Текст книги "Квентин Дорвард (ил. Г.Филипповского)"

Автор книги: Вальтер Скотт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 35 (всего у книги 36 страниц)

* * *

Я уже отослал было эти листки в печать, закончив свой рассказ, как мне казалось, прекрасной и весьма поучительной моралью в поощрение тем из моих светлокудрых, голубоглазых, длинноногих и храбрых соотечественников, которым вздумалось бы в наши беспокойные времена отправиться на поиски счастья, подобно прежним искателям приключений. Но один старый друг, из тех людей, которые предпочитают кусочек нерастаявшего сахара на дне чашки аромату самого лучшего чая, обратился ко мне с горькими упреками и требует, чтобы я дал точное и подробное описание свадьбы молодого наследника Глен-хулакина с прелестной фламандской графиней, чтобы я рассказал, какие турниры были даны по случаю этого интересного события, сколько на них было сломано копий, и сообщил любопытным читателям точное число здоровеньких мальчуганов, унаследовавших храбрость Квентина Дорварда, и прелестных девочек, в которых возродились все чары Изабеллы де Круа. С первой же почтой я ответил ему, что времена переменились и парадные свадьбы теперь вышли из моды. В былые дни, которые и я еще помню, на свадьбе не только присутствовало пятнадцать дружек счастливой четы, но еще и целый оркестр музыкантов не переставал, как говорится в «Старом моряке», «кивать головами» вплоть до рассвета. Гости осушали в комнате молодых целый бурдюк поссета, ловили чулок новобрачной и боролись из-за ее подвязки в присутствии юной четы, которую Гименей превратил в единую плоть. Авторы той эпохи следовали обычаям с похвальной точностью. Они не упускали случая поведать нам о стыдливом румянце невесты, о восторженных взглядах жениха, не пропускали ни одного брильянта в ее волосах, ни одной пуговицы на его расшитом камзоле, до той самой минуты, когда наконец вместе с Астреей их не укладывали в постель. Но как мало это согласуется со скромной таинственностью, которая побуждает наших современных невест (ах, эти милые застенчивые создания!) уклоняться от парадности и шумихи, восхищения и лести и, подобно честному Шенстону,

 
Вмиг в гостинице укрыться.
 

Естественно, что описание всех церемоний при совершении бракосочетания в пятнадцатом веке внушило бы им только отвращение. Изабелла де Круа тогда показалась бы им чем-то вроде простой молочницы, которая исполняет самую черную работу, ибо даже она, будь это и на пороге церкви, отвергла бы руку своего жениха-сапожника, если бы он предложил ей faire des noces[209]209
  Сыграть свадьбу (франц.).


[Закрыть], как говорится в Париже, вместо того чтобы отправиться на империале почтовой кареты провести свой медовый месяц инкогнито в Дептфорде или Гринвиче. Но я не стану распространяться на эту тему и незаметно удалюсь со свадьбы Изабеллы, как Ариосто – со свадьбы Анжелики, предоставив всем, кто пожелает, дополнить мой рассказ дальнейшими подробностями по своему вкусу и усмотрению.

 
Другой поэт, быть может, воспоет
Ширь бракемонтских замковых ворот,
Когда вступает в них шотландский странник,
Как бракемонтской госпожи избранник.
 

ПОСЛЕСЛОВИЕ

Роман Вальтера Скотта назван именем Квентина Дорварда, но в нем два главных героя: шотландский стрелок и французский король, Квентин Дорвард и Людовик XI. Интрига любовная переплетается с интригой политической. Первая, как, очевидно, догадался читатель, – вымысел романиста, вторая близко следует фактам истории.

Роман завершается счастливым браком Квентина и Изабеллы (браком столь же невероятным и невозможным в те времена – бедный рыцарь и владетельная графиня! – как невозможно было тогда, пользуясь словами бравого Лесли, научиться летать). Короля же мы оставляем в момент его политического поражения, когда по воле своего торжествующего вассала Карла Смелого Людовик XI вынужден участвовать в расправе над жителями Льежа.

На приключениях Квентина и Изабеллы опускается занавес, и тем читателям, которые не хотят расставаться с понравившимися им героями, предоставляется полная свобода пофантазировать об их дальнейшей судьбе и даже придумать для них новые приключения. А с королем Людовиком и герцогом Карлом расставаться рано: ведь они продолжали жить и после описанных в романе событий, и читатель вправе спросить, чем и как окончилась их многолетняя борьба – эта, по выражению одного историка, «великая дуэль XV века»?

