Текст книги "Магия обреченных"

Автор книги: Варвара Клюева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

– И чужаки не воспротивились?

– Насколько я понял, они ничего не знали. Видимо, холодный прием, оказанный нашими пращурами в самом начале, произвел на пришельцев настолько сильное впечатление, что они так ни разу и не решились наведаться к соседям в гости. Ну вот, предыстория на этом кончается…

– Так это была предыстория?! Ну, знаешь, Кассий!..

– Хватит бушевать, братец, история будет короткой. Прошло несколько дюжин лет, как наши предки начали практиковать перевоспитание белокожих дикарок, и одна из пленниц родила уродца. Да-да, Хедриг, речь идет о Бледной нежити. У младенца – тоже, кстати, девочки – были бледные до прозрачности глаза и к тому же совершенно белые волосы, брови и ресницы. По единодушному мнению наших пращуров, такой урод не заслуживал чести называться членом племени, а потому девочку, против обыкновения, не отобрали у матери. Ребенок подрос и начал по мере своих слабых сил заступаться за мать, что вызвало всеобщее буйное веселье в племени и способствовало развитию изобретательности наших пращуров по части утонченных и не очень утонченных издевательств над несчастными пленницами.

И вот в один прекрасный день дитя, доведенное до совершеннейшего исступления, вдруг запрокинуло белую головку и – цитирую – «испустило страшный крик». После чего земля наших предков «сделалась плохим, негодным для жизни местом».

– Послушай, Кассий, я, конечно, просил о краткости, но не до такой же степени! Что все это значит?!

– Не знаю, Хедриг. Честно, не знаю. Если я правильно толкую путаные слова мастера, его дух болтался где-то, откуда была видна, хотя и весьма смутно, описанная мною картина. Болтался до тех пор, пока девочка не завопила. Не знаю, как это может быть, но вопль белого уродца вышиб дух старика Умбера в иное пространство. Ему пришлось хорошо потрудиться – если это слово применимо к духу – чтобы оттуда выбраться. Надо сказать, что лорд Умбер – маг высшей пробы. Другой на его месте перепугался бы до паралича, а старый упрямец еще пытался вернуться туда, откуда его вышибло. Правда, безуспешно. Про «плохое место» он услышал уже из уст сказителя, который пугал легендой о Бледной нежити детишек в те времена, когда наши предки уже перебрались на Плоскогорье. Забавная, кстати, байка эта легенда. Она утверждает, что белый уродец был послан народу в наказание. Нечего было путаться с дикарями, не признающими наших богов и наши традиции. И последний штрих: по легенде, каждое новое появление белого уродца в племени означает, что породившая его семья прогневила какое-то божество. Именно поэтому обычай предписывает принести разгневанному божеству жертву – всякие ценные бирюльки и разнообразные лакомства, а на закуску – новорожденного младенца.

Ну как, занятно? Удивил я тебя? Правда, толку тебе от моей истории, надо думать, немного. Но признай хотя бы, что я на славу тебя развлек!

– Что верно, то верно, – задумчиво пробормотал лорд Хедриг. – Развлек ты меня и впрямь на славу. И знаешь, Кассий, возможно, ты ошибаешься насчет того, что от твоей истории мало толку. Говоришь, никто из ныне живущий сгорнов, кроме тебя, меня и лорда Умбера не знает этой легенды?

– Если уж быть совсем точным, то ни один из сгорнов – ни живущий, ни умерший – никогда не пользовался магией для того, чтобы ее узнать. Но, учитывая древность истории, это, несомненно, одно и то же.

– Очень хорошо. Пожалуй, съезжу-ка я этом году на Большую встречу. А то уже вторую дюжину лет никуда, кроме Ярмарки, из дома не выбираюсь. Так ведь и одичать можно.

– С ума сойти! Ну, Хедриг, если уж ты повел речь о пользе выхода в люди, значит, мы с лордом Умбером сотворили великое чудо! М-да… Ну, а если без шуток, зачем тебе это грандиозное сборище? Что ты задумал?

