Текст книги "Тонкое искусство (СИ)"
Автор книги: Варвара Клюева
Жанры:
Рассказ
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)
Голоса родителей за стеной потихоньку набирали силу и в конце концов прорвались к сознанию Тёмки, захваченного потехой на форуме Chemistrylab.ru. Осмеяние лоха, спутавшего гидразин с нитрозилом, тут же утратило свою прелесть. В голове как будто включилась тревожная сирена.
– ...Она – моя мать!
– Угу. Вспомнившая о тебе на шестьдесят третьем году жизни.
– И что? Я должен послать её к чёрту? Не поздновато ли? Четыре года изображать сыновье всепрощение – по твоему, кстати, настоянию – а потом вдруг хлопнуть себя по лбу: «Да ты же бросила меня в нежном возрасте! Знать тебя больше не желаю».
– Не передёргивай! Я не предлагаю её послать. Всего лишь прошу избавить меня от участи бесплатной прислуги и коврика для вытирания ног.
– Я уже пообещал тебе, что попрошу её...
– Три раза ха! До сих пор она бежала и падала, исполняя твои просьбы.
– Чего ты от меня хочешь, Ольга? Развода?
Тревожная сирена завыла с утроенной силой. Губы у Тёмки задрожали, в носу защипало. За последние два месяца родители заговорили о разводе уже в третий раз. А ведь прежде даже не ссорились. Гадская старуха!
Киру Витальевну Тёмка впервые увидел в восемь лет. Причём едва ли не первыми словами, обращёнными новоявленной бабушкой к внуку, была просьба не называть её бабушкой. Могла бы не беспокоиться. В бабушки эта грымза годилась не больше, чем бормашина. Во всяком случае, удовольствия от поездок к ней «в гости» Тёма получал примерно столько же, сколько от визитов к стоматологу.
В доме, под завязку набитом всяким старинным барахлом, возбранялось что-либо трогать, бегать и прыгать, громко разговаривать и смеяться. Ко всему прочему, два года назад на Тёмку возложили обязанность развлекать малолетнюю внучку старпёров, которых грымза называла дорогими друзьями и зазывала в гости при всяком удобном случае. «Дорогие друзья» скупали у неё старинное барахло, отчаянно торгуясь за каждый паршивый доллар. Внучка была им под стать. Противная девчонка с завидущими глазами и загребущими руками всё время ныла, чтобы ей чего-то купили или подарили. И вопила как резаная, если ей отказывали.
В десять лет Тёмка объявил родителям, что с него хватит: больше он к грымзе ни ногой. Но мама уговорила его потерпеть. Объяснила, как важно для папы наладить отношения с Кирой Витальевной. Рассказала, что люди, которых в детстве по тем или иным причинам оставила мать, всю жизнь чувствуют себя ущербными. Умом понимают, что их вины нет, но в глубине души сомневаются в себе и оттого несчастны. Какой бы ни была Кира Витальевна, её нужно принять и простить. Только так можно исправить зло, причинённое когда-то папе.
Тёмка маминой логики не понял, но бунт отменил. Потому что сама мама грымзу терпела, хотя ей доставалось побольше, чем ему. Кира Витальевна цеплялась чуть ли не к каждому её слову, говорила всякие гадости: «Ольга, у вас же художественное образование, как вы можете это носить? Или нынешнее художественное образование не подразумевает вкуса?» «Вы кормите мужа и сына сардельками? А почему не дихлофосом?» Тёмка и папа кипели, а мама, смеясь, уверяла их, что всё это ерунда, что эти выпады нисколько её не задевают. «Для нас, учителей рисования, нервы – непозволительная роскошь. Булавочные уколы нам нипочём».
Но когда грымза заявила папе, что её соседи продают квартиру, и она готова оторвать от сердца любимую миниатюру из коллекции покойного мужа, чтобы помочь семье сына с покупкой и переездом, мамины закалённые нервы не выдержали. В жизни не повысившая голоса (случай, когда Тёмка синтезировал нитроглицерин и капнул им на разогретую сковородку, не в счёт), она раскричалась так, что наглый кот Рамзик в испуге забился под диван. Кричала, что не уедет из Климовска, что здесь у неё родители, работа и вся жизнь, что она не желает принимать от свекрови подачки и становиться девочкой на побегушках. В тот день страшное слово «развод» прозвучало в этих стенах впервые.