Вальтер Скотт признавал, что «скромная любовная интрига Квентина понадобилась только для того, чтобы развернуть повествование» и что свою главную задачу он видел в изображении «такой примечательной личности», как король Людовик XI. Скотт сумел показать короля во всей сложности и противоречивости его черт. Людовика отличают проницательный ум и самые причудливые суеверия, утонченное коварство и справедливые помыслы о мире и единстве Франции, истерзанной долгими феодальными войнами.

Действие романа приурочено к 1468 году, когда состоялось знаменитое свидание Людовика XI и Карла Смелого в Перонне, но Скотт часто прибегает к анахронизмам – переносу фактов во времени. В 1468 году Людовик не был стариком, каким он изображен в романе. Он еще не замыкался в стенах мрачного замка Плесси-ле-Тур, окруженного ловушками и виселицами, в котором король провел последние годы жизни. Восстание в Льеже случилось в 1468 году, но епископ был убит буйным Арденнским Вепрем много позже – в 1482 году. Вальтер Скотт соединил события 1468 года и некоторые факты и ситуации последних лет правления Людовика XI. Благодаря этому он нарисовал особенно выразительный портрет короля.

Нам же, чтобы лучше понять рассказанное в романе, надо проследить ход событий в их последовательности и вынести их обзор за хронологические рамки романа, и с этой целью мы обратимся к помощи... одного из персонажей романа.

Помните ли вы молодого бургундского дворянина Филиппа де Комина, который дал несколько советов королю в Перонне? Знакомство с Комином полезно продолжить.

Филипп де Комин, сначала паж, затем приближенный Карла Смелого, осыпанный милостями герцога, вырос в обстановке пышных пиров и шумных турниров, которыми славился бургундский двор, но он не искал рыцарской славы и не любил войны. Человек наблюдательный и ироничный, он рано почувствовал, что его упрямый и вспыльчивый повелитель, пытавшийся играть роль «первого рыцаря» Европы, имеет мало шансов на успех. В 1472 году, когда слава и могущество Карла Смелого стояли в зените, Комин ночью бежал из лагеря герцога и перешел на сторону короля. Людовик XI принял умнейшего из приближенных Карла с распростертыми объятиями, сделал своим советником и помощником.

Не было человека, который знал бы ближе и лучше, чем Комин, обоих главных участников «великой дуэли». И через много лет, когда короля уже не было в живых и Комин оказался не у дел, он взялся за перо, чтобы поведать обо всем, что наблюдал на своем веку. Комин был врагом феодальной раздробленности, сторонником государства во главе с сильным королем. Усмешка не сходила с его уст, когда он повествовал о «подвигах» рыцарей. Но он был достаточно беспристрастен, рассказывая и о достоинствах, и о недостатках Людовика XI. «Мемуарам» Комина суждено было стать одним из самых знаменитых произведений французской литературы средних веков. Их внимательно читал Вальтер Скотт. И мы воспользуемся ими – что может быть интереснее свидетельств умного и наблюдательного очевидца?

Свидание в Перонне – эпизод из истории борьбы Людовика XI за политическое объединение Франции, за превращение феодально-раздробленной страны в единое государство с сильной королевской властью.

В середине XV века закончилась Столетняя война. Английские феодалы были изгнаны из Франции. Но еще долго повсюду были видны следы изнурительной войны и феодальных смут: незасеянные поля, разрушенные города, обезлюдевшие деревни; свирепствовали шайки солдат-грабителей, которых народ назвал «живодерами». На первых страницах романа (увы, некоторые читатели пропускают их, торопясь перейти к приключениям) Вальтер Скотт хорошо изобразил положение Франции в эти годы.

Королем Франции в 1422-1461 гг. был Карл VII (отец Людовика XI). Королевская власть при нем окрепла, но страна еще оставалась раздробленной. Правда, ушли в прошлое времена, когда каждый обладатель крепкого замка мог чувствовать себя почти полновластным государем. Во второй половине XV века на самостоятельность претендовали только крупнейшие феодалы – «сеньоры с лилией в гербах». Почти все они были родственниками короля и вели происхождение от одного из ранее правивших королей из дома Валуа, на гербе которого изображались лилии.