– Пока ничего. Я только еще начинаю думать. Но, сдается мне, когда закончу, придет твой черед удивляться. Ты еще увидишь, на что способен старый ключник!

Глава 15

Дом первого советника владыки Плоскогорья гудел, точно растревоженный улей. Весь штат прислуги от мажордома до последнего чистильщика обуви маялся от беспокойства, приправленного острым любопытством.

Первые симптомы этого пикантного недуга появились среди домочадцев четыре дня назад, когда на ступени парадного крыльца ступил опрятно одетый простолюдин – судя по облику, горожанин из числа мелких ремесленников – и спросил у эсхола, как бы ему повидать господина Софа Омри. В ответ на благодушный совет стража идти своей дорогой или в крайнем случае попытать удачи у заднего крыльца безродный наглец разжал кулак и сунул эсхолу под нос перстень с печатью в виде летящего нугаса. Хотя перстень был дрянной, из самых дешевеньких, хранитель дверей немедленно сменил высокомерный тон на почтительный и, поклонившись, пригласил необычного посетителя в дом.

Секрет чудесной перемены, произошедшей с эсхолом, был прост. Изображение нугаса – некрупной птицы, прилетающей на Плоскогорье по весне, а осенью улетающей обратно в низинные земли, – было выбрано хозяином в качестве отличительного знака, который указывал, что податель сего состоит на государственной службе и исполняет особо секретные поручения первого советника. До сих пор домочадцы вельможи удостаивались чести видеть такую важную персону лишь однажды, и тот, давешний посетитель, имел вид солидного состоятельного господина.

Нынешний же не вышел ни лицом, ни статью, ни платьем, ни манерами. Обыкновенный трудяга, каких в столице не счесть. Волосы с проседью, стриженные «под горшок», не слишком ухоженная бороденка, мутноватые глазки, не поражающие особым умом или проницательностью, натруженные руки с выпирающими венами и въевшейся у ногтей чернотой. Тем не менее его приход подействовал на хозяина самым удивительным образом. При виде трудяги первый советник как будто просветлел лицом и пришел в сильнейшее возбуждение. Тараторя без умолку, он тут же провел гостя в секретную комнату и заперся с ним на целый час, не меньше.

Секретной комната называлась не потому, что ее наличие в доме было для кого-то тайной, просто ее задумали и обустроили специально для секретных переговоров: заложили окна, укрепили стены лишним слоем каменной кладки, обили изнутри толстыми пушистыми коврами и установили вторую дверь, отделенную от первой закутом длиною в сажень, чтобы никто не мог подслушивать или подглядывать у замочной скважины. Вместе с очевидными преимуществами эти меры принесли хозяину и определенные неудобства. Так, во время переговоров нельзя было позвать слуг и потребовать освежающего питья, сластей или закусок для подкрепления сил, ароматных кальянов с травяными настоями, дарующими расслабление или подстегивающими мысль. Обыкновенно напитки, лакомства и кальяны подавались в секретную комнату до начала переговоров, что, хотя и не устраняло всех неудобств (гостям приходилось обслуживать себя самостоятельно, горячие закуски стыли, холодные заветривались, напитки нагревались и почти не освежали), но все же позволяло худо-бедно утолять голод и жажду. Однако на этот раз хозяин так торопился, что слуги не успели даже собрать подносы. Зная, как болезненно хозяин переносит деловые беседы, не скрашенные вкусненьким, слуги ждали появления своего господина не без трепета. Но то, что открылось их взору, превзошло самые страшные опасения.

Сначала из секретной комнаты вышел давешний посетитель – с таким видом, будто его чурбаком по макушке огрели. Постоял немного, поозирался словно бы в растерянности, а когда мальчик-слуга подбежал спросить, не может ли он чем-нибудь помочь, трудяга помотал башкой и почти бегом припустил к выходу. Потом появился хозяин – лицо мрачнее некуда. Велев подать большой кувшин вина и отмахнувшись от подноса с закусками, он снова заперся в комнате и просидел там до позднего вечера. Мажордом, обеспокоенный тем, что господин (между прочим, большой любитель поесть) не подает признаков жизни, трижды подходил к переговорной трубе и подолгу там топтался, да так и не осмелился снять заглушку и пригласить затворника к столу.

