Текст книги "Ad infinitum(СИ)"

Автор книги: Варвара Мадоши

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

– Регулярно, в тире, – согласился Стивен. – Это помогает успокоиться и сконцентрировать мысли. Впрочем, я давно не упражнялся.

– Ха, клянусь честью, старый добрый Стивен! Ты точно так же и потом мне говорил. Ну, а на следующий день мы встретились снова, и ты пригласил меня на чашку кофе.

– Что, просто так взял и пригласил? – Стивен приподнял брови. – Неожиданно с моей стороны. Как я понимаю, по меркам того времени мы друг друга оскорбили достаточно серьезно?…

– Ну, обычно все это можно быстро исправить, если искренне извиниться, – нахмурился Джек, – это же очевидно! Я как раз понял, что был не прав, поэтому извинился; а там уж не знаю, отчего, но ты, видно, решил продолжить знакомство – сам уже не помню, как так вышло… А! Да, мы выяснили, что можем играть дуэтом… нет, это было после, когда я пригласил тебя поужинать… – он нахмурился и даже потер лоб. – Нет, пожалуй, я сейчас не смогу точно вспомнить, как все было, прошу меня простить! Столько лет, и все это растянутое время…

– Конечно, конечно, – быстро сказал Стивен. – Послушайте, как это – играли дуэтом?

– Ну да, постоянно: мы все время играли. Я на скрипке, ты на виолончели – и у нас в высшей степени неплохо получалось! Старый добрый Локателли…

– Я играл на виолончели в юности, – припомнил Стивен. – Пока не получил травму обеих запястий… Пожалуй, я мог бы разработать их снова, но в этом не было особенной нужды.

– Тебя пытали? – эти слова Сухой Удильщик произнес так, как будто снова обратился в камень.

– Интересная постановка вопроса, – усмехнулся Стивен. Он редко кому говорил о состоянии своих рук, но, очевидно, первый напрашивающийся возглас был бы: «Как ты умудрился сломать оба запястья!» – Почти. Пытать не пытали, но применили грубую силу уровнем выше необходимого для их целей.

Собственно, применили не одну только грубую силу, но и железную трубку от велосипедного насоса. К счастью, девушке – будущей Софи Мастерс (тогда он с ней был даже не знаком) – удалось сбежать и вызвать полицию. И полиция даже прибыла вовремя… почти.

– Скажи, как у тебя сложилась жизнь? – вдруг спросил Джек. И тут же поправился: – Прошу прощения, если вопрос слишком прямой и неделикатный – вы-то, понятное дело, никак со мной не связаны, хотя я и связан с вами. Просто, если сочтете возможным…

– Отчего же: вы были со мной необыкновенно искренни, полагаю, я обязан ответить вам тем же – тем более, что сведения о моей жизни не так уж пространны и важны. Я профессор в Дублинском университете, – сказал Стивен. – Доктор философии… это ученая степень. Работаю над диссертацией. Занимаюсь преимущественно британским морским фольклором, также слежу за статьями в области зоологии пернатых, участвовал в написании монографий. И, раз уж вы все равно знаете, – выполняю некоторые аналитические проекты для разведки, конечно, не связанные ни с какими ночными вояжами или пытками. Это, скажем так, способ попутешествовать за счет государства и проникнуться духом другой страны. Сейчас не девятнадцатый век – самые важные и интересные сведения давно лежат в открытом доступе, погребенные под кучей мусора.

– Должно быть, говорите на нескольких языках?

– Да, французский, немецкий, испанский, португальский, немного японский… у меня не хватает возможностей голоса, чтобы говорить по-китайски, но я читаю на этом языке. Понимаю русский, изучаю урду. Достаточно?

– Более чем! – воскликнул Обри. – Боже мой, насколько все действительно остается прежним! – он посмотрел на Стивена влюбленным взглядом. – Ну а как все прочее?… Если мне дозволено спросить, как ваша семья?