Папа обалдел и сразу сдал назад, родители помирились, но Кира Витальевна и не подумала принять отказ. Обрабатывала папу до тех пор, пока он не отважился на повторную попытку уговорить маму. В тот раз скандал длился дольше, но всё-таки закончился примирением. И мама опять победила.
А сегодня грымза позвонила, потребовала их к себе на субботу и между прочим сообщила, что старпёр покупает «Портрет неизвестной в голубом». В субботу же и привезёт деньги. Мама выслушала известие с каменным лицом и молча ушла в магазин. Тёмка с папой занялись своими делами, понадеявшись, что всё как-нибудь рассосётся. Как выяснилось, напрасно. Мама сдаваться не собиралась. И, что самое ужасное, на этот раз про развод заговорил уже папа. Так ведь они могут и договориться...
Мама влетела в комнату и привалилась к двери.
– Чтобы её черти унесли вместе с этим портретом!
Постояв, села на Тёмкину кушетку, закрыла лицо руками и начала раскачиваться из стороны в сторону. Тёмка вылез из-за стола, обнял её и прошептал на ухо:
– Мам, не плачь. Обещаю, мы не переедем. Я знаю, что нужно сделать.
***
Павел Петрович, полковник юстиции в отставке, Киру Витальевну не любил. Женщины такого типа подрывали его веру в справедливость мироустройства. Если всю жизнь только и делаешь, что берёшь, ничего не давая взамен, рано или поздно должна наступать расплата. А госпожа Шацкая паразитирует на ближних вот уже шестьдесят с лишним лет и до сих пор процветает. В двадцать пять бросила мужа с трехлетним сыном, вышла за пожилого дипломата, укатила за границу, овдовела, вернулась и живёт себе в свое удовольствие, распродавая оставшуюся от дипломата коллекцию антиквариата. Ни дня не проработала, только прислугой помыкала, и имеет наглость относиться свысока к его Анюте!
Аня, простая добрая душа, смотрит подруге в рот, хлопочет, устраивая её дела, а в благодарность получает одни шпильки да снисходительные поучения. Как ни внушал Павел Петрович жене, что дружба не терпит перекосов, Анюта всё равно предана своей Кире и страшно расстраивается, когда он под каким-либо предлогом отклоняет приглашения вдовствующей паразитки. Вот и приходится ему не реже раза в год облачаться в ненавистный «парадный» костюм и прятать под маской вежливости тоску, которая охватывает его при мысли о безнадёжно скучном, пустом вечере.
Однако на этот раз традиционный приём по случаю дня рождения Киры Витальевны обещал быть оживлённым. Когда полковник с супругой прибыли, атмосфера в доме была уже заметно накалена. Причина тому не замедлила объясниться: Кира уволила домработницу и возложила подготовку застолья на сына с невесткой, а последняя, хоть и отличалась спокойным нравом, бессловесной отнюдь не была и на вельможные распоряжения реагировала без должной почтительности. Попытки изящно окоротить сноху давались Кире всё хуже, утончённая язвительность всё больше походила на вульгарную злобу, и Павел Петрович решил, что пришёл не зря. Вид Киры Витальевны, в кои-то веки теряющей контроль над собой и ситуацией, был ему отраден.
С приходом супругов Барышевых тихое злорадство полковника сменилось было досадой: их расположение слишком много значило для Киры, чтобы она не сумела взять себя в руки. Успешный делец Барышев боролся с инфляцией, вкладывая часть своих прибылей в покупку антиквариата. Близкое знакомство супругов с Шацкой было крайне выгодно обеим сторонам, поскольку позволяло экономить на дорогостоящих услугах посредников и экспертов.