Однако незадолго до полуночи воспользоваться переговорной трубой все же пришлось. В дом первого советника пожаловала еще одна особа с перстнем-печатью в виде нугаса. На этот раз – крепкая круглолицая особа, закутанная с головы до пят в необъятную цветастую шаль. От особы крепко припахивало скотным двором и немытым телом. Наверное, по этой причине она скромно постучала в «черную» дверь.

Слуги немедленно известили мажордома. Он один имел право решать, достаточно ли серьезно и неотложно дело для того, чтобы побеспокоить хозяина в секретной комнате. Мажордом снял наконец заглушку с переговорной трубы и доложил первому советнику о приходе новой гостьи. Советник велел проводить особу к нему и снова закрылся. Но ненадолго. Буквально через несколько минут гостья вылетела из комнаты в весьма расстроенных чувствах и удалилась, бормоча на ходу: «И чего было затеваться? Пьяный боров, небось, и не понял ни слова…»

А первый советник так и не показался, просидел взаперти до вечера следующего дня. Теперь переполошились не только повар и мажордом, но и все остальные старшие слуги. До сих пор хозяин не был замечен в пристрастии к пагубному зелью. Он позволял себе бокал-другой вина за обедом, мог принять рюмочку крепкой настойки на ночь глядя, но ни разу не напивался до нестояния на ногах и не засыпал вне спальни.

Когда первый советник не вышел к обеду, тревожный шепоток гулял уже среди младшей прислуги и даже проник сквозь непроницаемые стены гарема. Дом потихоньку залихорадило. И хотя к вечеру господин покинул все-таки секретную комнату, легче домочадцам не стало. Ничего не объяснив, жестом отказавшись от еды, Соф Омри направился в гардеробную, сам (без помощи лакея!) переоделся в скромное купеческое платье и ушел в сумерки в полном молчании, без свиты и портшеза.

Домочадцы единодушно решили, что никогда еще не видели хозяина таким мрачным и подавленным. Даже старые слуги, некогда сопровождавшие молодого господина в изгнание и выхаживавшие его после изнурительных болезненных приступов, согласились, что не припомнят случая, когда бы он выглядел так же скверно. Каково же было общее изумление, когда первый советник вернулся в еще более плачевном виде, чем уходил!

Постаревший, измученный, синюшно-бледный, ссутулившийся, словно от непосильного бремени, Соф Омри с трудом добрел до дверей секретной комнаты, приказал принести еще один большой кувшин вина, а завтра с утра отправить гонца во дворец владыки с известием, что первый советник захворал. Потом в ответ на горячие уговоры поесть или позвать лекаря бессильно махнул рукой и запер за собой дверь.

На третий день хозяина никто не видел и не слышал. Гонец вернулся из дворца, нагруженный корзинами с фруктами и сластями. Владыка лично принял его и долго терзал вопросами, на которые неискушенный отрок отвечал уклончиво, чем, похоже, до крайности возбудил любопытство повелителя. Во всяком случае, всемилостивейший монарх приказал пареньку во что бы то ни стало пробиться к одру хозяина и вытянуть из него ответ на вопрос: не нужно ли прислать в дом первого советника дворцового лекаря? Или, может быть, пора побеспокоить самого придворного мага?

Но ни юный гонец, ни старик мажордом не сумели исполнить приказ владыки, хотя провели у переговорной трубы не один час и совершенно осипли. Кто-то из слуг предложил вышибить двери, но мажордом, поколебавшись, отказался от этой мысли. Во-первых, двери сладили на совесть, из мода тесали – самого твердого дерева на Плоскогорье, его не всякий топор возьмет. Во-вторых, Соф Омри никогда не отличался сдержанностью по отношению к провинившимся слугам, а старик вовсе не рвался испытать на себе силу хозяйской ярости.