– Мои родители умерли довольно давно, – пожал плечами Стивен, – братьев и сестер у меня нет, я одинок. Что же касается близких друзей – полагаю, таков будет ваш следующий вопрос, ибо вы кудахчете надо мной не хуже курицы-наседки – то знакомства мои достаточно обширны, в близких друзьях я никогда не чувствовал необходимости – за одним-единственным исключением. Собственно, я остановился здесь у моего хорошего друга, миссис Мастерс. Возможно, мне удастся вас познакомить, если сейчас не разверзнется земля и дьявол не утащит весь этот остров в преисподнюю, где ему и надлежит находиться!

– Ну-ну… – несколько растерянно произнес адмирал Обри и отошел на несколько шагов. Там он снова продолжил мерить край обрыва.

Стивен сделал несколько глотков кофе и понял, что более или менее сносное расположение духа возвращается к нему.

– Пойдемте, адмирал, – сказал он. – Нужно поточнее разведать, где же мы все-таки оказались: я сомневаюсь, что от мистера Пуллингса можно добиться чего-то полезнее кофе и сэндвичей.

* * *

Странные дела творились на острове Каринн-Брагг. Солнце тонуло в золотом тумане, который заполонил небо, ветер перебирал косы цветущего вереска, медовый свет играл на оперении многочисленных птиц, которые слетались на остров отовсюду. Кого только не было тут! Олуши, орлы, кречеты, стрижи, малиновки, соловьи, голуби, чайки – этих просто невероятное множество! Птицы вели себя нетипично: спокойно сидели на земле или бродили туда-сюда чуть ли не в человеческой манере: парами и группками, переговариваясь между собой и делая наблюдение за собой бессмысленным. Через луг О'Донована на границе деревушки им пришлось перебираться, высоко задирая ноги, чтобы не наступить на корольков и сычей (последние презрели даже любезный их сердцу ночной образ жизни), которые не обращали на них никакого внимания.

– Что это? – пораженно спросил Джек Обри. – Стивен, вы что-нибудь понимаете?

– Я не орнитолог, – заметил Стивен, – но даже моего уровня более чем достаточно, дабы констатировать показательные поведенческие девиации… – он поймал взгляд Обри и поправился: – Они ведут себя совершенно ненормально, это очевидно любому школьнику. Не знаю, что и думать.

– Они ведут себя, ей-ей, как кумушки, которые чего-то ждут… – Джек, склонив голову, наблюдал за парой синиц, которые оживленно перечирикивались – ни дать ни взять сплетницы в приемной у дантиста. – …! Я чуть не поскользнулся!

– Будьте осторожны: дефекация у птиц непроизвольна, – предупредил Стивен, торопясь по деревенской улице. Тем не менее, он почувствовал определенное удовольствие от того, что чудесное событие не нарушило неких основополагающих законов природы.

Пустота и тишина его удивили: ни мальчишек, играющих посреди улицы, ни звука радиоприемника из-за полуоткрытой двери; ни один старик не выбрался на веранду с креслом-качалкой, и ни одна женщина не начала свой день с мытья окон и поливки садика: здесь перед домами были именно садики, а не газоны. Полосатая кошка, дремлющая на подоконнике миссис Салливан, приподняла тяжелые веки, глянула на Стивена и капитана Обри, идущих пустой улицей, зевнула и заснула снова. Легкая занавеска трепетала над ней, как флаг.

– Чертовщина… – сказал капитан, оглядываясь. – Скажите, у вас, в будущем, всегда так безлюдно?

«И в толпе я, как в пустыне, – лейтмотив коллективного подсознательного большинства современных социумов», – подумал Стивен, а вслух сказал:

– Когда как.

В коттедже Мастерсов тоже оказалось совершенно пусто. На кровати в спальне Софи лежал ее халат, на кухне стоял апельсиновый сок в стакане. Включенный телевизор вместо передачи показывал какие-то невнятные серые помехи. Стивен пощелкал по каналам – без всякого эффекта. Интересно, связи нет, а электричество откуда-то есть?…

Впрочем, на острове собственная электростанция.

– Полагаю, Софи на нас не обидится бы, если мы перекусим, – заметил Стивен, доставая из холодильника джем и ветчину, а из хлебницы – хлеб. – Как вы относитесь к сэндвичам и кофе?