Самыми могущественными из них были бургундские герцоги – Филипп Добрый и его сын Карл Смелый. Им принадлежали обширные французские земли – герцогство Бургундия и богатейшие Нидерланды – большая часть теперешних Бельгии и Голландии. Карл Смелый стремился к тому, чтобы его «промежуточное государство» (так его называют потому, что оно лежало между Францией и Германией) простиралось от моря до моря: от Северного моря до Средиземного. В мечтах он заносился еще дальше: однажды он заявил, что он, как Ганнибал в древности, перейдет через Альпы и завоюет Италию! Карл называл себя «Великим западным герцогом» и ждал часа, когда сможет надеть королевскую корону.

Комин вспоминал о Карле: «Я никогда не видел человека более смелого. Я никогда не слышал, чтобы он говорил «Я устал», и никогда не видел, чтобы он боялся чего-нибудь». Но человека, который ничего не боится, правильнее назвать, как предлагает Вальтер Скотт, не Смелым, а Безрассудным. Герцог к тому же обладал запальчивым упрямством и дерзкой самоуверенностью. Комин писал: «Он никогда не считался с мнением других, а только со своим собственным».

Как-то Комин упрекнул герцога за то, что тот хочет, чтобы во Франции не было короля. «О, я хотел бы, – воскликнул Карл, – чтобы во Франции был не один, а шесть королей!» Сохранить раздробленность Франции – такова была цель Карла. Пока существовала могущественная Бургундия, объединение Франции было недостижимым.

В начале романа Вальтер Скотт напоминает о событиях той поры, когда Людовик был наследником престола. Людовик интриговал против отца и, страшась гнева Карла VII, искал убежища у Филиппа Доброго. Пять лет он провел в его владениях, получая богатые дары от герцога. Филипп надеялся, что Людовик, став королем, будет во всем послушен его воле. Он плохо знал Людовика. Карл VII был более прозорливым. Он говорил: «Мой бургундский кузен не знает, что сам делает: выкармливает лису, которая пожрет его же цыплят».

В 1461 году Людовик XI занял отцовский трон и вскоре начал решительно урезать привилегии крупных феодалов. В ответ сеньоры создали союз и объявили королю войну. Свой союз они назвали Лигой общего блага. Они демагогически заявляли, что подняли оружие для того, чтобы «утешить несчастный народ и облегчить его положение». Подлинная же их цель состояла в том, чтобы увековечить раздробленность страны, отнять у короля распоряжение армией, финансами, должностями.

Среди лигеров были брат короля герцог Беррийский, герцог Бретани, граф Сен-Поль – всего 26 крупных сеньоров. Душой всего дела был граф Шаролэ (этот титул носил при жизни отца Карл Смелый). Он направился с войском к Парижу. Король со своими силами двинулся ему навстречу. Около деревни Монлери, в 20 километрах от Парижа, в 1465 году произошла битва, которая много раз упоминается в романе. Любопытные подробности об этой битве, разыгранной по правилам рыцарской войны, сообщает Комин, находившийся в бургундском лагере.

Перед битвой, рассказывает Комин, «много бочек вина было пробуравлено, чтобы пить из них», и не без иронии добавляет: «Никогда не встречал людей, которые так рвались бы в бой». Едва завязался бой, как бургундские рыцари ринулись вперед, сметая с пути своих же лучников. Они «не дали им сделать ни одного выстрела, хотя из 120 рыцарей не было и 50 таких, которые умели как следует владеть копьем». На левом фланге граф Сен-Поль был разбит и укрылся в лесу. На правом граф Шаролэ смял пехотинцев короля и так увлекся погоней, что позабыл обо всем окружающем. Неожиданно его окружили королевские конники. Кто-то уже положил ему руку на плечо, крича: «Сдавайтесь, монсеньор! Я узнал вас!» Только случай спас Карла Смелого от плена... Одни яростно сражались, другие отсиживались в лесу, никто не командовал, никто толком не понимал, что происходит. «Мы помышляли только о бегстве»,– признается Комин. К вечеру и королю, и графу Шаролэ удалось собрать остатки своих войск. Бургундцы окружили лагерь повозками и послали разведчиков. Те донесли, что король в своем лагере готовится к продолжению битвы. «Надо думать, – замечает Комин, – что они недалеко ходили»: проезжавший мимо крестьянин сообщил, что лагерь короля пуст.

Король покинул поле боя, так как и его силы были изрядно потрепаны в этой кровавой неразберихе, и он не хотел второй раз рисковать всем. Людовик XI поспешил в Париж.