Кире и правда удалось обуздать в себе свирепеющую гарпию. Но ненадолго. Запустив дельца с женой в спальню – полюбоваться миниатюрой Босси, которую они собирались приобрести, хозяйка пошла проверить, накрыт ли для детей стол в кабинете и, как всегда, перепоручить внучку Барышевых заботам своего внука. Но Артём неожиданно заартачился:
– Мне неинтересно играть с шестилеткой в настольные игры. И смотреть девчоночьи мультики. Если хотите, чтобы мы не путались у вас под ногами, я могу показать ей пару красивых химических опытов. На кухне – потому что для них нужна плитка и вытяжка.
Кира категорично заявила, что об этом не может идти и речи. В ответ капризная Юля «включила сирену». Прибежавшие на рёв бабушка с дедушкой получили от родителей Артёма заверения в том, что их сын – опытный химик и вот уже два года как свято блюдёт правила техники безопасности, нажали на именинницу, и Кире Витальевне пришлось уступить. Что совсем не улучшило её настроения.
За столом добросердечная Анюта изо всех сил старалась поправить дело, расспрашивая подругу о местах, в которых она побывала, и знаменитостях, с которыми была знакома. Безотказная тактика на этот раз работала плохо: озабоченная вознёй на своей кухне, Кира то и дело подозрительно принюхивалась и прислушивалась, отчего её рассказы утратили всякую занимательность. Все, включая Павла Петровича, вздохнули с облегчением, когда устроенный Юленькой скандал (из-за отказа бабушки с дедушкой купить ей тетрохлорозолотую кислоту), дал Кире Витальевне законное основание разогнать кружок юных химиков.
После того, как детей сослали в кабинет смотреть кино, самоуверенность и лоск постепенно вернулись к хозяйке дома. Кира царила за столом, задавая тон общему разговору, который, разумеется, вертелся вокруг неё – её достоинств, событий её жизни, её впечатлений, мнений, переживаний и триумфов.
В общем, вечер начал приобретать привычную томность, и Павел Петрович затосковал. Ко всему прочему, ему хотелось курить, а с этим в доме Киры Витальевны были большие сложности. Стальные двери и замки с секретом, установленные ещё при жизни мужа-коллекционера, не позволяли выйти на лестничную клетку без помощи хозяйки. Окна и балкон Кира, до судорог боявшаяся сквозняков, на зиму запечатывала наглухо, а в комнатах курить не позволяла. В конце концов бедняга-полковник вспомнил детство и заперся в туалете, точнее – в ванной комнате с биде и унитазом. Там стоял острый запах, напоминающий озон, но более едкий. Решив, что на фоне такого амбре табачная вонь потеряется, Павел Петрович мысленно поблагодарил юных химиков и спокойно закурил. Потом, вымыв руки и прополоскав освежителем рот, умиротворённый, вернулся в гостиную. И попал в эпицентр бури.
– Это ты, ты, я знаю! – визжала Кира, как базарная торговка, норовя вырваться из рук сына и вцепиться снохе в физиономию. – Верни немедленно, воровка!
– Не смей оскорблять мою жену! – кричал сын.
– Это моя миниатюра! Отдайте лучше по-хорошему! – кричал Барышев.
– Мы полицию вызовем! – кричала его жена.
– Кирочка, так нельзя! – кричала Анюта. – Ольга, не слушайте её, она не в себе! Павлик, сделай же что-нибудь!
– Что здесь произошло? – рявкнул полковник, перекрывая этот истеричный хор.
После короткой паузы крики возобновились.
– Она украла...
– Не клевещи...
– Не слушайте её!
– Верните!
– ТИХО! – На этот раз полковник издал лучший из своих начальственных рыков, самому стало не по себе. – Извольте говорить по одному. Кира, спокойно, без домыслов и эмоций: что у вас пропало? Откуда? Когда?
Его номер имел успех. Все потрясённо умолкли, а присмиревшая Кира Витальевна чётко, почти по-военному доложила:
– «Портрет неизвестной в голубом». Миниатюра, которую я продаю Олегу и Наде. – Она кивнула на Барышевых. – Стояла на моём туалетном столике. Когда пропала, не знаю. Обнаружилось это только что. Я хотела показать Анюте с Надей гарнитур с ониксом, пошла в спальню, а «Незнакомки» нет.