– С превеликим удовольствием, радость моя! – возликовал капитан Обри. – Давайте-ка мне.

Со сноровкой, говорящей о немалом опыте, он поймал запястье Стивена и вытащил у него из пальцев нож, из другой руки стремительно выхватил банку с джемом. Бутерброды он делал так же легко, как, по всей видимости, вообще все на свете – Стивен только молча таращился на это, машинально держась за запястье. Нет, больно не было.

Обри поймал его удивленный взгляд и пояснил, не отрываясь от процесса:

– Ха-ха, Стивен, не удивляйтесь так: разумеется, я помню, что вы даже бутерброды не можете сделать без угрозы для жизни! Разумеется, когда мы с вами жили вместе, готовил всегда я.

«Радость моя?… Жили вместе?…» – к счастью, Стивен умудрился не произнести этого вслух. Зато ему удалось сформулировать тот же самый вопрос чуть более изящно – и, как он надеялся, в нужной речевой традиции. Чтобы собеседнику все было понятно.

– Капитан Обри, в виду того, что я по-прежнему не имею чести помнить наше знакомство, окажите мне любезность и объясните как можно более четко, в каких отношениях мы с вами состояли и чего вы, собственно, ждете от продолжения этого знакомства в изменившихся обстоятельствах.

Джек прервал изготовление очередного бутерброда и хмуро, даже как-то недоверчиво уставился на Стивена.

– В каких отношениях? Мы были друзьями, конечно же!.. – потом он как будто сделал над собой явственное усилие и произнес значительно мягче. – Простите, мой дорогой, не припомню, что когда-нибудь говорил это вслух – или что слышал что-то подобное от вас… и, клянусь богом, едва ли я бы произнес что-то подобное вслух, если бы не обстоятельства, но я привык ценить эту дружбу как едва ли не самое ценное в моей жизни. Больше всего на свете я любил двух людей – мою жену и вас.

Теперь пришла очередь Стивена хмуриться: ответ – несомненно, честный и показывающий редкостное присутствие духа у его визави – с одной стороны принес ему некоторое облегчение, с другой стороны, не прояснил ровным счетом ничего.

– Я имел в виду – прошу прощения, если это предположение вас оскорбит или покажется неприемлемым, – Стивен отметил про себя, что манера выражаться является куда более заразной, чем ему казалось ранее, – что ваши обращения и легкость физических контактов указывает на некоторый уровень интимности.

– Ну конечно, а как же иначе?

– Однако отношения подобного рода в ваше время не одобрялись?

– Какого рода? – удивился Джек. – Погодите, вы что же, говорите о… – он в одну секунду побагровел. – Бог мой, Стивен, как вы могли такое подумать! Даже учитывая, что вы не помните… Нет, это выше моих сил! – он зашагал по крохотной кухоньке взад и вперед, даже умудрившись почти ничего не задеть.

– Прошу меня простить, – повторил Стивен. – Просто некоторые нюансы вашего поведения…

– Неужели в вашем будущем все охвачены грязными мыслями? – нахмурился Джек. – У вас нельзя коснуться другого мужчины, обнять его или назвать другом, чтобы тебя не заподозрили в содомии и не повесили?

– Не настолько жестко, – покачал головой Стивен. – За содомию не вешают, в не ней подозревают, она не является препятствием для карьеры (иногда даже способствует), во многих странах разрешены однополые браки. Да и другом называть можно. И касаться можно, – добавил он, подумав. – Но здесь и сейчас, если один мужчина говорит, что любит другого, это почти всегда будет означать содомию – по крайней мере, в мыслях и намерениях. Те люди, которые не хотят обозначить свою привязанность, как гомосексуальную… эээ, как педерастическую, так себя не ведут и так, как вы ко мне, друг к другу не обращаются. Иными словами, дружелюбие приветствуется, нежность – нет.

– Клянусь честью! – воскликнул Джек и замолчал, даже остановился. А потом горько произнес: – Господи, куда катится мир! Если уж добропорядочным людям нельзя открыто выражать самые благородные из чувств без того, чтобы их не заподозрили черт знает в чем – воистину, слава Всевышнему, что я этого не увижу!