В Париже было неспокойно. Действовали агенты лигеров. Среди парижан находились такие, которые готовы были поверить их посулам. Когда же король узнал, что Лиге удалось овладеть городами Нормандии – оплотом короля, он решил уступить. Людовик XI заключил мирные договоры с сеньорами. Он раздавал им провинции, крепости, богатства. Своему мятежному брату – Нормандию; графу Шаролэ – Пикардию с городами по Сомме: Амьеном, Сен-Кантеном, Перонном; графу Сен-Полю – звание коннетабля Франции; герцогу Бретани – крепости и дары. Это были дни величайшего унижения короля. Казалось, Франция отброшена на столетия назад.

Но прошло немного времени, и король начал возвращать утраченное и диктовать сеньорам свою волю. Почему же из поражений он выходил победителем?

Людовика XI называют собирателем французских земель. Его роль действительно была велика. Но какими бы незаурядными способностями дипломата и правителя ни обладал король, он не смог бы сделать так много, если бы его стремления не совпали с потребностями страны, с закономерностями ее развития.

Незаметные подчас для современников силы подспудно подготавливали объединение Франции. Все прочнее становились экономические связи между ее провинциями и городами. Торговые пути, как кровеносные сосуды, пронизывали и соединяли воедино тело Франции. Росло сознание национального единства. Гасконцы и нормандцы, марсельцы и пикардийцы все глубже сознавали, что они составляют один народ – французский. И это сознание росло снизу, из толщи народной массы, и потому имело прочные и глубокие корни.

Крестьяне и горожане были заинтересованы в усилении власти короля. Им нужен был мир и покой. Король был представителем порядка в феодальном беспорядке, символом единства страны. Как ни тяжел был королевский гнет, он был предпочтительнее, чем состояние непрерывной войны между крупными феодалами. Мелкие рыцари также переходили на сторону короля. Служба в королевской армии была более надежным источником доходов, чем случайные грабежи и подачки сеньоров. Дворяне и богатая верхушка горожан были заинтересованы в сильном короле еще и потому, что он мог защитить их от гнева и мятежей народных низов.

Франция шла к объединению, но от действия короля, от их успеха во многом зависело, когда и как оно совершится.

Людовик XI пошел на мир с сеньорами, чтобы разъединить их и бороться с каждым поодиночке. Как только дело дошло до переговоров, сеньоры забыли об «общем благе». «Общее благо, – иронизирует Комин, – превратилось в благо частное», каждый стремился урвать себе побольше, и «каждый думал о том, как бы обмануть другого». Людовик XI подкупал их, натравливал друг против друга. При этом он не брезговал никакими уловками.

Комин рассказывает о таком случае. Король принимал послов герцога Бургундии и послов графа Сен-Поля, который служил всем, кому мог, и изменял всем, кому служил. Людовик спрятал бургундских послов за занавеской и вместе с ними Комина и начал громко вести беседу с послами Сен-Поля. Те поносили герцога, топали ногами, сыпали проклятиями, передразнивая манеру поведения Карла Смелого. Король притворялся тугоухим и просил повторить рассказ вновь и вновь. Нетрудно представить, как он потешался в душе...

Людовик укрепил свою власть, но Карл Смелый начал вновь готовиться к войне, призывая на помощь английского короля. Людовик страшился новой высадки англичан во Франции, помня о поражениях французских войск во время Столетней войны. Он решился на рискованный шаг – отправиться к Карлу с небольшой свитой и, демонстрируя миролюбие и искренность, отговорить его от союза с королем Англии. Так король оказался в Перонне, куда неожиданно для него пришло известие о восстании Льежа, вызвавшее ярость Карла. О том, что произошло в Перонне, известно из романа.

Выбравшись живым из пероннской западни, Людовик считал, что добился успеха. Он собрал преданных ему представителей знати, и они освободили его от торжественной клятвы, данной в Перонне. Руки короля были развязаны, и вскоре началась война между ним и герцогом Бургундии. Бургундские войска действовали в Пикардии, вторгались в Нормандию.

В 1473 году Карл Смелый полагал, что добился своей заветной цели. Обещав выдать дочь и единственную наследницу за сына императора Германии, он уговорил императора дать ему королевский титул. Встреча состоялась в Трире. Уже было согласовано, какая у герцога будет корона, какой скипетр и как на следующий день совершится церемония коронации. А ночью император... исчез из Трира. Тайные уговоры Людовика оказались сильнее обещаний Карла.