– Когда вы видели её в последний раз?
– Похоже, последними её видели мы с Надей, – вмешался в разговор Барышев. – Кира привела нас в спальню, а сама ушла. Мы разглядывали своё приобретение, но тут Юлька подняла рёв, и мы кинулись к ней. Миниатюру я, разумеется, поставил на место – на туалетный столик. Потом все перешли в гостиную и сели за стол...
– А из гостиной никто, кроме Ольги, вас и Киры, не выходил. Кира ушла следом за вами, но вас по дороге в спальню не встретила. Вывод очевиден, – закончила за мужа Барышева и устремила обвиняющий взор на Ольгу.
– Вовсе нет, – вступился за жену Юрий. – Во-первых, не нужно забывать, что последним миниатюру держал в руках ваш муж...
– Какая наглость!
– Спокойно, Надюша, молодой человек в своём праве. Только вы не учитываете, Юра, что я не безумный коллекционер, а бизнесмен. Без хорошего провенанса, атрибуции и прочих документов, подтверждающих подлинность, эта картинка ничего не стоит. А документы ваша матушка хранит в сейфе у себя в кабинете. Я понятно объясняю?
– Да Ольга это, больше некому! – не выдержала Кира. – Она чуть из штанов не выпрыгнула, когда впервые увидела эту миниатюру. «Ах, Босси! Ах, Доменико! Ах, какая тонкая работа! Вы позволите мне её сфотографировать для нашей школьной галереи?» А когда я сказала, что хочу продать «Незнакомку», чтобы они обменяли свою климовскую конуру на квартиру моих соседей, наотрез отказалась переезжать. Я ушам своим не поверила. Чтобы жительница Подмосковья отказалась от московской квартиры? Теперь-то понятно, что у неё сдвиг на почве Босси. Но это моя миниатюра! И я требую, чтобы она её немедленно вернула.
– Ольга?
До сих пор она стояла, как изваяние, и смотрела в пол, но, услышав обращение Павла Петровича, подняла голову и неохотно заговорила:
– Я действительно восхищалась этим портретом и жалела, что он попал в неподходящие руки. Но к пропаже я не имею отношения. Кира Витальевна сама попросила меня сегодня прислуживать за столом. Я меняла блюда и доносила напитки. И не ходила дальше кухни. А что касается моего отказа переезжать... Кира Витальевна упустила маленькую деталь. Она вынуждена была уволить домработницу, потому что её «золотой запас» почти исчерпан. Конечно, на деньги, вырученные от продажи миниатюры, она могла бы держать прислугу ещё несколько лет, но что потом? Затея же с нашим переселением обеспечила бы ей уход и обслуживание до конца дней и при этом позволяла считать себя нашей благодетельницей. Ну, а я считаю, что это «благодеяние» мне слишком дорого обойдётся...
– Ах ты дрянь!
Кира рванулась вперёд, но Павел Петрович успел её перехватить.
– ТИХО! – снова рявкнул он, обращая в трепет оконные стёкла и бокалы на столе. – Если вы намерены устроить драку, я сам вызову полицию. Задействую старые связи и обеспечу забиякам ночёвку в вытрезвителе. А пока мы разберёмся с кражей. Если это и впрямь кража, вор должен понимать, что она не удалась. Пропажа замечена слишком рано, никто не успел уйти. Кира Витальевна, вы показывали кому-нибудь из присутствующих, как открываются ваши секретные замки?
– Нет. Когда-то давно муж убедил меня, что если я собираюсь жить долго и счастливо, то дверь этой квартиры должна открывать сама.
– Хорошее убеждение. Стало быть, тайком передать миниатюру сообщнику извне вор тоже не мог. Значит, она где-то здесь. Квартира, конечно, немаленькая, есть где развернуться, но специалисты обыщут её за пару часов. И найдут, будьте уверены. Поскольку вор на это не рассчитывал, на миниатюре наверняка остались его отпечатки пальцев: в перчатках непрофессионалам работать несподручно. А если не остались, к делу привлекут служебную собаку. Короче, разоблачение неизбежно. Поэтому я предлагаю Кире Витальевне и Олегу Романовичу публично заявить о своём согласии считать это деяние неудачной шуткой, а шутнику – кем бы он ни был – сознаться. Кира, Олег Романович, вы согласны?