– А у вас будут все шансы это увидеть, – сказал Стивен. – Когда мы выясним причину этого феномена на острове, вам придется так или иначе налаживать свою жизнь в этом мире. И маскироваться – думаю, внимание масс-медиа… эээ, газет вам не нужно?

Про себя он уже невольно начал прикидывать, каким образом можно будет организовать проезд капитана Обри в Дублин – в кампусе он почти не будет выделяться даже в мундире, а если его переодеть, странности поведения не так будут бросаться в глаза.

Очень, очень сложно представить, что когда-то, даже в невозвратимом прошлом, кто-то называл тебя одним из самых дорогих на свете людей. Очень сложно представить, что ты был кому-то так близок, что тебе выражали нежность, не стесняясь и не скрываясь, с небрежной улыбкой миллионера делясь последней рубашкой. Очень страшно. Очень тоскливо. Почти невозможно.

Стоит попробовать?

Вот они, нескладные чудеса в его жизни. Зримое воплощение: грубоватый мужчина в опереточном мундире вертит в руке перепачканный повидлом кухонный нож – а в другой руке держит бутерброд, который поедает (кажется, это уже пятый, и кажется, это нервное). Пересек время. И ради чего?… Ради сомнительного общества и столь же сомнительного обаяния некоего бледного коротышки с отсутствующим взглядом?…

Стивен хорошо знал себя. Хорошо знал, чего от себя ждать. Он никогда не стал бы водить близкое знакомство с человеком, подобному капитану Обри даже в нынешнем времени, а такой, как он, не стал бы водить знакомство с ним – Иисусе, Мария, Иосиф, о чем они вообще могли разговаривать?

И тем не менее, так случилось. Может быть, в прошлом он был лучше?…

Стивен испытал секундную, всепоглощающую тоску по тому времени, такую сильную, что ему расхотелось жить.

– Да нет, не думаю, что придется, – махнул рукой капитан Обри. – Дух-то ведь только обещал мне, что мы с вами увидимся, и больше ничего. Я просто проститься хотел как следует – нам тогда не довелось. А так – полнолуние кончится, и все вернется, как было.

Улыбка у него была как будто вымученная, но все же ясная. И надкусанный бутерброд в руке.

* * *

«В конце концов, если рассуждать логически, что мне до того, исчезнет этот человек или не исчезнет? – спросил себя Стивен, когда их ноги уже топтали дорожную пыль. – Меня это никоим образом не касается. Мы с ним знакомы несколько часов, лично я ничем ему не обязан, как и он мне. Зато диссертация, несомненно, обретет нужную глубину, как любят выражаться отдельные представители нашего ученого совета…»

Но мир почему-то стал еще невыносимей.

– Глядите-ка, человек, – сказал Джек Обри с искренним интересом. – А я уж думал, здесь никто так и не объявится.

Действительно, босой человек в простой рясе, подпоясанной вервием, торопился к ним по дороге. Нет, не торопился, просто быстро шел: по его лицу было ясно видно, что он никогда и никуда не спешит, даже если миру осталось жить пять минут («Что как раз может оказаться нашим случаем», – отрешенно подумал Стивен).

– Мир вам! – сказал человек еще издали.

– И вам мир, святой отец, – сказал Стивен. – Осмелюсь ли я спросить, кто вы?

– Меня зовут Кольм Килле, – сказал человек. – Я иду рассудить наших добрых птиц, они слетелись со всей Эйре и ждут, кого же выберут их королем. Молю, укажите мне дорогу!

– Вон туда, – Стивен махнул рукой вверх по улице. – Они заняли все холмы. Скажите, святой отец, я с детства хотел узнать: как же вы можете поощрять между птицами суетность и тщеславие, соглашаясь выбрать из них самого главного?… Разве не лучше им быть во всем покорными воле Божьей?