В 1474 году Людовику удалось сколотить союз против Бургундии: король Франции, герцог Лотарингии, швейцарские кантоны. Карл Смелый овладел Лотарингией – эта страна лежала между его бургундскими и нидерландскими владениями. Людовик заключил с ним перемирие, подговаривая швейцарцев продолжать войну. Он всегда стремился загребать жар чужими руками.

Швейцарцы остались один на один против герцога Бургундии.

Жители гор и долин, свободные крестьяне и горожане, швейцарцы образовали маленькие республики – кантоны. Гордые своей независимостью, наделенные высоким боевым духом, они создали новое войско и новые для средних веков способы войны. Все граждане были воинами и учились воевать. Вооруженные длинными копьями, они строились в квадратные баталии, напоминавшие македонские фаланги древности. Об ощетинившиеся копьями баталии разбивались самые яростные атаки рыцарской конницы. От их тяжелого натиска рассыпались плохо спаянные отряды неприятелей. Швейцарцы не брали в плен. Не заботясь о выкупе, убивали всех побежденных. Они внушали страх.

Карл Смелый, нетерпеливый, вспыльчивый, пренебрегающий советами, был склонен презирать всех врагов. Швейцарцы обратились к нему с просьбой о мире. Но чем смиреннее просили они, тем самоувереннее становился герцог. Тогда-то он и пообещал сравняться с Ганнибалом.

В 1476 году войска Карла и швейцарцы встретились около города Грансона. Бургундцы только перестраивались из походного порядка в боевой, когда заметили, что с гор мерной и грозной поступью спускаются баталии восьми кантонов. Карл приказал своим рыцарям – они стояли впереди – раздвинуться, чтобы открыть поле для артиллерии, и послал отряд атаковать противника. Атака была отбита, и едва бургундцы заметили, что одни рыцари отступают, а другие расходятся в разные стороны, как раздался дружный вопль: «Спасайся, кто может!» До общего сражения дело не дошло. «Двадцать тысяч удрали!» – в бешенстве восклицал Карл.

Он пополнил войско и разбил лагерь у стен швейцарского города Муртена. Шел дождь. Швейцарцев не было ни видно, ни слышно. Карл отдыхал в лагере. Он не ждал нападения. Он не поверил, когда ему донесли, что показались баталии. Когда же он приказал садиться на коней и подать ему доспехи, даже отступать было поздно. С кличем «Грансон» баталии лавиной обрушились на лагерь. Половина армии Карла осталась на поле боя.

Карл продолжал войну. В 1477 году он осадил город Нанси в Лотарингии, восставший против его власти. Герцог Лотарингии призвал на помощь швейцарцев. Карл ожидал атаки с фронта. Союзники под покровом снежной метели обошли его войска и ударили с флангов. Бургундская армия была разгромлена.

Карл пытался пробиться. На замерзшем пруду его лошадь поскользнулась, и здесь его настиг смертельный удар. Герцог упал, под тяжестью брони лед проломился. Карла нашли только на следующий день и с трудом опознали: голова герцога вмерзла в ледовую корку пруда, дорогие доспехи и одежда были сняты грабителями, а тело изуродовано ранами и волчьими зубами.

Так погиб «Великий западный герцог», считавшийся самым могущественным государем Европы.

«Промежуточное государство», разноплеменное и разноязыкое, распалось. Нидерландские земли перешли под власть императоров Германии, позднее королей Испании; французские земли – Бургундию и Пикардию – прибрал к рукам Людовик XI.

Незадолго до смерти, в 1482 году, Людовик присоединил к своим владениям богатое южное графство Прованс с городом Марселем. При его сыне Карле VIII в 1491 году власти короля подчинилось последнее независимое герцогство – Бретань. Объединение Франции было завершено.

Борьба Франции и Бургундии, короля и крупных феодалов, отразилась в хрониках и записках современников. У Людовика было много врагов. Они изображали его «мстительным тираном», ибо феодальная анархия представлялась им «свободой». Они приписывали королю стремление «истребить благородные дома Франции» и править в интересах «грубых и злобных» горожан. Бургундский хронист Жан Молине дал Людовику прозвище «всемирный паук».

