдаль. – В мое время это могли бы назвать изменой небу… Но я ни о чем тебя не спрашиваю, Никкар. Можешь передать своему приятелю – или прямо Арреш-меру – что я готов встретиться с ними обоими. Сегодня, в семь вечера по храмовым часам, здесь. Передашь?
– Да, почтенный брат.
* * *
Брат Нимдаль принадлежал к тем, кто держит в руках ключи от земли и от неба, от правильной жизни во Вратах Богини. Эргал мысленно прикидывал, не бросят ли его после разговора с ним в голодную яму.
Однако все оказалось еще ужаснее.
Нимдаль принял их в одной из комнат на галерее – той, что выходила на закат. В семь часов вечера солнце стояло уже низко над горизонтом, заливая все густым желтым светом. В этом свете почти совсем пропадали фрески со сценами из «Энума элиш», и казалось, будто стены голы и пусты.
– А, молодые люди, – сказал Нимдаль доброжелательно. – Времени у меня не сказать чтобы много, так что давайте быстрее.
Вел себя этот суховатый человек, как будто не он вызвал их на встречу, а они сами напросились. Ну что ж, в каком-то смысле так оно и было.
Эргал ожидал, что Арреш-мер сейчас покажет себя: сверкнет этак по-особенному глазами, улыбнется, и Нимдаль сразу потеряет почву под ногами – Эргалу уже доводилось видеть, как начальник тайной городской стражи сбивает спесь даже с тех, кто стоял в иерархии значительно выше него.
– Мы бы не стали отнимать у вас время, о почтенный брат, – Арреш-мер низко поклонился по всему церемониалу, и Эргал еле успел повторить за ним. – Но дело первостепенной важности. Вы ведь получили мою записку?
– Да, этот юноша, Никкар, передал ее мне. Но, признаться, не прими я это за шутку, мог бы принять за государственную измену, – голос Нимдаля сочился ласковостью. – Вы ведь понимали, чем рискуете, брат Арреш, отправляя мне ее?
– Еще больше я понимал, чем рискую, если не отправлю. Когда Боцорг войдет в город, мы все останемся на руинах, если не будут приняты меры. А принимать их некому. Похоже, никто здесь не понимает, что за человек Кюрош-е-Боцорг. Я же изучил его. Благородство не чуждо ему, но любое данное слово он повернет к своей выгоде.
Нимдаль вскинул брови.
– Вы еще смелее, чем я думал.
– Мой дедушка был гадателем. Я кое-что подсмотрел в его чаше с водой.
Нимдаль усмехнулся.
– Ну хорошо. Что же вы предполагаете сделать?
– Я предполагаю спрятать сокровища Эсагила, – произнес Арреш-мер без обиняков. – Сами знаете: серебро – вот что определяет статус как человека, так и государства в нашем несовершенном мире. Вы отвечаете за ключи от одной из семи сокровищниц…
– Меня контролируют. Уж вы бы должны знать.
– Стражей я возьму на себя. Мне нужно ваше содействие. Ключ, схема прохода, рабы, чтобы вынести ценности… Столько рабов у меня нет.
– Предположим, я согласился, – Нимдаль чуть улыбнулся. – И где вы предполагаете перепрятать сокровища? В городе, по вашей же логике, нельзя…
– Место уже подготовлено, – улыбнулся Арреш ему в ответ, чуть зубастее. – К сожалению, пока я не могу вам его открыть. Но тайник абсолютно надежен, и при этом ценности даже не придется выносить из Эсагила.
– И все же, – Нимдаль покачал головой. – Как вы себе это представляете, брат Арреш? Ясной ночью вереница рабов тащит тюки через двор, а царь, жречество и стража в это время благодушно глазеют на танец белокурых наложниц? Или вы собираетесь ждать до ночи вторжения, с тем чтобы общая неразбериха скрыла эту неучтенную деятельность?
– Почти, о почтенный брат, – Арреш-мер чуть поклонился, отдавая должное собеседнику. – Я действительно собираюсь подождать до дня вторжения. Но отвлекающий маневр, куда надежнее войск Боцорга, уже разработан и теперь только и ждет приведения в исполнения.
Об Эргале даже не вспомнили. Оставалось только гадать, зачем его пригласили – ведь чем меньше народа присутствует при таких разговорах, тем лучше. Еще молодой жрец все время ждал: хоть один из них впрямую обмолвится о том, что ведь не все сокровища можно донести до тайника. А еще они начнут произносить громкие слова о благе города.
Не дождался. Ни того, ни другого.
* * *
В ночь рождения великого царя Александра, завоевавшего почти весь известный ему мир, некий безумец сжег храм богини Артемиды в Эфесе. Мы не будем повторять имя этого несчастного. Гораздо важнее другое: спустя много лет архитектор Хейрократ восстановил храм, сделав его еще выше и славнее прежнего. Святыню украсили рельефы и скульптуры лучших художников своего времени – времени величайшего расцвета Ойкумены; картины, висевшие в храме, не имели себе равных.
Пятьсот лет спустя храм был разграблен варварами. В последующие века он постепенно разрушался, пока болото полностью не поглотило его.
* * *
– Брат Арреш, но ведь у почтенного брата Нимдаля ключи лишь от одной из семи сокровищниц… Что же делать с остальными? Вы сами говорили, до вторжения не более четырех дней… Мы ни за что не успеем найти подходы к остальным жрецам.
– Тебе предстоит узнать о нашей работе, Эргал, одно простое правило: подготовка – это все. Вдохновенную импровизацию тоже недооценивать не стоит, но при прочих равных на нее способно очень мало людей. А вот приучить как следует готовиться заранее можно кого угодно – даже такого шалопая, как ты.
– Арреш, Тиамат[20]20
Тиамат – мифическое чудовище, из тела которого Мардук создал небо и землю.
[Закрыть] тебя побери! Что насчет остальных сокровищниц? Я так понимаю, план состоял в том, чтобы спрятать все, чем располагает Эреду…
– Мы так и сделаем.
– Но остальные сокровищницы…
– Остальные сокровищницы пусты, Эргал. Я «нашел подход» к другим жрецам, как ты выражаешься, полгода назад, когда о завоеваниях Боцорга еще только слухи поползли.
– Но…
– Не мы одни тут творим мифы, мой друг. Владыки города занимаются тем же.
Эргал чуть было не споткнулся: они разговаривали на ходу.