День закончился, прошла ночь. Утром прибыл гонец от владыки, так и не дождавшегося весточки из дома своего первого советника. Гонца проводили к секретной комнате, научили пользоваться переговорной трубой. Посланник владыки тоже кричал в раструб до хрипоты и тоже не получил ответа. Так и отбыл ни с чем восвояси. Час тянулся за часом, время от времени кто-нибудь из слуг по знаку обезглашенного мажордома орал дурным голосом в переговорную трубу, но оттуда по-прежнему не доносилось ни звука.

После обеда к главным воротам особняка подъехал экипаж в сопровождении шести конных гвардейцев. Выскочивший на крыльцо эсхол качнулся в сторону парадного, мигом обернулся, шепнул одними губами: «Владыка!» – и рухнул на колени. Драивший дверные ручки мальчик прижал к груди щетку с тряпкой и помчался наверх с истошным воплем: «Владыка! Владыка пожаловал!». Услыхав этот вопль, мажордом побелел, задрожал крупной дрожью и со всех ног засеменил к секретной комнате.

– Господин, к вам пожаловал владыка, – из последних сил просипел старик в переговорную трубу.

Долгие три минуты он думал, что ответа не будет. Уже зазвучали по галерее неторопливые шаги двух… нет, трех пар ног, уже слышно стало позвякивание шпор, уже опустились на колени все домочадцы, которым случилось оказаться в этой части дома, а переговорная трубка все молчала. Но когда старик решил, что ждать больше не имеет смысла, и повернулся лицом к галерее, готовясь приветствовать повелителя, засов за его спиной лязгнул, дверь распахнулась и на порог ступил помятый, взлохмаченный, смертельно бледный, но живой первый советник.

Соф Омри не видел ни перепуганного мажордома, ни слуг, застывших нелепыми холмиками на полу галереи. Даже по ненавистному Кармалу, неспешно огибающему верноподданнические зады, советник едва скользнул взглядом. Его глаза были прикованы к высокой статной фигуре лорда Региуса, что вышагивал следом за владыкой.

Появление придворного мага означало катастрофу. Соф Омри почти воочию увидел, как пресекается нить его жизни – одно за другим обрываются тонкие волокна, и он повисает над пропастью на единственном, до предела натянувшемся волоске.

Особенно невыносимой была мысль, что свой бесславный конец он приблизил сам. Буквально подтолкнул Меура под меченосную руку. Сказавшись больным да еще укрывшись от людей, включая слуг и лекарей, Соф Омри немедленно возбудил у венценосного братца подозрения. Наверняка Кармал решил, что хворь Омри носит магический характер и порождена приступом ненависти или злым умыслом против владыки. Поскольку Кармал уже больше трех лет был лишен своего любимого развлечения – поиздеваться над единокровным братом, раздавленным болью и чувством собственного бессилия, – он, разумеется, не мог упустить такого случая. Бросил все свои дела и примчался к первому советнику, прихватив придворного мага. Не для исцеления недуга, как наверняка считают простодушные слуги, а для того, чтобы покопаться у страдальца в голове и выяснить, чем вызвана загадочная хворь.

И если лорд Региус, ознакомившись с сокровенными мыслями советника, не найдет причины его странного поведения, Кармал будет заинтригован сверх всякой меры. Он проведет самое тщательное расследование. Слуги Софа, возможно, и верны своему господину, но в таких обстоятельствах, из страха перед обвинением в государственной измене запираться не станут. Да и бессмысленно это в присутствии мага, видящего чужие мысли яснее собственных. Значит, и Кармалу, и его прихвостню сгорну станет известно о таинственных посетителях первого советника, равно как и об отлучке из дома в купеческом наряде и без сопровождения. Будет поистине странно, если после этого они не зададутся вопросом: отчего в голове первого советника не сохранилось ни единого воспоминания о событиях, предшествовавших его непонятной хвори?