– Согласен, – быстро сказал Барышев. И Кира, явно намеревавшаяся поспорить, кивнула.
– А шутник?
Ответом полковнику было молчание. Выждав минуту, он вздохнул, пробормотал: «Так я и думал», и пошёл звать детей.
Детей его предложение присоединиться к взрослым встревожило. Но это ещё ни о чём не говорило. Будь полковник мальчиком, он бы тоже встревожился, если бы за ним пришёл малознакомый дядя и попросил его пройти в комнату, где сидят родители. Известие о пропаже миниатюры было встречено недоумённым переглядыванием.
– Мы с Тёмой не брали картинку! Мы вообще не ходили в тётикирину спальню, – затараторила Юля. – Сначала Тёма показывал мне на кухне опыты – красивый золотой дождик, рану, которая сама заживает, эту... как её... гонку йода...
– Возгонку, – поправил её Артём. – А рана – это просто фокус с роданидом железа три, – торопливо добавил он, заметив испуг на лице Барышевой.
– А потом тётя Кира выгнала нас из кухни, и мы пошли в кабинет смотреть кино.
– Вы всё время были вместе?
Юля энергично закивала, глядя на Павла Петровича большими голубыми глазами. Слишком большими и слишком честными.
– Ты подтверждаешь это, кавалер?
Артём кивнул – несколько неуверенно.
– А что за фильм вы смотрели?
– «Варкрафт», – помедлив, признался мальчик.
Полковник усмехнулся. Кому принадлежал выбор фильма и кто его привёз, можно было не спрашивать. Равно как и о том, кто как приклеенный сидел у экрана, а кто тем временем маялся тоскливым ожиданием. Оставалось только придумать хитрость, которая побудила бы девочку выдать, куда она спрятала «картинку».
Но сделать тонкий ход Павлу Петровичу не дали. Почуяв, куда дует ветер, Барышевы набросились на внучку с требованием немедленно отдать миниатюру, «а не то сейчас приедут полицейские, найдут картинку, посыплют порошком, увидят, кто её брал и заберут вора в тюрьму». Девчонка замотала головой:
– Это не я! Я не брала!
Её громкий рёв никого не удивил, но на этот раз Павел Петрович услышал в нём настоящее отчаяние. И страх. Чего она испугалась? Поверила, что бабушка с дедушкой отдадут её страшным полицейским? Ерунда! Девчонка из них только что верёвки не вьёт. Реакция на ложное обвинение? Тоже ерунда. На клевету отвечают яростью, злостью, возмущением, обидой. Откуда же страх и отчаяние?
У полковника противно засосало под ложечкой. Откуда-то из глубин памяти всплыли обрывки забытых химических формул и названий. Тетрахлорозолотая кислота... Хлорное золото, результат взаимодействия золота с продуктами реакции в царской водке. И этот едкий запах... Почему в ванной, ведь ребята экспериментировали на кухне, под вытяжкой?
Он повернулся к Кире:
– На чём была выполнена миниатюра? Какой материал?
– Акварель, слоновая кость, – ответила она испуганно, словно почувствовала его тревогу. – Рамка из золочёного серебра, стекло...
Павел Петрович, повинуясь наитию, вышел из гостиной, дошёл до туалетной комнаты, нагнулся, пошарил рукой под ванной, нащупал выпуклое овальное стёклышко, поднес к глазам и подумал, что расплата всё-таки настигла Киру Витальевну. Даже если она заставит Барышевых выплатить стоимость уничтоженной их внучкой миниатюры (а Барышевы, несомненно, будут сопротивляться), её затея с переселением семьи сына в соседнюю квартиру теперь точно провалилась. Юрий сумел простить матери предательство, совершённное когда-то по отношению к нему и отцу, но неприкрытую злобу, оскорбления, публично брошенные в лицо его жене, он не простит. Так что ждёт Киру Витальевну тоскливая одинокая старость.