– О, они и так покорны, мой дорогой сэр! – воскликнул святой Кольм Килле. – Но как быть?… Всем нам, грешным, нужна какая-то защита, какая-то отдушина, куда мы уходим от невыносимой тяжести мира, – на этих словах Стивен вздрогнул, – птицам, благослови их Господь, только естественно уходить в тщеславие: зачем иначе им дано было это яркое оперенье?… И, кроме того, покуда они просят совета у божьих людей, греха я в том не вижу.

Он пошел дальше, а Джек, пораженный, поглядел ему вслед.

– Стивен, вы говорили так, как будто с ним знакомы!

– В каком-то смысле так и есть: это святой Кольм Килле, герой ирландских сказок. Персонаж до некоторой степени выдуманный. Здесь, как я полагаю, однако не более выдуманный, чем мы с вами.

* * *

Они спустились к морю, где на камнях расчесывали и сушили волосы прекрасные девы с зеленой кожей. Они смеялись и пели, их тонкие голоса звенели между камней, и Стивен подумал, что в обычные дни, должно быть, их песни неотличимы от воя ветра в скалах.

– Если спрятать шапочку одной из них, она выйдет за вас замуж и станет матерью ваших детей, – заметил Стивен.

– Благодарю покорно, – ответил Джек со смехом, – у меня уже было такое приключение! Русалка прекрасна, пока поет, но в твоей постели… – он замялся и, кажется, покраснел, сообразив, что сказал нечто, что джентльмену не пристало. Стивен сделал вид, что ничего не заметил.

Потом они наткнулись на поляну, где лепреконы устроили базар и уговаривали друг друга купить их башмачки. На двоих путников они обратили внимания не больше, чем птицы.

Они пересекли остров из конца в конец и говорили довольно мало. Один раз Джек спросил:

– Меня удивило, что вы не примерзли к тому пятачку земли, где мы увидели птиц, и не стали их зарисовывать или учинять над ними свои магические танцы с бечевками, линейками и сачками.

– Мой дорогой, – Стивен сам не заметил, как использовал то же обращение, – к настоящему времени повадки большинства птиц исследованы и описаны исчерпывающим образом. Во всяком случае, птиц нашего побережья. Чтобы узнать нечто новое, нужна дорогостоящая техника – или же нужно путешествовать совсем далеко, на другой конец земного шара.

– Вам от этого грустно, Стивен?

– Развитие техногенной цивилизации имеет свои преимущества и свои недостатки, что за странный вопрос! Но вы очень точно подметили, пожалуй, что грустно.

* * *

– Ах, мои бедные ноги! – смеялась рыженькая девочка, танцуя на листе смородины. – Мои бедные ноги танцуют и танцуют, и все им мало!

Ей наигрывали многие другие маленькие существа, рыжеволосые и черноволосые, с крыльями и без, в одеждах из прозрачного блестящего шелка и в самых обыкновенных костюмах. Один за другим инструменты выбивались из сил, падали друг на друга музыканты, а рыженькая и ее подружка все так же продолжали кружиться в каплях росы.

– Так я не играю! – рыженькая топнула по листу так сильно, что он закачался. – Ах, если бы нашелся тот, кто сыграл бы мне на скрипке, уж я бы его расцеловала!

– Если бы нашлась скрипка по мне, я бы охотно оказал вам такую услугу! – Джек Обри поклонился рыженькой, стараясь говорить почетче и потише, чтобы маленькую красотку не унесло за горизонт.

– За чем же дело стало?! – звонко рассмеялась она. – Инструментов всяких у нас в достатке, и для вас, великанов, найдется. И ваш друг поможет?

Джек обернулся к Стивену.

– Дорогой мой, поможете мне? – спросил он. – Клянусь, для меня не было бы большего счастья, чем снова сыграть с вами дуэтом.

– Я бы с удовольствием, – сказал Стивен, чувствуя неловкость, – но я не могу больше играть на виолончели, я уже говорил вам.

– А флейта? Или свирель? – спросила рыжая феечка. – Неужто Эйре так оскудела талантами, что ее ученые люди не могут сыграть на свирели?…

– С флейтой я, пожалуй, справился бы, – поколебавшись, заметил Стивен, – но не могу гарантировать качество звука.