Вряд ли сгорну потребуется много времени, чтобы обнаружить в голове злосчастного Софа потайной уголок, созданный лордом Хедригом при помощи Красного айкаса почти четыре года назад. И уж конечно, первый маг Плоскогорья сумеет этот уголок вскрыть. И все – погиб Соф Омри!

Его последний шанс на спасение – шанс призрачный, но единственный – дать исчерпывающие объяснения своему поведению, и притом такие, чтобы ни у Кармала, ни у лорда Региуса не возникло сомнений в его искренности. Возможно, тогда маг не станет рассматривать содержимое его мозгов чересчур пристально. Но придумать правдоподобную ложь Соф Омри не успевал: владыка и маг были уже в нескольких шагах.

Первый советник схватился за стену и начал сползать вниз, чтобы принять коленопреклоненную позу.

– Ну, ну, дорогой брат, к чему эти церемонии! – Кармал резво шагнул вперед и успел придержать советника под локоть. – Тем более теперь, когда ты поражен столь тяжким недугом. Говорят, ты так ослаб, что не мог даже шепнуть пару слов в переговорную трубу. Разве можно нас так пугать? Мы бросились к лорду Региусу и ввергли почтенного мага в расстройство требованиями немедленно выяснить, что происходит с нашим преданнейшим и ценнейшим из подданных. Представь же себе наше изумление, когда лорд Региус сообщил, что нутро твое наполнено вином по самые очи, а сам ты лежишь без сознания. Что стряслось, бесценный наш Соф? Насколько нам известно, прежде ты не предавался этому сомнительному пороку.

Первый советник незаметно перевел дух. Самого страшного пока не произошло. Теперь дело за ним. Если его объяснения удовлетворят Кармала, то, глядишь, все обойдется. Это даже хорошо, что на раздумья нет времени, так меньше искушение солгать. Лгать в глаза Верховному лорду – почти беспроигрышный способ покончить с собой. А спасти Софа Омри может только тщательно выверенная доза правды – достаточная для того, чтобы утолить любопытство и потешить злобное чувство юмора Кармала, но недостаточная для возникновения подозрений, ведущих к открытию всей правды.

– Прошу тебя, мой повелитель, не при слугах! – простонал Омри, прикладывая руку ко лбу. Притворяться почти не пришлось, голова действительно раскалывалась. – Окажи недостойному милость, пожалуй в эту жалкую конуру, откушай скромного угощения, освежись, отдохни с дороги. Прошу и тебя, высокороднейший из лордов! – Первый советник распахнул и придержал дверь секретной комнаты перед высокими гостями, а когда они шагнули за порог, ткнул носком домашней туфли в зад коленопреклоненного мажордома и рыкнул приглушенно: – Угощение! Быстро, олухи!

Его приказ был исполнен с замечательным проворством. Не успели гости с удобством расположиться на подушках и осмотреться, как низенькие столики подле них исчезли под многочисленными подносами и подносиками, уставленными яствами и напитками. Закрывая дверь за последним лакеем, Соф Омри поймал себя на мысли, что досадует на своих людей за эту неуместную расторопность. Стремясь угодить хозяину, они до предела сократили отпущенную ему передышку.

– Ну что же, любезный Соф, вот мы и укрылись от любопытных глаз и ушей, – заметил Кармал, лениво отщипнув две прозрачные ягоды от грозди винограда. – Теперь-то наконец ты откроешь нам, что за беда с тобой приключилась?

Первый советник упал на колени.

– Пощади, повелитель! Твой ничтожный слуга отчаянно виноват пред тобою. Три с половиной солнца назад ты милостивейше повелел недостойному отправиться в Горы и выкупить хворого ребенка, отмеченного печатью бесцветности. И цена выкупа была столь высока, что твоему рабу, этому шелудивому псу, запала в душу лукавая мысль: проведать, чем так ценна эта неказистая с виду девчушка. По подлости натуры своей раб твой не осмелился утолить любопытство самым прямым и честным образом. Вместо того чтобы спросить тебя, повелитель, негодяй тайно выследил твою наложницу до самого дома, куда она отвезла девочку, и подкупил соседей, наказав им известить его, если с девочкой произойдет что-нибудь необычное.