***
Устав от крика, Тёмка решил, что подождёт родителей в машине, и потребовал, чтобы его выпустили из квартиры. Грымза начала вопить, что это он во всём виноват, но папа и бывший полковник заставили её открыть дверь. На улице, несмотря на февраль, стояла весенняя теплынь, и местная ребятня гоняла при свете фонарей мяч по дворовой хоккейной коробке. Тёмка подумал, не присоединиться ли к ним, но решил, что не хочет, и пошёл к площадке, где была припаркована их «Лада». Нырнув в её тёмное нутро, он скинул ботинки, забрался на заднее сиденье с ногами и уткнулся подбородком в колени. Почему на душе так паршиво? Ведь его хитрый план сработал без единой осечки!
Малая заглотила наживку мигом. Стоило ему «растворить» золотую фольгу и сказать, что получившееся вещество используют в ювелирке, чтобы покрывать золотом всякие брошки-серёжки, что оно продаётся в спецмагазинах, торгующих химическими реактивами, как её глазёнки загорелись знакомым жадным блеском, и она помчалась донимать своих старпёров.
Гораздо более сложным был второй ход: подвести девчонку к мысли, что обрести желанное счастье ей мешает портретик, который собираются купить её бабушка с дедушкой. Говорить о миниатюре открытым текстом было нельзя ни в коем случае: Тёмка знал, что Юлю рано или поздно расколют, она передаст его слова взрослым, и грымза обо всём догадается. Поэтому, когда малая прибежала в слезах жаловаться на старпёров, Тёмка, будто бы в утешение, сказал ей, что этот реактив очень дорог, а её бабушке с дедушкой и так приходится тратить много денег на разные вещи, без которых нельзя обойтись. Увидев по её поджатым губам и мрачному взгляду, что выстрел достиг цели, Тёмка начал подготовку к третьему ходу, самому рискованному.
Может быть, он просто перенервничал? Ведь это адское напряжение – притворяться, что поглощён фильмом, тогда как на самом деле думаешь только о том, достаточно ли доступно ты объяснил малолетке, на что способны азотная и соляная кислота – и по отдельности и, особенно, – в смеси? Усвоила ли она, что наливать их можно только в специальную посуду, догадалась ли взять кюветку, в которой Тёмка растворял фольгу? Надела ли резиновые перчатки и маску, сумела ли вылить кислоты из бутылочек осторожно, не расплескав? Не дрогнет ли у неё рука, если кто-нибудь из взрослых ломанётся в ванную в самый неподходящий момент? Он едва не застонал от облегчения, когда Юлька вернулась в кабинет и с невинным видом спросила что-то про монстра на экране.
Вспоминая об этом теперь, Тёмка вдруг почувствовал зверский голод. Мысль о яствах, оставшихся на столе, усилила мучения. Родители, конечно, ничего с собой не прихватят... Но не возвращаться же ему!
Тут он вспомнил про мамины «схоронки». Как-то папа решил почистить машину и обнаружил в щели между спинкой и сиденьем целые залежи – несколько леденцов, мятные пастилки, пакетик с орехами. Он, конечно, подумал на Тёмку и стал над ним подшучивать, а когда Тёмка разозлился, мама созналась, что это её заначка. Оказывается, у неё еще с детства сохранилась привычка прятать в машине всякие лакомства. Сначала – потому что её укачивало, а потом – просто так, чтобы было чем утешиться, если вдруг случится какая дорожная неприятность. Они хохотали, дразнили её белкой и сусликом, а она притворялась, будто сердится, и говорила, что они, видно, слишком спокойно живут, если её в высшей степени разумная привычка вызывает у них смех.
Тёмка подумал, что теперь хорошо её понимает, сунул руку в щель, провел ладонью из конца в конец сиденья и издал торжествующий клич, когда пальцы наткнулись на какую-то коробочку. В коробочке лежал полиэтиленовый пакет, а в нём – что-то плоское и круглое. Шоколадная медаль? Нет, не круглое, овальное... Тёмка вынул из кармана фонарик-брелок, включил его... И перестал что-либо соображать. Все мысли разом улетучились из головы, оставив там звенящую пустоту.