Иных взглядов придерживался Комин. Он хвалил короля за то, что тот считал войну глупой и преступной, если она не вызывалась крайней необходимостью, рассказывал о его неутомимой деятельности. Комин сообщает, что Людовик перед смертью мечтал установить во Франции единые законы и единые меры измерений. (Понадобилось еще триста лет и Великая буржуазная революция конца XVIII века, чтобы осуществить это!) Комин писал: «Если бы бог продлил его дни еще на 5-6 лет, он сделал бы много добра своему королевству».

Людовик действительно немало сделал для усиления Франции. Он заводил мануфактуры, поощрял цехи, открывал ярмарки, содействовал книгопечатанию. Он опирался на помощь богатых горожан и щедро раздавал им дворянские звания. Он окружил себя выходцами из горожан и мелкого дворянства, такими, как кардинал Балю, Комин, Оливье ле Дэн, Тристан Лемнит. Но он был, конечно, далек от мысли истребить «благородные фамилии». Он содействовал городам, но не был королем горожан. Усилиями Людовика XI во Франции утверждалась абсолютная монархия – сильная власть короля, правившего в интересах дворянства. И по мере ее утверждения Людовик XI и его преемники лишали горожан их вольностей и привилегий и принуждали служить интересам дворянского государства.

«Квентин Дорвард» – один из 29 романов великого английского писателя Вальтера Скотта (1771-1832), родоначальника исторического романа. Скотт первым внес в роман историзм, то есть умение увидеть прошлое в его своеобразии, в его несхожести с современностью, увидеть в истории не только деяния великих людей, но и движения народных масс. Но не следует забывать, что Скотт писал в первые десятилетия прошлого века. Историзм Скотта был не во всем последовательным.

Скотт отклонился от исторической правды, когда вслед за Квентином привел нас в мятежный Льеж. Писатель, который в других своих произведениях умел с такой теплотой изображать простых людей и народную массу, обрисовал восставших горожан с пренебрежительной насмешкой. Ткачи, мясники, кузнецы Льежа выступают в романе «с грацией и отвагой, какие может придать только водка». Вожди восстания – «демагоги», и за ними следует толпа их «неумытых сотоварищей». Граф Кревкер утверждает в романе, что епископ Льежа был «слишком добрым господином для этих неблагодарных рабов», а льежцы «просто с жиру бесятся». Придворный герцога, конечно, мог так думать, но писатель ничем не опровергает его слов.

Жители Льежа и других городов Южных Нидерландов (ныне Бельгии) в течение столетий вели неукротимую борьбу против своих феодальных господ. Горожане против феодалов – это была классовая борьба, и она порой достигала жгучего накала. «Герцогов, графов и прочих рыцарей убивайте всех!» – приказывал вождь одного из городских восстаний перед битвой. «Даже если вы истребите нас всех, наши иссохшие кости поднимутся, чтобы продолжать борьбу», – говорили горожане своим господам.

Льеж добился вольности, самоуправления. Герцоги Бургундии стремились уничтожить городские свободы, добытые дорогой ценой. Ненависть была взаимной. В 1466 году восставшие горожане Льежа и Динана носили чучело Карла Смелого, всячески издеваясь над герцогом. Карл твердил: «Я пригну этот проклятый люд к земле! Он узнает мою плеть и палку!» Герцог расправился с Динаном. Город был разрушен до основания. 600 граждан, связанных попарно, спина к спине, брошены в воды Мааса. В 1467 году Льеж восстал снова. Ополчение горожан было разбито. Город уплатил огромную контрибуцию, и в стенах его остались проломы. Восстание 1468 года было похоже на вспышку отчаяния, ведь у льежцев почти не осталось оружия, они надеялись только на помощь Франции.

Вальтер Скотт не рассказал о подвиге шестисот. Ночную атаку на бургундский лагерь в дни осады Льежа он приписал коварному плану Арденнского Вепря. Дело было не так. Шестьсот горнорабочих из соседнего графства явились на помощь горожанам и напали ночью на армию Карла. Они сражались с редкой отвагой, нанесли бургундцам тяжелые потери и, окруженные, погибли все до одного.

В романе описана жестокая расправа над Льежем. Можно добавить: город был сожжен, тысячи жителей перебиты и утоплены в Маасе, за беглецами охотились в лесах Арденн, как за дикими зверями.