– Должно быть, тебе пришлось основательно потратиться, мой бедный Соф, – посочувствовал владыка с легкой усмешкой. – Денежки соседям, гостинцы старой Лане, камушки Хайне… Ну что ты застыл, как изваяние? Не надеялся же ты в самом деле, что наши ведьмочки позабудут рассказать Алмели о твоих визитах и подношениях! Или, может, ты думал, что Алмель из любви к тебе не выдаст нам твою маленькую тайну?

– Так ты знал?!

– Меур с тобой, дорогой Соф, не разочаровывай нас! Ты достаточно сообразителен, чтобы догадаться о нашей осведомленности. Так что не делай вид, будто это открытие поразило тебя в самое сердце. Лучше вернись к своему занимательному рассказу. Кстати (Кармал поморщился), не мог бы ты временно отойти от правил дворцового этикета и не говорить о себе в третьем лице? Да, и еще: мы были бы весьма тебе признательны, если бы ты сумел воздержаться от красочных эпитетов, вроде «шелудивого пса» и «подлого негодяя». Мы понимаем, это сильно обеднит твою речь, зато сбережет наше время. Итак, ты взял на содержание соседей Ланы. И каким же образом этот достойный поступок привел тебя к тяжкому недугу, безмерно огорчившему твоего повелителя?

– Твой недо… Прости, господин! – Омри с размаху бухнулся лбом о ковер. – Я сейчас все расскажу. Долгое время от соседей ведьмы не приходило вестей. Разве что по мелочам: детские хвори, шалости, хлопоты по хозяйству… так, ничего важного. А третьего… нет, кажется, четвертого дня… – Он воздел глаза к потолку, шевеля губами.

– Ты заинтриговал нас до чрезвычайности, любезный Соф. Да что же произошло четвертого дня?!

– Пришел бочар из дома, что напротив ведьминого. По его словам, Хайна воскресила мертвого мальчишку! Я сначала не поверил, но бочар поклялся жизнью и здоровьем родных. Говорил, будто это произошло на глазах его сына, и рассказал такие подробности, что мои сомнения почти рассеялись. Кроме того, позже его рассказ подтвердила еще одна соседка. Тут уж хочешь не хочешь, а пришлось поверить.

– Мы все еще не видим причины твоего недуга. Каким образом целительский дар Хайны мог нанести ущерб твоему драгоценному здоровью?

Первый советник потупил взор.

– Я ожидал, что у девочки откроется совсем другой Дар, мой господин…

– Да говори же, олух Меуров! Что за Дар, по-твоему, у нее должен был открыться?

– Э… не могу… Не знаю… Не гневайся, повелитель, я говорю правду! Откуда мне было знать, какой именно Дар обнаружится у девочки? Просто цена за нее… Ты говорил, что мир погибает, потому что нет опасности… Я думал…

– Ты надеялся, что Хайна может метать громы с молниями и сеять смерть? – Владыка рассмеялся – нехорошо как-то рассмеялся, непонятно. – Бедный Соф! Рассчитывать, что малышка спасет мир очистительным огнем, и узнать, что она всего лишь воскрешает мертвых. Какое разочарование! Неудивительно, что ты опростал этот кувшин и свалился без чувств. Мы рады, что тебе полегчало. – Кармал резко встал на ноги. – Выпей очищающего настоя и хорошенько выспись, дорогой брат. Мы нуждаемся в твоем скорейшем выздоровлении. Нет-нет, не вставай, мы сами в состоянии отодвинуть эти засовы. Прошу вас, светлейший лорд! Надеюсь, милый Соф, ты больше не станешь так напиваться. Если это тебя утешит, мы можем заверить, что до гибели мира ты скорее всего не доживешь.

Бросив через плечо это двусмысленное обещание, владыка вышел вслед за придворным магом из комнаты и прикрыл за собой дверь.

А Соф Омри бессильно опустился на подушки.