На него смотрели тёмные глаза красивой девушки в старинном голубом платье. Но этого же не может быть! Тёмка сам видел овальное стёклышко в потёках от царской водки – всё, что осталось от «Портрета неизвестной в голубом»... Может быть, мама сделала копию с фотографии? Но зачем прятать её сюда?
И тут во рту у него сделалось горько-горько. Он всё понял.
Мама действительно сделала копию. И сразу после того, как они приехали к грымзе, подменила настоящую миниатюру. А днём, когда ходила в магазин за какими-то специями, спрятала «Незнакомку» в машине. Она знала, что грымза и спарпёры не сумеют отличить подделку, в искусстве они – ни ухом, ни рылом. А специалисты портрет никогда не увидят. Тёмка дал маме понять, что избавится от миниатюры так, что её не никогда найдут, и не сумеют его ни в чём обвинить.
Как же он раньше не подумал, что дело тут нечисто? Разве могла его мама согласиться на такой вандализм? Мама, на которую находит столбняк во всякой галерее, во всяком музее с картинами старых мастеров! Мама, которая верещала от восторга, как девчонка, когда ей позволили взять в руки этот портрет...
Получается, что она, узнав про Тёмкин план, сразу же придумала свой? Или свой она придумала раньше? А потом просто подтолкнула его, как он сам подтолкнул Юльку? Крики, разговоры про развод, она что же – всё это делала нарочно? Мама, его милая, добрая, самая лучшая на свете мама играла им, как шахматной фигурой?
И как же ему теперь жить? Как верить людям?
Голоса родителей за стеной потихоньку набирали силу и в конце концов прорвались к сознанию Тёмки, захваченного потехой на форуме Chemistrylab.ru. Осмеяние лоха, спутавшего гидразин с нитрозилом, тут же утратило свою прелесть. В голове как будто включилась тревожная сирена.
– ...Она – моя мать!
– Угу. Вспомнившая о тебе на шестьдесят третьем году жизни.
– И что? Я должен послать её к чёрту? Не поздновато ли? Четыре года изображать сыновье всепрощение – по твоему, кстати, настоянию – а потом вдруг хлопнуть себя по лбу: «Да ты же бросила меня в нежном возрасте! Знать тебя больше не желаю».
– Не передёргивай! Я не предлагаю её послать. Всего лишь прошу избавить меня от участи бесплатной прислуги и коврика для вытирания ног.
– Я уже пообещал тебе, что попрошу её...
– Три раза ха! До сих пор она бежала и падала, исполняя твои просьбы.
– Чего ты от меня хочешь, Ольга? Развода?
Тревожная сирена завыла с утроенной силой. Губы у Тёмки задрожали, в носу защипало. За последние два месяца родители заговорили о разводе уже в третий раз. А ведь прежде даже не ссорились. Гадская старуха!
Киру Витальевну Тёмка впервые увидел в восемь лет. Причём едва ли не первыми словами, обращёнными новоявленной бабушкой к внуку, была просьба не называть её бабушкой. Могла бы не беспокоиться. В бабушки эта грымза годилась не больше, чем бормашина. Во всяком случае, удовольствия от поездок к ней «в гости» Тёма получал примерно столько же, сколько от визитов к стоматологу.
В доме, под завязку набитом всяким старинным барахлом, возбранялось что-либо трогать, бегать и прыгать, громко разговаривать и смеяться. Ко всему прочему, два года назад на Тёмку возложили обязанность развлекать малолетнюю внучку старпёров, которых грымза называла дорогими друзьями и зазывала в гости при всяком удобном случае. «Дорогие друзья» скупали у неё старинное барахло, отчаянно торгуясь за каждый паршивый доллар. Внучка была им под стать. Противная девчонка с завидущими глазами и загребущими руками всё время ныла, чтобы ей чего-то купили или подарили. И вопила как резаная, если ей отказывали.
В десять лет Тёмка объявил родителям, что с него хватит: больше он к грымзе ни ногой. Но мама уговорила его потерпеть. Объяснила, как важно для папы наладить отношения с Кирой Витальевной. Рассказала, что люди, которых в детстве по тем или иным причинам оставила мать, всю жизнь чувствуют себя ущербными. Умом понимают, что их вины нет, но в глубине души сомневаются в себе и оттого несчастны. Какой бы ни была Кира Витальевна, её нужно принять и простить. Только так можно исправить зло, причинённое когда-то папе.