– Ну так попробуйте! А то эти вот совсем никуда не годятся!

С этими словами феечка хлопнула в ладоши, и откуда не возьмись несколько малиновок принесли зеленый шелковый платок, в который были завернуты флейта и скрипка. Обе они были сделаны из странного, полупрозрачного дерева и как будто слегка светились – а может быть, тому виной был насыщенный золотой вечерний свет.

– Отличный инструмент! – воскликнул Джек, вскинув скрипку к подбородку, как мог бы снайпер, наверное, поднять свою винтовку. – И какая легкая!

Флейта, доставшаяся Стивену, не весила, кажется, совсем ничего. Он с сомнением покрутил ее в пальцах и поднес к губам.

Они не сговаривались, но каким-то образом начали играть одно и то же. Веселый задорный мотив, который начала скрипка, а флейта подхватила спустя всего пару тактов. Музыка сперва пошла криво и косо, но потом выровнялась, набрала силу, зазвенела и понеслась, петляя между травами, кустами бузины, уносясь к закатному небу. Рыженькая и ее подружки танцевали задорно и яростно, крутились кудри, и кто знает, то ли танцоры стали больше, то ли музыканты – меньше, но Стивен уже ясно видел, как Джек, не выпуская скрипки из рук, танцует сразу с двумя чернявыми феями, и даже его самого закрутила какая-то, с глазами, как гречишный мед.

– А вот такую знаете? – крикнула рыжая и завела песню.

Язык был незнаком, но Стивен сразу почувствовал, что ничего прекраснее он в жизни не слышал – да нет, слышал, точно, слышал, он знал эту мелодию еще в колыбели, она сопровождала его первые шаги, она звучала в самом центре его первой любви – там, куда он так и не смог с собой никого взять.

– Ясное дело, знаем, – ответил Джек, в речи которого откуда ни возьмись уже появился гэльский акцент, и скользнул смычком по струнам, а его низкий, верный голос сплелся с голосами фей.

Стивен подхватил и только жалел, что не может петь – потому что лучше этого ничего не происходило в его жизни.

Они пели и играли, играли и пели, пока не выпала роса, пока не поднялся ночной туман и луна, золотая и прекрасная, не взошла на высокий небосклон темно-синего хрусталя. Они стояли с капитаном Обри спина к спине, поддерживая друг друга, потому что ноги их уже дрожали от усталости, но не могли остановиться, ибо одна чарующая мелодия сменялась другой, ибо смеялись феи и подносили им по очереди золотистое вино из вереска.

А потом луна зашла, и Том Пуллингс вынул флейту из ослабевших пальцев Стивена.

– Поспите, – сказал он, накрывая дублинского профессора одеялом. – Вам надо отдохнуть.

В одной из комнат коттеджа дядюшки Тома тикали ходики, отсчитывая время, но здесь было тихо и темно.

Стивен заснул со слезами на глазах – у него уже не было сил бодрствовать.

* * *

Завтрак мог бы случиться и тысячу лет спустя, и тысячу лет в прошлом. Все равно они ели тосты с джемом и омлет – традиционную английскую еду, вкусную и сытную, пропади она пропадом. Стивен положил ломтик сыра поверх джема – нет, все равно после вчерашнего верескового вина вкус еле чувствовался, как будто его язык ороговел. И не только язык.

«Подумать только, – горько размышлял Стивен, – а я-то надеялся, что посещение Каринн-Брагг принесет хоть немного покоя. Вместо этого все мои мысли и чувства оказались разобщены, разорваны ураганом непредставимых для меня прежде обстоятельств».

– Скажите, какое сегодня число? – спросил он у своего хозяина.

– Проницательны, как всегда, – улыбнулся Пуллингс. – Вы правы, все еще первое мая. Вчера вы задремали в кресле у огня, я разбудил вас и проводил наверх.

– А флейта? – спросил Стивен без особой надежды.

– Да, я попросил вас сыграть, – кивнул Томас. – У меня лежит блок-флейта моей внучки, иногда я ее достаю. Спасибо за доставленное удовольствие, профессор Мэтьюрин.