Вальтер Скотт был не совсем справедлив и к Людовику. Он воздал ему должное, называя «умнейшим из королей», но в то же время считал его «самым мстительным» и «самым беспринципным» из монархов его времени. Враждебные королю хроники оказали известное влияние на писателя. К тому же Скотт не знал важных документов (например, писем Людовика XI), которые стали доступны историкам позже. Неустанная деятельность короля с целью объединить страну, поднять ее хозяйство показана вскользь, а неприятные и отталкивающие свойства его обрисованы особенно выпукло.

Людовик XI был жесток, вероломен, мстителен, не брезговал никакими средствами. Но этим он мало отличался от других феодальных правителей его времени и позднейших времен. Зато он превосходил многих из них проницательностью ума, обширностью знаний и интересов, пониманием потребностей страны. Его жестокость не принимала необузданного характера и не обращалась против верных слуг и друзей, как жестокость, скажем, Ивана Грозного в России или Генриха VIII в Англии. Он мстил непримиримым врагам и предателям, но, по словам Комина, к противникам, перешедшим на его сторону, «никогда не испытывал вражды за прошлое».

Вальтер Скотт противопоставляет политику Людовика XI идеалам и духу рыцарства. Он пишет о «романтическом духе рыцарства», о том, что рыцари были наделены «великодушием и самоотречением», что им было свойственно «быть в первых рядах при защите родины». В «Квентине Дорварде» Скотт превратно оценивал рыцарство. Да, рыцари исповедовали куртуазность – вежливость, изысканность манер. Но только между собой. Они были грубы и беспощадны в обращении с народом. Рыцари были «великодушны» – они видели свою гордость в том, чтобы проматывать на пирах и раздавать добро. Но это добро они приобретали путем бессовестного ограбления крестьян и горожан. Рыцари высоко ценили воинскую доблесть, но у них еще не было понятия родины – им было безразлично, за кого и против кого сражаться.

Вальтер Скотт с грустью пишет о закате рыцарства. Оно действительно доживало тогда свой век. Война была делом жизни, смыслом существования рыцарей. И именно на полях сражений рыцарство потерпело крах, показало свою ненужность. Вспомните рассказанное о битвах при Монлери, при Грансоне и Муртене. В XV-XVI веках закованную в латы конницу сменяет пехота. Короли обзаводятся наемными армиями из пехотинцев. Людовик XI пренебрежительно относился к идеалам рыцарей. Таково было веление времени.

Вальтер Скотт показал короля в дни его неудач и унижений. Писателя привлекла драматичность ситуации, возникшей в Перонне, но выбор ее связан и с моральным замыслом романа.

«Контраст» – так названа первая глава. Это контраст между Людовиком XI и Карлом Смелым, между политикой грубой силы и политикой коварного расчета. Контраст не придуман писателем, он перешел на страницы романа со страниц истории. И хотя в романе временно одерживает верх герцог, читатель знает, что победа в конечном счете останется за королем.

Но так ли уж контрастны, так ли противоположны в моральном смысле король и герцог? Король вероломен, изворотлив, бессердечен, хотя и преследует благую цель – мир и спокойствие Франции; герцог груб, жесток, безрассуден, и его цели противоречат интересам страны. Временное торжество герцога не приносит читателям морального удовлетворения.

Менее заметен, но определенным образом воздействует на читателя другой контраст – между Людовиком и Квентином. Он целиком принадлежит замыслу писателя.

Квентин наделен пылкой отвагой, чистотой помыслов, высоким пониманием рыцарской чести. В моральном смысле именно он, а не герцог является полной противоположностью короля. И что же? Король вечно плетет сети интриг и терпит неудачу, Квентин следует заветам благородства и честности и добивается своего.

Моральный замысел отступает от строгого историзма. Вряд ли в обществе, где, по горькому наблюдению того же Комина, «никто не мешал людям угнетать друг друга и отнимать чужое всеми возможными способами», Квентин с его простодушием и честностью мог добиться победы. Но юный герой романа привлекает наши симпатии, и вместе с писателем мы хотим верить в его успех, как мы верим в заветы благородства, отваги, служения родине, хотя и не ищем их в рыцарском прошлом.

Неудивительно, что ныне приходится вносить исторические поправки в роман Вальтера Скотта. Удивляться надо скорее тому, как мало требуется таких поправок, с какой проникновенностью умел художественно воссоздавать прошлое великий английский писатель. «Квентин Дорвард» за свою долгую жизнь в литературе не поблек, не потерял интереса для миллионов читателей.

А. Завадье