Тёмка маминой логики не понял, но бунт отменил. Потому что сама мама грымзу терпела, хотя ей доставалось побольше, чем ему. Кира Витальевна цеплялась чуть ли не к каждому её слову, говорила всякие гадости: «Ольга, у вас же художественное образование, как вы можете это носить? Или нынешнее художественное образование не подразумевает вкуса?» «Вы кормите мужа и сына сардельками? А почему не дихлофосом?» Тёмка и папа кипели, а мама, смеясь, уверяла их, что всё это ерунда, что эти выпады нисколько её не задевают. «Для нас, учителей рисования, нервы – непозволительная роскошь. Булавочные уколы нам нипочём».
Но когда грымза заявила папе, что её соседи продают квартиру, и она готова оторвать от сердца любимую миниатюру из коллекции покойного мужа, чтобы помочь семье сына с покупкой и переездом, мамины закалённые нервы не выдержали. В жизни не повысившая голоса (случай, когда Тёмка синтезировал нитроглицерин и капнул им на разогретую сковородку, не в счёт), она раскричалась так, что наглый кот Рамзик в испуге забился под диван. Кричала, что не уедет из Климовска, что здесь у неё родители, работа и вся жизнь, что она не желает принимать от свекрови подачки и становиться девочкой на побегушках. В тот день страшное слово «развод» прозвучало в этих стенах впервые.
Папа обалдел и сразу сдал назад, родители помирились, но Кира Витальевна и не подумала принять отказ. Обрабатывала папу до тех пор, пока он не отважился на повторную попытку уговорить маму. В тот раз скандал длился дольше, но всё-таки закончился примирением. И мама опять победила.
А сегодня грымза позвонила, потребовала их к себе на субботу и между прочим сообщила, что старпёр покупает «Портрет неизвестной в голубом». В субботу же и привезёт деньги. Мама выслушала известие с каменным лицом и молча ушла в магазин. Тёмка с папой занялись своими делами, понадеявшись, что всё как-нибудь рассосётся. Как выяснилось, напрасно. Мама сдаваться не собиралась. И, что самое ужасное, на этот раз про развод заговорил уже папа. Так ведь они могут и договориться...
Мама влетела в комнату и привалилась к двери.
– Чтобы её черти унесли вместе с этим портретом!
Постояв, села на Тёмкину кушетку, закрыла лицо руками и начала раскачиваться из стороны в сторону. Тёмка вылез из-за стола, обнял её и прошептал на ухо:
– Мам, не плачь. Обещаю, мы не переедем. Я знаю, что нужно сделать.
***
Павел Петрович, полковник юстиции в отставке, Киру Витальевну не любил. Женщины такого типа подрывали его веру в справедливость мироустройства. Если всю жизнь только и делаешь, что берёшь, ничего не давая взамен, рано или поздно должна наступать расплата. А госпожа Шацкая паразитирует на ближних вот уже шестьдесят с лишним лет и до сих пор процветает. В двадцать пять бросила мужа с трехлетним сыном, вышла за пожилого дипломата, укатила за границу, овдовела, вернулась и живёт себе в свое удовольствие, распродавая оставшуюся от дипломата коллекцию антиквариата. Ни дня не проработала, только прислугой помыкала, и имеет наглость относиться свысока к его Анюте!
Аня, простая добрая душа, смотрит подруге в рот, хлопочет, устраивая её дела, а в благодарность получает одни шпильки да снисходительные поучения. Как ни внушал Павел Петрович жене, что дружба не терпит перекосов, Анюта всё равно предана своей Кире и страшно расстраивается, когда он под каким-либо предлогом отклоняет приглашения вдовствующей паразитки. Вот и приходится ему не реже раза в год облачаться в ненавистный «парадный» костюм и прятать под маской вежливости тоску, которая охватывает его при мысли о безнадёжно скучном, пустом вечере.