– Вы мне льстите, я не профессионал, – покачал головой Стивен.

– Зато понимаете душу музыки.

– Скажите, ваши глаза к вам вернулись?

– Благодарю вас, да, – Пуллингс склонил голову. – Теперь я вижу даже сквозь туман, и очень отчетливо. В частности, сейчас мне очевидно, что миссис Мастерс весьма о вас волнуется. Если вы дадите номер ее телефона, я буду счастлив его набрать и предупредить эту добрую леди, что вы всего лишь заночевали у меня.

– Буду премного вам благодарен.

Короткий разговор с Софи по телефону – и Стивен пустился в обратный путь, все в том же состоянии каменной горечи и пустоты. Он понял, куда свернул вчерашней ночью, и намеренно свернул туда снова. Стивен сам не знал, зачем он это делает: мало ему одной боли?… – однако поступить иначе попросту не мог.

Бесцеремонное сердце, пылавшее к нему самыми благородными из чувств… Нет, в это невозможно поверить.

Теперь, когда старик Пуллингс со своими всепонимающими глазами остался позади, Стивену начинало казаться, что все это сон, наваждение, бред воспаленного разума – возможно, дают о себе знать последствия наркотической зависимости, от которой он с таким трудом избавился несколько лет назад? И удивительно ли, что сон принял такие формы? Учитывая его непреходящее одиночество, его тоску по родной душе, его катастрофическую невезучесть – нельзя сказать «неудачи», ведь что-то же они в нем находили – с женщинами…

Сухой Удильщик был на месте – на вершине холма, выходящего к океану. Только выглядел он совсем иначе, чем ночью: расколот пополам. И расколот давно – Стивен даже втиснулся между половинками, чтобы изучить плоские поверхности, изрядно сглаженные ветром и временем.

В щели росла трава, низенькая из-за постоянной тени. Бриз дул с океана.

«Этого и следовало ожидать, братец», – сказал Стивен и поспешил к Мастерсам.

* * *

– Ну вот и вы! – воскликнула Софи. – Иисусе, Мария, Иосиф, Стивен, ну что вам стоило позвонить вчера вечером!

– Прошу прощения, забыл, – Стивен понимал всю неловкость оправднаия: ну что из того, что это было правдой?

– Да, вы-то можете! – Софи потянула его в кухню, и Стивен сказал себе «Да, да, надо идти, ничего не поделаешь».

– Выпейте чаю, на вас лица нет! Уверена, этот старый Том морил вас голодом…

В кухне работал телевизор. Стивен бросил один взгляд на экран – и замер: там красовался Джек Обри собственной персоной. Тоже в мундире – обыкновенном морском мундире, в знаках различия Стивен не разбирался ни в малейшей степени.

Симпатичная корреспондентка как раз задавала ему какой-то вопрос – он отвечал с уверенным добродушием:

– …Нельзя сказать, что они непрофессионалы, но пираты в наше время – это не столько убийцы и головорезы, мисс, сколько самые обычные браконьеры, которые удят рыбу не в тех водах. Жизни они ставят по пенни за десяток, это верно, но, сходив в море хоть раз, к таким вещам начинаешь относиться по-другому. Так что вы преувеличиваете – не такой уж это был героический поступок. Можно сказать, я просто оказался в нужное время в нужном месте.

– Но вы нужный человек, осмелюсь сказать, – улыбнулась журналистка.

– Э, не один я! Мне, мисс, повезло служить с самой лучшей командой во всем британском флоте…

Стивен вздохнул, неожиданно для себя широко улыбнулся и потянулся за одним из сэндвичей с ветчиной.

– Действительно, смешной человек, – одобрила Софи. – Глядите, так и светится! Наверное, славный парень, хоть и военный.

– Наверное, – кивнул Стивен.

Он знал, что у них почти нет шансов встретиться. Стивен – не судовой врач и вообще не врач; этот Джек едва ли играет на скрипке. Но все же до чего хорошо, оказывается, жить на свете – просто время от времени.

И надо будет ему съездить… где там у нас стоит флот?… В Портсмут. Военно-морской фольклор – область еще малоизученная.